***
Он - жестокий. Никто так не считает, кроме Сетта. Все видят, что его выстрелы точны и убийственны, а любой разрез шакрама летален - не красуется, не играет с добычей, оканчивает битвы быстро и наверняка. Сетт видел его другого. Ночью всё становится иначе в тихих, сырых катакомбах - маленькие внутренние демоны Афелия голодны, они раскрывают пасти в зубастых улыбках, перестают прятаться, выходят на лунный свет, едва ли попадающий в помещение с прочным стулом и похрустывающим красным полом. Они приручены, не бросаются вперёд хозяина - он кормит их с рук, гладит загривки. Он растягивает удовольствие. Заставляет добычу-игрушку нервничать, ходит вокруг, осматривает, приглядывается. Пытается решить, с чего хочет начать. Человеческая кожа скрипит от натяжения, когда короткие ногти грозятся её пронзить, пленник кричит сквозь плотную полоску ткани во рту, и, когда он наконец привыкает к первой порции боли, Афелий медленно наклоняется к его уху - зловещий, как дышащая в спину матушка-смерть, - и задаёт свой первый за бесконечную ночь вопрос. Он всегда говорит здесь шёпотом. Всё иное - чрезмерно в крохотной комнатке, в которой всегда находится лишь три человека: невольник, мучитель, наблюдатель.***
Всё произошло как-то быстро - случайная встреча на ионийском рынке, странный разговор (никогда раньше Сетт не утруждал себя сложным общением через блокнот и письмена), плавно перетёкший в небольшой поход с битвами, засадами и костром; слово за слово, и теперь Сетт целует таинственного таргонского парня под луной и ловит для него шпионов при свете дня. Он мечтательно целует чужой шарф, предвкушая зрелище. — Я даже рад, что ты не даёшь своей сестрице на это смотреть. Это заставляет чувствовать себя особенным. Афелий насмешливо косится на него и тихо, хрипло говорит: — Она не одобрит кровавые забавы. Только нам такое по вкусу. Он поправляет красные волосы, и в тёмных его глазах Сетт видит то же предвкушение безумия, что бежит в его собственных венах.***
Медленно, наслаждаясь звуками рвущейся плоти, он вытаскивает из изломанной ладони ноготь - будто занозу. Он снова задал вопрос - уже третий - и получил дрожащий, измученный ответ. Этот на сегодня последний. Афелий с нежностью пробегается пальцами по своим инструментам - задумчивый, довольный. Сетт вспоминает его утреннее выражение лица - почти такое же, как сейчас, - когда он ведёт кончиками ногтей по смуглому боку, гладит всей ладонью плечо и запускает ее в спутанные красные пряди. Наблюдая за ним, Сетт думает, что учится его тонкому, кропотливому искусству. Запах сырой плоти забивает обоняние.***
Судорожный вдох; его гибкое бледное тело выгибается навстречу, ластится к руке, а глаза прикрыты. Широкая ладонь на мгновение сжимает его горло, будто сдерживая или примеряясь - и отпускает. Афелий смотрит слегка осуждающе, будто укоряет нетерпеливого ребёнка; руки тянутся к загорелым плечам и притягивают вниз, к себе, с силой, доступной только бойцам и стрелкам. Он требует - Сетт не может отказать. Он смотрит в чёрные, немного безумные глаза напротив и целует - клыки, укусы, саднящие губы, и попробуй только понять, кто кого хочет сожрать. Афелий царапает язык о звериные зубы - специально - и подаётся назад с влажным шлепком. Сетт закидывает его худую длинную ногу на плечо, мажет губами по колену и двигается тоже.***
Невозможно завидовать судьбе шпиона: он ещё дышит. С плеч искусно снята кожа - тонкий слой, точный край; неглубокие разрезы по всему телу складывались в странный рисунок - не то снежинка, не то солнце. Ладони изуродованы, расплющены, пальцы выгибаются в неправильную сторону под неправильным углом, но лицо и ноги не тронуты - наигрался, оставляет надежду на освобождение. Он утолил свою жажду крови, но... Предсмертный крик; глухой хруст толстой кости, затихающее дыхание, хлюпанье где-то изнутри. Афелий разрезал что-то, и алое полилось на пол водопадом. Улыбаясь, медленно подходя к Сетту, он показывает свой маленький трофей в сложенных лодочкой ладонях. — Сердце предателя, - тихо, сыто говорит он. Сетт улыбается тоже, обнимает его руки своими и целует.