Плакса

Когда тем утром Хизаши вошёл в учительскую, Шота встретился с ним взглядом, и даже пытаться притвориться, что он не плачет, было совершенно бессмысленно. Сегодня они покинули дом в разное время — Шота с трудом засыпал по ночам, поэтому несколько раз в неделю патрулировал территорию перед началом занятий; Хизаши в это время вёл свою передачу на радио, а в патрули ходил ещё раньше (Шота до сих пор понятия не имел, когда Хизаши спит, даже спустя несколько лет их брака). Часто они в первый раз за день виделись уже в школе, и обычно это не было проблемой. Очевидно, за исключением сегодняшнего дня. Потому что, опять же, Шота плакал. Этого не случалось на публике с момента их свадьбы (когда примерно через пятнадцать минут после окончания приема он внезапно расчувствовался, потому что перепил вина). Поэтому Шота вполне понимал, почему Хизаши, едва взглянув на него, бросился через комнату, чтобы заключить его в объятия. Успокоиться это ничуть не помогло. — Что происходит? — нервно спросил Хизаши, осмотрев его с ног до головы и убедившись, что он не ранен. — Что-то случилось? Шота отстранился, чтобы сердито посмотреть на него, и вытер глаза рукавом. Остальные учителя, по большей части занятые распитием кофе, продолжали бросать на них неловкие взгляды. Шота задался вопросом, как долго они пытались набраться смелости, чтобы спросить, что случилось. Если бы Всемогущий хотя бы раз пришел вовремя, возможно, всё было бы по-другому, но никому кроме него и в голову бы не пришло решить подставить Айзаве Шото плечо, в которое тот смог бы поплакать. Не то чтобы Шота позволял Всемогущему прикасаться к себе, когда был расстроен (или вообще хоть когда-то). Спасибо всему сущему, что у Всемогущего была аллергия на ответственность. В любом случае, реальная проблема заключалась в том, что Хизаши уже переходил в режим полноценного героя, и Шоте нужно было отвлечь его как можно скорее. — Это мелочь, — разочарованно сказал он и указал на кофеварку, над которой вился дым. — Я пытался сварить чертов кофе, а она сломалась. Хизаши, кажется, начал беспокоиться только сильнее. Он поднял руку, чтобы стереть слезы со щек Шоты, и принялся внимательно изучать его, пытаясь разглядеть признаки проблемы. Шота опять потёр лицо, потому что слезы вот-вот хлынули бы снова. — Аргх. Сегодня утром я попал под причуду, потому что не смотрел, куда иду. Глаза до сих пор болят. — О, — сочувственно кивнул Хизаши, и Шота знал, что он подумал о каплях для глаз, которые он собирался взять с собой из дома, но забыл. — Тебе нужно… — Нет, у меня есть запасные в кабинете. К тому же, — Шота медленно показал на свое мокрое лицо, покрытое красными пятнами, — сейчас мне не то чтобы вообще нужны увлажняющие капли. Это из-за причуды я… вот такой. — Подожди, эта причуда заставляет тебя… плакать? Шота нахмурился, смущенный даже самой необходимостью объясняться. — Видимо, она заставляет меня плакать всякий раз, когда я испытываю эмоцию, от которой, возможно, заплакал бы очень эмоциональный человек. — Надеюсь, ты пьёшь достаточно воды, — отозвался Хизаши. На его лице появилось сложное выражение, которое только Шота мог расшифровать — и он понял, что Хизаши переходил от настоящего беспокойства к притворному. — Тебе это кажется смешным? — спросил Шота, но почти с улыбкой, что уже было намного лучше, чем опустошение, которое он ощущал прямо перед приходом Хизаши. Он оглянулся на сломанную кофеварку, и улыбка исчезла с его лица. — Я не смогу вести так уроки. — Без кофе? — подразнил Хизаши. — Я тебя ненавижу. — Слушай, — Хизаши успокаивающе похлопал Шоту по руке. — Это не худшее, что могло случиться. Знаешь, некоторые плачут ежедневно. Может, тебя тоже наконец проняло, и причуда здесь не причём. Шота так сильно закатил глаза, что почти перестал видеть. — Я точно помню, как столкнулся с прохожим, который был в ярости, что из-за меня уронил продукты, и поэтому активировал свою причуду. — Может, ты просто слишком много времени проводишь с тем парнем, Мидорией, — произнёс Хизаши, игнорируя слова мужа, и погладил его по щеке. На другом конце комнаты фыркнула Немури, и Шота бросил на нее преданный взгляд. — Очень мило, что ты так сблизился со своими учениками. Шота положил ладонь на лицо Хизаши и оттолкнул его, мягко, но все же достаточно сильно, чтобы тот понял, что Шоте не нравилось, когда над ним издевались в такую рань. Он снова вспомнил, что существовала девяностопроцентная вероятность того, что он расплачется перед классом 3-А, а это был самый кошмарный сценарий. — Сегодня ты спишь на диване. — Конечно, — Хизаши взглянул на часы, Шота тоже, и, к их общему ужасу, оставалось всего несколько минут до того, как им придётся разойтись по кабинетам. — Давай провожу тебя, ладно? — решил Хизаши. — Я скучал по тебе сегодня утром. — Хорошо, буду признателен, — пробормотал Шота. Глаза снова наполнились слезами — просто потому, что муж заставлял его чувствовать себя любимым от одного своего присутствия. — Черт возьми. *** Он станет посмешищем. Признать, что его накрыло причудой, даже не во время патрулирования, а потому что он безответственно забыл капли для глаз на тумбочке возле двери, будет унизительно. Шота застегнул молнию на спальном мешке так, чтобы был виден только лоб, и очень тихо лежал перед классом, слушая, как дети медленно рассаживаются за партами. Ему нужно было взять себя в руки, потому что одно-единственное тревожащее замечание, или вздрагивание, или потупленный взгляд этих чертовых детей заставит его снова разрыдаться. Шота мог убеждать себя, что это не так, но он себя знал. И знал, что эта причуда нанесет его репутации больше ущерба, чем тот раз, когда он случайно надел в школу один из свитеров мужа (это была единственная чистая вещь в шкафу, и он схватил ее, не задумываясь, даже не заметив ярко-желтую надпись, гласившую «Зажигай!», и маленькую фигурку мультяшного Хизаши в геройском костюме чуть ниже. Шота всегда одевался в темноте в три утра, так что вряд ли это была его вина. Хизаши все еще не давал ему забыть об этом). — Привет, — поздоровался Хитоши, слегка пиная его мешок. — Доброе утро, — пробормотал Шота. — Хизаши сказал, что ночью у тебя выдалось хорошее патрулирование, — продолжил Хитоши с нотками поддразнивания в голосе. Шота не стал расстегивать молнию на мешке, но ответил: — Приятно осознавать, что моя прекрасная семья выстроена на концепции злорадства. — Не знаю, о чём ты, — парировал Хитоши, а затем продолжил противоречить сам себе с преувеличенной серьёзностью. — Но удачи тебе сегодня в школе. Я правда рад, что ты мой папа. Шота откашлялся и, кивнув на ряды парт, подозрительно хрипло сказал: — Садись на место, пока не прозвенел звонок. И Хитоши посмеялся над ним. Через несколько минут урок начался. Шота вновь прочистил горло и пробормотал в слои ткани: — Сегодня у вас подготовка к предстоящим экзаменам в свободной форме. Буду признателен, если будете вести себя потише. Если появятся вопросы, не стесняйтесь задавать их мне. Ладно, может, сегодня он и чувствовал себя немного трусом. Сейчас лучше было дать детям немного отдохнуть, потому что следующие несколько недель превратятся в ад. Он ненадолго задремал. Ученики были более чем счастливы остаться без лекций и больше его не беспокоили. Шота понятия не имел, который был час, когда кто-то сунул нос в его спальный мешок, но поднял голову и раздраженно моргнул, увидев Яойорозу. — Здравствуйте, сенсей, — прохрипела она и кашлянула в сгиб локтя, и звук её голоса явно дал понять, что она подхватила простуду, которая гуляла по школе. — Я закончила с домашней работой. Можно мне сходить за кофе? Я и вам захвачу. Шота снова моргнул, глядя на нее затуманенными глазами, и взвесил все «за» и «против». Яойорозу была не из тех, кого часто узнавали на улице, и она, скорее всего, всё равно просто сходит в кафетерий на первом этаже. Единственная проблема будет если кто-то из учителей увидит, как она в учебное время ходит по коридорам, поэтому он неохотно вылез из мешка, чтобы подписать ей пропуск. — Никому не говори, что я тебя отпустил. Я не выбираю любимчиков. — Конечно, сенсей, — серьезно кивнула Яойорозу, следуя за ним шаг в шаг. — Можешь взять с собой свою девушку, но помните, что я верю в вашу ответственность. Вернитесь до окончания урока. Я пью чёрный без сахара, — Шота уже собирался вернуться в мешок, но Яойорозу остановила его. — Подождите. Она бросила взгляд через плечо на парты, ближайшие к двери, и Шота, проследив за ее взглядом, посмотрел на Урараку. Большинство учеников ушли с обычных мест, разбившись на группы, чтобы поработать или спокойно поболтать. Но Урарака все еще сидела за своей партой, склонившись над блокнотом, и смотрела в него с гримасой на лице, как будто что-то причиняло ей боль. — Можно позвать Урараку? — тихо спросила Яойорозу. — Она… Я не думаю, что она завтракала. Шота уже несколько месяцев знал, что у семьи Очако Урараки иногда возникали проблемы со снабжением дочери достаточным количеством средств. Тем не менее, сегодня Урарака, доблестно пытающаяся справиться с домашним заданием по английскому, несмотря на то, что её явно мучила тошнота от голода, особенно его поразила. — Айзава? — Яойорозу позвала его по имени, и в его голосе засквозило беспокойство. Шота вдруг понял, что плачет. Он спокойно отдал пропуск Яойорозу вместе с горсткой мелочи. — Идите, пока я не передумал. — Что вы… — она пристально уставилась на него. — Чёрный без сахара, — твердо повторил он, несмотря на то, что слезы текли по его лицу все быстрее и быстрее. — И угостите Урараку завтраком. — Вам нужно?.. Шота не знал, что еще можно было сказать Яойорозу, чтобы заставить её обо всём забыть, но в конце концов решился. — Они ненастоящие. Вчера вечером во время работы я попал под причуду, которая заставляет меня делать это в неподходящее время. Не беспокойся. Она нахмурилась, но повернулась и направилась к своей парте, чтобы забрать бумажник, а затем кивнула Джиро и они вдвоем увели Урараку. Шота не выбирал любимчиков, но Яойорозу определенно была на первом месте. Он как можно незаметнее принялся забираться в мешок, но прежде, чем успел скрыться внутри, услышал, как кто-то спросил: — С Айзавой все в порядке? — О, черт, — громко выдохнул кто-то другой. Когда Шота повернулся, чтобы пристально посмотреть на учеников, то понял, что Киришима и Каминари раскрыли его секрет. Их комментарии заставили класс замолчать, и теперь все уставились на Шоту. Даже Тодороки, которому обычно требовался как минимум один урок, чтобы полностью проснуться, до этого дремавший на плече Мидории, сейчас настороженно наблюдал за ним. Все дети выглядели такими обеспокоенными, как будто и правда что-то случилось. Одно только тревожное выражение лица Серо заставило Шоту содрогнуться от непроизвольного рыдания. Хитоши, сидящий сзади рядом с Тодороки, — единственный, кто выглядел только слегка удивленным. Он взял телефон, скорее всего, чтобы отправить видео Хизаши, но, взглянув на Шоту, с недовольным видом положил его обратно на стол. — Ерунда, — нервно произнёс Шота, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее. — Пожалуйста, возвращайтесь к занятиям. — Вы плачете, — заметила Асуи в тяжелой тишине. Все ученики так переживали за него. И это заставило Шоту объясниться, навсегда разрушив свой имидж. — Я был серьёзен, когда сказал, что это ерунда. Меня поразила досадная причуда, и потребуется пара дней, чтобы эффект прошёл. — Очень странная причуда, — Мидория оживился, перестав выглядеть так, словно Всемогущего на его глазах переехал грузовик. — Вы просто постоянно плачете, или это чем-то вызвано? Довольно жестоко было бы заставлять кого-то плакать на протяжении длительного времени, потому что в конечном итоге это может привести к обезвоживанию организма, так что, полагаю, это происходит периодами, верно? Шота отказался вытирать слезы с лица. Может, если он вообще проигнорирует их, то и все остальные тоже. Этот конкретный приступ все равно прекратится, когда он перестанет общаться с шестнадцатью сходящими с ума от беспокойства подростками. — Случается время от времени. Насколько могу судить, каждый раз, когда я что-то чувствую. Ученики принялись болтать с другом, делясь мыслями, что в конце концов уменьшило внимание к нему, так что он смог привести себя в порядок. Этого стоило ожидать (он установил мысленный таймер, чтобы засечь, сколько времени им потребуется, чтобы использовать ситуацию против него). — Причуда была использована в целях обороны? — Мидория, кажется, решил настоять на дополнительной информации, наклоняясь над партой и залезая коленями на стул. — Как она работала во время боя? Рассказать им часть правды было самым рациональным решением, но не могло быть и речи о том, чтобы пояснить, что измученный бессонницей Шота забыл дома капли и врезался в какого-то мудака средних лет, который нес сумки с едой, в семь утра (может, он вообще сам виноват, что встал так рано, чтобы сходить за продуктами). — Это хороший вопрос, — уклончиво ответил Шота. Он очень старался не вступать в долгий диалог, увидев, что Мидория уже что-то строчил в одном из своих блокнотов. — Ищешь способ превратить свои слезы в оружие? Как будто Мидория уже не использовал плач в качестве оружия. Всемогущий сравняет с землёй целый квартал, если Мидория достаточно сильно насупится. — Тупой Деку просто хочет изучить эту идиотскую причуду, чтобы найти способ перестать реветь по любому поводу, — добавил Бакуго. Мидория покраснел, но сумел сдержаться: — Может, это тебе стоит узнать о ней побольше, чтобы хоть раз что-то почувствовать. — Я убью тебя нахрен, — угрожающе выплюнул Бакуго, но, как ни странно, ни у него, ни у Мидории в глазах не было настоящей ярости. В последнее время казалось, что они почти дружили. У Шоты защипало в глазах, но, к счастью, он сумел отвлечься. — На самом деле, это хорошая мысль, — произнёс Тодороки нехарактерно громким тоном. — Мы рассматриваем теорию, что это Мидория виноват в том, что Айзава такой? — Звучит как теория заговора, — Иида скривился, явно разрываясь между интересом и раздражением. Хитоши со злобной ухмылкой человека, который последние пятнадцать минут переписывался с Хизаши, перебил его: — Нет, он прав. Мидория, похоже, плачет каждый день. — Нет! — Он делает это прямо сейчас, — Ашидо повернулась и обвиняюще указала на него пальцем. — Я не плачу! — запротестовал Мидория со слезами на глазах. Киришима почти подпрыгивал за своей партой. — Какая разница, даже если так! Очень по-мужски — выражать свои эмоции вместо того, чтобы сдерживать их. Мидория заботится о своих друзьях, и очень здорово, что он показывает это! Ашидо изображала позывы к рвоте все время, пока Киришима произносил свою страстную речь. Киришима толкнул ее локтем, как только заметил. — Мы отошли от темы, Керо, — тихо произнесла Асуи и кивнула Тодороки. — Что ты хочешь этим сказать? Тодороки свободной рукой откинул челку с лица и сел прямее, и дерьмовая теория, очевидно, начала набирать обороты в его голове. — Я говорю, что, возможно, это потому, что Мидория делает всех вокруг себя более чуткими. Может, это передаётся по воздуху. — Это по-гейски, — скривился Бакуго. — Ты что, мать твою, гей? — Бакуго, — строго произнёс Шота рефлекторно, потому что несмотря на то, что все прекрасно знали о сложных и сбивающих с толку ритуалах ухаживания Бакуго и Киришимы, резкий тон Бакуго заставил Мидорию вздрогнуть и опустить голову. Похоже, у него еще оставались нерешенные проблемы. — Что? — Бакуго зарычал, указывая на Тодороки, который держался с Мидорией за руки. — Прямо сейчас он в прямом смысле ведет себя как гей. — Вычисляешь похожих на себя, мудак? — фыркнула Ашидо в сторону Бакуго сквозь взрыв смеха. Мидория вроде как расслабился, предпочитая, чтобы его одноклассники издевались над Бакуго, а не наоборот, и Каминари обнял его, чтобы еще больше вернуть в настоящее. Ну вот опять: Шота оказался на грани, когда Мидория снова улыбнулся своим друзьям. Учитывая тот факт, что им потребовалось всего около суток, чтобы начать использовать систему пожарной сигнализации общежития во зло (Киришима по сей день яростно отрицал, что это он поджег стопку домашних заданий, чтобы сработала пожарная сигнализация и прервала сорокапятиминутный концерт Аоямы в душе), ученикам потребовалось больше времени, чем ожидал Шота, чтобы перейти к этапу использования причуды против него. Если бы Шота хотел совсем избежать этого, он обязан был конфисковать телефон Хитоши. Мысленный таймер зазвенел, когда Хитоши прочистил горло, перевёл разговор в другое русло и произнёс со своим самым ангельским выражением лица: — Айзава, могу я сказать кое-что от имени класса? Нам правда нравится, что ты наш учитель. Спасибо за то, что оберегаешь нас и многому учишь. Шота точно посадит засранца под домашний арест. Перед глазами всё поплыло. — Это моя работа, — ответил он безо всякой интонации. — Оо-у, — заворковала Ашидо. Это будет очень долгий учебный день. *** Яойорозу появилась пятнадцать минут спустя с двумя напитками в руках, более счастливой Ураракой и Джиро с упаковкой салфеток. Каминари уставился на них и через мгновение заныл. — Нечестно, почему они пошли за едой? Шота принял кофе и салфетки, хладнокровно проигнорировав самодовольный взгляд, которым одарила его Джиро. Яойорозу явно объяснила ситуацию своим спутницам, потому что Урарака не начала волноваться, как остальные, когда впервые увидела слезы, неуклонно текущие по лицу Шоты (эти конкретные были любезно вызваны открыткой, которую класс подарил ему за пять минут до их прихода: подписи и милые слова от большинства детей собрались под маленьким нарисованным Шотой с сердечками вокруг. Она была абсолютно отвратительной, и рыдания, к которым она привела, были не… не тем, что кто-нибудь должен был когда-либо увидеть). К лицу Урараки вернулся румянец, и она рассмеялась так, словно чувствовала себя намного лучше: — Думаю, иногда поплакать даже приятно. Пожалуйста, не стесняйтесь, сенсей! Мы все время плачем в этом классе! — Правда-правда, и не только Мидория, — согласилась Джиро. Мидория кивнул, не заглатывая наживку и даже не отрывая взгляда от очередного дерьмового произведения искусства, которое создавал для Шоты. — Да, даже Всемогущий плакал пару дней назад! — прокричал Киришима. — Потому что он образец мужественности. — Нет, он плакал, потому что он тайный отец Мидории, — возразил Тодороки, потому что, очевидно, единственное, что могло заставить его проснуться раньше десяти утра, — это теория заговора и половина стаканчика кофе Яойорозу. В голове Шоты невольно возник образ Тодороки в начале первого курса, отстраненного, с остекленевшими глазами, злого и замкнутого — и это такой диссонанс по сравнению с тем, насколько энергичным Тодороки был прямо сейчас, в кругу одноклассников, что Шоте пришлось наклониться и вытереть лицо сгибом локтя. Может, ему не следовало отпускать Яойорозу за кофе. Это лишь заставило Шоту уже сейчас начать волноваться за детей в сезон выпускных экзаменов, когда все они начнут питаться лишь кофеином. Тодороки непреклонно покачал головой. — Задумайтесь на секунду. У всех учителей, которые любят Мидорию, вдруг на глаза наворачиваются слезы? Заставляет задуматься. Хитоши рассматривал ногти, изображая незаинтересованность. — Согласен. Даже Айзава, кажется, в последнее время ведет себя более по-родительски. — Отличное замечание, — закивала Ашидо. Ее лицо серьезно; трудно сказать, понимала ли она вообще иронию происходящего. — Он ведёт себя почти мягко. — Мне не нравится ни один из вас, — проворчал Шота, и сказать это было довольно трудно, потому что его голос до сих пор дрожал. И ещё заложило носовые пазухи. Ему казалось, что голова вот-вот взорвется. — Нет, мы — твой любимый класс! Сущий Мик тебя сдал, — позлорадствовал Хитоши. Шота точно посадит его под домашний арест, а потом придумает эквивалент домашнего ареста для своего мужа. А затем изобретёт способ отомстить своей семье, не наказывая их за то, что они по-своему ужасно заботились о нем. — Сущий Мик много говорит, и это должно было научить вас, что не стоит верить на слово даже тем, на кого равняетесь, — ровным голосом произнёс Шота, а затем бросил еще одну наживку ученикам, надеясь, что они отвлекутся. — Например, ещё он считает, что последний «Всемогущий» был хорош. Каминари подскочил. — Подождите, но он и правда хороший! За серию как раз на этом фильме взялась другая студия! — Началось, — застонала Джиро и закрыла лицо руками, а Мидория, по-видимому, выпадающий из своих мыслей только заслышав определённые слова-триггеры, пустился в обстоятельный спор, разбирающихся все нюансы «Всемогущий: Восхождение». *** Если бы Шота думал наперед, то превратил бы это в своего рода учебный опыт для детей. Вместо этого он сидел на столе в передней части класса, попеременно ругая учеников, когда они становились слишком шумными, и разражаясь слезами через случайные промежутки времени. Шота бросил взгляд на часы. Он уже час пробирался сквозь осколки своего достоинства, и его метафорические ноги болели от ран позора. Он чувствовал себя совершенно прекрасно, отпустив класс на несколько минут раньше, указав на дверь и повысив голос, чтобы его было слышно за четырнадцатью оживленными разговорами. — Вон из моего кабинета. — Надеюсь, вы почувствуете себя лучше, сенсей! — прокричала Ашидо, выбегая из класса с Киришимой на буксире, ни на слог не запнувшись, когда Шота пристально уставился на нее. Получив кучу ободряющих слов и улыбок от учеников, рисунок от Мидории и быстрое объятие от Хитоши, он наконец-то остался один. Шота сел на спальный мешок, опустил голову на колени и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться. С причудой было бы не так тяжело, если бы эти дети не были такими, черт возьми, мелкими. Они до сих пор оставались такими юными и у них оставалось так мало времени до момента, когда Шота больше не сможет их защищать. *** Рисунок, который подарил ему Мидория, оказался залит слезами, и Шота со вздохом убрал его в карман, пока не испортил еще больше. Он повесит рисунок на холодильник, но это не значило, что он будет ему радоваться. Каким-то чудом Шоте удалось пережить следующие два урока. Другие классы обычно не высасывали из него жизнь так, как 3-А (потому что им не доставляло удовольствия вызывать у Шоты учащение сердцебиения), и он списал свой хриплый голос и опухшие глаза на простуду, которая и так сейчас была почти у всех, чтобы они оставили его в покое и держались подальше. Не успел он опомниться, как наступило время обеда, и он наконец-то смог купить себе две бутылки воды и нормально поспать. Шота вполне мог признать, что сам был виноват, что наткнулся прямо на Всемогущего. Отвлекшись, он не следовал ни одному из советов о постоянной бдительности, которые сам давал своим ученикам, и в итоге впечатался во все два с половиной метра бывшего героя номер один, когда тот заворачивал за угол. Шота отскочил, ударившись об пол, и от неожиданности на глаза навернулись слезы. Это был худший день в его жизни. Всемогущий оказался, мягко говоря, обескуражен. Он поспешно поднял Шоту на ноги, и его огромные руки опустились ему на плечи, пока он продолжал приговаривать: — Прости меня, Сотриголова! Мне бы получше следить, куда иду, я не планировал тебя толкать. Ты в порядке? Похоже, ты неважно себя чувствуешь. Шота в отчаянии вытер слезы, капающие на щеки, и поднялся. — Я в порядке. Я сам виноват, тебе не нужно оправдываться. Забудь об этом. Кажется, это вообще не успокоило профессионального любителя сунуть нос не в свое дело. Шота вздохнул. — Это не настоящие слезы. Это эффект от причуды, под которую я попал в патруле. Конкретно сейчас Шота не собирался обдумывать, были ли эти слезы боли из-за причуды или нет. Это было неважно. — Мне просто нужно выпить воды. — Точно? — Всемогущий подозрительно оглядел его. — Какой смысл об этом лгать, — огрызнулся Шота. Эффект ослабел, и он принялся икать как младенец, успокаивающийся после истерики. — Иногда ты лжешь своим ученикам, чтобы они не волновались, — Всемогущий все еще размахивал руками, как идиот, явно пытаясь придумать, как утешить Шоту. — Поэтому ты, возможно, думаешь, что это будет хорошая ложь, ведь мне будет легко поверить, что это лишь несчастный случай во время патрулирования. Шота прищурился. — Я не лгу, — настоял он, и его голос сорвался, словно он снова оказался в старшей школе. Всемогущий, поколебавшись, кивнул. — Хорошо, — он погладил Шоту по голове, как будто тот был Мидорией, и Шоте вдруг захотелось умереть. Хватка руки Всемогущего вполне могла бы раздавить ему голову, но он не стал избавлять Шоту от страданий: а вместо этого просто положил руку ему на волосы, как будто одним прикосновением мог устранить любую проблему. И самым неприятным было то, что Всемогущий принял верное решение; поглаживание по голове и вправду оказалось приятным. Вот из-за чего взгляд Шоты только сильнее помрачнел, когда он вывернулся из хватки Всемогущего. — Сущий Мик ждёт тебя в кабинете, — сказал Всемогущий, нисколько не выглядящий обиженным. Ублюдок. — Я столкнулся с ним по пути. Он сказал, что, видимо, хочет с тобой поговорить! — Да, — ответил Шота и шмыгнул носом. Он до сих пор не понимал, то ли Всемогущий просто не замечал тот факт, что они с Хизаши женаты, то ли пропустил момент вежливости, чтобы спросить, правда ли они вместе, и теперь ему будет неловко из-за этого до конца жизни. — Спасибо. Он отвернулся и поспешил по коридору к своему кабинету; Всемогущий смотрел ему вслед со странным беспокойством. *** Хизаши поприветствовал его крепким ободряющим объятием, и Шота полностью отдался ему, пинком захлопывая за собой дверь, так что Хизаши — единственный, кто увидел, что этот простой жест заставил его расплакаться снова. — Ох, что же случилось? — спросил Хизаши, услышав, как у Шоты перехватило дыхание, с этой своей милой полуулыбкой в голосе, явно пытаясь казаться искренним. Шота — единственный в мире человек, который мог с уверенностью сказать, что Хизаши на самом деле сейчас вёл себя как полный ублюдок. — Я надеру тебе задницу, — вздохнул Шота, но сейчас в объятиях ему было слишком спокойно, чтобы пытаться пошевелиться. Хизаши рассмеялся и принялся медленно гладить его по волосам. — Ты бы не смог. Шота отстранился и снова шмыгнул носом. Было такое чувство, будто голова набита ватными шариками. Вот почему он, черт возьми, обычно никогда не плачет. — Не хочешь выпить чаю? — А я как раз уже все подготовил, — радостно ответил Хизаши и указал на стол Шоты, на котором стояли два ланч-бокса и дымящийся чайник, и Шота почувствовал, как снова кривятся губы. — Ты… я так сильно тебя люблю, — всхлипнул он, и Хизаши тихо засмеялся и снова его обнял. *** Шота надеялся, что остаток дня тоже пролетит быстро. В идеале он мог просто прочитать пару лекций, а затем сбежать из кампуса, чтобы разобраться с ситуацией самостоятельно, и никто из учеников больше не получит удовольствия снова увидеть его в таком состоянии. Всемогущий, как и обычно, разрушил все надежды и мечты. Он загнал его в угол, когда Шота пытался уговорить сам себя выйти из кабинета, и попросил помочь 3-А. Шота честно попытался уточнить, правда Всемогущему нужна была помощь, или класс 3-А просто использовал его в своих подлых целях, но у Всемогущего появилось неуютно серьезное выражение на лице, и он начал бормотать, что они позвали и многих других учителей, а затем заявил полнейшую чушь, что всегда доверял Шоте как самому хорошему учителю. Шота сбежал прежде, чем Всемогущий увидел бы ещё больше предательских слез, стекающих по его лицу. Прикончив еще одну бутылку воды, он задумался, сколько ещё на него будет влиять эта идиотская причуда. К концу обеда он уже чувствовал себя немного увереннее, даже Хизаши не смог заставить Шоту расплакаться от простого комплимента, когда они расходились, так что это, наверное, был прогресс — но ему все еще казалось, что за полдня он выплакал столько, что его уже можно было вешать сушиться, как вяленую говядину. Разумеется, он не хотел сейчас снова встречаться с учениками. Может, Шоте удастся найти профессионального героя с причудой дублирования, чтобы создать клона, который будет работать за него. Может, если Шота отдаст одному из клонов Эктоплазмы что-нибудь из своей одежды, она сможет притвориться им. Шота серьезно обдумывал это, пока наблюдал, как ученики толпой покидали кафетерий. Дети получат травму, если коснутся «Шоты», а он превратится в Эктоплазму. С другой стороны, клон не станет рыдать из-за разговора с подростком, что прямо сейчас звучало крайне привлекательно для его пошатнувшейся гордости. Ужасная, ужасная дилемма. К сожалению, класс 3-А пришёл идеально вовремя, одержимый желанием выжать из этой ситуации все, что в их силах, — и его время на поиск решения истекло прежде, чем он смог что-то предпринять (они вручили ему еще одну нарисованную от руки открытку, и Шота тихо поблагодарил их, а затем не сбежал (а только немного ускорил шаг) из класса, чтобы пойти поискать, где сейчас учителя — а точнее, где его муж). — Тяжелый день? — удивленно спросила Немури. От неё не ускользнуло, что Шота так сильно впечатался в Хизаши, что тому пришлось широко расставить ноги, чтобы не упасть. Шота знал, что глаза у него опухли, лицо покрылось пятнами, а голос был настолько хриплый, что с тем же успехом вместо него могло дребезжать радио. Он проигнорировал Немури, надевая защитные очки, и повернулся к Эктоплазме: — Учителя будут сражаться с учениками или объединятся с ними, чтобы противостоять друг другу? — Думаю, мы будем для них просто препятствиями, — протянула Эктоплазма, явно разочарованная. — То есть, даже по-настоящему сражаться с ними не будем, просто попытаемся замедлить. Шота повернул голову обратно к Немури, одними губами прошепча: «Ты пока в безопасности», и она покачала головой. — Чувствовать что-то нормально, Стиратель, — произнесла она и улыбнулась. — Обязательно дам тебе знать, когда это произойдет, — ответил Шота и отвернулся, отвергая дальнейшие попытки завязать разговор. Сегодня тренировка планировалась в лабиринте. Цементос потратил на него все свободное время, а класс поддержки поставил немало мин-ловушек и других препятствий. Потолок специально опустили, чтобы не позволить ученикам вроде Урараки просто перелетать через стены, чтобы достичь цели; место Шоты было у восточного входа, между лазерными ловушками и натянутым канатом, подвешенным над глубокой ямой. — Удачи, дорогой! — произнёс Хизаши, быстро похлопав его по спине. Шота, с впечатляюще сухими глазами, ответил: «Тебе тоже». В лабиринт вело пять входов, так что в каждом раунде будут участвовать по пять учеников, соревнующихся друг с другом. Это означало, что можно было надеяться, что Шоте придется встретиться лишь с четырьмя своими учениками, если только кто-то безнадежно не заблудится. Первым был Иида. Он очень профессионально отнесся ко всей ситуации и был одним из немногих учеников, кто старался не провоцировать слезы Шоты, поэтому он приготовился к обычному сражению, когда увидел, что Иида избавился от лазеров и устремился к его укрытию. Шота выбросил ленту, намереваясь затянуть Ииду в ловушку, но тот заметил его в последнюю минуту и отлетел в сторону, ближе к потолку. Места было мало, но Иида быстро двигался, избегая захвата, с пользой применяя опыт своей недавней стажировки. Он с кувырком перелетел через голову Шоты и бросился в соседний коридор, к канату, но Шота лентой подхватил его в воздухе и отбросил обратно к лазерам. Иида снова активировал двигатели, опустился на землю и, приземлившись на корточки, откатился от ленты. — Без вас я и вполовину не был бы тем человеком, кем в итоге стал! — закричал он. Иида казался серьёзным, даже несмотря на то, что слова явно были подобраны специально, чтобы воздействовать на Шоту. — Я с восхищением смотрю на вас и как на учителя, и как на героя! — Заткнись, — огрызнулся Шота, но было поздно. Зрение затуманилось, и контроль от раздражения ослабел на долю секунды, поэтому Иида активировал ускоритель и исчез в коридоре, прежде чем Шота успел прийти в себя. — Черт возьми, — вздохнул он в одиночестве. Даже без учёта эффекта причуды он явно размяк. Следующим учеником оказалась Джиро. Она начала поднимать наушники, но Шота оборвал ее на полпути, заставляя искать другие варианты. Она закричала, бросаясь в атаку: — У моей группы будет концерт в субботу. Вы придёте? Шота приготовился к удару и метнул ленту, чтобы попытаться заманить ее в ловушку, но она увернулась, расставляя ноги и послав звуковую атаку. Он стёр её причуду, и тогда она произнесла: — Родители со мной не разговаривают, и вы единственный взрослый, кто вообще поддерживает мою музыку! — Я не хожу на концерты, — Шота вытер слезы, не моргая. — Сущему Мику понравится твоя музыка, пригласи его. — Он в субботу в восемь часов, и я хочу, чтобы именно вы пришли! — пылко выговорила Джиро. Выдернув наушники из разъёмов, она бросилась прямо на него, ударяя плечом в грудь и кулаком в подбородок, но лентой он оттолкнул её назад. Кувыркнувшись в воздухе, она завертелась в поисках безопасного места для приземления и продолжила: — это так много… значило бы… боже… для меня, если бы вы пришли, потому что никто из взрослых никогда не относился ко мне так, будто ему не насрать, кроме вас… — Заткнись, — прошипел Шота, потому что слезы, текущие по лицу, все-таки заставили его моргнуть, и он услышал, как Джиро вскочила на ноги и пробежала мимо, отбрасывая его мощным звуковым импульсом. — Спасибо, сенсей! — прокричала она, как только оказалась вне досягаемости. — Я приду, — недовольно крикнул он в ответ, поднимаясь с пола, и смех Джиро эхом разнесся по коридору. Прошло десять минут, прежде чем появился следующий ученик. Шота слышал жужжание лазеров и отдаленные крики других сражений. Где-то раздавался грохот бетона и приглушенный гул звуковых атак Хизаши. Этого времени было достаточно, чтобы снова овладеть эмоциями, и он порадовался, что успел вовремя, когда в конце коридора появилась Урарака. Она отключила лазеры и устремилась по боковому коридору, а затем, предположительно, попала в тупик и снова появилась в поле его зрения, раздраженная задержкой. Она не атаковала, пока не оказалась совсем близко, и в этот момент попыталась левитировать, чтобы перепрыгнуть через голову Шоты. Шота стёр ее причуду в тот момент, когда она попыталась оттолкнуться для прыжка, а затем нанёс удар ногой, чтобы вывести её из равновесия. Урарака перепрыгнула через его ногу, а затем пнула Шоту в грудь, эффектно заставляя его моргнуть, двигаясь, когда он отвлёкся. Шота с силой ударился о стену. Он пришёл в себя достаточно быстро, чтобы поймать ее лентой и швырнуть обратно к лазерам. Он знал, что чем дольше задерживает путешествие Урараки по лабиринту, тем более неуправляемой она будет становиться, поэтому ему нужно было соблюдать тонкую грань между тем, чтобы вести сражение, и при этом лишь немного раздражать ее. Урарака упала на землю, прокатившись несколько метров. И осталась лежать. Шота осторожно позвал её: — Урарака? У него сложилось отчетливое впечатление, что она притворялась. Однако работа Шоты заключалась в том, чтобы убедиться, что ученики не умрут по-настоящему, поэтому он двинулся вперед, держа ленту наготове. Урарака не двигалась. Чем ближе Шота подходил, тем лучше видел, что Урараку, кажется, трясло. — Что случилось? — спросил он, присаживаясь на корточки рядом с Ураракой. Она слабо дёрнула рукой, обхватывая живот. — Я… перестаралась, — выпалила она. — Это была… тяжелая неделя. — Ты можешь встать? — Шота должен был спросить, потому что было как-то странно, что у нее оказался такой низкий болевой порог, и ему нужно было оценить серьезность проблемы. — Не знаю, — Урарака смахнула слезы с щек, что, в свою очередь, заставило Шоту расплакаться, потому что вселенная презирала его. Урарака резко повернула голову на звук его сопения, и под её выражением боли Шота слишком поздно понял, что предыдущая догадка была верной — Урарака просто притворялась. — Попались, — радостно выдохнула она и хлопнула Шоту по руке, чтобы поднять в воздух, пнула его обеими ногами, прежде чем отскочить и помчаться по коридору. Это была неплохая стратегия, неохотно признал Шота, наблюдая, как она перепрыгивала через канат, пока он беспомощно крутился в воздухе. Это не сработало бы в реальном бою, и она потеряла изрядную часть времени, чтобы сделать свою игру более правдоподобной, но эти крокодиловы слезы могут найти практическое применение в работе героя. Он упал на землю, как только она скрылась из виду, и оставался там, чтобы восстановить силы перед появлением следующего ученика. Потянувшись за бутылкой с водой, Шота хмуро посмотрел в потолок и понадеялся — взмолился, чтобы следующий ученик не стал играть на его эмоциях, чтобы победить. Ученики, наверное, видели внутреннюю часть лабиринта через камеры или что-то в этом роде, потому что в противном случае вероятность появления Хитоши четвёртым поднимала невезение Шоты на новый уровень. — Что случилось? — спросил он, запыхавшийся после того, как пробрался сквозь лазерное поле. Шота не ответил. — Джиро сказала, что ты заплакал, потому что она пригласила тебя на свой концерт, — продолжил Хитоши. Он не двигался, все еще не решаясь сразу броситься в рукопашный бой. — Мидория хотел, чтобы я сказал тебе, что это было, цитирую, «очень мило». Шота открыл рот, затем снова закрыл. Он выстрелил лентой, чтобы схватить Хитоши, но тот отскочил в сторону и снова сосредоточился на провокациях. — А ещё класс решил, что теперь ты, а не Всемогущий, на первом месте в ставках на «Скорее всего, заплачет на выпускном», — фыркнул Хитоши, делая ложный выпад в одну сторону, а затем пробираясь вдоль стены в противоположном направлении. — Эта причуда раскрыла тебя как человека, который и правда за нас переживает. — Это клевета, — со слезами на глазах огрызнулся Шота, бросаясь вперёд, чтобы остановить Хитоши. И разум заволокло темнотой. *** Он пришёл в себя, когда Хитоши вернулся и похлопал его по плечу, смущенно улыбаясь. — Я солгал насчет ставок, никто этого не делает. — Ты предатель, — пробормотал Шота, слегка ошеломленный после контроля разума, и сын помог ему подняться на ноги. Тренировка, видимо, закончилась, потому что потолок и стены вокруг них снова опускались под пол, медленно обнажая ловушки, препятствия и учителей, разбросанных по тренировочной арене. Хизаши просиял и поднял пальцы в символе победы в знак приветствия, когда заметил Шоту — одна из линз его очков оказалась разбита вдребезги, а из пореза под глазом сочилась кровь. Иида, Ашидо и Бакуго оказались тремя самыми быстрыми — Урарака была на четвертом месте, но, опять же, это актёрские качества обеспечили ей победу — и Исцеляющая Девочка уже обходила учеников. Хизаши подскочил ближе, воздерживаясь от более откровенных жестов перед учениками, но все же одарив Шоту лучезарной улыбкой, а Хитоши взъерошив волосы. — Как дела у нашего плаксы? — спросил он у Хитоши. — Мокро, как всегда, — вздохнул тот. Шота хмуро посмотрел на них обоих. — Неправда. Эффект уже проходит. — Правда? — ухмыльнулся Хизаши. — Тогда ты не против, если я скажу, что ты в буквальном смысле свет в моей жизни, и каждый день, который я провожу в браке с тобой, — это счастье? — Хотел бы я сказать то же самое, — выдохнул Шота, судорожно вытирая лицо рукавом, и отвернулся, чтобы пойти поискать Исцеляющую Девочку, которая сможет залечить порез на лице Хизаши, пока его муж и сын, хихикая, семенили следом. *** Плюс всего этого, подумал Шота, заключался в том, что в кои-то веки он сумел проспать всю ночь. Он слышал щелчок, с которым Хизаши выключил свет, мягкие шаги, а затем скрип и покачивание кровати, когда Хизаши забрался на нее с другой стороны. Он так старался вести себя как можно тише, и Шота понял, что он думал, что он уже спит. Перекатившись, он обнял Хизаши за талию, прижимая так крепко, как только мог, не задушив его. — О, ты проснулся, — выдохнул Хизаши, приятно удивленный, и начал двигаться так, словно собирался сделать что-то глупое, например, встать. — Я приготовил тебе чай, он на кухне. Шота усилил хватку. — Все в порядке. — Он поможет тебе перестать быть таким занудой. Шота втянул воздух ртом и прижался лбом к груди Хизаши. — Это не имеет значения. — Родной, тебе, наверное, так неуютно после сегодняшнего, — Хизаши запустил пальцы в его волосы и погладил по голове. — Позволь мне позаботиться о тебе. Глаза Шоты заслезились, но он не разразился рыданием, так что это уже был прогресс. — Ты и так прекрасно заботишься обо мне. Ты столько терпишь, черт возьми. — Ничего я не терплю, — возразил Хизаши. — Я был тем, у кого хватило смелости сделать предложение. — Я люблю тебя, — отозвался Шота глухо. Рубашка, в которую он уткнулся лицом, становилась подозрительно влажной. — Я тоже тебя люблю, — счастливо протянул Хизаши. В его голосе слышалась улыбка. — Если эффект не пройдёт к завтрашнему дню, я поставлю тебе капельницу. — Если для этого ты потащишь меня в больницу, я позвоню своему адвокату. Шота скорее почувствовал, чем услышал насмешку мужа. — Нет, если я позвоню ей первым. — Ты переманил моего адвоката? — Ты чертовски прав, — и он поцеловал его в макушку. После этого они позволили разговору закончиться. Хизаши некоторое время перебирал волосы Шоты, заплетая их, а затем расплетая и начиная всё заново. Шота уже почти заснул, когда вдруг вспомнил кое-что и пробормотал: — Напомни мне потом отчитать тебя за то, что настроил нашего сына против меня. — Я бы никогда так не поступил, — отозвался Хизаши, такой же сонный. И они уснули.