When the world was at war we kept dancing.

Усталость давит грузом, который оказывается непосильно большим. Она подкашивает ноги, не даёт возможности мыслить трезво. Всё, что остаётся после усталости это изнеможение, это понимание что ты всё равно не сможешь отдохнуть достаточно, чтобы перестать чувствовать себя так плохо. Ремус скользит пальцами по лицу, закрывая ладонями глаза, небрежно размазывая пыль и грязь с поля боя. Пальцы закрывают впалые щеки, синяки под глазами и красные от недосыпа, от вечной грусти и опустошения, глаза. Ремус — не воин, не солдат, не мракоборец. Ремус никогда не думал о том, что его, и его друзей, безжалостно выкинут в самое пекло войны, не сказав что нужно делать. Ремусу двадцать лет, и, в Америке, ему ещё даже нельзя покупать алкоголь. Ремус одет в грязную, местами порванную мантию. Он прибыл в эту квартиру недавно. Его всё ещё немного трясет от выкрикиваний проклятия со своим лучшим другом, Джеймсом, и пыпыток отбивать вражеские заклятия. Ремусу чудиться запах гари, крови, сожжённой плоти и смерти. Такое бывает всегда. Это происходит неожиданно. Просто ему звонит Лили, по маггловскому телефону. Просто с ним связывается Грозных Глаз Грюм по камину. Просто Сириус отравляет ему Патронус, который несёт в себе слишком тревожное послание. Так это и происходит. Ремус, с палочкой в руках, транссгресирует на сказанное место, где уже слышаться взрывы от заклинаний. Где люди в черных мантиях, и в масках, снова штурмуют обычный дом гражданских, где живут не чистокровные волшебники. "Не живут. — поправляет Ремус свои мысли, — жили." В какой момент все пошло не так? В какой момент война начала забирать тех, кого он любит? И скольких предстоит потерять ещё? Ремус не чувствует боли от неглубокой царапины на плече. Он стоит посреди пустой квартире маггловского района, пытаясь заставить себя пойти в душ. Его жизнь не всегда была такой. В его сердце храниться слишком много счастья, чтобы это счастье происходило и сейчас. Первой погибла Марлин. — Рем, разведи костёр. Ремус слышит её голос снова и снова. И вот, он снова оказывается в одном из не магических лесов. Они были там все. Мародеры, девчонки, несколько знакомых. Лето 1976 года настолько яркое, что слепит глаза. Ремус разводит костер без помощи магии, потому что ещё не совершеннолетний. Джеймс с Сириусом наблюдают за всеми его действиями так внимательно, словно пытаются запомнить каждый его шаг. Джеймс Поттер и Сириус Блэк — из чистокровных волшебных семей. Они ни разу не были в кемпинге, ни разу не разводили костер своими руками, и ни разу не ставили палатки. Лили смеётся где-то сзади. Её смех обволакивает их всех. Питер по нескольку раз переспрашивает у Мэри "ты уверена что это надо забивать сюда? Это выглядит не устойчиво. Ты уверена?". Он тоже слишком далек от мира магглов, от всего, что создано не волшебниками. Мэри Макдональд пытается не смеяться с него, но не сдерживается. Питер краснеет, но продолжает суетливо уточнять всё вокруг. Темнеет. Огонь и луна освещает друзей, которые сидят вокруг костра, грея руки. Ремус делает ещё несколько глотков огневиски, смотрит на Сириуса на несколько секунд дольше, чем требуется. Сириус абсолютно это не замечает, он ведёт увлеченный спор о чем-то, как кажется, сразу со всеми присутствующими. Ремус отводит взгляд, как натыкается на Марлин, которая, сощурив глаза, наблюдает за ним. Когда огонь потухает, и на упавшем дереве остаются только они вдвоем, лишь тогда Марлин начинает говорить. — Он тебе нравиться? — вопрос лишь для формальности. Марлин смотрит таким взглядом, словно и не нуждается в подтверждении. Ремус сжимает губы в тонкую линию, отводит взгляд. Внутри у него страх. Вдруг.. узнав об этом, она ему расскажет? А вдруг не захочет больше общаться с ним? А вдруг.. — Чтобы не случилось, я всегда буду на твоей стороне, Ремус. — Марлин мягко улыбается. Она подвигается ближе, обнимая его за плечи. — Марлин, чтобы не случилось, я буду помнить наш разговор. Ремус не соврал. Воспоминание о том, как они были молоды и счастливы, стали невыносимыми в последнее время. Война забирает многих. И начинает с лучших. Каждый день идёт очередная борьба, и каждая из них становиться всё более бессмысленной. Кого они спасли? Недостаточно. А скольких потеряли? Слишком много. Ремус слышит смех братьев Пруэтт. Они снова рассказали какую-то шутку, которую оценили только мародеры. Но, кажется, им этого достаточно. — Нет, Ремус, ну правда. — смахивая слезу от смеха, говорит Фабиан, переводя весёлый взгляд на Люпина. — Мне в какой-то момент показалось что Грюм выдаст нам маггловские желеты. Те, которые носят липоцейские. Это их первая встреча. Первое полноценное собрание Ордена Феникса. Близнецы Пруэтты разговаривает вдвое больше Сириуса и Джеймса вместе взятых, и это неймоверно много. Братья зацепили своим юмором и харизмой всех. Ремусу кажется что он уже около ста лет знаком с ними. — Ладно, дамы и господа, не забывайте нас! — всё ещё усмехаясь, Гидеон с Фабионом трансгрессируют, кидая всем самый яркий взгляд из всех. Они буквально светятся. Они выглядят так, словно точно знают что их не забудут, чтобы это не значило. И их никто не забыл. Ремус их не забыл. Через пол года братья Пруэтты погибли, героической смертью. На их устранение потребовалась пять Пожирателей Смерти. Ремус был там. Он видел стеклянный взгляд Фабиан, слышал последний вскрик Гидеона, понимая что он уже ничем не поможет. Ремус также помнит Молли, младшую сестру близнецов, когда ей сообщили о случившемся. Ремус мечтает забыть её истошный плач, мечтает забыть то, как её рыжая макушка утыкалась ему в плечо, мечтает забыть тихое "они были для меня всем, Ремус.." которое она выдохнула в его мокрый от слёз свитер. Ремус почти что чувствует тяжёлое похлопывание на своей спине. Карадок Дирборн — темноволосый мужчина, с длинной черной бородой. Он чем-то похож на Дамблдора, но более угрюмый. Он тоже в Ордене, и на его лице появляется подобие улыбки только после убийства Пожирателя смерти. — Ремус, правильно? — они разговаривали лично только пару раз. Но у Карадока всегда есть хорошие идеи, он составляет прекрасные планы. Большинство хороших дуэлей проходят только благодаря его стратегии. Около двух часов назад Ремус прибыл в штаб квартиру Ордена чтобы сообщить об информации, которую он выведал пробывши под прикрытием почти месяц, в одной из стай оборотней. Ремус чувствует себя откровенно плохо. Сейчас двадцать четвертое марта. Четыре дня назад ему исполнилось девятнадцать. Неделю назад он впервые убил оборотня. Он убил.. он.. он это сделал.. Ремус чувствует что его до сих пор мелко трясёт то ли от холода, то ли от чувства крови под ногтями. На вопрос Карадока, Ремус только кивает. — Ты прекрасно справился, Ремус. — он говорит гордо, так, словно Ремус его сын. — У тебя было тяжёлое задание, поэтому у тебя есть отдых на недели две. Дамблдор так сказал. Ремус снова кивает, не зная что на это сказать. Он уже собирается уходить, когда Карадок вновь начинает говорить. — Такие задания не должны давать детям вроде тебя, я пытался уговорить Дамблдора чтобы тебя не завлекали. — в его взгляде на секунду мелькает недовольство. — Поэтому, если тебе нужна помощь, любая, то каждый из Ордена будет готов помочь. Мы должны держаться друг к другу ближе, чтобы не сломаться. Через пол месяца Карадока Дирборна было похищенно. Прошло уже полтора года, а его последний разговор с Ремусом до сих пор звучит так, будто это было вчера. Тела так и не было найдено. На вопрос Ремуса "У него была семья?", Аластор покачал головой. "Мы были его семьёй". Ремус дёргается каждый раз, когда чувствует запах кофейного ликёра. — Никто не будет? — Бенджамин Фенвик каждое собрание Ордена Феникса протягивал флягу наполненную кофейным ликёром. Он чем-то похож на Сириуса. Темные вьющиеся волосы, бледная кожа. Только он был очень худым, и постоянно кашлял, словно чем-то болел. От алкоголя предложенного Бенджамина все и всегда отказывались. Несмотря на довольно болезненный вид, Бен был несравнимым рассказчиком историй. Он начинал свой рассказ с таких словосочетаний, словно это какой-то детективный роман. Бенджамин всегда немного пьян. От него исходит запах ликёра и потерянной жизни. Но он незаменимый человек в плане заклятий, которые знают не все мракоборцы. Он бывший Аврор. В его арсенале около миллиона проклятий, настолько страшных, будто ещё чуть-чуть и их можно было бы считать темной магией. — Беглец от судьбы. — этот вечер не был исключением. Бен начал свою историю с названия детектива. — Однажды я.. Каждая его история была настолько фантастической, что их воспринимали только как сказку, где конец всегда будет хорошим. В конце своего рассказа Бен допивал флягу с ликёром, и транссгресировал домой, кинув на прощание "если моя история будет жить, буду жить и я". В один из таких вечеров, когда пьяный Бен прибыл домой, его ждали Пожиратели смерти. Запах кофейного ликёра не перебивал запах человеческой плоти, когда через два дня Орден обнаружил лишь несколько частей что осталось от Бена. В тот день, когда Ремусу и всем остальным сообщили о смерти Бена, Ремус вспоминал каждую его историю, настолько детально, насколько мог. Ведь только так, Бен мог прожить ещё немного. Ремус сжимает губы в тонкую линию когда рядом проходит ребенок с голубыми глазами и блондинистыми волосами. Эдгар Боунс, когда отправлялся на задание, всегда приводит в штаб-квартиру Ордена Феникса своих детей. Мальчик пяти лет, и девочка десяти. Его жена в этот момент предпочитала быть сама дома. Она говорила, что если Эдгар погибнет, она не хочет чтобы ей сообщали о его смерти когда дома будут дети. Милия, дочь Эдгара, всегда одергивала своего брата за руку, когда тот смотрел на шрамы на лице Ремуса. — Пялиться не прилично, Лиам. — говорила девочка, самым важным и гордым тоном, на который была способна. Она поднимала подбородок высоко-высоко, гордясь тем, что такая взрослая. — Извините, мистер Люпин, за моего брата. Ремус на это лишь мягко улыбался. У девочки ещё будет время побыть строгой и умной взрослой, но она стремилась к этому уже сейчас. — Просто Ремус. — А это правда что твой друг Мибиус* Блэк? Мама говорит что все Блэки одинаковые. — бесстыдно спрашивает Лиам. Он очень похож на свою сестру. Такие же световые волосы, такие же большие голубые глаза. Только он ведёт себя как ребенок. А Милия стремиться выглядеть старше. Его сестра снова дёргает брата за руку, хмурясь. — Это не прилично задавать такие вопросы, Лиам! Ремус следит за перепалкой детей, а после всё таки отвечает. — Сириус. — поправляет он, неправильно произнесённое имя. — И да, он мой друг. Около трёх месяцев назад пожиратели смерти напали на Эдгара, прямо у него в доме. Они убили всех, кто там жил. Эдгар успел послать сигнал о помощи Ордену. Но Орден не успел спасти Эдгара и его семью. Ремус нашел два маленьких тела в детской комнате. Лиам лежал в углу комнаты, вероятно, пытаясь спрятаться. Тело Милии лежало на мальчике. В последнее мгновение своей жизни, девочка пыталась закрыть собой брата. Ремус на секунду задыхается, когда ему кто-то предлагает поменять причёску. Доркас Мелроуз на год младше Ремуса. Но она рвется в бой так, словно готова своими руками положить конец войне. Она необычно сильная волшебница, таких Ремус ещё не встречал. Сила так и била в ней. — Мне кажется, ты бы восхитительно смотрелся с длинными волосами. — её привычка была в том, что Доркас всегда пыталась заставить Ремуса сменить свою прическу. Отрастить, пострич, покрасить, всё, лишь бы не так, как сейчас. — А я знаю несколько заклинаний.. — Нет. Доркас, пожалуйста, предложи эту идею Сириусу. — ирония была в том, что этим вопросом Доркас доставала только Ремуса. Никого больше. Только него. — У него прекрасные волосы. — серьезно заявила она. — А тебя можно было бы покрасить в рыжий. Тебе бы пошло. Через три с половиной часа они отправились на назначенное время для передачи информации. Кто-то из Ордена Феникса оказался крысой. Сегодня, здесь и сейчас, им должны были сообщить имя этого труса, который переметнулся на сторону Волан-де-морта. Но этого не произошло. Волан-де-морт был там, на том месте. Он лично сражался с Доркас. Он лично убил Доркас Мелроуз, которой было всего восемнадцать лет. В тот день, должен был погибнуть сам Ремус. Но он был ранен, и Доркас сама приняла дуэль с самым тёмным волшебника. Каждый день, прощаясь с Джеймсом, или Лили, или Мэри, или Питером, или Сириусом он крепко обнимает их. Так, чтобы потом не сожалеть что не успел это сделать. Ремусу двадцать, и он слишком устал. Ремус слышит как сзади к нему кто-то подходит, и ему даже не нужно поворачиваться чтобы знать кто это. Мазолистая рука ложится ему на плечо, осторожно сдавливая. — Лунатик, — Сириус утчиво наклоняется к нему ближе. — можно с тобой поговорить? Ноги Ремуса отказываются слушаться, мышцы напряжены, руки висят по бокам, как старая ветошь. Каждый шаг отзывается шумом, ударом об бедро. Хочется отдохнуть. Проспать крепким сном целый день, простоять в теплом душе несколько часов, наблюдая прозрачную воду, а не кроваво-коричневую, прогуляться по садам, расположенных возле Хогвартса. Хочется забыть о битвах, бесконечных смертях, потерях, несправедливости, подлости судьбы, предназначения. Хочется стать Ремусом Люпином. Не специальным агентом, не оружием, не воином. Побыть простым мальчишкой, сыграть во что-нибудь, нашкодить, влюбиться. Влюбиться, зная, что это позволительно, правильно. Влюбиться, крича о своей любви, не в силах терпеть и утаивать. Скрытность и ложь не красит их. Сириус был бы рад. Сириус был бы рад, узнай весь мир о них. Сириус был бы рад, узнай Лили о взаимных чувствах своего лучшего друга. Сириус был бы рад, узнай Джеймс о счастье своих друзей. Сириус был бы рад, но реальность не поменять. Ремус валится на Блэка от сонливости, скребущей, ковыряющей все живое в нем. Мысли роятся в голове водоворотом, сметая всё встречающееся по пути огромными, мощными волнами. Сириус сжимает в своих объятиях так крепко, что Ремусу едва хватает сил дышать и говорить. Движения лихорадочные, пальцы касаются каждого голого участка, тревожно обводя новые раны, заработанные в бою, в круг. От чужой нежности, ласковых прикосновений Сириуса Ремус забывается, теряется в веренице ощущений, эмоций. Люпин хватается за темную мантию, елозит носом по шее, пачкает лицо, задевая бледную кожу. С ним он чувствует себя живым. Хотя бы на немного. Хотя бы на несколько часов или пару минут. — Ты не сказал куда уходишь, — его голос еле слышно дрожит. — Я так волновался.. — слышится оторопевший шепот под самым ухом. — От меня не так просто отделаться. Мягкий, изнуренный смех Люпина дребезжит в воздухе. Единственному, кому нужно переживать — это Ремус. Потому что Сириус не знает правил, не знает сдержанности, верно выполненных приказов, и послушания в заданиях. Сириус знает лишь то, что необходимо сделать по своду законов собственной чести. Война расставляет капканы по каждой территории, не жалея сил, оставляя смерти и беды по пути за собой. Война убивает друзей, врагов, простой народ, преступников. Война не щадит никого. Ни детей, ни стариков. Блэк наконец-то улыбается. Ярко и лучезарно. На фоне бесконечных битв, заполненных больницах, неудачных нападениях, улыбка Сириуса — единственное, что дарит радость, греет кусочек счастья на ладони, помогает не упасть. Люпин замирает. Было бы чудесно. Было бы чудесно, живи они на где-то в далёком районе Уэльса, где нет волшебников, где нет войны, Волан-де-Морта и Пожирателей Смерти. Было бы чудесно, пей они чай из трав, наблюдая за тем, как закат окрашивает небо. Было бы чудесно, но реальность не поменять. — Ты слышал? Здесь музыка. Ремус оборачивается, растеряный этим. Удивление заполняет голову, выезжает на крутых поворотах, бурлит, поднимая крышку кипящей водой. Музыка? От куда? Квартира, которая осталась Ремусу от матери — находиться в гетто. Дешёвый и старый ремонт, стены будто сделаны из картона. Должно быть, кто-то из соседей включил телевизор, и решил не переключать когда от туда прозвучала музыка. Взгляд Сириуса добрый, детский, наивный. Люпин знает, что последует за ним. Сириус — ребенок. И навсегда останется им. Сириус навсегда останется мальчишкой из Хогвартса, который в первый же день получил выговор, который ткнул абсолютно незнакомого мальчика в бок и спросил как его зовут, а после услышал тихое "Ремус". Он останется мальчишкой, победившим в матче по квиддичу на втором курсе. Мальчишкой, которого выгнала жестокая мать, применив перед этим непростительное заклинание . Мальчишкой, получившим гораздо больше, чем желал. И сейчас, всё это медленно гибнет. Горит в гостре из боли. Они оба слышат как музыка становиться громче. Помехи гудят в ушах всего лишь секунду. Вероятно, телевизор такой же старый, как и сам дом. Ремус помнит, как Сириусу нравились его пластинки. Они оба переслушивали Дэвида Боуи снова и снова, пока Питер не начинал угрожать уничтожить проигрыватель. Сейчас же, Ремус даже не вспомнит когда в последний раз слышал музыку. — Когда ещё мы окажется в такой ситуации. — Сириус улыбается, и эта улыбка от чего-то кажется слишком печальной. — Разве это не повод потанцевать? Люпин не настроен на танцы. Он и танцевать-то не умеет. Это слишком романтично. Слишком не для них. Их предел — смятая постель в доме одного из них, потная одежда после битв, молчание, по-честному разделенное на двоих, общие потери и успехи. Их предел — скомканные поцелуи сразу после удачной мисии, пока никто не видит, отстранения друг от друга когда слышат чьи-то шаги, воспоминания о погибших друзьях и Регулусе. Их предел — никогда не стоять слишком близко к друг другу, чтобы не броситься на защиту. Чтобы их слабость никто не выявил. Их предел — быстрые, комканые объятия, их предел — слезы разочарования и усталости. Их предел — грусть, граничащая с радостью. И эта мелодия для них. Мелодия, подаренная судьбой, нежданным случаем, желанием. Картинки играющих музыкантов выстраиваются галереей прямо перед глазами. Тонкие мужские пальцы движутся по клавишам, перебегая из одного конца в другой, женские усердно перебирают струны, отпуская пальцы лишь на кончиках, барабанные палочки ударяют по натянутой ткани друг за другом в промежутке десяти секунд. Размеренные, ритмичные удары напоминают стук сердца. Сириус протягивает руку в мнимой надежде. И Ремус принимает её. Движения Сириуса плавные и осторожные. Он обнимает Ремуса, опоясывая талию, пальцами цепляясь за изгибы поясницы. Горячее дыхание Ремус трепещет завиток возле уха. Сириус вздыхает. Тела скользят по полу, перемещаются по квадрату, покачиваясь. Усталость валит с ног, сонливость течет по венам, руки ощущаются самой настоящей ватой. Бесформенной и невесомой. Ремус смотрит в родные глаза напротив. Ладонь дрожит, стоит руке переместиться. Пальцы летят по нежной коже от самого виска до ключиц. Танец — полет. Поцелуй легкий, невесомый. Губы касаются друг друга лишь на секунду. Ремус не отводит взгляд. В свете звезд, в темноте выключенного света, тени изнеможения Сириус такой счастливый, такой измученный и такой красивый. Ремус вспоминает прошлое ненароком. Ремус вспоминает, как сидя на астрономической башне, одной из тёмных ночей, он не мог отвести взгляд от Сириуса. Как Сириуса освещала луна. Как Ремус запретил себе так на него смотреть, запретил взращивать в себе это чувство. Ремус вспоминает, как пообещал себе, что никогда не поцелует Сириуса Блэка, что никогда не обожжеться чувством любви. Ремус вспоминает, как впервые нарушил запрет. — Когда это всё закончиться. Не важно из-за чего. Когда я стану лишь воспоминанием. — Ремус говорит сбивчиво, его дыхание не ровное, голос поддрагивает. — Когда мы потеряем друг друга или обстоятельства будут сильнее нас самих, пожалуйста, помни как мы танцевали, когда шла война. Молчание между ними прерывает только мелодия, которая рассекает всю скованность между ними. И каждый из них знает, насколько это важно. Ведь пока шла война, Сириус и Ремус танцевали, не отпуская рук друг друга. — Если доживём. — мягко подмечает Сириус. — Если доживём. — грустно соглашается Ремус, не переставая улыбаться. Сейчас не время попытаться зачеркнуть язвительность Сириуса. Он просто прикрывает глаза, растворяясь в этом моменте, в этом чувстве, в Сириусе. Ремус успокаивается. Нет ни волнения, ни беспокойства, ни страха. Лишь приятная истома, заполняющая все пространство между ними. Сириус не останавливается, подхватывая каждый шаг вскользь. Следы ног отпечатываются на полу воспоминаниями. Стены вдыхают не страсть, не вожделение, не безудержное волнение. Стены вдыхают спокойствие, сладость, любовь. Пальцы Сириуса бегут по впалым щекам, лбу, дотрагиваются до губ. Ремус оставляет поцелуй на шее. Каждый шаг — признание. «Я всегда буду рядом» — вправо. «Ты должен верить мне» — влево. «Ты — лучшее, что было в моей жизни» — вперед. «Не уходи» — назад. Молчание слишком громкое, правильное, оглушающее. Молчание, понятное только им двоим. — Я люблю тебя, — Ремус впервые говорит это по-настоящему, впервые говорит так, как должен был сказать давно, — Я всегда, — Ремус замолкает, — всегда любил тебя. Каждое слово — расстановка. Сириус не в силах выдавить из себя хотя бы одно слово. Одно... Признание Лунатика — самая настоящая истина, правда, желающая выползти наружу. Признание Лунатика — глоток воды после долгой засухи, слезы радости, маленькая победа в решающей битве. Не вовремя. Так не вовремя. На войне не место сентиментальности, не место романтике, не место танцам в маггловской квартире под музыку из старого телевизора. Не место признаниям, улыбкам, поцелуям. Не место любви. Сердце Ремуса в руках Сириуса. Счастье Ремуса, печаль, сомнения, уверенность — Сириуса. Только бы не подвести, не разломать, не пережать, рассчитать с силами, сохранить. Их любовь — танец. Плавный, медленный, полный чувств, нежности, эмоций. Их любовь — дар. — Люпин, есть информация о тех, кто сегодня напал на дом тех магглорожленных. — серьезных голос Аластора и стук в дверь разрушает слышимость музыки. — Нам нужны все люди. Поттер через три минуты тоже будет, надо только найти Блэка. Пожиратели ещё не успели сбежать слишком далеко. Его тон требует немедленного ответа, немедленного вмешательства и действий. Ремус отстраняется, желая уйти, но Сириус держит его за руку, смотрит в глаза. — Обещаю, мы никогда не потеряем друг друга. Мы будем танцевать, пока идёт война. И мы будем танцевать, когда она закончиться. Сириус наконец отпускает запястье Ремуса, но они оба всё ещё стоят, смотря друг на друга. — Я тоже люблю тебя. — говорит Сириус перед тем, как Ремус уходит.