Голова на плечах

      Майки всё же вынудил себя открыть глаза. Что ж, плохое предчувствие, появившееся сразу же после пробуждения, его — даже не верится! — не подвело: он действительно находился не дома. Нет, ну об этом, так-то, можно было догадаться и без подключения хвалёного шестого чувства: когда голыми коленями ощущаешь холодный кафельный пол, тело затёкшее, а руки тупо висят в воздухе — при каждом движении, к тому же, сопровождаясь железным лязганьем наручников — в таком положении сомнения сами собой в голову лезут. Хотя некоторые пункты, по типу затёкших мышц и позы «на коленях», вполне совпадали с описанием логова… Ну бывает же такое, что заснул в одном месте, а проснулся — зачем-то — на спарринге с Рафом. Хотя в случае с братом тело было бы в синяках, а колени — «Пощади, Раф!» — на очереди в преклонении стоят первыми вполне добровольно. Но дома цепей не было. Точнее, были, но на нём их — тут точно надо только радоваться — пока не применяли. Да и не должны были, вообще-то! Так, что он последнее помнит? Они были на какой-то посредственной миссии по уничтожению очередного врага, где братья единогласно приняли решение, что приманкой будет он — протест Майки, естественно (!), не учитывался — потом крыша и… Голова, как назло, раскалывалась изнутри от ужасной тяжёсти в извилинах, будто в них запихали килограмм ваты — уж лучше она, чем килограмм железа, хотя Дон упрямо утверждает, что разницы никакой нет — а потом со всей силой, прямо-таки от души приложили Майки об стенку, чтобы утрамбовать содержимое. И это, яблочки подземные, даже походит на правду. Майки наконец поднял голову — свербение в висках чуть спало, и он с нескрываемым любопытством оглядел помещение: маленькое, довольно грязное, но абсолютно сухое, да и к тому же явно отапливаемое — Майки, подметив это, слегка вытянулся и привстал на коленях, присмотревшись к содержимому стоящих по бокам от него столов. Огромное множество механизмов — довольно небольших, но, судя по всему, законченных. Механик, значит? Ну тогда вполне понятно, почему так сухо и тепло: кто ж хочет, чтоб его «детка» замёрзла или покрылась ржавчиной. Майки поднапряг извилины: сколько чокнутых, одержимых различными механизмами, он успел побить за последние два года? Ну, первый на очереди явно Дон… А всех остальных он, в целом, и не помнит. И, будто оскорбившись на подобную безпамятливость, ответ не заставил себя долго ждать: узкая низкая боковая дверца распахнулась — уж слишком пафосно для того невзрачного злодейского помещения — и на пороге появился довольно высокий мужчина в длинном красно-малиновом плаще с большими железными, чуть изогнутыми, словно два туканьих клюва, наплечниками и в красном шлеме такой же странной формы. Глаза незнакомца светились красным, словно два ярко-зажённых фонаря ночного видения. Он, громыхая бронёй, подошёл ближе, просипев сквозь динамики стальной маски: — Узнаёшь ли ты меня, презренное существо? — А должен? Мужчина, казалось, опешил от такого пофигистично-насмешливого тона. Майки, оглядев незнакомца ещё раз, чуть наклонил голову вбок и со знанием дела выдал импровизированную тираду: — Ты типа косплеер Дарт Вейдера? Блин, чувак, прости, конечно, но у тебя очень странный выбор цвета для костюма: я понимаю, красная кровь и всё такое, но руководитель армии Галактической Империи был в чёрном! Ты на какой фестиваль с такой одеждой собрался? И шлем у тебя ну откровенно тупой, ты мог нормальное что-нибудь придумать? Если у тебя нет идей, я могу тебе помочь — ты даже представить себе не можешь, какой я мастер переодеваний… — ЗАТКНИСЬ! — мужчина сбросил с себя маску — шлем, однако, остался — и его голос тотчас утратил свою роботизированность, став визгливым и противным. Он рывком подошёл к Майки, наклонившись к нему. — Узнаёшь теперь, узнаёшь?! Майки поморщился — да что он пристал со своим «узнаёшь—не узнаю», и так же понятно, что не помнит. Он таких как он — таких же премерзких и гнилых — каждый день встречает: почему именно этот должен был ему запомниться? Но что уж, если его похитителю так хочется, то почему бы и не развлечься игрой в ассоциации? — Прости, не признал, — Майки виновато опустил глаза, взгляд мужчины напротив мгновенно заблестел какой-то жадной радостью. — Рад, что ты меня вспомнил, — он важно выпрямился, отойдя немного в сторону. — Тебе, навер… — Я столько фильмов пересмотрел, — непринуждённо перебил его Майки, закатив глаза к потолку, будто вспоминая что-то, — так что прости: я реально сначала не разобрал и назвал тебя Дарт Вейдером. — Я уже понял, — несколько растерянно прошипел мужчина, взглянув на Майки. Тот молчал и, казалось, не собирался вновь начинать говорить. Мужчина, откашлявшись, начал. — Думаю, тебе хочется… — Но ведь у тебя от Дарт Вейдера только плащ, — снова заговорил Майки, — И я подумал: «Почему же так? На кого ты похож?». И вот если бы ты не показал своё лицо, я бы, яблочки подземные, даже не понял кто ты, представляешь? Лицо мужчины исказилось, пальцы сжались в кулак. Майки, приподняв уголки губ, продолжил: — Но когда ты показал, я сразу понял, кто ты! Ты — подражатель Карела Стрёйкена! Что, тоже такую прикольную внешность захотел? Прости, мужик, но ты слишком мразотный для того, чтобы… Майки прервался, искоса, но без испуга, взглянув на зависший в двух сантиметрах от его виска кулак. Он медленно перевёл взгляд на человека перед ним — его лицо, болезненно ярко выделяющееся белизной на фоне красной ткани плаща, было искажено безумной яростью и желанием мести. Майки заметил в его взгляде что-то ещё — что-то, что он был не в состоянии ни понять, ни проглотить. — О, я вспомнил тебя, — Майки лениво поёрзал на месте. Мужчина дёрнулся и, будто рассвирепев, схватил мутанта за горло, ожидая услышать от него очередную шутку. Но он действительно вспомнил. — Ты же доктор Ма-… — он подвис, — …-лигнус, да? Я реально тебя не узнал… Решил сменить бордовый на красный? Майки звучал несколько нервно, но всё также беззаботно и свободно — ему следовало ещё раз поблагодарить природу за потрясающую память. Доктор, будто обрадовавшись внезапно всплывшей памятливости отпустил его, важно откашлявшись и едва сдерживая в голосе извращённое счастье: — Именно так. Очень рад, что ты меня вспомнил. Майки скривился: а он-то как рад! Не хватало ещё быть задушенным каким-то рандомным — уже не очень рандомным — мужиком в каком-то подвале. Правильно Сплинтер говорил, чтобы младший сын прекращал дразнить своих противников, особенно тех, которых плохо знаешь: как запихнут кинжал в глотку, так и подохнешь в канаве. Хорошо, что он сдержался и не сказал «Малингус», иначе бы малина в виде бомбы оказалась у него в жо-… глотке. — А-эм… Ты начал что-то говорить, — аккуратно напомнил Майки, проследив взглядом за Малигнусом, прошедшим к столу и принявшимся что-то бесцельно на нём перебирать. Тот, казалось воспряв духом сильнее прежнего, вновь принял пафосный вид — такой, с каким он вошёл в эту халу-… помещение — и, важно пройдясь от одного стола к другому, сказал: — После того, как ты узнал меня, тебе, должно быть, интересно, как и для чего я поймал тебя… — Ну типа того, — искренне ответил Майки, уже смирившийся с мыслью, что нормальные ответы — пока что единственное, что от него требуется. — И поэтому я смилостивюсь… смилостюсь… проявлю милость к тебе, — Малигнус после заминки откашлялся, вновь приняв довольное собою выражение, — и расскажу свои планы. Итак, ты уже должен помнить меня, доктора Малигнуса, суперзлодея Нью-Йорка. Мы сражались с тобой — тогда я почти поработил Нью-Йорк с помощью своих нанотехнологий — и хоть это и было лишь однажды, я запомнил тебя. Майки незаметно закатил глаза, вспомнив — как же быстро работают мозги, когда хочется жить — тот день: из «порабощения» там ничего примечательного не было — хотя Серебряного Стража этот чокнутый действительно умудрился взять под свой контроль. Робо-жуки, конечно, прикольные были, но изменение сознания и прочая дребедень — это хотя и сложно, но так скучно и неоригинально, что плакать хочется. Но времени привередчать не было — он и так уже несколько раз довёл дока до белого коления своими замечаниями. Майки, сам не поняв чему, многозначительно закивал: — Да-да, я вспомнил этот день. Твои жуки прикольные. Малигнус просиял — Майки даже показалось, что тот успел всплакнуть от переполнявшей его радости — и, схватив со стола одного из своих жуков, стал размахивать им перед мутантом. Он делал это настолько молчаливо-неестественно, а его глаза в этот момент стали настолько круглыми и большими, что Майки показалось, будто его враг просто разучился говорить от собственного, непонятно откуда взявшегося восторга. Малигнус, однако, быстро пришёл в себя, положив жука в карман и — как же он уже задолбал — заговорив: — Я знаю, что они прекрасны, но очень хорошо, что ты подметил это, ведь я собираюсь использовать на тебе своё изобретение. — И что ты собираешься делать потом? Вопрос показался Майки вполне нормальным и логичным в такой ситуации: он, в конце концов, стоит на коленях перед человеком, чьё имя вспомнил лишь пару минут назад, и который гордо представился обществу как «суперзлодей». Но Малигнус внезапно переменился в лице — и Майки понял, что его похититель счёл вопрос за личное оскорбление. Он покраснел — под цвет плаща, ха-ха! — затем побледнел и, сделав несколько быстрых шагов в сторону пленника, возвысился над ним — глаза вновь налились алым. До Майки несколько запоздало дошла мысль, что, возможно, у доктора есть проблемы с головой. А что? Всё может быть, он никого не осуждает… Малигнус поднял руку. …ладно, конкретно его всё же осуждает. Майки дёрнулся и зажмурился. — Все люди такие глупые, бестолковые идиоты, ненавижу их всех. Майки непонимающе открыл глаза, с удивлением почувствовав на своей голове руку. Малигнус неспешно поглаживал его, словно ребёнка. Майки, немало прифигевший от такого, застыл на месте: м-да, не этого от желал, когда представлял, как нежится в чьих-то ласковых и любящих руках. Уже можно начинать шутить про «ожидание — реальность»? — Тупоголовые, жалкие глупцы, они думали, что я умру без них всех. А что, это не так? Майки молчал — договорился уже, нужно иногда и заткнуться. Малигнус полез обниматься, едва сдерживая слёзы и продолжая гладить его по голове — Майки непроизвольно скривился: никогда ещё ему не было так противно от одной мысли о том, что чужие прикосновения не исчезнут ближайшие полминуты. Доктор продолжал что-то слезливо бормотать ему в панцирь — Майки, подняв глаза к потолку, деловито пропускал весь его поток слов мимо ушей. Ему всё сильнее хотелось свалить из этого места. Ударить и сбежать? Но его руки всё ещё скованы цепями. Продолжать молча обниматься со своим похитителем? Ну тут целых две проблемы: первая — этот чокнутый может просто взять и перерезать со спины его горло; вторая — если прямо сейчас его братья ворвутся в комнату и увидят эту картину… О-о, Раф будет обеспечен шутками на ещё долгие три месяца до какой-нибудь следующей мегаглупой ситуации. — Знаешь, — Майки панцирем почувствовал, как Малигнус переменился в лице. От него снова веяло чем-то напыщенным, — после того, как я проиграл тебе тогда, я решил разузнать о тебе побольше. Ну круто, так он ещё и сталкер? А Майки думал, что преследуют только миловидных девушек — он под это описание, знаете ли, не сильно вписывался… Наверное. Он на это надеялся. — И… что же ты узнал? — ляпнул Майки, когда Малигнус ослабил хватку, а затем и вовсе прекратил его обнимать, приподнявшись. — Что мы довольно похожи, — заявил доктор. Майки вымученно вздохнул: для слепого дальтоника, может быть, и вправду похожи. — Но не в том смысле, в котором ты подумал. — В каком же тогда? — осторожно поинтересовался Майки, уже предчувствуя, что ответ ему не понравится. — Вот знаешь, — начал он издалека, — меня ведь всю жизнь гнобили, всю. Сад, школа, работа — людишки улыбались мне в лицо, мило болтали, обнимали… а за спиной смеялись надо мной и поливали грязью, — его лицо приобретало всё более и более безумное выражение. — Они думали, что я не знал — а я знал, я всё знал, я всё слышал, видел, чувствовал; они не хотели скрываться, они все были лишь лживыми грязными лицемерами, ублюдками, которые пытались у п р а в л я т ь мной. Потом! «А что будет с тобой «потом», когда мы уйдём?» Эти бессердечные и безмозглые твари… Он подскочил к ошарашенному Майки, схватил его за руки и заглянул в глаза, фанатично выискивая в них что-то, чего раньше не было, и, будто найдя это «что-то», радостно вскрикнул, яростно принявшись рыться в карманах плаща. Майки непонимающе-изумлённо наблюдал за тем, как Малигнус достал из внутреннего кармашка ключ и без всякого, даже малейшего сомнения открыл затворку наручников. Майки неверяще потёр запястья. Да он точно сумашедший..! Он всегда таким был? Да нет, точно нет, иначе бы уже давно оказался у психиатора. — Ты знаешь, почему я тебя здесь запер? — Малигнус неожиданно переключился на другую тему. Майки тупо пожал плечами, слегка напрягшись от слишком резкой перемены в чужом голосе: доктор говорил намного спокойнее и собраннее, что совершенно не вязалось со всем тем бредом, что он говорил до этого. — Почему не остался с тобой на крыше, хотя мог вживить в тебя жука и там? Майки осторожно поднял глаза — Малигнус, будто осознав свою оплошность с наручниками, теперь полустоял над ним, нависая так, чтобы по максимуму перекрыть все возможности побега. — Боишься, что братья придут за мной? — невпопад ляпнул Майки первое, что пришло ему в голову — кажется, каша из головы дока начала передаваться и ему. Малигнус победно, будто чужие слова что-то подтвердили в его мыслях, и неприятно улыбнулся: — Смешно, что ты вспомнил именно их. Ты прав лишь на пятьдесят процентов. — И что? — воскликнул Майки грубее, чем следовало. Но док, пребывая в своём минутном хорошем настроении, улыбнулся лишь шире, проигнорировав его восклицание. — Но да, я увёл тебя от братьев, чтобы ты не сбежал. Майки сглотнул, но всё же оскалился: — Мужик, а тебе не кажется, что это не так работает? Я могу сбежать и без братьев. — Не можешь. Малигнус наклонился совсем близко — в попытках отодвинуться от него Майки понял, что оказался прижат к полу. — Потому что я уже отрубил тебе голову. — Чего?.. Майки нервно сжал кулаки — ему ещё никогда так сильно не хотелось, чтобы происходящее просто исчезло. Пропало. Всё было таким до дрожи в коленях странным, неправильным и непонятным, таким душным, страшным и ненормальным, что чем больше говорил и улыбался этот человек, тем молчаливее и несчастнее становился сам Майки. Не потому, что его как-то трогали его слова — нет, он даже не понимал их смысл, и это придавало происходящему ту каплю пугающего его безумия, стремительно разливающуюся в чужом взгляде. — Я лишил тебя братьев, — глядя в чужие испуганные глаза, объяснил Малигнус, — а значит, я лишил тебя головы. — Это не так работает… — раздражённо повторил Майки, уже не думая, что с ним могут сделать за такие слова. — Мы похожи. — прошептал Малигнус. Он всё больше походил на сошедшего с катушек фанатика. — Когда общество сказало мне, что без них я буду как без головы — я не поверил. А они оказались правы. Чертовски правы. Они встретились глазами. — Мне жалко тебя: ведь на деле ты лишь глупое, зашуганное, забитое в угол существо, потерявшее всякие цели и амбиции; ставшее лишь расходным материалом, пушечным мясом на пути к чему-то масштабному, грандиозному, но созданному другими, для которых ты и твои чувства, твои мысли и эмоции — лишь бесполезная данность, мешающая великому свершению. Разве ты не видишь? Майки отчаянно замотал головой. — Я ведь видел, что они сказали тебе выйти на ту крышу. Разве ты хотел этого? Малигнус положил ладонь на его макушку. — Мы похожи — теперь ты тоже без головы.

Люди без головы ничего не значат.

Люди без головы должны держаться вместе.

Нас лишило головы общество более сильных и умных.

Мы уже ничего не добьёмся.

Мы должны лишь слушаться и подчиняться.

Слушаться сильных.

Я хочу быть сильным.

Я хочу, чтобы меня слушались.

Ты тоже этого хочешь.

Люди без головы должны держаться вместе — только тогда они обретут голову.

Коллективную голову.

— Так давай же станем, — он достал из кармана робо-жука, — одной головой. Майки наконец проснулся. Он вцепился руками в массивные наплечники, с силой оттолкул от себя Малигнуса и пнул его в грудь. Тот, выдав какое-то нечленораздельное восклицание, наконец отпрянул от чужого тела. Не медля больше ни секунды, Майки вскочил на ноги и повалил ещё не оклемавшегося Малигнуса на пол, придавив грудь коленом и схватив его за шею. — Давай-ка, — неожиданно обиженно воскликнул Майки, глядя в вмиг озлобившиеся глаза напротив, — расставим все точки над «i», чувак: я — не бестолковое дополнение к чьим-либо мозгам, созданное лишь для того, чтобы подчиняться и, валяясь в чьих-то ногах или стоя на коленях — не важно! — послушно подавать голос, когда другие того захотят. Я — если уж мы начали это дурацкое сравнение с человеческим телом — не руки, ноги, туловище или рожа и даже не шея, я не вспомогательный предмет, а часть мозга, причём не менее важная, чем все остальные; я — часть того большого и значимого, что без меня развалится к чертям собачьим и, возможно, больше не восстановится, — его голос стремительно переходил на крик. — Я способен думать и решать самостоятельно, и для этого мне не нужны помощники или советчики: я не безмозглый идиот, не умеющий в своей жизни ничего, кроме как плакать и бежать к братьям при любой проблеме в поисках защиты и помощи! Не-а, нет, ты не угадал, мудила, я — не ты, мы ни капли с тобой, сука, не похожи, ты — поехавший на голову, ни хера не понимающий в этой жизни тип с улицы, которого я забуду, как только выйду отсюда, а я просто хочу прожить эту жизнь так, как мне удобно. Малигнус не слушал — в этом Майки был уверен. Он долго смотрел на него стеклянным непонимающим взглядом, пока наконец не сказал с удивительной осмысленностью в голосе: — «Удобно»? Этим часто прикрываются те, кем управляют. Они говорят, что им «удобно», стараясь вынудить себя делать то, что им не нравится — подчиняться. Никому не нравится подчиняться. Все хотят командовать. Ты такое же несчастное существо, как и я, вынужденное прогибаться под тех, кто хоть немного сильнее. Ты вынужден стоять на коленях. Ты знаешь, почему я поставил тебя на колени сегодня, хотя мог просто посадить? Мне хотелось почувствовать себя сильнее, ведь все, кто слабее; кто остался без головы оказываются в конечном итоге… — он продолжил неожиданно тихо, но Майки тем не менее прекрасно услышал конец предложения. — …на коленях под столом. Майки передёрнуло — он почувствовал, как его желудок начинает мутить от слов про колени в подобном контексте. В семье ниндзя, где поза сэйдза являлась чем-то обыденным и абсолютно нормальным, такие слова можно было счесть… за личное оскорбление. _______       Убить противника голыми руками оказалось не так тяжело, как звучало изначально. Майки чувствовал, как на него смотрят. Все смотрят. Ну неужели они не могли прийти на десять минут раньше? На десять минут, которые, в итоге, спасли бы его душу от бессмысленного убийства. …Хотя оно, может, и не было таким уж бессмысленным. Лео тихо подошёл к нему сзади — Майки захотелось исчезнуть: старший брат был против убийств, хотя частенько сам — естественно, скрывая этот факт — применял данный метод «усмирения» противников. Поправочка: Лео был против только тех убийств, которые совершали его братья. — Микеланджело, — голос Лео звучал до обидного холодно для такой ситуации. Он точно расскажет Сплинтеру. — Мы идём домой. — Идите. Сначала Майки правда не понял, что от него хотели — он панцирем ощутил возникшие позади него фигуры Донни и Рафа. Они, казалось, также не были настроены дружелюбно. Поправочка: они все были против убийств, совершаемых им. — Ты не понял. Мы все идём домой, Микеланджело. И это не обсуждается. Почему? Так сложно спросить у него? — Я не хочу. — Микеланджело. Майки зажмурился — он знает своё полное имя, зачем они его повторяют? Это же унизительно. Тон звучит унизительно. Само его положение унизительно, хотя он уже давно вышел из той чёртовой комнаты, он не стоит на коленях, он… Он послушно встаёт и идёт вслед за братьями. Потому что на плечи уже давно ничего не давит. Потому что собственная голова осталась лежать отрубленной в сточных водах канализации ещё лет десять назад, когда их роли в команде стали более оформленными и чёткими. Когда его мнение оказалось слишком несостоятельным и глупым. Когда ему позволили перестать думать. Когда то, что будет «потом» стали решать за него. _ И он наконец начинает понимать смысл сказанных ему слов.