I see you eyein' me down, but you'll never know much past my name Or how I'm runnin' this room around and that I'm still half your age Yeah, you're loo- (Loo-loo-), lookin' at me like I'm some sweet escape «Greedy (Sped Up) It's Obvious That You Want Me, I Would Want Myself» — Hiko
Магистр Ян Дуку больше всего на свете любил порядок. Ему нравилось, когда личные апартаменты Храма были чистыми, и чтобы не оставалось пыли на пальцах, за какую бы он поверхность не взялся; ему нравился вид заправленной кровати, благоухающей и светлой; ему нравилось, когда книги и голопады стояли на полках ровно, рассортированные по названию; одевался он тоже всегда безукоризненно и всегда был выглажен и скрупулёзно причёсан, чтобы волосы вынесли какой угодно климат и какие угодно погодные условия; его сапоги непременно блестели, его ногти выглядели ровными и чистыми, и даже к бородке нельзя было никак придраться, поскольку она выглядела весьма респектабельно и очень ему шла, одновременно подчёркивая и смягчая острые скулы своего хозяина. Он любил свой порядок и не менее тепло любил свои порядки. Его апартаменты, например, автоматически вентилировались ровно три раза в день: в час ночи, в семь утра и в восемь вечера. Проснувшись, Ян Дуку тратил не более получаса на то, чтобы привести себя в подобающий вид. Хотя он неплохо готовил, предпочитал завтракать в кафетерии, поскольку спускался несколько раньше, чем наибольшая часть обитателей Храма, поэтому столкновение с толпой полусонных разновозрастных коллег происходило уже на выходе. Дуку нравилось выглядеть бодрым, свежим и полным сил перед ними, чтобы одним своим существованием олицетворять положительный пример для подражания. После завтрака он направлялся в библиотеку — чем бы магистр ни занимался, вне зависимости от приходящих и уходящих обязанностей, требовался багаж знаний. Последние полгода, например, он вёл курс-интенсив Макаши у старших падаванов, и хотя Дуку сам был олицетворением этого стиля, и никто ему в нём не был равен, он считал правильным преподавать, в первую очередь, чистую теорию и только потом позволять девиации в практике, чтобы спать крепко и с чистой совестью. Он также вёл электив по пре-Руусанской поэзии, поэтому после обеда у себя в комнатах (спасаясь, таким образом, от шума и гвалта взбодрившейся кафетерии) пил чай и просматривал лично составленный учебный план и перечитывал свои конспекты для следующей лекции. Иногда слушал музыку. Вечера он оставлял себе сравнительно свободными. Поскольку Дуку был занят целый день, с приятельской беседой к нему нельзя было подобраться вне расписания — Джокаста Ню и Сайфо-Диас прекрасно это знали, поэтому дёргали своего друга выпить кореллианского виски только после пяти вечера, если сами были, конечно, не заняты. А если они были заняты или отсутствовали, Дуку спокойно заваривал себе термос с чаем под настроение, брал с собой голопад или книгу и уходил в Сад Тысячи Фонтанов, в конкретное место, напоминавшее ему своими растениями Серенно, и проводил там вечер до ужина. Затем возвращался, стоило солнцу скрыться за небоскрёбами Корусканта, и ел что-нибудь лёгкое, чтобы проснуться отдохнувшим и готовым к новому дню. Йода часто намекал своему бывшему падавану, что такая жизнь никуда не годится, поэтому Ян пил с ним чай неохотно, ведь дело было отнюдь не в печенье с лягушками — даже к такой гадости можно привыкнуть, даже джедаю высокого аристократического происхождения. Кто мог бы осуждать Дуку, так это магистр Костана, но она уже ушла в Великую Силу, а на мнение своего Мастера Ян старался вежливо не кривиться, мысленно напоминая себе, как мальчишке, главные принципы дипломатической работы рыцаря-джедая, в число которых входил пункт «не злиться на чужое лицемерие». Он постоянно о нём вспоминал, стоило ему оказаться перед Советом, в Сенате или наедине с Йодой. Совету он безуспешно твердил о естественной злонамеренности Сената, призывая иметь предельную осторожность с политиками, поскольку и сам в себе имел как политическую кровь, так и политическую «жилку», про ситхов и их возможное существование они и вовсе слышать не хотели, как бы Ян ни аргументировал свою позицию — почему ему вдруг недавно заявили, что возьмут его в Совет как только, так сразу, Дуку не понимал. Что касалось Сената, он был в нём незаменим, поскольку относился к политикам предвзято, настороженно и со скепсисом, опираясь не только на Силу, подсказывавшей интуиции правильную интерпретацию событий, но и на логику. В общем, в Сенате его уважали за цинизм и неподкупность и за это же не любили — Дуку категорически и принципиально не позволял водить себя за нос. Ко всему прочему, он всё-таки относился к высшей аристократии Серенно, так что не нуворишам, торгашам и подхалимам было осуждать его высокую мораль. Что касалось Йоды, Ян был предвзят, и считал свою предвзятость справедливой, и на попытки своего старого Мастера сблизиться едва ли отзывался. Их отношения были сложными с самого их зародыша и за много лет проще не стали. Когда Ян пытался что-то с ними сделать, Йода не хотел. Теперь Йода хотел, а ему, Дуку, уже было всё равно — его воспитала магистр Костана, в сердце которой хватило места не только для Сайфо-Диаса. Когда за ней пришла смерть, Ян плакал навзрыд в безопасности своих апартаментов, а потом ещё месяц носил траур и держал старый полузабытый обет молчания, посвящая себя медитациями и молитвам за её добрую душу. Он сомневался, что стал бы так переживать за утрату Йоды. Тем более, что старому магистру ещё предстояло пережить их всех. Дуку даже считал, не без горечи, что уж кто-кто, а Йода не стал бы по нему лить слёзы — не те были отношения, да и кем был Ян, чтобы состязаться с потерей десятков предыдущих падаванов. Он не был исключением из правил и не был любимчиком, всего лишь проходимцем в чужой жизни, бесконечно долгой, наполненной прощаниями. Йода считал своего ученика одиноким и хотел, чтобы тот стал ближе к людям. Ян находил это желание глупым. Он был в разы умнее большинства магистров, в разы сильнее, в разы успешнее, но к нему не решались подойти, потому что Дуку никогда не стеснялся своей души и старался жить не так, как считают другие, а так, как сам считал нужным — и это вызывало зависть, и именно зависть отдаляла от него возможность сходиться с коллегами. Так считал он сам и не находил лжи в своей перспективе. Тем более, что Йода и магистр Костана оба были одинокими. Нельзя требовать от ученика урока, который сам учитель не выучил. От своего первого падавана, Раэля, Ян никогда не требовал общительности. Аверросс, конечно, с детства был хулиганом и экстравертом, поэтому привносил в жизнь своего Мастера как хаос, так и беспокойство раньше нужного поседеть. Они были очень разными, и всё-таки Ян старался, вопреки постулатам ордена Руусанской реформации, своего ученика тайком любить как сына, чтобы это было неочевидно остальным, но чтобы сам Раэль никогда в своём наставнике не сомневался. Усилия окупились. Аверросс всё равно лез обниматься к Дуку в публичных местах, абсолютно наплевав на чужие принципы — Ян потом, за наглость, вытирал им пол на дружеской дуэли. Но мягко. Так или иначе, жизнь магистра Дуку была весьма упорядоченной, и он был ей доволен, и ничто ничего не предвещало, а потом, как-то раз, ни с того, ни с сего госпитализировали сначала Сайфо, потом юного Мейса Винду с разницей в каких-то полчаса. Ян три дня ходил вокруг да около больничного крыла, пугая своим собранным видом особо любопытных, а на четвертый падаван Че, со всеми задатками будущего главврача, которому предстояло наводить ужас на упрямых и впечатлительных, заявила ему, что к другу зайти можно. Ян и так знал, что можно, потому что все три дня там сидел Йода, а потом исчез, когда Дуку отлучился провести электив, наверняка чтобы избежать расспросов. Сайфо лежал на койке с самым лихорадочным видом, и глаза у него блестели, как от горячки. Он был ощутимо вял, но едва Ян опустился на стул для посетителей, Диас схватил его за руку с удивительной крепостью. — Ян, — лихорадочно пробормотал, — Ян! Она уже здесь? Она уже здесь?! — Кто «она»? — нахмурился Дуку. Сжатая другом ладонь потихоньку начинала болеть. Сайфо уставился на него осоловело, но как на идиота. — Падаван Че? — попробовал угадать Дуку. — Да нет же! — воскликнул Сайфо, наконец отпуская руку своего друга. А потом он вообще сделал что-то, совсем не в его характере — он сел, притянул к себе Яна за грудки и тряханул. — Да нет, нет, нет, не она! Она! Кеноби! — Какая ещё «Кеноби»? — удивился Дуку, совсем сбитый с толку. Он даже из хватки Сая не вылез. — Ну Кеноби же! Ке-но-би! — Да какая, к чёрту, Кеноби?! — воскликнул Ян и кое-как освободился из чужих рук. — Сай, ты опять путаешь реальность с видениями! — Нет, не путаю! Ты ничего не понимаешь! И опять попытался схватить своего друга за грудки, но Ян вовремя отпрыгнул. — Падаван Че! — крикнул он, прекрасно понимая, что ситуация требовала тактического отступления. — Успокоительного магистру Сайфо-Диасу! Сай, ради всего святого, перестань меня хватать! Падаван Че уложила разбушевавшегося магистра не сразу, в процессе пострадали стул и джедайская роба Яна, потому что Сай продолжал пытаться в неё вцепиться мёртвой хваткой. Робу было жалко, но падаван Че за достоинство Дуку отомстила сначала уколом, потом профилактической клизмой, так что ситуация закончилась справедливо. И хотя имя «Кеноби» не дало ему ровным счётом ничего, кроме планеты Стьюджон, где чувствительных к Силе топили в младенчестве, Дуку всё равно его запомнил на всякий случай, хотя бы из уважения к временно помешавшемуся Сайфо-Диасу. А потом, едва ли месяц спустя, он получил уведомление на свой датапад: «открыта запись на электив Продвинутого Соресу к магистру Кеноби».***
Ян Дуку не любил беспорядок, не любил отсутствие логики, а ещё не любил, когда его держали за дурака. Сайфо и Винду обоих за неделю до объявления о записи на электив к загадочному магистру Кеноби отправили на джедайский курорт на Среднее Кольцо отдыхать и восстанавливать нервы. Дуку знал это место и сам туда в принудительно-добровольном порядке ездил: лечебные воды, правильное питание, творческие кружки, сады для медитации, психологи и полное отсутствие связи с внешним миром во избежание внутреннего беспокойства. Иначе говоря, Саю там было очень хорошо, а Ян сидел в Храме, взбудораженный очередной загадкой, и злился, что не может разобраться — после того злополучного визита его к другу не пускали. В такие редкие периоды времени, когда собственное внутреннее равновесие казалось шатким, Дуку порой ловил себя на мыслях о белокожей Лин Костане, мудрой, доброй, печальной, и тосковал по ней. В отличие от Йоды, она всегда старалась выражать свои мысли ясно и чисто, и Ян всегда находил покой в её присутствии. Прозрачная в своей загадочности, мягкая в своём холоде, магистр Костана всегда могла обнадёжить и успокоить его, и Дуку готов был умереть с секретом своей первой влюблённости, лишь бы только Сай продолжал об этом ничего знать наверняка, думая, что она восполняла Яну тоску по матери. Дуку не позволял себе вспоминать о ней, впрочем, и отпускал свои не пережитые юношеские чувства в Силу, где им было и место. Его занимало другое. Точнее, другая. Кеноби оказалась женщиной немногим младше него. Ян нашёл её утром в кафетерии. Он всегда знал, кто вставал так же рано, как и он сам, поэтому удивился, когда обнаружил незнакомое ему лицо за столом одним прекрасным утром. Несмотря на ранний час, Кеноби выглядела собранно и элегантно, но, тем не менее, расслабленно. Её женственность отлично сочеталась с джедайской аскезой, и на неё было приятно смотреть, «глаз отдыхал», но ещё в её лице была какая-то открытость… не наивная и не невинная, так рассудил Дуку, бросая на неё взгляды с другого стола, но скорее умудрённая. Это не мешало ей быть достаточно приветливой. И, пришлось признать, привлекательной. Ян решил обозначиться на радаре Кеноби самым простым способом, который знал — вместе покинуть кафетерий, чтобы избежать кагала голодных детей и сонных рыцарей. План был выполнен безукоризненно, они даже вошли в один и тот же лифт. — Доброе утро, магистр Кеноби, — наконец поздоровался Ян за неимением сказать что-нибудь ещё. И хотя она успела на него посмотреть, пока они шли вместе к лифту, именно голос заставил её вдруг, еле заметно, подобраться. — Магистр Дуку, — искоса взглянув на него, она улыбнулась и как-то лукаво блеснула зубами. «Лисица» — неодобрительно подумал Ян. — Я не помню вас в Храме, — очень ровно и подчёркнуто заметил он. — Неудивительно, — тихо усмехнулась Кеноби, отворачиваясь в сторону двери. И не стала продолжать. Дуку нахмурился. Надо было как-то её поддеть, чтобы она выдала хотя бы нить информации, и уж тогда можно было бы дёрнуть. — Вас раздражает моё присутствие? — вдруг осведомилась она с ноткой женской игривости. Ох, как Ян не любил такие куртуазные игры, хотя они, по идее, тоже были в его крови. — Меня раздражает непонимание вашего присутствия, — позволил себе признаться Ян. — Ну, что я могу сказать, — она пожала плечами. — От раздражения, говорят, помогает увлажняющий крем. И, бросив ему через плечо обворожительную белозубую улыбку, вышла на очевидно не своём этаже. Ян, тем не менее, остолбеневший от её наглости, поехал дальше. — Увлажняющий крем, — процедил он сквозь зубы в уединении лифта. — Я вам покажу… Увлажняющий крем… Ха! Никто никогда не оставлял Дуку без слов, не сталкиваясь с последствиями. И уж тем более, никто от него ничего не утаивал, потому что академически настроенный Ян всю жизнь что-то искал, поэтому он не стал выходить на своём этаже и поехал к Йоде — всё равно тот был ему должен за недолюбленное детство и некоторые психологические травмы; но едва ноги остановились у знакомой двери, Ян почему-то замешкался и оробел. Как бы он ни относился к своему старому учителю, не хотелось предстать перед ним оскорблённым мальчиком, да ещё и оскорблённым девочкой. Дуку перетасовал в голове факты: во-первых, Сайфо что-то ему восклицал про фамилию «Кеноби» после госпитализации, во-вторых, никакого «магистра Кеноби» в Храме раньше официально не было, и в-третьих… Он отказался от третьего факта. Женщина застала его врасплох своим подначивающим кокетством, и Ян не должен был смутиться, а всё равно смутился, потому и оказался в неловком положении. Она уделала его, и от самого осознания проигранной словесной дуэли щёки налились краской. Дуку, помявшись с ноги на ногу, задумался. Действительно, неплохой метод. Он тоже мог бы его использовать. Ян всегда был красив: он красиво рос, красиво взрослел, а сейчас начинал красиво стареть. Он был очень высок и в плечах широк, обладал пропорциональной фигурой, за которой следил из профессиональных соображений, он хорошо пах, никогда не брезгуя своим любимым одеколоном, соблюдал все правила гигиены и был безукоризненно одет. Женщинам всегда нравилась его классическая, без изысков, правильно подчёркнутая внешность, но особенно их покоряли его манеры и голос. Проблема состояла в том, что женщины как-то сами собой покорялись, и Дуку для этого никогда ничего не делал. Он не мог сыграть очарованного подхалима, как Раэль. Но надо ведь было в таком случае, наверное, сыграть на гордости Кеноби? — Нет, — сказал он сам себе вслух, всё ещё топчась перед дверью Йоды, — нет, так никуда не годится. Дуку с трудом подавил в себе мещанское желание начать грызть ногти, они должны были оставаться безукоризненными. — Но что же делать? — спросил запертую дверь, но не обращаясь ни к ней, ни к Йоде. Флиртовать он не умел, заигрывать тоже. Это было выше его достоинства, во-первых, а во-вторых, никогда раньше не возникала нужда. Сам Раэль не раз жаловался своему учителю, что тому только «добрый вечер» сказать, и красивая женщина уже в постели, раздетая и бритая, ждёт раскинувшись. Впрочем, на дипломатических миссиях так часто и было. Дуку только по молодости этим пользовался, а потом самонадеянные похотливые дуры ему разонравились. Кеноби очевидно не была ни самонадеянной, ни похотливой, ни дурой. — Проблематично, — вздохнул Дуку. Заложив руки за спину, он степенно послонялся взад-вперёд по коридору, усердно думая, за что же можно зацепиться. Магистры из воздуха не появляются, Кеноби была энигмой, тайной, и очень хотелось её разгадать. Надо было только придумать план… алгоритм… Он вдруг остановился и победно ухмыльнулся самому себе. Кеноби ведь начинала вести интенсив стиля Соресу и не для кого-нибудь, а для старших падаванов, которым в скором времени предстояло повышение в рыцари. Значит, она теоретически неплохо им владела. Её можно было бы вызвать на дуэль! В академических целях, разумеется, если не в дружеских, и чтобы ученики полюбовались несравненным Макаши (Ян искренне считал этот стиль самым лучшим из всех). — Вот вы и попались, — заметил он в сторону двери, едва подавляя в себе предвкушение и ехидство.***
Академическая дуэль была вопросом бумажной волокиты и демократии; к первому Дуку относился скрупулёзно, а ко второму сносно. Ученики обоих классов проголосовали «за», потому что очень хотели прогулять уроки — практические занятия всегда велись в первую половину дня в конкретные дни недели, так что Ян себе молча присвоил лёгкую победу. Они сдержанно списались с Кеноби и обо всём кратко, лаконично договорились. Эта женщина действительно не была ни самонадеянной, ни похотливой, ни дурой, так что Дуку похвалил себя за торжество разума. И дал мысленную клятву джентльмена не слишком позорить временную соперницу перед аудиторией зевак. В назначенный день и час они встретились в зарезервированной зале — народа собралось слишком много для существенного диалога во время спарринга, но ведь нельзя выигрывать во всём и всегда. Помимо падаванов пришло несколько рыцарей и даже парочка магистров. Они с Кеноби, оставив в стороне воду и полотенца, вышли в центр зала и скинули накидки, оставаясь только в робах, в полной боевой готовности — глаза женщины почему-то лукаво блестели. Впрочем, наверняка от предвкушения. Поклонившись друг другу, приступили. Дуку пошёл на неё войной молниеносными выпадами, точечными и чёткими, как весь его характер; Макаши был стилем благородных дуэлянтов, а не ротозеев. Но Кеноби… Кеноби даже не смутилась. Она каким-то образом оказалась действительно готова к его решительным атакам, прямолинейным, как стрелы. Соресу был изначально создан, чтобы отбиваться от бластерного огня, но она, тем не менее, адаптировала его так, чтобы отражать всё, если потребуется. Так казалось. Ян догадывался, что их поединок со стороны выглядел не только интересно, но и красиво, причём так, что даже ничего несведущим во владении мечом было бы на что поглазеть, затаив дыхание. Любой стиль фехтования, по сути, сравним с танцем. Другое дело, что он и Кеноби двигались совершенно по-разному: если в Дуку можно было заподозрить адепта танго, никто бы не ошибся, но его противница однозначно больше любила вальс. Ян падал на её оборону, словно молния в осеннюю грозу, а она кружилась на него сорванными листьями и упорно не позволяла себя пробить, не давая слабины, то уходя от чужой атаки, то уклоняясь. Биться с ней было, чёрт возьми, интересно — Кеноби требовала не только безукоризненной техники, но и усиленной работы разума, и Ян понимал, что мог бы ей даже проиграть. Это, конечно, было непозволительно, поэтому он и выкладывался всецело, но, тем не менее, опасность теоретического поражения доставляла ему большое удовольствие. Давно никто не бросал ему такой вызов. — Какой-то вы очень резкий, магистр Дуку, — безмятежным голосом, с чистым хулиганством в глазах, заметила Кеноби, когда они крепко застряли, сцепив клинки. Несколько раскрасневшаяся, со взъерошенными волосами, но всё ещё чарующе элегантная, с этим её блестящим взглядом, она будила в нём что-то давно позабытое и мальчишеское. — Макаши обязывает, — несколько снисходительно прокомментировал Ян, думая поддеть её своей ремаркой, — не всем ведь уходить, верно? — Но и не всем обрушиваться, не так ли? — хмыкнула она. Ян подавил в себе желание сделать ей не очень академичную подножку. Он всё ещё пытался продавить чужой блок, используя своё мощное телосложение, но Кеноби не сдавалась, на её стороне был грамотный центр тяжести. — Неужели ваш стиль девственно чист? — оскалилась она, с вызовом глядя ему в глаза. — Мои академические предпочтения не должны вас касаться, если только я вам не интересен, как личность, — парировал Дуку. И тут Кеноби, вместо того, чтобы парировать словесный выпад, дёрнулась вперёд и ударила его лбом в лоб в лучших традициях мандалорцев — клинки расцепились — и Дуку, резко вспомнивший юность, всё-таки подставил ей подножку, но что делать дальше, он не успел придумать, судорожно промаргивая боль от столкновения головами. Кеноби, ойкнув, упала ему на грудь — Ян растерялся, он чуть было свободной рукой, как джентльмен, не задержал её падение — но женщина вывернулась, соскользнула с него и кульбитом Атару отпрыгнула на несколько шагов. Запах её кожи и волос застрял у него в ноздрях, осел шлейфом на лице, а чужое тепло сбившегося дыхания, казалось, пронзило ему грудную клетку. — Вы приятно пахнете! — воскликнула она, и её голос звучал столь же растерянно, сколь обвинительно. — Я всегда хорошо пахну! — оскорбился Дуку, мигом вылезая из слишком приятных ощущений. — А то и видно, — усмехнулась Кеноби, идя на него своим клинковым вихрем. Атаки у неё, за счёт Соресу, были пассивно-агрессивными, почти куртуазными, как у женщины, которой никогда не позволяли быть прямолинейной. — Порядок в жизни — залог успеха, не всем ведь вальсировать, мадам, — по-снобски заметил Ян, откуда-то зная, что она никак не оскорбится. И принялся контратаковать с методичностью и точностью королевской швеи. — Ничего-ничего, — хмыкнула Кеноби, блестя своими светлыми глазами, — когда мы закончим, будьте покойны, уйдёте растрёпанным. — Женщины, — с театральным вздохом, деланно прокомментировал Дуку. — Вам подай собранного мужчину, поставите себе цель оставить его неряшливым. — Как поле после урагана, м-м? — осклабилась Кеноби. — Иногда очень полезно. — Очень… полезно… иметь… порядок, — чеканя каждое слово, поскольку каждое слово сопровождалось точечным выпадом Макаши, парировал Дуку. — И беспорядок тоже иногда нужен, — выдохнула она, уклонившись. — После него порой можно пересмотреть существующие порядки, не так ли? Ян вдруг подумал, что, они, наверное, не только о чистоте разговаривают. — Вам очень нравится, — выпад, — роль трикстера в таком случае? — Какие карты, такая и игра, — улыбнулась Кеноби, но будто… печально. — В таком случае, — Дуку попытался сменить тему, поскольку был чувствителен к чужим эмоциональным состояниям, пусть и не знал, что с ними делать, — будьте спокойны, мои карты — Макаши. И я вас, самым честным образом, чёрт возьми, когда-нибудь да пробью, — и, непосредственно, попытался пробить. — Я бы не была так уверена, — в её смехе тоже отдало печалью. Ментальные щиты Кеноби были безукоризненны, и никто бы из наблюдавших ничего не заметил, но Дуку померещилось в чужом тоне странное смирение вперемешку с храбрым непослушанием. — Меня довольно сложно ранить и ещё тяжелее убить. — Мне незачем ни ранить вас, ни, тем более, убивать, — воспрял Ян. Его слова были резкими, как и его клинок, но искренними и бесхитростными. — Я только желаю пробить. — Не дам, — ухмыльнулась Кеноби, опять отражая абсолютно все выпады. Но Дуку заметил, что она будто немного расслабилась. И не дала, собственно. После полутора часов интенсивной дуэли оба достаточно выдохлись, чтобы закончить ничьёй под бурные аплодисменты падаванов. — Для пассивно-агрессивной язвы вы довольно любезны, магистр Дуку, — осклабилась Кеноби, закончив вытирать полотенцем потное лицо. — Вы себя в зеркале видели? — сухо осведомился Дуку, безуспешно пытаясь подавить ответную усмешку, отнюдь не такую острую, как хотелось бы. Он чувствовал себя чертовски хорошо. Нечасто выдавалась возможность по-настоящему сразиться с кем-то, да так, чтобы использовать собственный потенциал на сто процентов, и чтобы дуэль не была ни скучной, ни банальной. — А я вас, всё-таки, растрепала, — весело заметила Кеноби. Потная, взъерошенная, с блестящими глазами и румянцем на щёках она выглядела такой довольной, что Яну захотелось взглянуть на себя в зеркало, чтобы понять, насколько он отражает её, а ещё… а ещё предложить когда-нибудь повторить дуэль. И, может, случайно толкнуть её плечом, когда пойдут к лифту, чтобы снова почувствовать сначала чужой запах, а потом чужой оскал, миролюбивый, хулиганский. — С правильным человеком в этом нет ничего страшного, — нашёлся он, почему-то растерянный, и, чтобы занять руки, принялся за свою воду. Кеноби хмыкнула. — Как и с сексом, полагаю. Дуку поперхнулся.***
Как человек, предрасположенный к порядку, Ян не любил отсутствие ясности где бы то ни было. Дуэль прошла на «ура», и её запись даже попала в тренды Храма. Мастерство Макаши и Соресу были редкостью, так что рост спроса на обучение Дуку даже удивил. Он, тем не менее, сразу заявил, что перед началом новых курсов хотел бы слетать на пару соло-миссий, чтобы очистить голову. И чтобы тайно навестить Сая, разумеется, всё ещё сидевшего на джедайском курорте. Он нуждался в ответах на некоторые конкретные вопросы, так что мог проникнуть в комнату друга хоть через балкон и взломав систему безопасности, если требовалось. Кеноби, которой бредил Сайфо, была безвредной, к такой резолюции пришёл Ян. О нет, вредничать она умела с лихвой с этой её куртуазной пассивной агрессией, но Дуку, как бы ни присматривался, не мог найти в ней ничего плохого. Но, возможно, он просто был слеп и предвзят. Кеноби никогда не охала и не ахала ни от его красоты, ни от его голоса, в отличие от большинства женщин, с которыми Дуку сталкивала жизнь, и она, одна из них немногих, нашарила в нём едкое и снисходительное чувство юмора. Сам Ян порой забывал, что оно у него имелось. С ней было интересно и весело препираться как словами, так и мечами. Однако, что самое главное, Кеноби его не боялась. Дуку знал, что люди к нему обычно не тянулись, он был для них будто недосягаем, неприступен, слишком холоден, слишком умён, успешен и красив, но, тем не менее, Кеноби это никак не смущало. А к ней, между прочим, тянулись. И хотя Ян замечал, как она порой выдыхала, когда кто-то хотел привлечь её внимание, но находил взглядом мрачного мастера Макаши, стоявшего рядом, и отходил, он знал, что им и его образом не пользовались. И ему даже было приятно оказаться полезным. И всё равно, несмотря на совместный утренний лифт (завтракали они по-прежнему молча и за разными столами, каждый в своих мыслях), и несмотря на регулярные дуэли раз в неделю (всегда заканчивавшиеся ничьёй), Ян всё равно ничего не знал ни о её прошлом, ни об обстоятельствах, сделавших из Кеноби загадку. Она однозначно являлась джедаем, в этом невозможно было усомниться, но у каждого джедая есть путь, на который можно обернуться. Тропа её жизни была окутана туманом, и у Дуку чесались руки его развеять. Он уже догадался, что оно, так или иначе, скорее всего, было трагичным — Кеноби несла на себе какое-то тяжёлое горе, и хотя несла его так достойно, что сложно было заметить, Ян его видел, он чувствовал этот ускользавший призрак, порой посягавший на яркость и свет чужой миролюбивой усмешки. И что-то внутри него тогда шевелилось, что-то, чему пока не получалось найти название, что-то благородное, справедливое и властное, что-то отдающие детскими сказками про рыцарей. И, может, дело было в том, что с появлением Кеноби в его жизни появился и хаос, но не тот хаос, который несёт с собой разрушение, а тот, что сближает, что делает из мужчины человека; может быть, дело было в том, что она разделяла с ним взгляды и касательно Сената, и касательно Совета; или, может быть, она всего-то стала лекарством его одиночеству, и ведь Ян не понимал раньше, насколько был одинок, несмотря на Раэля, Сайфо и Джокасту… А может быть, он просто не хотел видеть её печаль. Настоящий джентльмен обязан помогать прекрасным дамам нести своё бремя, раз уж они привносят в его жизнь свежесть. Он ненавидел невозможность действий. Кеноби нуждалась в поддержке, но поскольку Ян не знал корня её проблем, то и предпринять ничего не мог. Нет, ему надо было проветрить голову и навестить Сайфо. Он обязан был знать. Наутро после того, как нужные заполненные формы для прошения соло-миссии были отправлены, они снова оказались вместе в лифте после завтрака. Кеноби, искоса взглянув на попутчика, выудила откуда-то мытую и чистую надрезанную редиску. — Хотите попробовать, магистр Дуку? Сама вырастила, между прочим, — и довольно подбоченилась. Ян, невольно полюбовавшись большим и красивым корнеплодом, принял угощение, надкусил и почти сразу же скорчил гримасу. — Сила Всемогущая, — выдал с соответствующей эмоцией. — Магистр Кеноби, — у него от горечи даже челюсть свело, — садовод из вас никудышный. Этот… этот вкус… Он поморщился. Женщина, впрочем, спрятав ладони в рукава, только улыбнулась, наклонив голову вбок. Вид у неё был нарочито беззаботный и безмятежный, засим злопакостный. — Редиска очень полезна, магистр Дуку, — и голос её звучал мягко, то есть коварно. В серо-голубых глазах Кеноби блестели лукавые искры. — Она безумно горька. Зато красива. А как челюсть сводит… но зато как аппетитно хрустит! И, почему-то страшно довольная собой, вышла из лифта. Дуку тоже надо было на тот этаж, но он воздержался и поехал куда-то ещё, где была нажата кнопка. Лицо у него всё ещё было перекошенным от горечи корнеплода. — Редиска, — надменно и раздражённо обозвал он Кеноби, когда двери за ней уже закрылись. — Горькая, красивая, полезная, хрустит, и тем не менее, одно сплошное несварение. Редиска. Ре-ди-ска. И думал потом весь день, что, может, и не надо спасать такую вредину. А потом, когда пожаловался Джо в библиотеке на всяких там Кеноби и их редиски, долго смотрел, как старая подруга задыхалась от смеха. В её понимании, Яну был искусно подарен пассивно-агрессивный комплимент, с которым сложно было поспорить. И Дуку сам не понимал, почему, вернувшись к себе вечером в апартаменты, сразу пошёл к зеркалу; почему ему было важно найти в отражении собственный взгляд, тёмный, блестящий, чуть прищуренный, и приподнятые уголки губ; почему он сказал самому себе вслух очень, очень довольно: «видишь, она всё-таки считает тебя красивым». И это ведь не имело никакого значения, и тем не менее, он заснул довольным, и всю ночь его преследовал запах кожи женщины-загадки, Оби-Ван Кеноби.***
Соло-миссию ему не дали, и это было очень обидно, поскольку ситуация лишала Дуку возможности подобраться к Сайфо; выпустилось достаточно новых рыцарей, чтобы одиночные задания немедленно делегировали им. Однако это не означало, что Яну не дали ничего. Он, тем не менее, смешанно отнёсся к альтернативе. Ему стоило догадаться, что и Кеноби, по окончании своего интенсива Соресу, захочет проветриться. Их отправили на Халкидон для расследования пропажи груза. Среднее Кольцо, солидная миссия — не бродить по краю галактики и не пресмыкаться перед аристократами в центральной части. Дуку предугадал проблемы задания, но не предугадал страшную невезучесть Кеноби: до планеты они так и не долетели. Вместо ровной миссии получилась какая-то бурда, пусть и сравнительно успешная — действительно, зачем лететь на Халкидон, если можно сразу отправиться на Такодану, поскольку в пропаже груза наверняка виноваты пираты, у которых база находилась именно там. Другое дело, что это можно было бы сделать сознательно, а не потому что обнаглевшее ворьё трижды попыталось взять на абордаж их маленькое судно. Они, конечно, отбились, но старенький звездолёт изрядно пострадал, так что аварийная посадка на Такодану превратилась в мягкое кораблекрушение. На непосредственной планете они попали в шторм десятилетия, промокли и продрогли до нитки так, что Дуку, давно зарёкшийся серьёзно пить на заданиях, разделил с Кеноби её бутылку кореллианского виски. Потом на них пару раз напали, но не потому что джедаев искали, а просто так получилось — мимо шли бандиты с дробовиками и тяжёлыми бластерными пистолетами, а тут два магистра в не самом лучшем расположении духа. И виски закончился. Потом выяснилось, что на Такодане шёл свой аналог гражданской войны, только пиратской, за смену власти. И выяснилось, что они крали грузы, несмотря на соглашения с соседскими планетами, чтобы всячески друг дружку подставлять перед своими же. Дуку и Кеноби, сговорившись, убрали тех, кто был настроен положительно касательно рабства, заодно и освободили рабов — на это ушло примерно два дня, много сил и ещё две бутылки виски, на этот раз контрабандного. Потом подумали, какой нагоняй было бы предпочтительнее получить от Совета, решили, что за альтруистичное вольнодумство им ничего не будет, но что пора остановиться — и отправились искать пропавший груз Халкидона. Нашли. Это был образец нового фабричного оборудования для производства чего-то там. Как украсть — понятно. Как увезти — тоже понятно. Как отбиться от десятков обнаглевших ворюг в здании заброшенного завода, в целом, тоже понятно, но неприятно. Дуку в первый раз в жизни оказывался на задании, на котором вообще ничего не пошло по плану. Кеноби, тем не менее, в этом хаосе оставалась безмятежной и беззаботной, как будто ей нередко приходилось оказываться в подобных ситуациях, и её настрой даже восхищал. Стиль Соресу безукоризненно прикрывал Яну спину, и ему не приходилось оборачиваться дважды. Тем не менее, Кеноби пару раз чуть не потеряла меч. Сначала он у неё просто неудачно вылетел из хватки во время стычки, и Дуку за эти три секунды чуть не поседел, а второй раз, когда они тихо и незаметно карабкались по стене, и сверху упало что-то тяжелое. Поскольку Кеноби лезла первой, она от неожиданности отпустила стену, и сначала Яну прилетел её отцепившийся от пояса меч, а потом и она сама. Дуку поймал и то, и другое. Ему повезло, он как раз стоял на удобном выступе. — Кеноби, — прошипел Ян, прижимая её к себе так крепко, что было сил. В той же руке держал чужую рукоять. — Клянусь, если ты на этом задании откинешься, я тебя воскрешу и сам прибью! — О, мы перешли на ты, — выдохнула она, тяжело вздымая и опуская грудь. Бледность от падения, чуть не ставшего смертельным, делала черты её благородного лица тоньше. Ян считал, что Кеноби куда больше шёл румянец, но думать становилось тяжелее с каждым мигом, потому что сладкое тепло её тела проникало под его одежду. И она так чудесно пахла, несмотря на пот, и грязь, и усталость… — Ян, — тихо сказала она, глядя ему в глаза, и Дуку вздрогнул. — Ты можешь меня отпустить, надо двигаться дальше. — Куда я тебя отпущу? — брякнул он, не подумав. — Ты чуть не погибла! — и быстро попытался найти в себе самообладание. — Постоим пару минут и продолжим, переведём сначала дух. — Я бы не разбилась, — она улыбалась ему так, как никто ему прежде не улыбался. С каким-то пониманием. Уважением. Нежностью? Дуку отшатнулся от неё, но руки не отнял, всё ещё создавая преграду между незащищённой спиной Кеноби и высотой. — Забери свой меч, — собственный голос показался ему хриплым. — И двигайся дальше первой. И падай на меня, если придётся. — Я знаю, — она кивнула, всё ещё мягко улыбаясь, — ты меня поймаешь. Дуку не знал, что на это сказать, поэтому ничего не сказал, а что он периодически слишком долго засматривался на её фигуру, пока Кеноби лезла дальше… эту тайну можно было бы забрать с собой в могилу. И даже несколько часов спустя он чувствовал нежную податливость её сильного, но в то же время мягкого тела, и как они прижались друг к другу, и как их сцепление оказалось таким же естественным, как «тяни и толкай» контраста Макаши и Соресу. Дуку не знал, что с собой делать, поэтому пил виски, когда становилось мучительно холодно, и думал о смерти, чтобы ничем себя не выдать. Но когда они спрятались в укромном уголке завода, чтобы хоть немного поспать, несмотря на рыскавших по всей округе пиратов, Кеноби, задремав, уронила голову ему на грудь, на сердце, и уснула, убаюканная. И Ян прижал её к себе с сардонической усмешкой. Ну конечно. Конечно. Разве мог он влюбиться, как олух, как идиот, как мальчишка, хоть в кого-нибудь ещё? — Я могу разгадывать твои тайны хоть всю жизнь, если хочешь, — очень тихо сказал он, — потому что эти ответы, полагаю, не имеют значения. Она чуть дёрнулась, потому что её дрёма не была глубокой. Потом осторожно села, всё ещё соприкасаясь с его телом, но отстраняясь, чтобы заглянуть к нему в глаза. Безумно красивая в своей открытости, блаженно-тёплая. Единственная женщина, за которой он когда-либо бегал, принимавшая все его вызовы. — У тебя красивые глаза, — сказала тихо Кеноби. — Они тёмные… очень тёмные, но в них нет ни бездны, ни пустоты, только ты сам… довольно красивый, между прочим. А ещё очень занудный, язвительный и вредный, — последнее было сказано с такой светлой улыбкой, что Дуку не смог бы ни обидеться, ни оскорбиться, даже если бы хотел. — Мне нравятся твои глаза, — продолжила Кеноби, задумчиво отводя взгляд. — И я не хочу, чтобы… в них погасло то, что сейчас так красиво блестит. — Не вздумай исчезнуть, и не погаснет, — честно, но в то же время с пространством для интерпретации отреагировал Дуку. — Несмотря на весь мой масштаб личности… — И скромности, — ввернула Кеноби. — Разумеется, — театрально вздёрнул нос Дуку. — Несмотря на весь мой масштаб личности и скромности, я довольно прост и незамысловат. И математичен. Но ваш хаос, мадам, надо отметить, нельзя назвать лишним. — Вот как? — на её лице медленно расцветала улыбка. — Боюсь, что вы оказались правы на нашем первом спарринге, — невозмутимо ответил Дуку, отводя, тем не менее, взгляд от её лица. Он, конечно, был храбр, но не настолько. — Порой эпизодический беспорядок может дать пространство новым порядкам. — Ян. Он вздрогнул. Слишком… слишком правильно Кеноби произносила его имя. — Да? — и прочистил горло, всё ещё не встречаясь с ней взглядом. Последовала пауза. — Слушай, — прозвучало по-театральному сварливо, — ты очень высокий, и я не могу тебя поцеловать, пока ты таращишься в стену, святая Сила, ну что за шкаф! — Я — шкаф?! — он, разумеется, обернулся. Сглотнул от её взгляда, словно растерянный юноша, и пока таращился уже не на стену, к нему залезли на колени — «о, святая Сила, ну за что, она ведь сейчас придёт к неправильным выводам», — и жарко, жарко его поцеловала, зарывшись в отнюдь уже не безукоризненную причёску. И он прижал её к себе как на выступе, будто никому не отдаст, будто никуда не пустит, будто если падут, то вместе, и она тогда не канет, а приземлится на его спину, потому что для некоторых женщин, исключительных, являвшихся исключением из всех-всех-всех правил и порядков, можно даже и умереть. И пришлось ослабить ремень, потому что сладость быстро превращалась в пытку, и Оби-Ван обнажила свою мягкую нежную грудь, и Ян инстинктами понял, что будет клеймить её всю, и… И пираты, в итоге, не имели никакого значения.***
Вместо эпилога
— Раэль, — кашлянув, проговорил Дуку вместо приветствия. — Мастер?! — ученик звучал справедливо ошарашенным. — У меня тут полвторого ночи! — в трубку кто-то приглушённо застонал. — Что-то случилось?! Дуку неловко облизнул губы, благодаря Силу, что звонок был без камеры. — Ты с женщиной? — осведомился нарочито спокойно. — Ну да, а что? — растерялся Раэль. — Это на ночь, и это так… она подождёт. — Я тоже. — А? — Я тоже с женщиной. Раэль, чем ты меня слушаешь?! — С кем?! — Падаван, сосредоточься! — гаркнул Дуку. — Ты давно мечтал наладить мне личную жизнь, так вот она налаживается. Прилетишь в Храм на неделю раньше, будешь презентабелен, принесёшь цветы, мы съехались. — Что?! Судя по звукам, сначала упал коммлинк, потом сам Раэль. Дуку, очень довольный, закончил звонок. С кухни пахло блинчиками, и стояло прекрасное славное утро. Да, Раэлю надо было вернуться. Ян и Оби-Ван собирались очень серьёзно поговорить с ним о ситхах и о том, что не надо делать, чтобы почтенный магистр Дуку даже не вздумал переходить на Тёмную Сторону.