sentiment global

Сердце, ещё недавно бившееся в спокойствии, теперь готово раскрошить ребра, и вывалился наружу. Ей то холодно то жарко, и ощущения волнами накатывают на возбуждённый мозг, и кожа как один оголенный нерв: в спину впиваются мнимые иглы, хотя это просто шерстяной плед. Пенни прикладывает руки к груди, обманчиво защищаясь, и внезапно, нарочно быстро целует его, не давая времени чтобы подумать. Талон, кажется, был к этому готов, и даже специально подставил щёку, хотя она выбрала ухо. Она хватает его за руки, жмётся губами к холодной коже, и целует, целует, целует, целует- Пока он под напором не расслабляется и подчиняется, позволяя к себе прикасаться. Она налегает сильнее, вдавливая мужчину в матрас, и не может заставить себя выбрать что-то одно: здесь всё покрыто рубцами и шрамами, остатками швов и непонятными точками от постоянных уколов; Пенни трогает всё, что попадается, гладит запястья, сжимает широкие ладони, переплетает пальцы, и её радости нет предела. Хочется что-то сказать. Ей не нужно искать его губы: всегда угадывает, и почти впивается, кусает, и кучу других вещей вытворяет без обычного ярого сопротивления. Талон не отворачивается, не уходит, но и не терпит. Непривычно отвечает. И даже здесь нет целого: чужой язык как будто разреза́ли на части и очень неумело соединяли, оставляя на месте стыка кривые бугры. Она привыкла, она знает, и старается как можно быстрее избавится от шорт, стягивая одежду с пояса. Многозадачности, которой она училась давным-давно, теперь не занимать. Он хмурит брови, и почти неохотно раздвигает ноги. Плед спадает со спины, и остаётся где-то сзади, на полу, но Пенни все равно. Талон приподнимается на локтях, задирает громадную футболку до груди, и смотрит на неё с каким-то усталым, привычным ожиданием. Всё желание готово исчезнуть так же внезапно, как и появилось, но черта с два: Пенни тянется к смуглой коже, поднимается выше. Она перечитывает рёбра медленно, кончиками пальцев осторожно касается каждой кости, не отводя взгляда; и всё же краем глаза она видит, как его руки дрожат, но по совершенно другой причине. Пенни тычется носом в солнечное сплетение, вдыхает его запах и довольно жмурится. Она вразброс идёт по торсу, оставляя на самых уродливых полосах короткие поцелуи, задерживаясь только на глубоких местах. Пенни кладет руки на плотные, почти мягкие бока и теперь ей хочется выжечь в памяти момент того, как прекрасно её ладони лежат на этом месте. Она не особо помнит, чего хотела на самом деле, но на животе не останавливается, спускаясь ниже. Когда Пенни оказывается на коленях, то видит гораздо больше, чем то, на что рассчитывала. Лицо Талона ненамного лучше обычного: такое же хмурое, недовольное, но она отмечает закушеную щеку, расширенные зрачки за полуопущенными ресницами и почти улыбается. В конце концов, это первый раз, когда в один заход у неё получается чего-то добиться. Пенни стягивает одежду ещё ниже, освобождая прямой член. Мужчина щурится, и продолжает наблюдать за каждым её действием. Она берёт ствол в руки, и от основания до кончика умещается в мокрых ладонях; Пенни жарко. Пот стекает по шее, хотя толком ничего не сделала. Когда она видит обыкновенные семейные пары, или людей с значительной разницей в росте, Пенни задумывается о трудностях в подобных вещах: у неё большие руки, и сама она Талону под подбородок. В каких-то моментах неуклюжа, но всё же... Она дотягивается до его лица без проблем всегда и везде, не нужно даже вставать на носочки. Трудность только в том, насколько быстро он увернётся. Обычно Пенни приходится зажимать Талона вечером у стенки, хлопать глазами и дуть губы. Неприятно притворяться, но другого выбора у неё нет. Пенни хочется целовать его, и может даже, как во всех этих разговорах и фильмах любить, но знает, что это только далёкая грёза. Даже если Талон и мечтает, то совершенно о другом. И пока у неё есть возможность, Пенни касается всего чего только может. Она берёт медленно, но уверенно, и его член почти упирается в глотку. Пенни слышит тихий стон, и это заставляет её действовать дальше. Она несколько раз двигает головой вверх-вниз, пытаясь вспомнить, что нужно делать, однако решение приходит сразу. Колени начинают болеть, потому что ковёр в чистке и это ощутимо мешает. Рвотный рефлекс подавляется быстро, Пенни пользуется языком, но не совершает ошибку и не смотрит вверх: в порнухе это выглядит нелепо и смешно, да и отвлекаться не на что. Талон Тристан не из тех, кто будет поощрять или открыто наслаждаться. У неё нет вопросов, она понимает и помнит, в чём дело. И зато это не мешает ей: немного отстранившись, находит уздечку, плашмя кладёт язык, и чуть ждёт. Диван, от того, что Талон вцепился в подушки, жалобно скрипит, побуждая её преодолеть зарождающуюся гордость, и довести дело до конца. Не бабочки в животе, а мушки в желудке наконец-то просыпаются, и напряжённые пальцы неприятно покалывает. Она осторожно надавливает, обводит полукругом всю головку, поднимаясь немного выше, кончиком проходясь по каждой складке тонкой кожи... Но он предпочитает издеваться над диваном, нежели положить свою ладонь на затылок и насадить её голову на член полностью; Пенни нравится факт того, что даже если дразнит, ничего за это не получает. Другие партнёры так не умели. Она отстраняется, освобождаю свою ротовую полость, взамен прислоняется щекой к паху, вновь припадая губами к глубоким рубцам, идущим перпендикулярно к пупку. Женщина чувствует, как он убирает спутанные волосы, из-за пота прилипшие к вискам. Жарко. Пенни несильно кусается, продолжая надрачивать одной рукой. Второй она сжимает мужское бедро, потом очерчивает колено отросшими ногтями. Хочется до синяков, но знает что нельзя. Волнение приятно лезет красными пятнами по лицу, плечам и шее: неудивительно, если она сейчас похожа на варёного рака. На него полюбуется потом. Пенни слышит тихий, незаметный вздох. Немного неприятно. Неужели она недостойна хоть вскрика? Он кончает, пачкая ей всю руку. Вязкая, липкая жидкость капает на пол. — Неужели всё так плохо? Пенни не обижается. Ей интересно. Талон указывает на бумажные салфетки, хрипит: — Подай. Как всегда. Он одёргивает футболку, возвращает одежду на своё место, а затем затаскивает её на мягкое покрывало, изрядно помятое. Ноги у Пенни приятно гудят. Но она собой недовольна. Талон берёт её руку, терпеливо вытирает каждый палец, и ни о чём не думает, когда кидает грязные бумажки назад. — Мне лень всё это выкидывать. Пенни фыркает: — Мне тоже.