Б-52

беспощадно в небе светит солнце у тебя над головой

Момент, о котором когда-то беспокоился Цзянь И, наступает нескоро. То, что Мо однажды полностью переключится на Хэ, и потребность в импульсивных экспериментах отпадет, поцелуи с кем-то другим станут ненужными, И знал сразу и боялся только одного: если будет конфликт, то Тяню, вероятно, захочется выбрать из них двоих зачинщика. Они были замешаны в этом оба одинаково, крепко повязаны всеми безудержными лизаниями и прикосновениями - это факт, но если будет нужно, И возьмет все на себя. Рыжий ни при каких условиях не должен чувствовать хоть толику вины, нет, он не позволит такому быть. Цзянь скажет, что вынудил, навешал лапши, соблазнил из зависти. Да, звучит как бред, понятно сразу. На самом деле он не знает, способен ли на подобное коварство, - заставить кого-то делать что-то для себя. Если только выпросить толстовку с дружеского плеча, уломать написать за него реферат или купить рожок мороженого сразу с тремя разными вкусами. Тогда их чувства не были озвученными, ни одним из них, хоть это и было очевидным и осязаемым, а не просто витало в воздухе. Черт, да их штормило от всего подряд и друг от друга, гормоны устраивали дикие пляски в их растущих организмах. Прямо здесь же, именно в этом, не премудрствуя, они и нашли успокоение, делали друг с другом, что хотели, почувствовав вдруг взаимное притяжение и вседозволенность. И он не собирается отказываться до самой последней минуты от того, что имеет. Не жалея ни о чем, кроме возможного события когда-то в будущем, которое отберет у него Гуаньшаня, обнимал его еще крепче, обхватив за шею, наваливаясь всем весом, утыкался носом и губами в теплую шелушащуюся от солнца щеку и висок с выгоревшим прозрачным ежиком волос. - Да что ты, бля, - глухо ворчит под ним Мо, но все равно машинально обнимает за талию. - Хорош виснуть, эй. Чего у них нет, так это недостатка в объятиях благодаря Цзяню. Еще одна рука ложится Рыжему на плечи дополнительной тяжестью, а уха невесомым поцелуем касаются губы. Сегодня взгляд Тяня следует за ним всюду. Не напрягает, однако Рыжего так и тянет обернуться. Заставляет думать о многом сразу, а руки - слегка дрожать от предвкушения. То, что это именно предвкушение, не приходится сомневаться, он успел узнать себя и свои желания получше. Но, встречаясь глазами, видит в них что-то дохуя сложное, намного более порочное и плотоядное, чем обычно. Запах Тяня и дыма его ароматизированных сигарет, мягкость его губ, легкое потрескивание селитрованной бумаги, когда он затягивается, его вдохи и выдохи... Все это заставляет Шаня покрываться мурашками с головы до ног, ощущая что-то теплое, не вмещающееся в сердце, покидающее его пределы. - Малыш Мо у нас сахарная печенька, - тихо посмеивается Тянь, сгребая их обоих в объятья. - Смотри, как к тебе липнут животные, женщины и дети. - А меня ты в какую из этих категорий поместил? - с азартом на несерьезную перепалку зыркает искоса И, отлепившись от шеи Рыжего. - Ты у нас вне категорий, детка, расслабься, - Хэ мягко ерошит его волосы. - Ты неформат по всем фронтам. Цзянь начинает сопеть. Он конечно же рад необоснованным похвалам и комплиментам в любой момент своей жизни, даже если в сомнительную шутку. - Так, ну-ка отвалили от меня оба, - Рыжий пытается отцепить от себя руки друзей. Ему осталось всего каких-то полчаса до конца смены, его и сейчас могли бы отпустить, разрешив забрать с собой оставшиеся пирожные, но он не хочет сильно наглеть, поэтому указывает парням сесть во-он там и не отсвечивать, пока он закончит. Как раз оттуда, от столика, освещенного больше всех, он и чувствует взгляд, следящий за ним, куда бы ни шел. Там И, потягиваясь через столешницу, укладывается на нее головой под свет, льющийся из окна. Осеннее солнце светит не мимо кассы, а прицельно, но мягко, и точно не спалит тонкую белую кожу последним теплом, хоть он и сам подставляется. Ведь Цзянь словно фея, добрая душа и рубаха-парень, назови как угодно. Примет все выпавшее на его долю с благодарностью и достоинством. Как полевая трава тянется к ласковым ладоням идущего в ней по пояс, он доверчиво сдается на волю своих друзей, отдастся им без остатка, впитает всю нежность, если с ним ею поделятся, и с радостью вернет сторицей. Кто-то скажет, что это, мол, женская интуиция. Цзянь скажет: нет, нихуя. Просто мама научила его прислушиваться к себе, и теперь он всегда начеку, когда легкомысленно не отмахивается от этого тревожащего чувства. Так что, он уверен, что получит сполна. Будет получать, пока не запросит пощады.       Кто бы мог предположить, что можно дойти до подобного, но вот они. То, как накануне смотрит на него Тянь, не оставляет сомнений, - он все знает. То, как берет за лицо, поднимая к своему, как всегда перед тем, как накинуться с глубокими жадными засосами, от которых желание вспыхивает и гудит в голове, хочется подставляться, привставая на пальцы, тереться животом о живот. - Так что вы делали? Цзянь И, будь ты неладен. Ничего у него не держится за зубами, стоит опрокинуть пару шотов или дернуть затяжечку. Блять, чтоб он еще раз налил ему. Ну что, полегче стало от чистосердечного? И как терпел-то столько времени?.. Шань молча закатывает глаза, показывая, что недоволен темой их разговора, но сейчас его уже не оставят в покое. Моргает, фокусируясь на прикушенной ровными зубами влажной губе Хэ. - Хорошо сосет наш мальчик-одуванчик? - целуя вдоль челюсти, он тонко и опасно улыбается, когда под его ладонью тяжело перекатывается кадык Рыжего. - Понравилось? Искры возбуждения от прикосновений и близкого шепота знакомо бегут по спине и рукам, вынуждая хвататься ими за плечи напротив. И никаких трясущихся поджилок. - Это я ему сосал. Зрачки у Хэ разъебывает в мгновение, превращая серые глаза в колодцы, и в следующее он уже терзает его губы, напирая и почти не давая дышать, если только собой. Рыжий знает, Хэ Тянь добровольно не станет делить его ни с кем, но он и не просит об этом, а вот так запросто ставит перед фактом. - Рассказывай, - горячо приказывает Хэ, и сразу хочется стонать, когда руки подхватывают под бедра, заставляя обнять ногами за поясницу, все также прижимая к стене, гладят и тискают задницу. Можно подумать, что Тянь извращенец с пунктиком на измены, только вот нет кого-то более жадного, более ревностного, охраняющего свое зорко и неусыпно. И сейчас негодование от того, что свое, оказывается, творило, что хотело, пока он не сводил с него глаз, перемешивается с почти безумной болью, которую он тут же старается препарировать, чтобы унять ее. Да что там разбираться: все плохо, с этим он не справляется. У него стискиваются зубы, дрожат руки, царапая бедра Гуаньшаня через джинсы. Обида, удивительно, но равная жаркому интересу, вскипает в нем вдруг чистым осознанием - тот, кого целовал его, его, ЕГО Рыжий, не какой-то хрен с горы, а Цзянь И... И непонятно, чего в этом больше, недоумения или облегчения.       Никто из них даже не удивляется, когда привычные посиделки, всегда полные взаимных неоднозначных шуток и действий, переходят на какой-то другой уровень. Атмосфера между ними незаметно густеет, превращаясь в сладкий кисель, новогодний густой пудинг с малиновым вареньем, коктейль для бесконечного криосна. Теряя нить ленивой беседы, они замолкают на полуслове, втыкая кто в экран, кто в тетрадь. Это не неловкость, скорее опасение быть первым, решать за всех, но кто-то должен им стать. И это будет Цзянь. Неизвестно, сколько времени они провели бы вот так, но он оборачивается от окна, снимая через голову тонкий свободный джемпер, медленно делает шаг в сторону дивана. Переступая босыми ступнями по теплому полу, встает между колен Хэ, и тот тянется перехватить его за бедра будто бы с готовностью, подтянуть к себе ближе. Кофта мягко падает около его ног, и Цзянь чуть сгибает колено, расслабленно качнувшись вперед за движением чужих рук, позволяя руководить собой. Тянь смотрит на него снизу вверх, касаясь подбородком голой кожи чуть выше пояса брюк, и выражение его лица понять совершенно невозможно. В студии, повидавшей многое за годы их дружбы, это далеко не самое смущающее, что они сделают напротив этих панорамных окон. Зная, что, не произнеся ни слова, Рыжий смотрит на них, И запускает пальцы в гладкие волосы Хэ, мягко зачесывая их назад. В ответ на это его рывком разворачивают спиной, он не сопротивляется, смотрит наконец на растерянного, со сведенными бровями Мо, и мысленно умоляет его не взрываться сейчас, не посылать их нахуй, не уходить. Позволить пожертвовать И собой, бросить его на съедение Хэ, ну же, Рыжий, пожалуйста... Безо всякого замешательства спину покрывают поцелуями. Отрывистыми, влажными, и одними губами, и с языком, прикусывая зубами. Разными, но все они нетерпеливые и страстные, не рассматривающие возможность отказа. И вздыхает, опуская голову, наполняясь этим волнующим пониманием, и о том, что умолял бы продолжить, если бы его оттолкнули. Каждое прикосновение пронзает его насквозь под этим пристальным янтарным взглядом, на который он, наверное, не насмотрится вовек. Стон он не сдерживает специально, даже и не думает это делать, давая понять, что одобряет все, что происходит. Ладонь Хэ опускается на ягодицу, крепко сжимает поверх ткани. Его дергают и мнут, тянут ближе, снова разворачивая, и Цзянь податливо подчиняется, придерживаясь за сильные плечи. Все поцелуи будут для него почти наказанием, показательным выступлением в отместку. Однако он все еще надеется, что Рыжий смягчит его положение своим участием, и не волнуется больше ни о чем, когда, наконец, он прикасается. Тянь целует и облизывает его живот, стиснув бедра, бросает взгляд вверх такой, будто предварительно зализав, он немедленно вопьется в те же места зубами. Хочется откинуться на грудь Гуаньшаня, выпросить поцелуй через плечо, который уравновесил бы этот дикий напор, но Хэ снова тянет его, усаживая на колени спиной к себе. Ухватив крепко за волосы, заставляет поднять голову, переключаясь поцелуями на выгнутую шею.       На Рыжем одна из его светло-оранжевых футболок, под которые всегда хотелось запустить руки по локоть, согреться о его горячую кожу. Которые срочно хотелось с него снять, содрать истонченную от частых стирок ткань и упасть перед ним, расстегивая его ширинку, не давая остановить себя. Стоя против света, он весь светится, будто плоть от плоти осеннего ласкового солнца, чьи самые красивые закаты они наблюдают именно отсюда, из квартиры их общего друга, а теперь и любовника. Цзяня почти что ослепляет, он находит пуговицу на его джинсах, а за нею и молнию замка. Ощущая под задницей эрекцию, плотную, однозначную, он чуть смещается с нее, но его рывком возвращают на место, вжимая плотнее. Шань целует его сам, и Цзянь понимает, кем является сейчас. Проводником, переводчиком. Громоотводом. Тем, кто тушит пожар, собственноручно, даже если не со зла, разведя его, и чужие руки помогают ему выполнить свое предназначение. Одни на ребрах, другие на шее вовлекают его в мерное движение, которому хочется только поддаваться, входить в резонанс с раскручивающимся изнутри волнам возбуждения. Своевольно схватив Рыжего за короткие пряди, Тянь разрывает их с Цзянем поцелуй в желании узнать на вкус тот порыв, которому следовали они оба. Рыжий только открывает рот шире, позволяя языку жадно врываться, и вздрагивает, когда И кладет ладонь ему на пах, тут же ныряя ею под пояс белья, и члена касаются нежные пальцы... Он позволял делать так раньше, но теперь, с пристрастным наблюдателем, все ощущения кажутся в сто раз острее, отпечатываясь на самой подкорке. Поразительная ясность ума сродни настороженности в экстремальной ситуации с необходимостью держать все под контролем не мешает происходящему плыть будто в густом мареве. Стоит И припасть влажными губами к потекшей головке, как Тянь подталкивает его вверх, одновременно сдергивая с него светлые укороченные брюки со стрелками. Все куда-то летит, меняется местами, Гуаньшаня вдруг не держат ноги. Он валится на диван уже не пытаясь анализировать, плохо ли то, что происходит, или нет, когда Хэ, не удостоив их объяснением, вдруг порывисто поднимается и выходит из комнаты. - Ты как? - подгибая под себя ногу, Цзянь сразу двигается к нему поближе, небрежно отбрасывая в сторону свою одежду, оставшись в одних веселеньких трусах с принтом, Мо видел уже у него подобные. - Не знаю. Это какой-то пиздец... - он рассеянно трет лоб, ерошит волосы. - А ты как? - внимательно пытается приглядеться, чтобы уловить чужую тревогу, но не находит ее. Только мягкие яркие губы и размазанные по лишенной меланина радужке зрачки. - Это я виноват, - И холеной ладонью гладит колено Мо. - Не умею молчать, вот так... - Я уже понял. - Прости, - пожимает плечами, и Рыжий, хоть и в душе не ебет, что теперь делать (хм, ну, наверное, ебаться?), мимолетно проводит большим пальцем по его костяшкам. Безупречная кожа, которой не перестаешь удивляться, у него везде, где ни коснись. Он проверял.       Шарахнув дверью ванной комнаты, Хэ возвращается и, подойдя к кровати, показательно кидает на покрывало пачку презервативов и флакон смазки: - Сюда идите. Оба. Наверное, их короткий диалог - это все осмысленные слова, произнесенные за последующий час помимо междометий и мата на выдохе, их имен и коротких приказов вместе со стонами. Никто им не подсказывает действия, но все происходит так слаженно, словно они занимались этим втроем уже не раз. Цзянь только сдавленно охает и подгребает под себя подушку, ткнувшись в нее лицом, когда Тянь, уверенным движением надавив между лопаток, прижимает его грудью к постели, одновременно стаскивая с него боксеры. Так вот кто у нас чувствует себя как рыба в воде в подобных ситуациях?.. Но каждый из них в курсе, что у И не было никого, кроме собственной руки, ах да, и рта Гуаньшаня. Звонкий шлепок заставляет вздрогнуть их обоих. Глядя на проступающий отпечаток ладони на белой круглой заднице, он изо всех сил сдерживает себя, потому что первое, что хочется сделать, это пожалеть, поцеловать алеющий след. Но за него это делает Тянь. Рыжий еще не видел его таким, как всегда, плавным, уверенным, да, но действующим так технично, словно по-писаному, не увязающим в нежности, как с ним, - впервые. Он пристально смотрит, цепко держа его взгляд, пока медленно склоняется к пояснице чуть приподнявшегося на колени И, лаская ладонями его стройные бедра. Отвешивает еще несколько хлестких шлепков с обеих сторон, прежде чем коснуться губами загоревшейся кожи. Шань почти слышит это бархатное "не смей отворачиваться, смотри, что я делаю". Он и сам не смог бы перестать, глядя в ставшие абсолютно черными глаза и на длинный язык, который вслед за губами проходится по левой ягодице, потом по правой. А затем и между ними. Тянь раздвигает их, чтобы провести широко и мокро до самого копчика, не жалея впивается пальцами, оставляя еще больше отпечатков. Встряхнув головой, откидывая волосы, он тяжело дышит, и у Рыжего колотится сердце, в паху наливается тяжестью, а член болезненно пульсирует от вида его подбородка, блестящего от слюны. Он находится в каком-то сдавившем похотью коконе, безумно желая почувствовать все то, что сейчас видит, но и продолжать смотреть. Подчиняясь начатому бесстыдству, дотрагивается до спины Цзяня, успокаивая или призывая обратить на себя внимание. Щеки у того пылают, и он прячет лицо в коленях Мо, но тут же нашаривает его расстёгнутую ширинку, помогая спустить джинсы ниже. Хэ не прекращает вылизывать его, кидая испепеляющие взгляды на Рыжего. Но он не против в очередной раз читать в них сводящую с ума мешанину из страсти, ревности, дошедшей до отчаянной веселой злости, угрозу для себя вполне определенного характера... Тискает льняные волосы И, дышащего ему в бедро каждый раз со стоном, когда Тянь шлепает его, ставит смачный засос или проталкивает язык глубже. Почти лежа на Мо, поставляясь под его руки, скользящие по лопаткам и загривку, он пытается взять в рот, но когда длинные пальцы начинают проникать в него, получается только жарко выдыхать около самого пупка, тереться лбом под ребрами, ласкать яркую упругую головку и вдоль по стволу, замирая, когда очередная волна прокатится внутри него стоном. Он удивлен, ощущая неторопливую аккуратную растяжку. Но с ним можно не нежничать, правда, он готов и так. Страх не стискивает нутро и зубы, нервная дрожь, часто возникающая на ровном месте, даже не думает просыпаться и мешать. Цзянь как никогда прежде спокоен и расслаблен, его не напугала даже грубость Хэ. А сейчас и подавно чувствует, что бояться ему нечего, его друзья не сделают больно. Он хочет их, а они его. Хэ подхватывает под бедра, прижимает к своему стояку задницей, что-то приговаривая, в тоне его явно слышится облегчение, будто того попустил херовый трип. Хэ, не злящийся, еще горячее себя прежнего. Томный, но все еще мстительный, - это в его хватке за горло и плечо. Простыня натягивается, когда И становится на колени шире, приподнимаясь над Мо, кончики его волос щекотно касаются груди в брызгах отчаянно желающих солнца веснушек. Рыжий на полном серьезе думает, что если даже это и извращенный акт наказания, то он грозит превратиться в нечто иное, к чему они не раз еще вернутся. Не запутавшись в своих чувствах, нет, с ними все предельно ясно, а изначально потакая своей избалованности дружеским вниманием и теплом, подкармливать ее сладостями прикосновений и поцелуев, потому что хотят и могут. Именно так, он хочет. Садится на постели, подогнув голени, чтобы им обоим было удобнее. Ему видеть их, а Цзяню - брать в рот. Проникновение такое медленное, что ему почти не больно, и Цзянь сосет Рыжему тоже медленно, помогая себе рукой. Неглубоко, но так хорошо, знает, что хорошо, чувствует это по прикосновениям. Каждое движение Тяня меняет его дыхание, и губы скользят по члену в темпе, обогнать который, даже такой деликатный, сложно, постоянно прерываясь, чтобы перевести дух. Тем более, ему хочется поцеловать Шаня еще где-нибудь, везде, куда дотянется из своего положения, хочется просто облизывать его член, обнимая за бедро, скользить мокрыми губами. Хэ наращивает амплитуду незаметно и мягко, так мягко, что первые глубокие размашистые толчки Цзянь замечает только когда почти кричит от тугого плотного движения. Кокон ощущений сдавил и его, накрыл изолирующим от всего толстым одеялом, через которое ничего не слышно, и стыд, едва шевельнувшийся от пойманного в оконном стекле отражения, тут же растворяется в невыносимом желании. Оно наполняет тело вместо крови, и становится не важно, что именно с ним делают, насколько он раскрыт душевно и физически, только бы продолжали. Он даже не думает о том, что может скоро кончить, но хочет, чтобы это сделал Гуаньшань, его член уже каменный и темный. Нужно поторопиться и постараться, но у него не получается. Все слишком отличается от того, к чему он привык, просто спокойно или неспокойно передергивая в одиночку. И все похоже на то, когда они безудержно сосались и трогали друг друга с Рыжим, только сильнее... Сильнее, еще!.. Он сам подается назад, и Тянь, одобряя, осыпает его плечи поцелуями, нажимает на выгнутую поясницу вдавливая в темно-лиловую простыню, в висок что-то шепчет Мо... Но вдруг все обрывается. Сколько же у Хэ силищи, перевернуть его так легко, но это он просто плохо соображает, на самом деле ничего сложного, смотри, говорит Тянь, проходясь языком по его губам, пока повалив на бок, плавно сгибает его ногу, перекидывает ее через себя, - и вот Цзянь уже на спине. - Теперь ты, - бросает он. Не сразу понятно, о чем это, пока заполняющий, распирающий его член аккуратно не выскальзывает из тела, но мышцы все равно судорожно сжимаются, сопротивляясь этому. Но быть пустым ему не приходится долго. Рыжий подхватывает его ноги, закидывая себе на плечи, склоняется, сразу тыкаясь в ухо с разными словами: - Все хорошо... Потерпи немного. Но И не хочет, не хочет терпеть, приходить в себя, успокаиваться, осознавать содеянное. Он хочет трахаться, блять! Поднимает в нетерпении бедра, соскальзывая одной ногой на талию Мо, запрокидывает голову, чтобы как раз увидеть, как идеальный в своей наготе Тянь сдирает со своего идеального члена презерватив и придвигается так близко, что и гадать не обязательно, что нужно с ним делать. Цзяня гнет, как бесноватого, он скулит и шипит, царапает колено Шаня, другой рукой на ощупь впивается ногтями в Хэ позади себя, пока наконец Гуаньшань, нежно погладив косые мышцы его живота и прижимающийся к нему член, не начинает проникать в него, специально подготовленного и растянутого. Неторопливо, но непреклонно, сразу на всю свою длину. Цзяню охуенно просто до слез. Он бы кончил прям так, но ведь у него есть еще дело. Тянь помогает ему с этим, поцеловав развязно и глубоко, горячо облизав его губы и размазав по ним и за края пальцами вязкую слюну. Стоит немного повернуть голову, а ему качнуть бедрами, Цзянь принимает член до самого горла. Всего один момент, он и не успел задохнуться, но приходится снова открывать рот, чтобы выстонать что-то бессвязное. Ловит губами головку, поднимая мутный взгляд, побуждая повторять предыдущее действие. Раскаленные струны завязываются у него в паху, тянутся по ногам, по всем нервам до самого сердца. Рыжий двигается в нем так, будто был рожден с предназначением кого-то трахать до безудержных оргазмов. Крепко, размашисто и уверенно. Так же охрененно, как Хэ. Цзянь податливый и мягкий, хоть мышцы и звенят от напряжения, его хочется тискать и кусать, засаживать так глубоко, как только можно, и он бесстыдно наслаждается тем, что с ним делают. Но Мо не был бы собой, не будь он слишком внимательным. Сразу зацеловывает колено, видя вдруг нахмуренные брови после слишком резкого толчка: - Где больно, И? - останавливается, вызывая значительно больше недовольства, чем болезненный момент. - Блять, прости. Тянь любезно освобождает его рот, и Цзянь, облизнувшись, подманивает Рыжего, чтобы склонился: - Ты держишь сейчас меня на своем члене, не заметил? И у меня давно стоит. Так что извинения свои засунь знаешь куда?.. Рыжий вглядывается в его лицо, в мимолетную пошлую улыбку рассосаными алыми губами, мгновенно перенимая дерзкое настроение, он в этом умелец. - Сюда, верно? - взяв за талию, рывком подтягивает его под себя, входя сильнее, но коварно не возобновляя движений. Прикусывает розовый сосок, но у И уже нет возможности ляпнуть что-то еще, он может только дернуться и гортанно застонать. Тянь реагирует быстро, ведь они с Рыжим почти единый организм, действуют слаженно, проникая с двух сторон в одном ритме. Его член находится там, где должен, в глубине жаркого влажного рта. Следя за этим глубоким проникновением, как головка исчезает между красивых пухлых губ, мазнув по ним, и оказывается в горле, Мо, мягко положив ладонь на шею их сладкого нежного друга, трахает, придерживая на себе стройную гладкую ногу, почти полностью выходя и с новой силой врываясь в жаждущее их обоих тело. Конечно Цзянь кончает первым. Кто же может вытерпеть столько наслаждения дольше, чем он уже сделал. Сил немного, но, приподнявшись на локте, на последнем рваном движении он зажимает головку члена Хэ, глотает не все, пропуская ее дальше, снова и снова. Им никогда не надоест. Сперму, которая стекает у него из уголка рта, Рыжий успевает слизать прежде чем, резко подавшись вперед, кончить на белый подтянутый живот, грудь и ключицы, подбородок И, руку Хэ Тяня, обхватившую его, чтобы напоследок скользнуть большим пальцем между этих губ...       Сегодня они пропустили тающее над городом солнце. У них было кое-что поинтереснее живописных закатов. Бесконечно узнавать друг друга, подталкивать и искушать, злиться и проявлять милосердие, открываться, оттаивать и находить новые грани, чувствительные места, засыпать вместе на прохладном шелковом покрывале, скинув на пол насквозь мокрую простыню. Они считают, что наилучшим образом отметили праздник середины осени, и Рыжий полностью солидарен.