Непрошенные чувства

      Кевин давно понял, что его жизнь, а точнее окружающие его люди, — это нечто, несущее страдание. Он понял, что каждый из них хочет подковырнуть под кожу, дорваться до кровоточащего мяса и полюбоваться хрупкими костями.       И он принял это. Принял со смирением, полностью и всем сердцем.       Принял, что Рико всегда будет недостаточно, его звонкие пощёчины и медленно-тягучие монологи, о том насколько бесполезен Кевин.       Принял, что Хозяин всегда будет недоволен, его болезненные удары тростью и «Ещё час тренировки, Второй, пока я не увижу действительно стоящий результат». А Кевин не понимал как улучшить и так идеальные удары по воротам.       Принял, высокомерную снисходительность Теи, ее горячие руки на теле и тихий шепот «Ты только мой, надеюсь ты любишь меня так же, как я тебя».       Принял, обиженную отстранённость Жана, его сломленную окровавленную фигуру и грязные шепотки по всему Гнезду.       Чего он не смог принять, так это уверенное безразличие, бездонную глубину карих глаз и насмешливое «Веришь мне?». Эндрю. Парень, который играл на чистых инстинктах опасного хищника и защищал свое со свирепостью, которая этим самым хищникам и не снилась.       И, черт побери, если Кевин ему не верил.       Он доверял Эндрю всего себя и даже больше. Он мог быть перед ним слабым, захлёбываться в панических атаках, напиваться вдрызг и отчаянно смотреть на левую руку. Этот парень заставил почувствовать доверие, надёжность, спасение. Чтобы потом самостоятельно разнести сердце Кевина к херам.       Когда Кевин впервые осознал, что влюбился? Да-да, вот так вот просто и честно, влюбился в своего защитника, а возможно нынче и друга. Кевин мог с уверенностью сказать дату: за два дня до финальной игры с Воронами. Именно тогда, его, как кинжалом под ребра, поразила простая мысль «Я влюблен», когда на ночной тренировке Эндрю играл по своей воле, становился лучше и был гарантом их лучшей жизни в будущем.       Кевин тогда едва клюшку из руки не выронил, ошарашенный серьёзностью этой мысли. Благо его заминку все списали на усталость из-за бешеных тренировок перед их главным матчем. Эндрю прищурил глаза, привычно сканируя состояние уже бывшего подопечного, но к счастью не заострил на этом внимания. Кевин покрепче перехватил клюшку в левой ладони и вызывающе вскинул подбородок. Тренировка продолжилась. Продолжили кружиться в голове и взволнованные, открывшейся правдой, мысли Кевина.       Но если быть совсем честным с самим собой, он смог признаться себе, что влюбился гораздо раньше этого момента, просто не захотел обращать внимания на клубок чувств спрятавшихся за грудиной. Он игнорировал, как сердце встревоженно ухало, когда Эндрю стоял целую игру на воротах, обессиленный из-за ломки. Он игнорировал, как теплеют кончики ушей, когда он глупо-пьяно смотрел на Эндрю в Сумерках Эдема. Но самое главное, он игнорировал глухое раздражение, когда замечал как все больше Эндрю увлекается Нилом.       Кевин не отличался особой наблюдательностью, но даже он заметил, как эти двое не могут оторвать взгляд друг от друга (пускай сначала полные ненависти), как закралось нежданное доверие и самопожертвование ради другого, как все чаще они стали скрываться на крыше после ночной тренировки.       Он так тщательно скрывал от самого себя любые намеки на чувства, что Кевин сам не заметил как вляпался.       К счастью, когда пришло осознание, окружающие решили, что пьет он из-за смерти Рико. Кевин и правда пил из-за него. Целый день. Следующие два месяца — из-за глупого осознания себя конченным идиотом. Это же надо было так…       Он запивал алкоголем горечь на языке. Это была горечь осознания, что у него были шансы, в самом деле были. Эндрю гей, а Кевин чертовски симпатичный парень. Пускай даже просто секс, сейчас он думал, что и этого было бы достаточно. Горечь осознания, что будь он менее жалок, проси он, а не приказывай по привычке, — шансы его были высоки.       Кевин все проебал, так же как и свои собственные эмоции, которые не смог сразу понять. И он пил. Пил долго, захлебываясь в жалости к себе: горе от потери хренового, но брата, и собственной ненужности тем единственным человеком, который стал его воплощением чувств.       Пил, пока однажды этот самый человек не схватил его за шкирку как котенка, не встряхнул и не пообещал выкинуть из команды, если Кевин будет продолжать в том же духе. Он смотрел в искорки тлеющего бешенства и крупицы разочарования в бесстрастных карих глазах. Смотрел долго, наверняка глупо хлопая ресницами, слегка мутно от алкогольного опьянения. Но этого было достаточно, чтобы Кевин прекратил упиваться жалостью к себе. Самая смертельная фигура на доске возвращалась к жизни, почти сломленная потерей своего короля и сердца.       Кевин учился заново жить. Он играл ещё лучше, внедряя новые техники в игру и отрабатывая сотни ударов обеими руками. Он общался со старшими лисами, но не находил в себе моральных сил делать это ещё и с шестеркой новичков. Он всеми силами пытался задушить в себе глупую влюбленность, отчётливо осознавая, что она не нужна ни ему, ни предмету своего воздыхания.       У него даже получалось. Никто не обращал внимания на его поведение, и он не слышал никаких ставок по этому поводу, что могло означать лишь одно: он наконец-то научился врать. И он старался ещё лучше.       Со временем он привык к едва ощущаемому чувству горечи и боли, когда он видел Эндрю и Нила вместе. Облегчало его смирение только то, насколько эти двое подходили друг другу и насколько дополняли. Он не мог злиться на Нила, когда видел их взаимоотношения. Кевин слышал, как Ники в какой-то период считал, что их отношения — это секс из ненависти. Кевин не считал так никогда, даже ещё не осознав свои чувства. Их отношения были изначально глубже, тоньше и находились на таких планах реальности, куда Кевину не добраться никогда в жизни. Что бы не говорил Эндрю, как бы не отмахивался от вопросов Нил, они стали центрами вселенных друг друга. И этот процесс был безвозвратен.       Раньше Кевин только раздражённо закатывал глаза и боролся с желанием захлопнуть книгу, когда читал об исторических личностях положивших жизнь к ногам единственного возлюбленного. Ну не верилось ему, что кто-то действительно способен прожить целую жизнь, любя одного человека до самой смерти. Но сейчас он стал свидетелем именно этого феномена, Кевин мог в этом поклясться.       И он мог только наблюдать со стороны, всеми силами стараясь не выдать своих истинных эмоций. Пока вроде как получалось, ведь ни Эндрю, ни Нил не бросали на него подозрительные взгляды и не устраивали прояснительных бесед.       К середине учебного года, Кевин научился принимать их и себя полностью. Сердце не ранило то, как все чаще их жесты становятся более открытыми, как они сами становятся более открытыми. Чуть более задержавшиеся пальцы, напряжённые взгляды, глупые фразы и улыбки Нила, смертельная аура Эндрю, когда кто-то из новеньких опять ляпнул что-то не то про Джостена. А ещё, как сосед этих двоих, Кевин был редкостным счастливчиком наблюдать, как Эндрю грубо хватает Нила за рукав и тащит в спальню, после чего выразительно громко щелкает дверной замок. Наблюдать зацелованные губы обоих, шальной взгляд и покрасневшие кончики ушей Нила и пятнистый румянец на шее Эндрю. Наблюдать, как после плохой ночи, они оба дремлют в креслах-мешках, а их руки словно намагниченные тянутся друг к другу и едва-едва касаются мизинцами. Почему-то именно этот вид, словно сошедший с фрески «Сотворение Адама», бьёт Кевина под дых окончательным осознанием, что вмешиваться в эти отношения со своими глупыми чувствами он не станет. Никогда и ни за что.       Окончательное смирение и полное принятие.       Кевин был просто рад, что у двух его лучших друзей появился человек, способный понять, поддержать и защищать до самого конца.       На очередном киновечере лис он на грани нежности смотрел на то, как Эндрю перебирает волосы Нила, сидящего у его ног и откинувшего голову ему на колени. Лица у обоих были умиротворённые. И это умиротворение отражалось в Кевине. Он научился перемалывать свою любовь в трепетную заботу о них обоих. И оставаться при этом довольным и радостным. Почти счастливым.       Когда Кевин отводит взгляд от пары, он собирается отпить из банки пива (с крепким алкоголем он давно завязал), когда замечает ещё один взгляд на Эндрю и Нила. Он все же отпивает, потому что ему нужно переварить тот коктейль чужих эмоций, свидетелем которых он стал поневоле. Раздражение, почти ярость, но при этом затаенная боль и всепоглощающая тоска. Знакомо. Слишком знакомо, чтобы он не смог определить что это такое.       Аарон сверлит взглядом пару ещё несколько мгновений, а затем воровато оглядывается, надеясь что его никто не заметил. Кевин практически чувствует, как сердце парня пропускает удар, когда он натыкается на его пристальный взгляд.       Но Кевин лишь понимающе усмехается и переводит взгляд на Эндрю и Нила. А затем снова смотрит на Аарона. Он читает по нему, как осознание отражается в карих глазах Аарона. Таких же, как у его близнеца. Но все же не тех. Кевин отводит взгляд, снова отпивая пиво.       Он краем глаза продолжает наблюдать, как лицо Аарона принимает раздражённое выражение, он независимо смотрит в экран телевизора, в то время как уязвимо сильнее кутается в плед.       Кевин же принимается размышлять, как так вышло, что гомофобный Аарон умудрился влюбиться не в кого-нибудь, а в парня своего близнеца, занозу в задницах всех Лисов и просто «придурка Нила Джостена», потому что Кевин отказывается думать о том, что Аарон может быть влюблен в брата (даже для Кевина со всей его любовью к истории и историческим фигурам — это уже слишком).       Он знает, что рано или поздно, Аарон сам подойдёт к нему, чтобы подтвердить или опровергнуть свои догадки, а может попытаться убедить Кевина, что ему все это померещилось, а сам Аарон совершенно точно ничего, вообще ни черта, не чувствует к Нилу.       Так и случается.

***

      Когда Аарон понял что все, что он знал о себе, все его убеждения, мысли и эмоции оказались пеплом на ветру? О, он отчётливо знает этот момент. Может показать его в календаре, и все же лучше всего он мог бы показать картинку в глубине своего сознания, намертво отпечатавшуюся в его душе.       Картинку, застывшую фотографию момента, где его несгибаемый близнец стоит на коленях перед сломленной фигурой Нила-чертового-Джостена, прикованный одной рукой наручниками к тренеру, а второй тянущегося к повязкам на лице их едва выжившего игрока. Этот образ остается отпечатком на веках Аарона, потому что именно тогда, именно в тот миг он осознал одну жуткую, практически невозможную вещь: он дико, безумно испугался за Джостена. Испугался, потому что тот мог умереть несколькими способами сразу всего за один день, а Аарон… а Аарон похоже не тот человек, каким он себя считал. Шок после бунта, драки, пропажи Нила и рассказанной Кевином правды закончился, глухое отсутствие эмоций покинуло Аарона и на него обрушился водоворот эмоций, грозящих утащить его на дно пучины и утопить.       Именно тогда он осознал, что борется с желанием подскочить к Джостену, оттолкнув мешающегося брата и истерично ощупать его на предмет повреждений, заново и своими руками обработать ранения, а затем с облегчением прижать к себе. И желательно больше не отпускать этого бедового придурка от себя ни на шаг.       Осознание буквально заморозило его. Он сам себе напоминал куклу, еле передвигая руками и ногами, а в голове образовался приятный белый шум из-за того, что парень вновь впал в шок. Этого оказалось для него слишком много. Просто слишком. Он застыл в шоке на много часов в совсем осознании и отрицании.       Уже позже, выводя из себя Нила, проверяя его серьезность по отношению к Эндрю, эмоции вновь включились, аккурат как только Аарон получил по лицу рукой Нила. Он с трудом подавил желание подхватить раненую руку и осмотреть на наличие новых надрывов на свежих корочках ран, возникших теперь из-за него.       Единственное что он тогда смог — это смерить Нила напряжённым взглядом (проверяя состояние) и выйти из помещения. Сам себе он напоминал сумасшедшего. Зачем доводил, зачем произносил те ужасные слова? Но в голове с Балтимора жужжал белый шум, и за не менее белым туманом прятались мысли. Если его спросить о том, что происходило в течение этих дней, то он даже не сможет сказать а сколько было этих самых дней. Но наконец шок прошел, а Аарон, исцеляюще получив по лицу, пришел в себя.       Поздно ночью, напившись в компании презираемых им лисов, лёжа в кровати Аарон наконец-то задумался обо всем что он неожиданно почувствовал. В душе до сих пор боролось отрицание. Осознание, что он запал на парня было просто невыносимо.       Не поймите неправильно, он не был таким уж гомофобом, как казался. Ему было просто действительно мерзко слышать пошлые подробности фантазий или личного опыта Ники, а также его откровенно топорный флирт. Так то Аарону было плевать, главное чтобы его самого не трогали и все, а там уж кто что любит — это не его дело. Даже ориентация близнеца его особо не затронула. Но вся трагедия ситуации заключалась в том к КОМУ он испытывает эти эмоции. И вот с этим смириться было просто невозможно.       В то же время, не отметить как ему становится всё более тошно, замечая взаимодействие брата с Нилом, было бы трудно. Его уже не радовала выцарапанная, болью и кровью победа над братом и разрешение строить отношения с кем он сам пожелает. Не радовала улыбка и теплые губы Кейтлин, ее очаровательная привычка морщить носик, в которые он был искренне влюблен. Как он считал.       Обмен комнатами, одинаковые повязки, ключи от Мазерати на двоих.       А Аарону достались дурацкие сны, от которых не избавиться, от которых было невозможно сбежать.       Аарон правда пытался игнорировать то, как его изнутри стал прогрызать демон боли, ревности, желания и зависти. Что-то у него все же получалось.       Парень изо всех сил строил отношения с Кейтлин, даже если сложный клубок чувств уже был слишком большим, чтобы его игнорировать и верить, что оно само пройдет. Даже если уже становилось очевидно, что ничего из этого не выйдет. Но Аарон был упрямым.       Так, разрушая себя, ломая свои эмоции и чувства, лишь бы даже мысль не проскальзывала в его голове о проклятом Джостене, прошло ещё полгода. Он нагружал себя учебой, хватался за репетиторство, писал курсовые на заказ, лишь бы свободного времени просто не оставалось, даже на то чтобы встречаться с Кейтлин (особенно чтобы встречаться к Кейтлин). К тому же он практически не спал по ночам, чтобы избежать навязчивые сны.       Он стал походить на умирающего от голода вампира, не оставляя себе ни одной свободной минуты и спя от силы часа три в сутки.       Но однажды ему пришлось все же взять на себя ответственность за свои чувства, когда его пристальный, как он надеялся презрительный, взгляд на парочку заметил Кевин. Ужас пробрал Аарона до самых кончиков пальцев, а сердце сбилось с ритма, чтобы застучать потом втрое усерднее. Взгляд Кевина не был осуждающим, он был на диво… понимающим. Кевин тоже посмотрел на сладкую парочку, которая так выводила Аарона из себя. И Аарон тоже понял.       Мгновение осознания, мгновение опасного чувства, когда он практически возмутился «Хер ли ты пялишься на Нила?!», чтобы понять, что смотрит Кевин отнюдь не на Джостена, а на его близнеца. Стыдно признать, но первое что он после этого ощутил — это облегчение. Он бы не смог смириться с тем, что ещё и Кевин запал на проклятого Джостена. Это было бы уже слишком для его психики. Только потом возникло возмущение: Кевин запал на его брата?!       Этого опять оказалось слишком много.       Около месяца Аарон приглядывался к Кевину, пытаясь понять как быть с этим открытием и как быть с тем, что его залипание на Джостене тоже заметили.       И если сам Аарон напоминал себе нестабильный вулкан, мечущий и грозящий однажды перелиться через край кипящей лавой, то Кевин в своем осознании был на диво… гармоничным, он словно обрёл внутренний баланс благодаря этому чувству. Он стал спокойнее, рассудительнее и безмятежнее.       Аарон слегка завидовал.       Ладно, не слегка.       Его это чувство выбивало из колеи, ломало и не давало покоя. Ещё больше выбивало из колеи то, что Нил встречается не с кем-то, с его собственным близнецом. К простому тяжёлому признанию чувств к парню, к Джостену, добавлялся нехилый выматывающий коктейль моральных терзаний по этому поводу.       Так что да, Аарон позавидовал, и именно эта зависть подтолкнула его всё-таки поговорить с Кевином.       Дождавшись, когда Эндрю с Нилом будут где-то зависать, а Ники сплетничать с Мэттом (а это определенно займет пару часов), Аарон вошёл в свою бывшую комнату. Кевин как обычно сидел на диване и смотрел что-то в ноутбуке, Аарону даже гадать не нужно, чтобы знать: это что-то связанное с экси.       Аарон замер возле дивана, чувствуя себя на редкость неловко и… как-то неправильно, что-ли. Не должен он здесь стоять, не должен спрашивать, не должен этого делать. Ведь если он признает это вслух, то пути назад уже не будет. Пока что он успешно справлялся с тем, чтобы обманывать самого себя и делать вид, что ничего не происходит. И все же он стоит здесь, мнется как идиот, но не уходит.       Кевин замечает его появление краем глаза и в редком для себя понимании не обозначает это сразу, а даёт время Аарону или собраться, или сбежать.       Что ж… спустя пару минут, терпение Кевина иссякает, и он откладывает ноутбук, захлопывая крышку. Аарон чувствует, что едва не седеет, когда Дэй переводит на него этот внимательный и проницательный взгляд. — Я знал, что ты рано или поздно придёшь. Спрашивай уже. И сядь в конце концов, ты не отчитываться пришел, — раздражённо бросил Кевин.       Он не ожидал, что неуверенность Аарона так выбьет его самого из колеи. Казалось бы что в этом такого, но найдя собственный баланс в своих чувствах, дисгармония Аарона ощущалась чужеродно и… опасно. Словно она могла потянуть чувства самого Кевина за собой и разрушить тот порядок, что он создал внутри себя.       Миньярд послушно садится, все ещё ощущая, что его спина напряжённо выпрямлена, а пальцы нервно подергиваются в желании что-то повертеть или помять. Он опускает голову, не зная как начать.       Кевин закатывает глаза. Ну что за чудик. Он конечно в последнее время преисполнился в понимании, но даже у него есть пределы. И все же решает заговорить первым именно он, не в силах терпеть эту панику на пустом месте. Как будто он собирается пытать Аарона, выспрашивать подробности его маленькой одержимости Нилом или, что ещё хуже, осуждать за это. — Я не знаю, когда влюбился в Эндрю. Просто однажды понял это и все, — Аарон тут же поднял на него глаза. Кевин криво усмехнулся. — А когда понял, уже было слишком поздно что-то с этим делать. Ты же пришел узнать про это?       Аарон осторожно кивнул, ему было это интересно, хотя и не совсем. Странно, но признание Кевина сняло какой-то груз с его плеч, и парень устало сутулился, закрыл ладонями лицо. — Как ты с этим живёшь? — Просто, — Аарон скептически фыркнул в ответ, не отнимая ладоней от лица. — Правда просто. Конечно это… больно. Но я слишком уважаю Эндрю, чтобы создавать из этого проблему. К тому же, — Кевин замолчал, его взгляд на Аарона стал оценивающим. — Что? — раздражённо спросил он, кожей ощутив его взгляд. — Даже ты не сможешь отрицать, что с Нилом Эндрю стал… счастливее. Если это слово вообще можно применить к нему.       Аарон уже было вскинулся, чтобы начать все отрицать и обвинить Джостена незнамо в чем, но тут же потух, признавая правоту Дэя. — И тебе этого достаточно? — Как бы это глупо не звучало, но да. Я… Я влюблен в Эндрю и то, что он нашел своего человека радует меня. Все лучше чем та пустота, что была раньше и пряталась за таблетками.       Взгляд Кевина стал пустым, когда он вспоминал того Эндрю, за которым пришел в школу с Рико, того который пообещал его защищать, того который вышел из Истхевина. Тот, что был сейчас, был в тысячи раз лучше. — Это глупо, — Аарон сжал кулаки, снова выпрямляясь, снова чувствуя злость на самого себя. Снова чувствуя, как ломается от собственных непрошенных чувств. — Возможно. Но ты ли лучше? Чморил Нила, засерал геев, а по итогу?       В душе Аарона вскипел огонь, прежде просто перекатывающийся там жаркой лавой. — Мне. Плевать. На. Джостена. — В этом вы с Эндрю удивительно похожи, — с иронией усмехнулся Кевин. — Он тоже так говорит. Семейное что-ли? — Заткнись, — процедил Миньярд и вылетел из комнаты.       Но как бы он не злился, как бы не бурлили эмоции внутри, рано или поздно запал пропадает, а эмоции перекипают. Так и Аарон смог успокоиться через несколько дней. И только тогда он смог подумать над словами Кевина.       Было удивительно, что человек, привыкший получать требуемое по первому слову, в этом случае с честью принял удар и отошёл в сторону, понимая всю бесполезность и бессмысленность своих чувств. Это было не похоже на Дэя. И в то же время так похоже. Ведь парень выбрал дружбу, общую карьеру и участие в жизни своего возлюбленного, вместо глупых попыток рассорить неразлучников Эндрю и Нила, попытать свой шанс и вполне вероятно разрушить этим любые дальнейшие взаимоотношения. Кевин в первую очередь выбирал Эндрю, а уже потом свои непрошенные чувства. Аарон снова завидовал.       Ему такое не подходило. Он не хочет выбирать счастье Нила, вместо своего. Он вообще не хотел выбирать Нила ни в каком качестве. В его случае лучшим решением было просто игнорировать, чем он и так успешно занимался. Он просто будет игнорировать его ещё усиленнее, так же исступлённо, как хотелось вмазать по наглой роже Джостена, а затем поцеловать.       Не сказать, что после принятого решения Аарону стало легче. Не стало. Но как-то так получилось, что он смог отстраниться. В основном от всех окружающих, но в то же время он начал сближаться с Кевином, как с человеком, единственным посвященным в его грязную тайну и у которого он мог получить поддержку и понимание.       Сначала их разговоры были неловкие, часто прерывались из-за того, что кто-то из них психовал и просто предпочитал уходить от спора. Но затем стало проще.       Как-то медленно и незаметно неловкие разговоры об их стремных чувствах, способах их побороть и не дай бог кому-то показать, переросли в разговоры на отвлеченные темы. Все чаще и чаще они неожиданно обнаруживали себя в компании друг друга. Общая тайна дарила им недюжинное понимание и какое-то непонятное смирение.       Нередко они одергивали друг друга, если кто-то из них начинал откровенно залипать взглядом на «предмете своего воздыхания», как высокопарно шутил Кевин. Также они научились отводить стрелки внимания лисов друг от друга, не давая никому из них заострить свое внимание на их странном поведении.       Иногда в комнату к Аарону вваливался бледный Кевин, падающий на его кровать лицом в подушку, и Миньярд без слов понимал свидетелем чего становился бедный парень. Все чем он мог помочь в такие моменты, это безмолвное понимание, и Кевину этого было достаточно. Да, он был рад за Эндрю, но он тоже был человеком. Иногда слишком откровенные проявления отношений ранили ножами. Он справлялся, но если есть человек, перед которым можно выразить слабость и получить участие без лишних вопросов, то почему бы не позволить себе немного побыть размазней?       В особо трудные для Аарона моменты, когда на него неожиданно накатывала злоба на себя и свои чувства, на Джостена и его дурацкие глаза, да вообще на весь мир, Кевин научился подсовывать парню карандаши. Аарон с озлобленностью их ломал, даже не замечая этого, прожигая пространство перед собой взбешённым взглядом. После он растерянно смотрел на кучку обломков и не понимал откуда они, в глубине души чувствуя удовлетворение от того, что он что-то все же сломал. Конечно, хотелось бы сломать или себя, или ещё кого-нибудь, но и это было неплохо. Так что теперь в сумке Кевина неизменно валялось штук пять карандашей, чтобы в любой момент облегчить соратнику его переживания.       Аарон незаметно для себя стал после пар заходить в магазин и покупать продукты не только себе, но и чертовы сельдерей и зелёные яблоки Дэю. Миньярд считал это диагнозом, но Кевин и вправду любил эту хрень. Ещё он всегда при себе имел стик от головной боли и, когда Кевин слишком долго сидел за ноутбуком и начинал морщиться от лёгкой головной боли, самостоятельно мазал этим стиком виски парня (конечно попутно матеря его за фанатичность).       Кевин в ответ вытягивал Аарона гулять, когда тот слишком увлекался учебой и борьбой со своими чувствами. Просто гулять. Бродить по университетскому городку, нарезать круги в парке. Часто они гуляли молча. У Аарона не оставалось ни физических, ни моральных сил на беседы, а Кевину комфортно было и так, главное есть человек рядом. Тем более в какой-то момент им стало комфортно молчать друг с другом. Не так как раньше, когда они больше игнорировали присутствие другого, чем действительно молчали вместе. Сейчас они оба начали ловить странное ощущение, что они на одной волне и им даже не нужно озвучивать мысли, чтобы понять друг друга.       Много-много месяцев спустя, Аарон вдруг понял, о чем говорил Кевин, когда они только выясняли друг перед другом, что влюблены в самых неподходящих парней. Благодаря дружбе с Кевином, лёгкости общения с Кейтлин (официально для окружающих они так и не расстались, но их отношения давно перешли в категорию лучшие друзья, когда они все прояснили между собой) и, жутко звучит, сеансам с Бетси Аарон наконец ощутил то внутреннее спокойствие, когда эмоции и чувства перестали его изгрызать изнутри. Они спокойно горели внутри огоньками свечи, освещая и согревая, но больше не сжигая душу и не бушевали магмой отрицания и боли.       Аарону до сих пор нравился Джостен. Он сроднился с этой мыслью, она просто была. Очень дорогой, желанный человечек, который существует где-то там, практически не пересекаясь с самим Аароном. Ему до сих пор переодически хотелось от души врезать этому мудаку, хотелось защищать, хотелось поцеловать.       Чувства просто были, но они не мешали ему жить и идти дальше.       У Аарона появилась надежда, что однажды он сможет снова влюбиться и завести отношения. И даже если это будет парень, теперь это не сломает и не вызовет шквал отрицания. Да, он подозревал, что эта нежданная искорка влюбленности останется с ним навсегда, глубоко похороненная в душе. Ну и пусть. Он чувствовал себя свободным.       Усталый Аарон прижмурился на пробивающееся сквозь жёлтую листву деревьев солнце, отпуская внутреннее напряжение, что давило ему на плечи. Рядом шел Кевин, переодически подбрасывающий ногами опавшую листву. Они снова молчали и неспешно шли по парку, каждый думал о своем, но по итогу об одном и том же.