Прием пищи из N-го количества блюд

Когда наступила долгожданная, и от того еще более желанная, победа альянса — радость была, только была весьма недолгая — и то, длилась она может от силы пару часов, в ближайшем вечере, что почти перетек в ночь — просто потому, что радости было не суждено долго длиться. Виновниками этого оказались злобные и подлые ТВмэны, которые и до этого друзьями не особо-то и прикидывались, ведя себя скорее как весьма злобное и несправедливое начальство, чем друзья — себя на один уровень с Камерами и Спикерами они не ставили, всегда считая себя кем-то выше и лучше. Почти сверхраса. Почти боги. Те, кто в тот вечер-почти-ночь, выжили, прекрасно помнили, что на улице, не смотря на жаркое, продолжительное, сражение, по итогу которого они все-таки поставили на скибидистах своеобразный крест, было отчего-то очень холодно, возможно, будь у агентов, да и скибидистов, более традиционная терморегуляция тела, они бы все замёрзли, а после таких боев — остыли и обледенели, но благо, что им такое не грозило — а еще, соответственно, было крайне темно — лишь яркий, жаркий пожар, что случился от воспламенения, освещал собой отдельные участки окраин этого города, несколько разгоняется беспроглядную темноту неба, на котором виделись маленькие, одинокие звездочки — кто знал, было ли это знаком — или просто случайностью? «Красиво», — подумал один из небольших Спикеров, к чему-то спуская свои большие наушники, по сути давая хорошему, как и у всех колонок, слуху повод обостриться — хотя надобности, вроде, не было. А ведь на улице, несмотря на все эти многочисленные разрушения, было действительно красиво — города, а особенно какие-нибудь крупные мегаполисы, ночью действительно очень красивые — пусть даже этот город таковым не должен являться, о нет, не сейчас, когда тут так много трупов, — но он действительно — отчего-то такой красивый — в любом случае, он кажется таковым только сейчас, когда все вроде бы реально затихло — и шума больше не предпологалось. Когда его плеча аккуратно касается один из его товарищей, разве что только представитель рассы камер, он вздрагивает, немного резко оборачивается, внутри чего-то, отчего-то, испугавшись — но увидев, что это он, его товарищ, с которым они уже едва ли не с первого дня их знакомства, вместе, позволяет себе бесшумно расслабленно выдохнуть — хотя смысла нет, ведь товарищ все равно не услышит. Он же того… Инвалид, короче. Глухонемой — как и все Камеры вообще. И даже их титан — тоже. Спикер, если честно, нередко удивлялся — мол, а как же тогда жить, если ты не сказать не можешь — не услышать — тоже? Это же ведь дико неудобно. Однако Камерамэны, похоже, привыкшие — и на такое внимание практически не обращали, пусть даже во время войны вылезли все минусы этого состояния наружу. — Улыбнись, чувак, — если бы Спикер мог, он бы крайне натянуто улыбнулся — вроде бы и счастливо, а вроде и уставши — так, словно вот-вот отправится отдыхать в обморок — Война кончилась. Мы победили, а они — ушли. «Навсегда?» — жестом спросил Камера, как-то жалко потирая руки и плечи — пусть и слабо, но он холод чувствовал — физический или душевный? Какой из двух холодов леденил сильнее? — Боюсь — на время, — раздается не такой уж и дружелюбный тон ТВ, что звучал откуда-то сзади — товарищи резко повернули головы, и заметили, что самый первый ТВмэн, которого они нежно называли «ТиВи», сейчас преклонил колено над одним трупом скибидиста, и что-то там явно делал — только вот что именно — непонятно. И как он это увидел? Вздохнув, ТиВи, наконец, встал — и повернулся к агентам, вот только кроме серого экрана — они ничего не увидели. Да и должны ли? «И что делать, чтобы точно — навсегда?» — удивляется Камера, после чего как-то рассеяно смотрит на свои руки — словно они ему до этого не принадлежали и видел он их в первый раз. — Истреблять гадов дальше, — ТиВи прячет кулаки в карманы своего неизменного, как всегда прекрасного, строгого пальто — да сильно стискивая их, словно пытаясь успокоить поднявшуюся злобу и агрессию — Причем идти по их следам первыми. Пока следы еще горячие. Иначе они усилятся — и после придут за нами. — И каким образом? — вполне резонно спрашивает Спикер, складывая руки на груди, судя по тону — хмурясь — лиц в их традиционном понимании у альянса нет. — Самым вкусным, — глумливо, напоминая аллигатора, хихикает ТиВи — неправы будут те, кто скажут, что это не в их стиле. Как раз наоборот — совершенно в их стиле. Слишком спокойно, слишком глумливо — ТВмэны так реагируют на все, в любом случае на многое — так точно. Стоящие рядом агенты его прекрасно слышали — и от того уставились на ТВ довольно подозрительно, чисто на инерции чуть сильнее сжимая имеющееся оружие — этот телевизор сейчас звучал крайне подозрительно, хотя и вел себя соответствующее, отчаянно корча из себя всесильного друга, хотя, чувствуя, что пахнет горелым, пусть не для него, но для агентов так точно, — сматывался первым, иногда показывая на своем экране какую-нибудь рожицу, словно бы ехидно задавая риторический вопрос «Ну что поделать?», как будто они все попали в безвылазную ситуацию — пусть даже если в реальной жизни она таковой не являлась. ТВмэны вообще — подходят под выражение «таковыми не являлясь». Они не являлись им врагами, определённо, они — не враги. Но… Являлись ли они друзьями — весьма спорный, честно говоря, вопрос. — В смысле? — озвучивает общую мысль тот Спикер, отчаянно стискивая свои большие наушники, да отходя чуть ближе к толпе, подальше от ТВ — рядом с ним, да и еще ночью, на открытой местности, внезапно стало как-то менее уютно — как будто стерли с ТВ весь глянец и лоск, нещадно зашкурили, обнажив все его злые секреты, мысли и планы. ТиВи берёт, добровольно разводит руками, утробно смеется — не горлом, а как будто чревом, животом — и Спикер даже позволяет себе ответный, тихий, неуверенный смешок — однако у него на миг останавливается сердце, когда ТиВи в натуральную рычит — по голодному и звериному, так, как не умел ни один скибидист или зверь. Впрочем — главные звери не просто рядом — они давно уже среди них! Когда рык затихает, ТиВи берет, аккуратно касается одной из своих рук, что была закована в дорогой, из натуральной кожи, перчатке — после чего начинает неспеша так тянуть за палец перчатки — и толкать речь: — Дорогие мои, — он шумно сглатывает, на миг останавливается, словно бы раздумывая — но потом вновь продолжая: — Мы действительно истребим оставшихся скибидистов вместе, хотите вы того или нет, — он словно зло ухмыляется — Но знаете… Брать — и просто смывать их — затея так себе, никогда не задумывались, почему же конкретно? Мх… Просто представьте, сколько еды мы, ТВмэны, теряем от этого — а это неправильно, весьма не по товарищески, не так ли? Когда союзники голодают, м? — И… Что вы собираетесь делать? Есть их? — с подозрением спрашивает Спикер, делая еще шажок назад. Как будто этот шажок мог вывести его из той бездны, в которую они все коллективно попали. — Ну почему же «собираемся»? — судя по тону, телевизор над ним — ними? — просто издевается, периодически порыкивая — Возможно, для вас это будет открытием — но скибидистов мы уже до этого — ели. Как только перчатка легко соскальзывает с конечности, те, кто ближе, могли прекрасно разглядеть ладонь этого ТВмэна — темно-серая, нездорового оттенка, она была подобна взрослой, мужской, вполне себе простой и человеческой — разве что, собственно, темно-серой, да с не типичными ногтями — ну или подобием ногтевой пластины — материал, из чего были отлиты эти небольшие когти, был черным, просвечивающимся — он весьма сильно напоминал обсидиан, и выглядело это все даже по своему красиво и занимательно, но… Но точно не сейчас, не в данной ситуации, не в сложившейся гнетущей обстановке — и не в контексте слов их товарища. Товарища ли? Вздохнув, ТВ опускает взгляд на свою словно не живую ладонь — после чего как-то любовно вздыхает: — И вас мы ели — тоже. Кого-то так, живьем, из кого-то делали мясные блюда — а кого-то даже с паразитами ели, — после этих слов, ТиВи выпускает когти — ни дать, ни взять, ровно шесть сантиметров в длинну, довольно толстые, чуть изогнутые, кончики его ногтей крайне острые — сейчас, некогда красивый обсидиан выглядел страшно — и по своему уродливо — Вы для нас больше, чем друзья или враги. Вы для нас — вполне себе недурная, но костлявая, пища, — ТиВи чуть сжимает и разжимает пальцы, а его когти, цепляясь друг за друга, довольно звонко пощелкивают, задорно постукивают — в душе что-то неприятно леденеет от понимания того, что именно говорит ТиВи — и что все это выглядит вполне себе как правда. А эти когти… Получается, ими ТиВи с жертвами что-то делал, так? Рвал, потрошил, отрывал части — или что-то похуже, ведь ТВмэны могут, а это, явно, весьма известный факт, так? — Это весьма не смешная шутка, ТиВи, — судя по тону, довольно строго сказал Спикер, складывая руки на груди, чувствуя, что по спине ползет змея страха и сомнения. Впрочем — ТВ с ними никогда особо ласковыми не были и шуток не шутили — это было больше дешёвым развлечением для других агентов, по большей части для Спикеров — но никак не для гордых и статных ТВ, что подобными дешевыми трюками не занимались. Боялись запачкать эти милые, великолепные когти? — Это шутка? — недовольно спрашивает один из ближестоящих больших Колонок, словно бы демонстративно складывая руки на груди — возможно, будь у него более человеческое лицо, и будь на нем брови, эти самые брови презрительно выгнулись. — Да с чего бы мне с вами шутить? — хмыкает ТВ, после чего аккуратно стягивает и вторую перчатку, едва ли не сразу выпуская когти с этой руки — и выглядел он теперь… Довольно опасно и угрожающе, если честно. — Ну мало ли… Такая обстановка… «Веселая», — довольно саркастически заявляет тот большой парень. — «Веселая»? О, нет, она отнюдь не весёлая — просто сытная, — и со стороны ТиВи раздается какой-то… Утробный звук — но не рычание, а, скорее, мурлыкание — только какое-то глумливое. «Пожалуйста… Хватит,» — просит на языке жестов один из маленьких Камерамэнов, подойдя ближе, в опасную близость к этим милым когтям — «Это не смешно.» ТиВи медленно, с каким-то хрустом, поворачивает шею в сторону этого смельчака — после чего вздыхает — вроде и тяжко, а вроде, судя по тону, насмешливо, с кислыми нотками издевки — как будто это его действительно забавляет. Хотя ТВмэны и до этого особо не скрывали, что смотрели на войну альянса и скибидистов как на очень веселую комедию. Да и чего им переживать? Не их же вид с особой жестокостью выкашивают — с появлением у скибидистов болгарок — вообще в прямом смысле этого слова. — Я же говорю, — ТиВи вздыхает — Я не шучу. Потом он резко хватает этого Камерамэна за локоть, и крепко прижимает к своему жёсткому на ощупь пальто, вцепляется когтями в тело парня, нещадно протыкая когтями его плоть, разрывая в том месте одежду. Что он задумал?! — Не трогай его! — взревел тот большой Спикер, после чего резко оказался рядом, сильно ударяя кулаком куда-то в руку ТиВи, заставляя его невольно выпустить Камеру — мелкий сразу же прячется за крупным товарищем из альянса, после чего аккуратно касается пронзенного участка руки — на нем были не просто вмятины, а глубокие дыры, при желании туда можно засунуть пальцы… Он таким, конечно, промышлять не будет, да и не собирался. Агенты и скибидисты испытывали боль не так, как люди, по большей части потому, что у них нет людских нервных окончаний — но это не значит, что ему не больно — о нет, определённо, он чувствует боль в распоротой плоти — разве что когти ТиВи такие острые, что боль была не такой жуткой, потому что под этими когтями плоть, кожа, рвались очень легко. Будь у агентов лица — на них бы тенью легли сомнение, страх, недоверие — но что-то у них всех в груди свербит, издевательски шипя, что уже поздно. Неужели ТВмэны окажутся им не друзьями — и хуже скибидистов? Будь у агентов кровь — и раненая плоть этого Камеры давно бы уже закровила, заливая собой его и его одежду — но благо, что когти ТиВи не добрались до подобия кровотока. Если бы все-таки добрались… Какова вероятность, что он бы погиб прямо тут — просто из-за кровотечения? А тот большой Спикер по своему добр — бьет в плечо, зная, что лучше бы куда-то в экран — у всех ТВ это довольно слабое место — вряд ли удар в плечо ТВ что-то сильно сделает. Возможно, конечно, будь у ТВ более человеческое тело, ему было бы весьма неприятно, может даже остался синяк — однако удар его сбил с толку только со стороны того, что он не ожидал такого со стороны подчиненного товарища — и пусть он даже и аккуратно касается плеча, причем по большей части кончиками когтей, а не подушечками пальцев, было понятно, что боли от физического воздействия на него он не уловил. Но… По атмосфере чувствуется — он теперь зол. — А я ведь просто укусить хотел… — едва ли не в прямом смысле рычит ТВ, злобно потирая ударенное место. Следующее действие слишком резкое, неожиданное и пугающее, чтобы что-то успеть предпринять — ТиВи выпрыгивает на того большого Спикера в прямом смысле слова, поваливая на спину, дейсвуя подобно монстрам и скримерам из любимых хоррор-игр мелких Колонок, — и меньше всего этот монстр похож на их ТиВи — циничного, но добродушного и загадочного, практически непобежденного… Тот монстр, что накинулся на большого Спикера, был непроглядно-черный, костлявый, с некрасиво торчащими ребрами и суставами, одежды как будто не было и вовсе, от того можно было видеть каждый изгиб этого черного, довольно эластичного тела — некогда темно-серая, матовая, кожа стала глянцево-черной, очень тонкой — он был выше и худее своей прежней формы раза в два так точно, а еще — страшнее во много раз. Прежде всего изменилась морда этого зверья — телевизор словно оброс черной смолой сверху, от того старая модель телевизора стала больше похожа на современную плазму, но при этом пропало стекло с экрана, отчего изнутри была видна черная масса — а на этой массе появились небольшие, беспроглядно-белые глаза — и большие, острые, треугольные клыки зверя, что образовывали пасть, в которой покоился огромный, черный и толстый язык, с которого капала прозрачно-черная слюна — пасть была такой маленькой, что язык в ней просто не помещается, и от того этот орган накрывал нижние клыки ТиВи, почти полностью пряча белые нижние зубья. Взревев, ТиВи принялся рвать сопротивляющегося Спикера — он отрывал когтями и зубами большие участки от него, и пихал их в рот, давился, даже не жевал, но все равно рвал и жрал, издавая мерзкие, рычащие и чавкающие звуки — Спикер довольно быстро потерял сознание, а из-за тяжёлых травм, и вовсе пришел в негодность, и вряд ли видел или хотя бы слышал, что ТВ делает с ним. А он именно жрет, просто по дикому, по животному, жрет, пытается утолить тот голод, что был присущ их рассе, и от которого они страдали достаточно давно, без возможности избавиться от него надолго — одного, даже большого, Спикера ему мало, ему нужно хотя бы штук семь таких, чтобы немного насытиться — от того этот колонкоголовый был даже меньше, чем самый скудный и жалкий перекус. Практически бессмысленная жетртва. ТиВи жрал и жрал, он очень проголодался за этот напряженный день, он отрывал от Колонки большие куски плоти, прямо с эндо-скелетом внутри, а съев все мясо, начинал обгладывать и кости, даже пытался их сожрать, но крупные были не по его клыки, и от того они, как ненужные части, практически мусор, летели куда-то за спину, в кирпичную стену — настолько ТВ не уважал падшего, хотя и до этого казалось, что уважал он только себя — ну и может свою «родню» немного, если ТВ считались друг другу родней. От того Спикера остается только голова, и то, местами даже она была надкусана, обнажая электронную начинку и внутренности — тела не осталось, точнее не осталось «мяса» с костей — а ТиВи, сделав мордашку довольного зверя, сидел на корточках, облизывая и посасывая свои пальцы, что были покрыты подобием крови и плоти колонки, едва ли не мурлыкал от удовольствия, действительно напоминая зверя — и очень с трудом верилось, что этот зверь — их ТиВи, первый ТВмэн, что однажды спас небольшую группу Камер от злых скибидистов, что во всю добивали их остатки… Не верилось, что это он — также как и не верилось, что все ТВ в принципе были способны на это. Альянс, если честно, был склонен верить, что ТВ способны на предательство, они уже бросали их в самый неподходящий момент, но всегда возвращались — да и… Такие довольные… Теперь стало ясно — довольные потому, что были сытые. Уходили заедать обиду? Стресс? — Ты чудовище! — Как может мир носить подобных тварей?! — Убирайтесь, звери! — Вы хуже скибидистов! — Теперь понятно, почему вы нам на помощь пришли! — Если так хотели нас истребить, то чего в открытую жрать не начали?! — Теперь понятно, куда наши зараженные товарищи делись! Вы их просто съели! — Жаль, что Спикер-титан вонзил нож только в вашего титана! Со всех сторон, пусть и только голосами Спикеров, на ТиВи обрушились ненависть и даже призывы уйти, хотя ему явно было на эти крики и угрозы до лампочки, он наслаждался тем, что вылизывал свои когти — все были, мягко говоря, напуганы столь внезапным откровением со стороны товарища — или он им уже не товарищ? А может и вовсе никогда товарищем не был? Более большие сразу же пытаются закрыть собой более малых товарищей, хотя, возможно, это бессмысленная затея, ведь когти ТВ явно доберутся до всех — рано или поздно, и может даже лучше, чтоб раньше, чем позже — с наскока, не так страшно в чьих-то зубах умирать. Когда ТиВи перестал вылизивать когти, которые теперь от его слюны как-то даже блестели, он начинает глумливо, утробно хихикать — как будто услышал неплохую злободневную шутку. — Не кричите, — мягко говорит ТВ, после чего, плавно приближается на четвереньках к тому Камере, которого ранил, и, как кот, проходит у его ног, немного потеревшись головой о ноги парня — на ощупь ТиВи был гладким, жестким — и отвратительно-холодным, отчего парень испуганно отдергивается куда-то туда, в толпу — и, подобно коту, плавно садиться, разве что только на корточки — после чего вздыхает и склоняет голову на бок, так сильно, к плечу, что у него из шеи начинают некрасиво выпирать шейные позвонки. Какой милый котик. — Вы для нас больше, чем друзья или враги, — повторяет им ТиВи, очень некрасиво скалясь торчащими клыками, еще более некрасиво капая слюной на разбитый асфальт — Вы — наша еда. И мы… Весьма благодарны вам. За то, что кормите нас, — и существо мило зажмуривается, снова начиная утробно мурчать — словно из самого живота, не из горла — прямо так, по звериному. Как животное. «Фу, противно» — подумалось бы скибидистам, и это был бы тот случай, когда они, в глазах агентов, оказались правы — сейчас, на фоне столь неожиданного откровения этого зверья, туалеты уже не казались чем-то плохим. Интересно — знали ли об этом скибидисты? И если знали, задумывались ли об этом, думали, как бороться, пытались ли сделать с этим что-нибудь? Впрочем — нет, зная их и их подлость — им было дешевле выставить перед собой зараженных, тем самым прикрываясь ими, аки живым щитом — и, в случае чего, им было просто легче сбежать, пока ТВ доедали их зараженных и падших товарищей — ну а что? Врагов не жалко, да и одним врагам вроде как в радость — авось и нападать меньше будут, если повезет, и ТВ окажутся с подлой душой. Интересно — помогло ли им? — Чудовище, — сорвалось сухое с другой большой колонки. Когда сзади оставшихся из их армии раздаётся мягкий, шелестящий звук, да знакомая легкая поступь в несколько шажков, они понимают — это ТВвумэн, и, скорее всего, ее большие парни, и от того некоторые поворачиваются к ТиВи спиной, что делать очень опасно, где-то в душе имея надежду, что все эти преступления совершил только ТиВи, только он, и что другие ТВмэны нормальные, что они спасут их, покарают этого гада… Надежды рассеиваются от еще одного звериного рыка. Нескольких звериных рыков, очень оголодавших рыков — да скрежета опасных коготков по разбитому асфалту. Определенно — это ТВвумэн и ее парни, только они, как и ТиВи, словно обросли смолой, увеличились в длину, но сильно похудели, обзавелись милыми клыкастыми рожами без стекла и когтями — и также, как и ТиВи, сейчас видели в некогда товарищах (товарищах ли?) еду, чем кого-то другого. Но, в отличие от родственника, они не стали размениваться на скудные и загадочные слова, позволяя себе испускать лишь порыкивания оголодавшего зверя, опасно приближаясь не то на корточках, не то на четвереньках, заставляя агентов сбиться в кучку, боязливо стискивая и активируя оружие — поможет ли оно им? Как давно они ели? Скольких они съели тогда и скольких сьедят сейчас? А потом, в недалеком будущем? Это зверье о своих действиях и намерениях их не извещало — просто, вместе с ТиВи за спиной армии, на эту самую армию нападают, хватают по несколько за один раз, грызут и разрывают одновременно, давятся большими кусками, едва не задыхаются, но все равно жуют, глотают, мерзко чавкают, сметая не по одной душе за раз. Их, наверное, немного некорректно обвинять — они ведь просто голодны, а какой с голодных спрос? Даже если они сметают с лица земли спасителей мира. Даже если они сметают в свои ненасытные пасти и впалые животы тех, кого презрительно называли товарищами. Из довольного большого количества народа, что осталось после решающего боя со скибидистами, на ногах осталось может агентов 20, и то, все они были в сильных укусах и даже ранах, испуганно прижимались друг к другу и кирпичной стене, дрожали и боялись, пока довольные и явно сытые ТВ, сидя на корточках, вкусно вылизывали асфальт, сметая ошметки, и обсасывали свои когти, что металл крушили не хуже, чем разрывали и разрезали плоть — ультра-острые, как электронный микроскоп — с их помощью они разорвали и в последствии съели не одного того, кого посмели допустить в ранг товарища — а стольких съели с помощью них до того, а сколько съедят еще?! Определенно — много. Потому что подлое зверье ТВмэны — весьма ненасытны. И успокоются только тогда, когда съедят весь мир. — Весьма недурный перекус, сестра, — глумливо хихикает ТиВи, любовно стукаясь своим подобием плазмы о ее угловатое плечо. Такое былое присуще некоторым животным — своеобразный показ своих родственных чувств. — Весьма, брат, — довольно порыкивает в ответ она, чуть хихикает, облизывая ладошку — милая в обычном виде, сейчас она была страшной — прямо как и другие ТВмэны — тоже. Горстка выживших от этого начинает дрожать сильнее, определенно, они боятся, повторить участь уже съеденных, хотя так ли это страшно, ведь помучавшись сейчас, они не будут мучиться потом. Сложный выбор. Сложная делема, прежде всего морально и нравственно — хотя мораль и нравы у каждого свои. Когда ТВмэны вспоминают о том, что оставили свидетелей — резко выкручивают голову в их сторону на все 360, через их подобие кожи видны кости шеи — неприятно и страшно одновременно, обычные тела на такое не способны, хотя они и так не люди в целом, как и агенты и скибидисты — но кто же? Демоны? Агенты не уверены. Они уже ни в чем не уверены, если конкретно — и в намерениях этих тварей — тоже. — Не бойтесь, милашки, — нежно заявляет ТВвумэн, игриво рыкнув, чуть выдвинувшись в их сторону — Повода для беспокойства мы вам еще не давали. — Серьёзно?! — злобно срывается со стороны одного из мелких Колонок, что как-то неловко повис на ближайшем Камерамэне — ТВмэны сильно ранили когтями его ногу, когда пытались поймать. — Абсолютно, — издевательски хихикает ТВвумэн, ее смех тошнотворно-глумливый — лучше оглохнуть полностью, ну или окончательно, смотря о ком речь конкретно, — после чего скашивает морду в одинокие куранты на большом здании — агенты на них ничего один черт не увидели — Ох, уже время. Думаю, нам пора на базу. Если бы агентов были лица, то они бы определенно вытянулись в ужасе. Серьезно, на базу?! Господи, а что их ждет там?! Похоже, подобие такой эмоции на их мордах все-таки отразилось — отчего ТВмэны начинают громко и заливисто смеяться, как будто им рассказали великолепную шутку — агентов этот смех заставляет содрагаться. — О, не переживайте, милашки, — нежно приказывает им ТВженщина, вроде даже утробно мурлыкает — агентам от этого не легче — Я могу вас заверить, на базе все абсолютно хорошо. Она была не права, а может из принципа так заявила, ведь уже знала, что на базе все не плохо, нет. На базе все было ужасно. Везде валялись мёртвые агенты. От кого-то осталась только надкусанная голова, от кого-то кости, да позвонки, кому-то повезло больше и на их телах еще было мясо — таких, скорее всего, доедят позже, умереть в нормальном виде им никто не позволит — зачем, если так только еда пропадает? Тел было слишком, слишком много, казалось, что они выкосили по меньшей мере вообще всех обитателей базы, хотя естественно, что это не так — ТВмэны может и звери, но уж точно не идиоты — и поэтому съели многих, но уж точно не всех — да и голод у теликов не настолько большой, чтобы поедать вообще всех. Кажется, будь у агентов другая физиология — их бы глаза закровили слезами, что еще точили от жалости и отчаяния, обжигая страшным пониманием того, что связавшись с ТВмэнами, они сами подписали себе смертный приговор — в прочем, наверное, сожалеть об этом поздно, не так ли? Какая разница тогда, когда весьма очевидно, что все будет складываться довольно паршиво? — Вы очень вкусные, агенты, — глумится над ними ТВвумэн, с аппетитом вгрызаясь в чью-то оторванную ногу — возможно, если это была не часть их товарища, а какой-нибудь скибидист, они бы и слова не сказали, но… Но здесь — не скибидист. Здесь — их уже явно потерянный товарищ. Кто-нибудь знает, кто это конкретно? Впрочем, судя по всему — всем выжившим сейчас все равно, прежде всего они думают, как же теперь отгородить ТВмэнов от их шкур, пока ТВ с них эти самые шкуры просто не спустили, и информация о том, кто же это — попросту бессмысленна. Получается — такова их новая реальность? Ну да, это именно она, все верно. С тех событий минул год, хотя в идеале, конечно, 10 с хвостиком месяцев, но многие предпочитали думать, что именно год — многие числа у них идут лучше, когда они округленные. За этот неполный год произошло, на самом деле, не так много событий — не все из них были радостными, но, если так подумать, печальными они не были тоже — точнее нет, они действительно — трагичны и печальны, но ведь могло быть и хуже, хотя куда еще хуже? Есть ли у этого плохого в мире предел? Или это понятие такое же резиновое, как и желудки ТВмэнов? Вообще, ТВмэны съели не так много, меньше, чем ожидалось — по большей части потому, что в самом начале они кидались прежде всего на скибидистов, что остались без лидеров в лице Джи-мэна и загадочного ученого — они же не такие идиоты, и о произошедшем знали — а потому в рекордные сроки покинули городище, словно провалившись куда-то под землю — остальные скибидисты остались без хитрых мозгов и неплохого лидера, никто им новые улучшения предложить не мог — а потому очень многие были пойманы и съедены едва ли не в рекордные сроки — с теми, кто крупнее, и кто в целом мог дать отпор, разговор был не такой короткий — но явно длинне, чем с агентами — с зараженными разговоров в целом особо не вели, их съедали без лишних сантиментов, даже не вырывая из их шей паразита — паразитов эти твари тоже сжирали, преследуя, как кошка может преследовать мышь — за этим, честно говоря, довольно забавно наблюдать — забавно до тех пор, пока телевизор не обращает свой взор на ближайшего агента — там либо действительно быстрые ноги спасут — либо благоразумие самого телевизора — ни на один из вариантов особо рассчитывать не стоит — вряд ли поможет. Не то, чтобы агенты с этим не пытались бороться — просто пока не нашли действительно мощное «глистогонное» от этих хищных паразитов, хотя меньше всего они напоминали по своей способности глистов — скорее уж бычьи цепни, особенно когда вцепляются в кого-нибудь своими милыми зубами — такие у них они, однако, милые, что так и хотелось пройтись по ним напильником, лишь бы сделать их несколько тупее, чтобы не так больно кусались и жевали. Энтузиасты были, и напильники тоже — но потом никого из них не стало. Хотя, если честно, иногда казалось, что эти монстры могут сожрать все, что угодно — здесь смысл, что лишь бы сожрать, а с кем или чем — особой роли, если честно, уже не играет. Учёные пытались разными отравами, ядом, смешивали между собой разные кислоты и токсины — ТВмэны, прознав об этом, сначала посмеялись — а потом выпрыгнули ученым в лицо — не убили, не сьели — а просто припугнули — более учёные таким не занимались — ну или просто других в известность не ставили, чтобы, если что, ответственность несли только они — и только своей головой. Чужие головы им еще нужны. Сами ТВ слишком гордые, чтобы добывать еду самостоятельно — точно цепни — а агенты так тряслись за свои жизни, что по повелению ТВ создали специальные группы, что выходили на охоту за унитазами, которые отчаянно, с не человеческим упорством, боролись за свои жизни — но даже уходя из лап одних, они всегда попадались в ловушку других — таких групп у них было всего три — безымянные, в каждой группе был постоянный костяк из примерно семи агентов, по большей части из крупных агентов — но сверху каждому отряду обычно накидывалось еще человек по пять, по шесть — там уже постоянных не было, кто-то приходил, кто-то уходил — не все могли жить в том жестком темпе, что требовался от тех, кто эти отряды выбрал в качестве постоянного места работы — по этому многие были готовы заниматься чем угодно — но лишь бы не охотой за гадкими туалетами. Собственно, у отрядов не было ни номеров, ни названий — просто три безымянные группировки, что занимались, по сути, зачисткой территории — как-то называться не очень-то и хотелось, это не какой-то гордый статус или престижная работа — это как их войны до этого, отличие лишь в том, что в бой бросалось меньшее по количеству поголовье, не больше. Не все туалеты, между прочим, остались в городе, по сути самолично подписывая себе смертный приговор — те, кто по умнее, покинули его едва ли не в след за боссами, — и найти их уже не представлялось возможным, да и не то, чтобы кто-то их искать хотел — ТВмэны и сами не разрешали агентам заходить за пределы города, за что агенты им, на самом деле, очень благодарны — им и самим не очень хочется. В плане, покидать город — не хочется. А вот скинуть с себя когтистые уродливые руки ТВмэнов — хотелось очень даже очень — жить с постоянным страхом за свою хрупкую жизнь, чувствовать, как тебе тяжёло дышат и порыкивают в затылок, удобно спрятав когти где-то в мягких плечах агентов, маскируя свои истинные намерения за дешевой благодетелью, было весьма… Ужасно! Ужасно и невыносимо! Еще хуже и страшнее было от понимания того, что ТВмэны так делали всегда и до этого — просто наивные агенты этого по каким-то причинам не замечали — ладно Камерамэны, они глухонемые, им простительно было не слышать злобу в гадких телевизионных словах, да не слышать звериное рычание — но вот Спикеры, что обладают от природы очень хорошим, даже слишком, слухом… Они же должны были слышать… Никто ничего такого-эдакого не услышал, не увидел, не распознал — вот теперь и пожинали плоды собственного излишнего добра. Многим вид этих ТВмэнов снился в кошмарах. Однако, если некоторые агенты, по большей части Камеры, еще спали спокойно, то вот некоторые пока еще сохранившиеся скибидисты — нет. У кого-то сон был беспокойный. У кого-то сна не было вовсе. Особенно у тех, кто был в опасной близости от агентов. Это был очень маленький скибиди-паразит, еще старого образца, рассчитаный на вполне небольшого стандартного агента — он никого так и не успел заразить, да и не очень-то хотел, если честно. Возможно потому, что-то, что называли у скибидистов худшим пороком, трусостью, на самом деле значило, что у этого паразита был на самом деле недюжий разум — а также инстинкт самосохранения. Он всегда, всегда избегал кого-то — агентов, оголодавших ТВмэнов, других туалетов — кого угодно, лишь бы не попасть под их руку — рука, может, не очень горячая, но и ничего хорошего никогда не сулила. Этому скибидисту во многих случаях угрожала смерть, или, вернее сказать, уничтожение — и не важно, от кого именно — от недовольных его бездействием других туалетов, что были друг другу товарищами только на словах, а не на деле, или от агентов, что просто выполняли госзаказ — сначала, когда люди были еще живы, — и свой уже просто смысл жизни — позже, когда никого из людских душ уже не осталось, а может даже от ТВ, что видели в них еду и только еду — неважно, от кого, важно, что ему всегда грозило максимально болезненое уничтожние — вот он и боялся, трясся за свою жалкую жизнь, что ему дал злобный ученый, а по возможности и вовсе их избегал, став по итогу одиночкой-изгоем. Это не самое страшное, что могло с ним случится — когда-то, когда агенты всех только изгнали, он был даже рад, уж было подумал, что ему повезло — а потом, узнав, что ТВмэнам надоело скрываться просто за личиной надменных добряков, и они «перешли в наступление», раскрыв свою истинную сущность и свои настоящие планы на всех тех, кто их окружает, поставив задачу себе и другим съесть всех своих врагов и друзей, он всерьез испугался — маленькие паразиты всегда были для агентов простейшей добычей (ха-ха, почти каламбур, как смешно), к тому же у паразитов не было способов себя защитить — маленьких размеров, кроме заражения они ничего сделать не в состоянии, а когда на одного паразита охотятся сразу по три агента (да, и такое бывает) — даже это не есть хороший способ защиты — если спасаться только бегством, но даже это не помошник, если агенты обладают хорошей скоростью и острой реакцией. Он не выходил к агентам в попытках «оспорить судьбу», как агенты, или, что более вероятно, ТВмэны, называли сопротивление и борьбу туалетов, в качестве укрытия использовал самые неприметные темные уголки, просто зная, что глупые агенты не так тщательно проверяют уголки города, лишь иногда перебегая из одного укромного места в другое, тем самым немного продлевая себе жизнь — и таким образом как-то умудрился перебраться сначала вблизь базы агентов, а потом — еще ближе, на задний двор их базы. Боссы бы явно были им довольны… Возможно, жизнь под одной из неприметных коробок на подобии склада мусора, была не самым безопасным решением — но так он хотя бы всегда мог знать, насколько агенты близки к нему — а потому паразит считал это своей маленькой победой. Будь он более сумашедшим, он бы вполне себе мог проникнуть на базу, и, дождавшись наиболее удачного момента, немного «пошалить» там, отомстить за павших товарищей, коих было немало, — но недюжий разум останавливал его от подобных глупостей, и потому, пусть не очень комфортно и счастливо, но он пока все еще жил — причем буквально под ногами у агентов. Пусть даже ему и будет очень больно, когда его раскроют — то, что происходило с ним в данную секунду, такого даже в определенной мере стоило. Не то, чтобы он был горд собой или счастлив. Жизнь в коробке, если честно, была максимально неудобной — твой импровизированный дом постоянно ерзал, а в силу того, что твои паучьи лапки были недостаточно острыми ты даже одну дырку для хоть какого-то обзора пробить не мог, не говоря, что это, возможно, достаточно палевно — мало ли, может, какого-то агента привлечет коробка с дыркой — вот и приходилось сидеть там максимально тихо, обостряя, насколько это возможно, слух. Одно лишь спасение, почему его коробку так и не раскрыли — какие-то Спикеры притащили к этому заднему входу лавку из города — деревянную, тяжёлую, сильно покосившуюся, под ней коробка идеально пряталась — телевизоры на этот элемент декора долго рычали, да и на задний двор практически не выходили, а агентам и не приходило в голову проверить лавку на наличие коробок с паразитами. Да и обычно на задний двор посылали Камерамэнов, что и Джи-мэна не слышали-то — не говоря уже о тихом и маленьком паразите, что расположился там. Проживание там было бы комфортнее, будь там теплее, и будь более постоянная нормальная еда — а доедать объедки со стола ТВмэнов было перспективой так себе, да и они эти самые объедки оставляли не всегда — и не всегда в хорошем качестве. В прочем, однажды, когда стало совсем туго — пришлось даже обгладать подобие ребер с тела какого-то мелкого Камерамэна — и он с удивлением понял, что их подобие плоти словно щедро посыпали сахаром. Чем их там ТВмэны кормят? Одними конфетками и шоколадками? Конечно, будь что-то другое, паразит бы такое никогда не совершил — но при таких условиях, когда не было ничего другого… Ему искусственное мясо того несчастного не понравилось — сладкое и очень жёсткое, и как только ТВмэны способны обожать такое мясо? Хотя очевидно, что это — совершенно неважно, да и не его ума дело. У него еще других забот полно. Когда один из мелких Камерамэнов, с «именем» К-143, выходит выносить мусор, среди которого были фрагменты недавно съеденных скибидистов и кости товарища, он невольно ежится, думает, что ошибкой было идти в одном тонком пиджаке на холод — сейчас была поздняя осень, почти зима, на улице нещадно холодало, что их теплолюбивой натуре не улыбалось — база и так довольно холодная и сама по себе, а тратить себя на ношение более теплой одежды ему не очень нравилось, строгие смокинги сидели на нем, как влитые, чего не сказать про более утепленную одежду — но приходилось идти на перекор своим правилам и принципам, ведь в случае переохлаждения систем, ворчливые ученые его уже не спасут — разморозить-то разморозят, да отдадут ТВмэнам просто как какой-то полуфабрикат, что съедят его даже размороженно-сырым- и не подавятся — им, как показали время и практика, глобально нет разницы, что и в каком виде жрать — вот агенты и скармливали им по возможности все, лишь бы не себя или товарища. Но сейчас, когда наступили первые холода… Добывать ТВмэнам еду стало значительно сложнее, а кроме того, что скибидистов и так мало осталось, все они умудряются себе на зиму найти то, что ТВмэны с презрением называли «норами» — а эти самые норы искать весьма и весьма сложно. Если ТВмэны не будут наедаться агентовским подобием еды — они перейдут на самих агентов — каждому страшно, что следующее его появлению уже будет в каком-нибудь мясном блюде или вообще в нарезке из товарищей — и помочь им могли только они сами, находя новые норы, либо же повора, что старались делать еду более жирной, питательной и с более разнообразными вкусовыми оттенками — все, лишь бы ТВмэны усмирили свой всепоглощающий звериный голод. 143 и до этого ненавидел холода. Но после победы альянса в войне и новой политики их новых боссов — стал ненавидеть еще сильнее. Но и против телевизионного тепловоза не пойдёшь — задавит и сожрет, а такие худые, как 143, самому стандартному ТВ на один зуб. Камерамэн с тяжестью вздохнул, но даже не услышал себя — лишь грудная клетка тяжеловато поднялась и опустилась, в то время как в душе у него начала накапливаться усталось — вот только холодный ветер, что залепил ему неприятную прохладную пощечину, несколько привел его в сознание, а пакет своей тяжестью напомнил, зачем он здесь. Как же ему не хотелось видеть чьи-либо остантки, если честно — от них у него появлялось спертое дыхание, переживания активировали то, что у людей было похоже на так называемую «тахикардию», а пальцы мелко и неприятно дрожали. Как будто в произошедшем виноват он. Как будто все эти трупы, что оставили во имя усмерения голода, были на его совести — хотя он даже скибидистов более с окончания войны не смывал, неговоря уже о своих, на которых он даже руку никогда не поднимал — а сейчас, когда постоянно кого-то едят, поднимать не хотелось и вовсе. Мало ли, возможно, сегодня вы ругаетесь — а завтра одного из вас, а то и обоих, находят в новой пищи для злобных телеков. Это… Весьма неприятно. Поэтому старались и не ругаться. Чуть сиротливо поведя плечами, да окинув пустую, все еще разбитую, улицу немного тоскливым взглядом, Камерамэн, негромко стуча каблуками мужских туфель, медленно, словно бы даже нехотя, выдвинулся в сторону мусорки — хотя еще сильнее ему не хотеолось возвращаться на базу, о нет, только не в лапы этого телевизионного зверья, что раскрыли свои когти и пасти подобно медвежьим капканам — по этому даже хододная улица была ему милее, чем база, что стала для них всех домом. Когда-то — домом. Сейчас же — клеткой и столовой, где блюдами являются их тела и иногда даже головы — все зависит от жадности ТВмэна, что кем-то решит поживиться. Подойдя к подобию мусорки, он тихонько опустил пакет где-то около мусорки, после чего снова с сожалением вздохнул — абсолютно бесшумно для его слуха, хотя и для окружающих в какой-то степени тоже, — и мягко опустился на эту сильно покосившуюся лавочку, что, несмотря ни на что, крепко стояла на маленьких черных ножках. «Все-таки хорошо, что некоторые Спикермэны — клептоманы», — немного злобно подумал он, подпирая камеру рукой, давя локтем на имеющийся подлокотник — «Хотя украсть такой большой предмет… Тяжёлая, черт. Интересно, сколько именно Спикеров ее несли?» — он невольно усмехнулся, когда визуализировал эту картину, что в его сознании выглядело весьма забавно — ну может даже один большой, именно большой, Спикер ее в одиночку-то утащит, а вот если ее приперли мелкие, что скорее всего и было, ибо именно у многих мелких потихоньку прогрессирует клептомания… В сознании 143 это весьма смешно, пожалуй, будь возможность, он бы на это зрелище с радостью взглянул. Пусть это и произошло где-то месяц назад, но до сих пор не увядели спроры, что именно стащат Спикеры в следующий раз — все ставили на какую-нибудь крутую тачку — хотя, возможно, тут даже ТВ не отказались бы покататься по городу, припахав кого-то в личные водилы. О, если это будет так, это будет весьма забавно. Тем времнем в коробке, а точнее под ней, возился паразит, отчаянно пытаясь приподнять слабыми лапками толстый картон, что выходило у него весьма паршиво — толстая упаковка постоянно ерзала, а подобие паучьих лапок не справлялось даже с банальными задачами — вот тебе минус быть маленькой паразитической формой жизни. И, собственно говоря, из-за возьни он и не слышит, что его одиночество было прервано Камерамэном, что также его не услышал, правда не услышал уже в силу глухоты — и, возможно, не узнал бы о поселившемся у них паразите, если бы тот случайно не уткнулся коробкой в его ногу. Причем сначала Камерамэн решил, что это он сам себя задел — вот только уверенность в этом испарилась тогда, когда что-то заехало ему по ноге снова — и он, наконец, опустил свою «голову» вниз, сщурился, если бы физиолгически мог — и увидел коробку. Вроде бы — вроде — вполне себе как коробка от какой-нибудь посылки, темно-коричневая, местами ещё обернутая в скотч — но было очевидно, что под ней кто-то был — и 143 отчего-то сначала струсил, что было открытием даже для него. «Было бы чего боятся, идиот», — однажды рявкнул ему ТиВи на подобный инцидент — и это заставило 143 стать немного более уверенным, хотя в душе он отчего-то все еще содрогался. Тихонечно опустившись рядом с коробкой на одно колено, 143 взял — и резко эту самую коробку перевернул, обнаружив под ней скибиди-паразита — небольшого, стандартного, возможно даже старого образца, в то время как скибиди-паразит также увидел мелкого, стандартного Камерамэна — испугались, мягко говоря, оба, также как и оба отдернулись друг от друга, отчего скибидист неприятно врезался мордой в металлическую ножку, а Камерамэн сильно пошатнулся, и, и в попытках зацепиться за другой подлокотник, все равно упал на филейную часть, неприятно проехавшись по скамейке пальцами, и, судя по всему, отбив себе свое мягкое место. Весьма неприятно — даже если ты Камероголовый или Скибидист. — Вали отсюда! — злобно пищит ему скибидист, не используя в качестве слов эту их мерзкую песню, что стояла у ТВмэнов в районе печонок, заставляя их печень неумолимо ныть, когда они ее слышали. Паразит слишком маленький, даже с такой позиции, чтобы Камерамэн хотя бы попытался прочитать его по губам — а потому сначала тупит, пытается что-то осознать, крепко стискивая лавку — а потом аккуратно, без резких движений, меняет положение — становится на колени, и жестами выдает: «Извини. Я — глухонемой. Я ничего не услышал.» И, чуть подумав, добавляет: «Ты знаешь язык жестов?» Скибидист, честно говоря, не знал — а потому подвис в ответ, мысленно обругав себя — а он за это время как-то успел подзабыть о том, что эти существа с камерами вместо головы — инвалиды, а если точнее — глухонемые — и потому ничего удивительного, что один не понял другого, а разговаривали оба так, как привыкли — то есть вообще на разных языках. Вот черт. И вот что им делать? — Будь добр — медленно, едва ли не по слогам, говорит скибидист, вздрагивает, когда Камерамэн опускается ниже, чтобы начать читать по губам, но все-таки не прячется — Свали от меня куда подальше… Пожалуйста, — и едва ли не трагически поджимает губы, нервничает, надеется на лучшее. Чуда не происходит. То ли этот образец такой тупой, то ли таковым прикидывается, то ли скибидист делает что-то не так, но они все равно не понимают друг друга — лишь снова корчит руки в жестах, чей смысл был для туалета закрыт. «Я не понимаю…» Камерамэн неловко опускает руки, выглядя словно даже немного потерянным — как будто он мог искренне об этом переживать. — Вот черт, — чуть злобно шикает под нос скибидист, скашивает глаза, а заодно и уши, в сторону двери — и, уловив звук, что был похож на шелест, особо долго не думая, бросается и прячется где-то в мусорном баке, среди пакетов — если не знать, что там спрятался паразит, то на место такое и не подумаешь — да и он закопался так глубоко, что удача еще его найти. Сначала скибидист думает, а может и надеятся, что ему показалось — вот только когда резко открывается дверь, как будто с хорошего пинка с ноги, и проем собой загораживает ТВ, который, похоже, был сильно недоволен, и скибидист, и камера — они оба начинают дрожать, опасаясь одинаковых последствий — а ТиВи, словно чувствуя их страх, выглядит еще более недовольным и грозным, хотя он такой примерно всегда — если разбирать его высокомерие на составляющие. — Какого черта так долго? — недовольно спрашивает ТВ, складывая руки на груди — Я, конечно, рад, что ты решил сделаться эскимо — он неоднозначно усмехается — Но давай отложим это до более жарких времен. И вообще, вставай, пока не замер окончательно. Ой. 143 был так занят своей внезапной находкой, что уже и перестал чувствовать холод — но от слов ТиВи все ощущения возвращаются и словно даже начинают жечь, отчего он спешит оказаться поближе к ТиВи, что стал своеобразным источником тепла, словно сосредоточив на себе весь свет и тёпло, став эдаким маяком для непутевых агентов — около него тёплее и надежнее, К-143 было сложно описать свои ощущения даже на бумаге, но рядом с ТВ ему словно бы действительно становится чуточку легче. Нежели воздействуют на них? — Давай, заходи, пока окончательно не замерз, — более добрым тоном говорит ему ТиВи, пропускает себе куда-то за спину. Как-только ТВ захлопывает дверь — паразит позволяет себе расслабленно выдохнуть, а потом тихонько перебраться к своей коробке — сейчас там было более безопасно, чем на базе альянса. Ближайшие два дня было тихо — то есть нет, конечно, бывало шумело — но не так, что спокойствию и шаткой безопасности паразита что-то угрожало. Кроме, разве что, поднимающихся холодов — но не имея более человеческой модели тела и нервных окончаний, они ему были не так страшны. Однажды 143 возвращается, правда, под натиском товарищей — в более теплом пиджаке, с начесом, — заботливый подарок на приближающийся новый год, но так как не факт, что до этого праздника они доживут, решили обменяться подарками сейчас, заранее — он такой же темный, не особо отличающийся от того пиджака, в котором он был в тот раз, разве что более плотный — в нем, честно говоря, действительно комфортно, тёпло, ещё и цвет приятный — конечно, сначала у товарищей была идея подогнать ему что-то кислотно-красное, все-такое яркое и вырвиглазное — но они вовремя себя от этого остановили. Если бы товарищ мог — он им скромно улыбнулся — но его хватало лишь на слабый жест слегка дрожащей рукой. «Спасибо.» Он искреннее рад, что пиджак не яркий и не красный — от кислотного он бы еще и ослеп, а красный ему просто не шел. Красный обнажал всю его слабость, раскрывал кровоточащую душу. А кислот он в каком-то смысле боялся, ведь уже однажды едва не познакомился с серной кислотой — кто-то просто захотел весьма неудачно пошутить, и, если бы ТВ с дополнительными телевизорами его тогда не схватил за шкирку в дверном проеме — ему бы за шиворот упало ведро воды, правда, без самой воды — с серной кислотой на дне. Шутника так и не нашли, да и его искать никто не собирался — но спокойствия 143 лишился надолго. Этот Камерамэн идет тихонько, аккуратно, постоянно оглядываясь — мало ли, может, его тенью стал оголодавший ТВмэн — но вроде бы все телевизоры были на базе — возможно ели, а может, обидившись на всех, попрятались по комнатам и кабинетам — они и до этого были весьма непредсказуемы, а сейчас — так вообще! Ужас! «Хотя это весьма забавно» — сказал кто-то из маленьких Спикеров, и потом добровольно засунул кисть в пасть ближайшего ТВ — руку ему откусили по локоть. Он идет тихонько, аккуратно, держась рукой за стену, не чувствуя холода ее материала, хотя в их кожаных перчатках в целом — сильно снижается ощущение всего, пытаясь объективом найти что-то, что хотя бы отдаленно напоминает вражеского паразита — но гад, видимо, быстро учится, а потому не показывается, прячется, но обостренные из имеющихся органов чувств даже спиной ощущают, как за Камерамэном с презрением наблюдают, внимательно щурятся, следят. Но и паразита в такой излишней подозрительности обвинять нельзя, ибо ставка — его безопасность и жизнь. «Эй, приятель! Ты где?!» — кинул бы в пустоту какой-нибудь мелкий Спикер, будь на месте этого Камеры, создав много лишнего шума, последнее время все мелкие из рассы колонок были чем-то возбуждены — но маленький глухонемой Камера таких проблем никому не доставит. Чтобы обозначить свое присутствие, он тихонько стучит кулачком, костяшками по явно ледяной стене, несколько раз — он не слышит глухой звук, что обозначает его присутствие, но его прекрасно слышит паразит, аккуратно выглядывает откуда-то с мусорки — вроде и морщится, а вроде и расслабляется. «Опять этот инвалид-клоун», — мысленно морщится скибидист, хотя, возможно, в глубине души даже и рад, что пришла сравнительно-знакомая личность. Какого-либо оружия при нем нет… Может, выйти и поздороваться? Он, все-таки, интеллигент, ну, насколько среди паразитов может процветать интеллигенция. Скибидист бесшумно, для Камеры уж точно, вздыхает — очередная моральная диллема, очередной сложный выбор — как правильнее поступить? Что предпринять? Каковы вероятности, что сделанный тобой выбор будет правильным? Кто знает, насколько этот оператор благородный и насколько подлый? И насколько он запуган происходящим и альянсом? Скибидист снова вздыхает, понимает, что скорее всего об этом пожалеет — и аккуратно выползает из своего укрытия, ждет. Но Камерамэн, что стоит к нему все ещё спиной, его не видит, если только у него нет и на затылке объектива, — будь у него слух лучше, он бы услышал небольшое пощелкивание подобия паучьих лапок о разбитый асфальт — но, увы. — Я здесь, идиот, — к чему-то огрызается скибидист, не особо напрягая голосовые связки — что толку, если оператор его не услышит, даже если бы паразит закричал? Скибидист более раздраженно вздыхает, думает — «Ну что за идиот?» — отводит глаза куда-то себе под лапки — а потом весьма удачно замечает небольшой отколовшийся кусочек асфальта, что был подобен небольшому камню, и сильно толкает его лапкой — кусочек легко поддается и неприятно бьет опературу куда-то по голеностопу. Это Камерамэн уже чувствует, чуть подскакивает, резко оборачивается — и видит не вот тебе радостного скибиди-паразита. «Привет!» — на языке жестов говорит Камера, ладно, этот жест паразит знает и видел, как некоторыми жестами пользуются не только глухонемые, после чего быстренько к нему подходит, воровато оглядывается — а потом мягко опускается на колени — паразит уверен, что если бы у Камерамэна была человеческая физиономия, эта самая физиономия глупо и счастливо улыбалась — хотя обычно при виде паразитов все плакали. Времена меняются? — Привет, — раздраженно буркает себе под нос туалет, закатывает глаза — нет, серьёзно, он его инвадидности, конечно, сочувствует — но этот парень его уже бесит, хотя и видятся они только второй раз в жизни. Камерамэн подвисает, словно его заклинило, хотя вроде не должно — паразит не уверен, что с ним, а почитать по камере, как по лицу, невозможно — вот и хмурится словно напоказ — сильнее. «Я…» — наконец начинает Камера, сам словно сомневаясь в своих жестах — «Мой вид умеет читать по губам. Ты сказал «привет»?» Паразит не уверен, что он его понял, и понял правильно — лишь на каком-то уровне догадывается, что имеет ввиду этот парень, ища знакомые жесты — из таких он видит жест «привет», да и в целом относительно догадывается, что 143 имел ввиду себя, или, вернее сказать, себя и подобных себе — получается, он имел ввиду свой вид — и что-то про то, что он его каким-то образом понял? Паразит тоже чуть тормозит, раздумывает — а потом утвердительно, но неуверено, кивает — и Камерамэн едва ли не светится подобно зажженной спичке — также тепло и ярко, и этот радостный настрой немного передается скибидисту, смягчая его сердце в отношение этого парня. — Эй, — паразит аккуратно дергает лапкой парня за штанину, спуская его с небес — Как твое имя, оператор? У вас же есть имена? Вряд ли этот умник его именно услышал, но все равно каким-то образом понял — видимо, умеет читать по губам, хотя губы не у всех есть — и потому снова задумывается, как ответить, чтобы его поняли. Благо, что цифры обозначить легче. «Один.» «Четыре.» «Три.» Паразит догадывается, что показал парень — просто не уверен, как правильно это читать. — Восемь? — брякает скибидист, а потом сам бьет лапкой по лицу — наверное, будь там плюс, или даже умножение, Камерамэн эти несчастные крестики бы как-нибудь обозначил. Если бы у оператора были брови — они бы удивлённо подскочили вверх — но он на это лишь отрицательно качает головой. Камерамэн, если честно, не все на языке жестов знал — по большей части потому, что у Камерамэнов был свой язык жестов, и он был максимально упрощен, особенно по сравнению с людским, и многих жестов, чтобы что-то обозначить, просто нет — даже жесты не все-то использовались, они друг друга понимали как-то интуитивно — лишь появление союзников и усиление сил врагов заставило их пересмотреть список своих жестов и сильно его расширить, хотя многие все равно предпочитали изьясняться так, как привыкли, по старому — очень кратко, и попробуй угадай, что этот глухонемой субъект еще имел ввиду. Пожалуй, выражение «Краткость — сестра таланта» — это про этих парней. — Так, ладно… — вздыхает скибидист, задумываясь — а потом выдавая: — Это — трехзначное число? Камерамэн отвечает не сразу, возможно, он прочитал не все, и теперь выстраивает в голове логическую цепочку — но потом, уловив мысль, утвердительно кивает. — Да? Ну ладно, кхм… Оно начинается с сотни? — продолжает скибидист. «Да.» Видимо, этот инвалид это подтверждает — что ж, уже неплохо, они друг друга хотя бы относительно понимать начали. — Там… Есть десятки? «Да.» — Этот десяток… Начинается с четверки, а заканчивается тройкой? «Да.» Скибидист как-то нервно хихикнул — со стороны это напоминало не разговор с глухим, а разговор тупых — но один просто глухонемой с особенностями своего языка жестов, а другой просто паразит, который никогда даже традиционный язык жестов не учил — чего уж говорить о его упрощённой модификации? — Получается… Ты — 143? У вас нет имен? «Нет», — Камера чуть пожимает плечами — «И у Спикеров нет. Только номера.» — А у телевизоров? «Не уверен… Мы никогда не слышали, чтобы они указывали у себя номера…» — Камерамэн неловко потер руку, ожидая реакции — его больше радовало, что они стали вполне неплохо друг друга понимали, чем смысл сказанного. — Вот как… Ясно, — неясно хмыкает паразит, выдавливает из себя улыбку — очень кислую, натянутую, с презрительно поджатыми губами — ТВмэны и так вызывали у скибидистов ненависть к виду, что, по сути, нашел на них управу, самих туалетов задержав, а агентам дав небольшую фору, чтобы они усилились — но сейчас, когда они перестали строить из себя загадочных добряков, дав своему голоду волю, у скибидистов появилось еще больше причин их ненавидеть. Возможно, этот скибидист не столько ненавидел, сколько именно боялся — причем боялся не личности ТВ, а то, что они видели в нем еду — даже жаль, если честно, что все получилось так. «Жаль, что все складывается именно так», — как-то сказал один мелкий Спикер во время охоты, впихивая странный прибор в висок какому-то вполне стандартному скибидисту — «Возможно, в других условиях, мы бы могли быть друзьями.» Ну а действительно — отчего бы им не быть друзьями? Спикеры бы явно стали неплохими товарищами скибидистам, они оба любят музыку, пусть даже и каждый свою — но столь музыкальные существа явно бы спелись, в то время как ТВмэнам явно было бы что обсудить с Джи-мэном, а может даже и с ученым (хотя последнее вряд ли), Камерамэны может тоже — нашли бы себе товарищей и друзей среди унитазов… Определенно — они могли дружить, они могли быть друзьями — только сложись все по другому… Интересно, если все-таки сущевствуют параллельные вселенные, то хотя бы в одной из них, их пересечение не закончилось войной? Хотя бы в одной они стали друзьями? — Эй, — паразит легко зацепляет подобием паучьей лапки штанину Камерамэна, привлекая к себе внимание — А… Каковы ТВмэны… В душе? Есть в них что-то хорошее в принципе? 143 задумывается о том, как это лучше описать на столь загадочном языке жестов — он бы, конечно, многое мог расписать, будь у него под рукой листок и ручка, и еще меньше ему можно было бы показать — но даже если отбросить эти подробности, найди он в себе силы сказать… Вряд ли бы скибидист его понял, да и никаких жестов не хватит, чтобы обозначить столь двуличных тварей. ТВмэны — не для языка жестов. Но ТВмэны и не для души — ты их не поймёшь, даже если будешь длительное время работать под их крылом. И почувствовать их можно только спиной, за которой они удобно расположились. «Они…» — 143 задумывается — «Хорошие лидеры, но отвратительные друзья.» — Кого-то мне это напоминает… — тихо пробубнил скибидист, отчего-то сразу вспоминая своих сородичей и Джи-мэна особенно — подобное было на них очень похоже. Джи-мэн был тем ещё ублюдком, а ученый — к тому же еще и редкостным — но это не помешало им довольного долго держать всех скибидистов при себе, руководить ими, командовать, кидать в самую гущу событий… А ведь многие скибидисты не хотели этой войны — да и в целом воевать не хотели, определенно, они бы с радостью подружились со столь безжалостными к ним агентами, и, возможно, действительно стали неплохими друзьями. Но… Эти обстоятельства… Они вынудили многих пойти на перекор себе — и всем своим привычкам. А ради чего? Ради кого? Ради туманных и весьма призрачных целей, да ради злых боссов? Перспективы открываются весьма безрадостные и сомнительные, честно говоря. Но… Хотели ли сами агенты этой войны, пусть даже и они, по сути, ее и начали? Наверное, все-таки, нет, они же просто выполняют госзаказ, хотя теперь государство за ними и не стоит, просто потому, что никакого государства больше нет — есть только весьма сомнительный по содержанию альянс, который потихоньку уничтожался поселившимися среди них каннибалами — или же это зверье не совсем корректно так называть, ведь если у Камер, Спикеров, и уж тем более ТВ — абсолютно разная начинка? Все они, обе стороны конфликта, в равной степени желали победы себе и проигрыша врагу — но к чему это их привело? Обе стороны конфликта подвергаются уничтожению, и ведь обидно входить в историю, как проигравшие, хотя и обижаться бессмысленно, ведь никто уже в историю не войдет просто потому, что записывать новую историю просто некому и некуда — есть ли смысл тогда обижаться, да остаивать свою жизнь, если никому вы этим ничего не докажете? Наверное — все-таки нет. И, наверное, сейчас в них всех больше играет инстинкт самосохранения, чем искренне желание что-то сделать и доказать. Паразит тихонько поднимает глаза на этого Камерамэна — ни лица, ни как таковой головы у него нет, но паразит отчего-то уверен, что будь у этого инвалида лицо — и он бы увидел, что их мысли разительно похожи. Возможно… У них двоих больше общего, чем им может казаться. Начавшиеся серьезные холода были весьма ожидаемы, но все равно отчего-то ощущаются чем-то неожиданным и нежданным, прямо как жёсткие и хлесткие движения рук ТиВи, что вполне подобны человеческим пощечинам — это то, о чем знаешь, но все равно не ожидаешь и к чему привыкнуть почти невозможно — 143, благо, под горячую руку им практически не попадался, да и ТВ все-таки не так яростно махали кулаками — то ли считали это слишком благородным делом, особенно по отношению к тем, что в иерархической системе ниже их, то ли все-таки боялись, что весьма добродушные агенты поднимут восстание — не ясно. Ясно лишь то, что начавшиеся холода осадили даже ТВ — вот и обижаются на весь мир, злобно прячась в своих одеждах, да транслируя на экранах только две эмоции — -_- и — >:(- и это было весьма забавно, хотя и грозило определёнными последствиями. Впрочем, Камерамэн-143, являясь дежурным и протирая столы в кафетерии, думал не столько о злобных и высокомерных телевизорах, сколько о маленьком скибиди-паразите, что вблизи оказался весьма забавным существом — и не таким злобным, какими были другие подобные твари — очень, очень жаль, что между был не просто языковой барьер — а барьер в принципе, ведь Камерамэн, как и другие представители его вида — глухонемой с особенностями своего языка жестов — вот и изворачивались, как могли, чтобы хоть как-то общаться друг с другом — было бы проще, если бы Камера его хотя бы слышал… Ну да не важно. Камерамэн так сильно привык быть глухонемым в обществе таких же инвалидов, что иногда даже думал, что это, наверное, весьма неудобно — говорить и слышать — а так, ничего не говоря, слыша лишь некоторые звуки — жить намного легче. Хотя, возможно, это и не так… В любом случае, парень не расстраивался по этому поводу — просто искал новые способы решения проблемы — и вроде бы даже потихоньку находил… — Эй! 143! 143! — плохо, словно под толщей воды, слышит агент, резко вскидывает объектив — и вздрагивает, когда видит, как к нему едва ли не несется один его товарищ. Спикер под кодовым номером 512, как и все представители вида колонок, был весьма шумным, а иногда и откровенно раздражающим балагуром, хотя и не был лишен вполне себе светлых чувств, пусть и выражать их правильно не всегда умел — 143 он, честно говоря, иногда раздражал, хотя со Спикером и было весьма забавно, этот парень никогда не давал скучать — но будь у Камеры лицо, оно, рядом с этим парнем, частенько было бы недовольно. Когда 512 резко оказывается около 143, он как-то слишком возбужденно подергивается, едва не тыча заряженным арбалетом в грудь товарища. «И я рад тебя видеть, 512», — более сдержанно, на жестах, изъясняется Камерамэн — «Что случилось?» — У нас весьма богатый улов! — едва ли не кричит этот раздражающий субъект, вскидывая руки к потолку, и чуть не ударяя Камерамэна этим оружием по морде. Вообще, когда-то, этот парень пытался пробиться в повары, правда, вылетел чуть ли не в свой первый раз — кроме того, что он не умеет готовить, руки-то у него, оказывается, к одному конкретному месту при создании пределали — так что обед тогда телевизорам он весьма неплохо подпортил, за что получил нагоняй от телевизоров — сначала, и поваров — после. Но, не отчаявшись, он решил пойти в те самые безымянные отряды по ловле скибидистов, и там, как ни странно, заимел больше успеха, чем на кухне. Хотя и давать оружие ему было… Весьма опасно, честно говоря. — Хочешь сходить посмотреть? Они очень, вот прям ОЧЕНЬ, большие! — 512 едва на крик не перешел, и, обладай 143 более хорошим слухом — определенно бы от этого скривился, ибо это было бы весьма неприятно — но глухота все-таки спасала. «Нет, спасибо, я отказываюсь» — обозначил Камера, а потом, вздохнув, ткнул пальцем в набитый карман пиджака Спикера, как-бы спрашивая, чего он туда навалил. — Ах, это… — 512 отложил арбалет на стол, после чего потянулся к карману — и извлек оттуда какие-то золотые цепочки, что некрасиво смешались с браслетами и кольцами — Всего-лишь… Подарочек для телевизионной семьи. Я думаю, они оценят. «Ну конечно», — немного скептично думает Камерамэн, смотря на все это великолепие их ювелирного, что находится примерно в двух кварталах отсюда — «Если они еще смогут это распутать…» «Зачем?» — вполне логично вопрошает 143, не понимая, какую цель этот Спикер преследовал, и чего он пытался добиться. Пытался их впечатлить? Ну… Скажем так — глобально ТВ до этого не было никакого дела, и порадует их только новость о том, что им добыли ещё еды — но никак не такие подарочки. Хотя и было очевидно, что старался 512 не столько ради всех ТВ, сколько ради ТиВи — конкретно. Определенно, этот Спикер питал к этому телевизору вполне себе добрые и светлые чувства, которые, однако, были весьма не взаимны — но Спикер упорно не хотел это признавать, наивно надеясь, что ТиВи однажды его также сильно полюбит — но увы, как-бы 512 не старался, этот ТВ по отношению к нему был холоднее всех льдов Арктики — Камерамэн, в прочем, как либо комментировать это не спешил, решив, что пусть лучше уж друг сам решает свои любовные проблемы — главное, чтобы они его потом по частям по всей базе не искали. «Серьёзно?» — Камерамэн, судя по толчку грудной клетки, над бедным парнем насмехался. — Не, ну а что? — Спикер пожимает плечами — Думаешь, ему золото не нравится? Стоило брать серебро? «Ох, ты меня определенно не понимаешь, приятель», — с сожалением подумал Камерамэн, смотря на Спикера, тяжёловато вздыхая — «Дело ведь не в том, подойдет или нет, а в том, что…» «Ты им не нужен.» 143 завершать не стал, как будто в его голову мог кто-то пролезть, да прочитать безрадостные мысли, хотя конечно, что такими способностями никто из альянса не обладает — но все равно, заканчивать и признавать то, что и так понятно… Не очень хотелось, пусть даже это и правда. Весьма неприятная, щемящая, но все-таки — правда. «А ведь мы всем им не нужны, парень», — злобно щепчет нутро, и его Камерамэн, увы, слышит прекрасно — потому что слова эхом отдаются в его голове — «Только если как еда, не так ли?» И ведь даже внутренний голос прав, черт подери — друзьями или хотя бы равными они их не считати, и о подобном дать знали еще едва ли не при первых встречах, иногда просто демонстративно отворачиваясь от протянувшихся для рукопожатия рук, — но едой считали и видели вполне… Только еда, но никогда — друзья, верно? Ведь, так ведь, да? Совершенно отвратительно и унизительно, фу. Камера с каким-то сожалением отводит взгляд от товарища, пусть физиологически этого и не видно, морщится, решает ничего не отвечать — на глупый вопрос будет дан глупый ответ — после чего возвращается к столу, сильнее стискивает тряпку, пытается убрать перманентные пятна подобия крови — это не кровь в ее традиционном виде и понимании, просто ее принято считать и называть кровью, хотя на самом деле это было черно-коричневое масло — эти пятна, что с некоторых поверхностей и тканях весьма сложно вывести, — и, определенно, они все ещё интереснее, чем драма твоего глуповатого друга. Просто Спикер в любовных делах… Весьма не очень. И еще по каким-то причинам не может увидеть, что ТиВи он совершенно не интересен — только если как легкая добыча и весьма глуповатая еда. — Эй! Ну так что думаешь?! — едва ли не кричит ему 512, этот товарищ имел противно-громкий голос, да и в целом — был противно-громким, шумным и раздражающим, иногда даже прям до омерзения — в такие моменты, когда этот балагур начинал ни о чем верещать, Камерамэн даже радовался, что от «природы» глухонемой, и в полном спектре всего этого не слышит. «Ничего хорошего». О, определенно, если бы 143 мог — он бы прямо в стиле телевизоров огрызнулся — но увы, единственный жест, что выдал его раздражение — то, как сильно он стиснул тряпку, да подвис, явно думая о том, как-бы это чудо-средство для выведения столь неприятных кровавых пятен щедро плеснуть одному конкретному Спикеру в морду. Благо, что что-то Камерамэна от этого удержало. — Кстати, а где ТиВи? — перескакивает на новую тему Спикер. «Я не знаю.» — Ближе, чем ты думаешь, — слышится несколько раздраженный тон, отчего парни резко оборачиваются — их искомый объект стоял, привалившись плечом к стене, спокойно сложив руки на груди. «И как давно вы здесь?» — Камера, конечно, удивлён, что этот зверь подошел так тихо, как кошка, и прекрасно понимает, что дело здесь не в столь удручающе-паршивом слухе, а в некой магии ТВмэнов — иначе, будь по другому, его бы услышал этот самый Спикер. — Достаточно, — уклончиво бросает ТВ, после чего отворачивает экран телевизора куда-то в сторону, находясь словно в весьма подавленном настроение. «Что это с ним?..» Камерамэн уже до этого замечал, что с наступлением холодов, настроение ТВ обычно скатывается ниже нуля — вот и ходят какие-то грустные, мрачные, в своих мыслях и загонах, на всех, кроме друг друга, скалятся и рычат, требуют больше еды — возможно, это не депрессия на определённый период, но хандра — так точно. С-512 на это, в прочем, плевать — он рад видеть этого зверя всегда и везде, в каком бы настроении никто из них в этот момент не был — странно, но в глазах тех, кто посмел влюбиться в телевезионных монстров, эти самые телевизионных монстры были пределом совершенства — это странно и подозрительно, но так оно и было, да. Вот по этому он уже стоит, обнимая ТиВи где-то в районе живота, стискивая недовольного зверя подобно тискам — монстр сильно недоволен, и от того 512 чувствует, как тело ТиВи словно вибрирует, а утробный рык идет словно с живота — Спикеру эти предупреждения — просто шутки, ему плевать, что телевизор вполне в состоянии вскрыть ему морду одними лишь когтями, что были отвратительно-острыми — такими только тела и рвать, для другого они — весьма и весьма бесполезны. Понятно, зачем и для чего природа наделила монстров именно такими когтями. — ТиВи, ТиВи, ТиВи, как же я рад тебя видеть, ТиВи! — сразу начинает приседать ТВ «на уши» Спикер, сильнее стискивая его, без права выбраться, хотя ТиВи, объективно, больше, крупнее и сильнее. — Да отцепись ты! — уже в натуральную переходить на рычание ТВ, на что Спикер предпринимает попытку сильнее обнять монстра, загоняя их обоих в медвежий капкан — плевать он хотел на рычание монстра в угрожающей близости к своему динамику. Спикер был иногда слишком бесстрашен, отчего у ТВ его запугать так и не получилось — не чета слабому и трусливый 143 Камерамэну. Но… Завидовал ли Камера? Да не особо, на самом-то деле. Меньше всего ему хотелось увлекаться монстром, которому на тебя, мягко говоря, плевать, и который с радостью сделает из тебя рагу. Или колбасу. Или просто сырым съест — вариантов много, а фантазия у ТВ весьма богатая и извращенная, как показала практика. Да и… Так любовно ластиться к нему… Развлечние тоже так себе, откровенно говоря. Приходилось 143 уже как-то трогать их шкуру — отвратительно-холодная, даже ледяная, прямо как у трупа из морозильной камеры морга — им только бирки для красоты не хватает, хотя, возможно, под обувью у них и она действительно есть. Ну или след от такой метки — мало ли. — ТиВи! ТиВи! — снова активизируется 512, начиная весьма энергетично дергать телевизионщика за рукав — А у меня для вас подарки! — Можешь оставить их себе, — язвительно скрипит ТиВи, пытается скинуть с себя этого паразита — но скидывается паразит лишь тогда, когда сам хочет выпустить из своих щупалец зверя, в которого, судя по всему, крепко и сильно влюбился. — Ну как так, ТиВи?! Это же подарок! — напоминая капризного ребенка, ноет 512, после чего достает из карамана гнездо, отдающее золотом, насильно впихивая это в ладонь эверя, самолично стискивая его руку, заставляя сжимать это явно до попадания в руки Спикера великолепие. — Так… Что это? — ТиВи, наконец, отталкивает одной рукой 512, чётко давая понять, что этот индивид нарушил допустимые границы. — Это… — начинает затягивать Спикер, после чего ТиВи его грубо перебил: — Ты ювелирный ограбил? Спикер, серьезно? — кажется, в голосе ТиВи скользит искренне неприятное удивление. — Да! — радостно тяфкает 512, чуть подергиваясь от прошедший по нему волны удовольствия — словно бы ТВ рад или его за такое похвалил. — Ммм… — невнятно тянет ТиВи, смотря на золотое гнездышко в своих руках, словно ли всерьез раздумывая, принять ли ему это — или выкинуть Спикеру в лицо, также, как-бы и Камера с радостью сделал. — Ну как? Тебе нравится? — прямо-таки с надеждой, чуть более тише, спрашивает 512, еще и восхищенно стискивая руки в замок, распологая их на груди. Сначала ТиВи долго молчит, словно бы всерьёз задумываясь над довольно глупым вопросом, хотя ответ уже был весьма очевиден — поступок был весьма безрассуден и глуп — а потом все-таки выдает: — Это мило. Молодец. Спикер, кажется, от такого ответа начинает сверкать, как лампа, ещё сильнее начиная подергиватья от счастья, абсолютно не замечая, что все это было сказано с весьма грубым сарказмом — вряд ли ТиВи это искреннее оценил, и уж тем более вряд ли ему понравилось — но чего не сделаешь ради того, чтобы от тебя этот цепень отцепился? — Ура-ура-ура! Я так рад, что тебе понравилось, ТиВи! — счастливо восклицает 512, снова резко стискивая телевизор в своих объятиях, отчего этот самый телевизор уже начинает в откровенную психовать. — ОТПУСТИ МЕНЯ, ИДИОТ!!! — в натуральную взревел зверь — ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, КАК Я НЕНАВИЖУ ОБЪЯТИЯ!!! Камерамэн бесшумно усмехнулся и вернулся к столу с чистящем средством — они были более интеллектуальной компанией, как показала практика. Если ТВмэны так обижались на всех из-за холодов, что портили настроением не только им, то Камера вполне мог их понять — он был от температуры не в восторге также, как и вышестоящие по иерархии ТВмэны, а зима в этот раз обещала быть особенно лютой и долгой — вот многие и ходили крайне недовольные, кроме, разве что, Спикеров, которым было едва ли не постоянно весело, словно себе по венам они погнали наркотики — в прочем, пускай веселятся, пока могут, да веселят других. Глупые клоуны. Однако, медленно, постоянно оборачиваясь, продвигаясь к существу, что стало почти другом, 143 старательно игнорировал поднявшиеся холода — тот паразит от них тоже явно не в восторге, однако ответ на вопрос, кто ярче ощущает холод, скибидисты или альяс, точный ответ дать было весьма сложно — оба словно бы ощущали и не ощущали холод одновременно, чувствуя одни и те же вещи по своему. Камерамэн, конечно, мог бы на языке жестов про такое спросить — но жёсткое воспитание, что вторило использовать много жестов только в самой крайней необходимости, такое делать не позволяло — пусть 143 и понимал, что более сдерживать необходимости себя нет, но и поделать с собой он ничего не мог. Старые привычки умирают с трудом — к альянсу, а особенно Камерамэнам, это относится тоже — живут старыми устоями и принципами, просто не желая замечать, что мир не такой благоприятный, каким был раньше. 143 бесшумно, но с некой тоской, вздохнул — иногда он понимал, что чувствовал, что хочет, чтобы все было как раньше — чтобы были только они, да Спикеры со своим титаном, котрого некоторые в злую шутку кличили «Спикер-энтеробиозник» — и никаких злобных ТВмэнов, никаких гадких туалетов, ничего нового — но, увы, не всем его желаниям суждено сбыться — отмотать время назад не представлялось возможным, да и кто бы им такое счастье позволил? ТВмэны? О, не смешите, это вряд ли — поганое зверье не поскупится рисковать своей едой, но вот чтобы ее отпускать — это вряд ли. А те моменты, когда ТВ все-таки уходили, просто чтобы «переобуться», т.е повышать свои силы, не считаются — уходили ведь они, а не их еда. Сейчас это все, конечно, так искренне неважно, да и зачем ворошить недавнее прошлое, по сути, вскрывая таким образом старые раны, если все это уже не вернуть — а может, и слава всем святым, что многое и многих уже не вернуть? Не всё и не все, кого они потеряли, были хорошими существами или товарищами — а потому, может, и к лучшему, что их уже не вернуть? «Ой, да не парься» — сказал ему как-то 512, едва не оря в полусдохшие (полуживые?) динамики — «Прошлое осталось в прошлом, и не надо его ворошить.» «А ведь ты где-то прав, приятель…» — мысленно согласился с ним тогда 143, но жестами ничего не показал. ТиВи же, узнав о подобных мыслях глухонемого, сказал: «Не надо малодушно мечтать о столь туманных и несбыточных событиях — особенно зная, что подобное действительно никогда не произойдёт.» И ведь телевизионный гад был прав. Он вообще прав во многих своих суждениях, но ему хватало благородия этим не кичиться. Может, ТВ тем и злодеи — что кормят агентов весьма паршивым по качеству прожарки блюдом, что зовется правдой — и особо не заморачиваются над подачей, просто злобно швыряя им правду в лицо — черт с ними, что они практикуют каннибализм, с этим смириться можно, особенно если едят они скибидистов, — но вот правда прямиком с их рук была действительно… Весьма и весьма неприятной, болезненной. Можно ли считать их злом за то, что они редко врут, особо не скрывая истины и правды? Пожалуй, их самая крупная и, наверное, единственная обманка — это сокрытие форм и повадок голодного зверя. Хотя, возможно, ничего они и не скрывали, просто агенты банально не замечали, как почти у них перед мордами другие морды жрали их товарищей и врагов. А может они просто весьма экологично избавлялись от тел, тем самым хоть немного расчищая улицы и природу — не такие уж они и злодеи, если так подумать. Сложно точно сказать, насколько они злодеи, и было ли в них что-то искренне-доброе. Чтобы обозначить свое присутствие, агент тихонько стучит выделяющимися костяшками по стене, бегло оглядывается, ждет — он не уверен, насколько паразит рад его видеть, может даже и не особо — понимает, что этот добрый и милый Камерамэн является весьма мощным магнитом для их общего источника бед, ТВмэнов, которые так и норовились кого-нибудь сожрать, и, возможно, сам бы агент на такое не вышел, если бы так позвали его — но нет, паразит тихонько выползает из-под коробки, как-то раздраженно-хитренько улыбается, даже машет лапкой в ответ — 143 загорается от счастья подобно лампочке, сразу же чуть в присядке идет к нему, а потом склоняется, протягивает ладонь — и паразит радушно запрыгивает ему на руку, чуть ерзает — устраивается удобнее. Ладони Камер и Спикеров сильно отличались от людских, хотя и были по их подобию созданы — если ладони людей имели сравнительно много всяких мест и изгибов, то у агентов они были достаточно плоскими, без мягкости и изгибов, так еще и были как будто пластиковые, словно у всяких кукол барби, с идеальными тонкими и практически одинаковыми пальцами — в прочем, даже будь их конечности из металла, сути-то это не меняло — созданные по людскому подобию, подобны они были только внешне, а на ощупь и внутренне — оказались совершенно другим продуктом. Хотя скибидисты сильно удивились, когда впервые вскрыли в своей пыточной лаборатории какого-то агента, будучи уверенными, что состоят эти роботы только из проводов, и этот самый агент начал все заливать им кровью. Конечно, полностью кровью это тоже назвать было нельзя, как минимум потому, что она не имела кровяного запаха, да и по цвету и составу сильно отличалась — темно-коричневая, почти черная, очень липкая, это, по сути, было машинное масло, которое просто пустили в подобие вен, артерий и кровотоков, что были даны агентам какими-то энтузиастами — а еще это масло почти не оттиралось с белой поверхности, оставляя на немного серовато-желтом кафеле и белой ткани неприятные пятна и разводы — так что пока скибидисты в срочном порядке пытались вывести пятна подручными средствами, тот агент так от кровопотери (маслопотери?) и умер — воскрешать его, конечно, никто не стал, но тогда они сделали важные выводы, что глупые агенты не такие уж и машины, какими казались сначала — а потом, когда произошло вскрытие уже трупа, скибидисты обнаружили, что правительство постаралось по максимуму приблизить агентов по своим телам к людям, ведь кроме проводов, они имели подобие мяса, жил, кожи, органов, кровотоки — разве что кости были металлическим эндо-скелетом, но получается, что эти роботы, похоже, были даже био-роботы — разве что они по своему ели и переваривали свою особенную пищу, да у них не было более традиционных отходов от пищи, что они ели — ну и их массовая смерть могла грозить экологии очень конкретным кризисом, хотя скоро стало понятно, что после кризиса власти, кризис природы уже никто не заметит. И кризис власти произошел, пусть не так рано, как предпологалось, но все же. А вот экология ещё вполне неплохо держалась, хотя, возможно, спасибо ТВмэнам. Ладонь у Камерамэна, конечно, тёплая — но не потому, что она живая, а просто потому, что будучи постоянно на ногах, в работе, эта машина начинала греться, иногда даже перегреваться — лишь начавшиеся холода сильно сбивали температуру, давая системам охлаждаться, не напрягая при этом функции и строение агентов — у них не такая отвратительная шкура, как у ТВмэнов, она не такая постоянно разогретая, как у Спикермэнов, что частенько были чем-то возбуждены, паразит даже чувствует себя почти спокойно, странно, но от руки этого агента он не чувствовал угрозу и опастность — он бы даже мог на ней вполне себе понежится, расслабиться… Задняя дверь открывается с какого-то резкого пинка, первым от этого дергается паразит, а уже потом и агент — и оба в дверях видят и так не в меру веселого 512, который сейчас стал еще более веселее — чего же у этого балагура случилось? ТиВи, наконец, ответил взаимностью? — Эй, чувак! — чуть ли не на всю округу кричит Спикер — имея хороший слух, они еще имели и отвратительно-хороший голос, что иногда резало ТВмэнам их несуществующие уши — Камеры воспринимали это не так болезнено, хотя не то, чтобы им нравилось — Мне скучно, а ТиВи меня от себя послал, давай поговорим! — не просит, а имено требует он, после чего, наконец, замечает паразита на ладони друга. — Чувак? — аккуратно и более тихо спрашивает Спикер, останавливаясь в дверях — кажется, будь у него лицо, оно выглядело бы слишком глупым и удивленным — Эм… Все ок? Ничего не смущает? Если бы Камера мог — он бы печально и испуганно поджал губы, да потерял речь и не мог говорить — но речь он потерял ещё на этапе своего создания, а может и проектирования, что значит, что такое ему уже не грозит — вот и просто застыл, как вкопанный, будучи не уверенным, какой жест выдать и что им обозначить — вроде бы он этому балагуру и доверял, а вроде уже должен с паразитом бежать, пока 512 не напал на него первым — хороший охотник на скибидистов, один из ныне постоянных добытчиков еды для злобных телевизоров — вряд ли у него дрогнет рука прикончить или сдать товарища тем, кого безмерно обожает, и в кого больше жизни влюблён. Определенно, все трое напрягаются, однако у многих Камерамэнов хорошая реакция, и, возможно, 512 им бы еще удалось позади оставить — только 512, но не злых и голодных ТВмэнов. «Я… Дашь объясниться?» — аккуратно, без резких движений, одной рукой изъясняется Камерамэн, и, если честно, неволно радуется, когда видит, как 512 заметно расслабляется — зараженные Камерамэны никогда языком жестов не пользовались, это уже доказано опытом — а раз уж товарищ пусть и одной рукой, но передаёт то, чего хочет сказать, то это значит, что он не заражен, и возможно, все в порядке. — Эм… Попробуй? — Спикер в своем ответе весьма и весьма неуверен, также как и не уверен, что Камере на подобное хватит их общепринятых жестов — но все равно, стоит и покорно, спокойно ждет, ожидает — как хороший и понимающий друг, пусть и держит руку на пульсе, или, если точнее, на спусковом крючке своего любимого арбалета — эти стрелы крупных особей не берут, и нужны больше для отвлечения внимания, чем для охоты — но вот что касаемо маленького паразита и вполне стандартного Камерамэна, то эти стрелы вполне способны их ранить и даже убить. Но 512 не такой идиот, каким обычно выглядит — и арбалет у него всегда стоит на предохранителе, — особенно после парочки случаев в начале его карьеры, когда он, понтуясь перед друзьяшками, случайно пускал им стрелы в тела или головы. — Да тут и объяснять нечего, — суховато рычит скибидист, уже, кажется, забыв, что по уставу им было положено постоянно говорить свое мерзкое «скибиди» — просто для того, чтобы для агентов их речь оставалась извечной загаткой, а для Камерамэнов еще и умелым издевательством — в частности для тех, кто в совершенстве читал по губам. Видеть их явно перекашивающиеся камеры было весьма и весьма смешно. — А ты!.. — к чему-то издает Спикер, показывает на явно недовольного паразита пальцем, словно пытаясь на что-то указать — Ты говорить умеешь?! -… — «отвечают» ему Камера и скибидист, смотря на него таким взглядом, словно они засомневались в его умственных способностях — хотя почему «словно»? Кажется, до 512 их настрой доходит — от чего он сразу как-то стушевался, неловко потер затылок арбалетом — и издал: — Ну да — глупый вопрос. — Весьма, — строго говорит скибидист, презрительно кривясь — Спикеров он особенно не любил — Весьма. — А ты… Ну в смысле — твой вид — человеческую речь знает?! — и снова он задаёт глупые вопросы. — Да, гений, да, — тяжёловато вздыхает паразит. — Тогда почему общались на этом вашем «брр скибиди доп-доп ес»? — не успокаивается Колонка. — Просто чтобы над вами посмеяться, — скибидист глумливо усмехается — Ну почти. Просто чтобы вы не знали, о чем мы говорим. Свой язык — великолепная шифровка и безотказная система, не так ли? — Весьма, — повторяет за ним Спикер, задумчиво пряча руку с арбалетом за спиной — Весьма… На какое-то время между ними повисает неловкая тишина — только если Спикер и паразит могут слышать жалкое завывание холодного ветра на фоне, да собственное, немного тяжёлое, дыхание, то Камера… Ничего. Действительно ничего — он может лишь видеть, а слышать — только свои внутренние, немного беспокойные, мысли — но благо, что со времнем, он научился отключать свой воображенческий внутренний слух — и даже если внутренний голос ему в его голове что-то злобно шептал, то едва ли инвалид его слышал — да и не то, чтобы он искренне хотел его слушать. А на улице — тоскливо-холодно, довольно одиноко, если так посмотреть — многие уже давно мертвы — не всех, но многих, съели ТВ. Возможно, без злых телевизоров было действительно лучше, также, как и без агентов и скибидистов — но 512, что был смертельно влюблен в ТиВи, или это он убедил себя, что он должен любить ТиВи, никогда такое не подтвердит и не признает. Даже если ТВ принесли действительно много зла в их маленький личный мир, что был подобен запаяной колбе — ни проникнуть, ни вырваться за пределы толстый стенок стекла. — Я думаю, — наконец неловко протянул Спикер, аккуратно распологая арбалет около своих ног, пряча руки за спиной — Мы как-то… Неправильно наш диалог начали. Камера и скибидист, ести честно, не верят своим ушам. Серьёзно? Он не будет нападать? Не будет сдавать? Он, в каком-то смысле, расскаивается? — Ммм… — неоднозначно протягивает паразит, после чего спускается с ладони застывшего Камерамэна, все ещё с подозрением косясь на нового в его жизни агента — А ты?.. — Спикер, — кивает Колонка — 512. А твое имя? — А я… — затягивает паразит, но сам же себя и обрывает — А я — никто. Нет у нас имен. И всяких номеров у них тоже не было — просто чтобы не иметь схожести с агентами. — Ого! Даже так? — довольно громко замечает Спикер, на что ему, наконец, показывают жест, который умоляет и призывает быть тише — А я думал… «Ты слишком много думаешь», — изображает руками 143, бесшумно хмыкнув — «Что, ТВ научили?» Для скибидиста смысл этих жестов становится, конечно, загадкой — но он все равно всматривается в это, как-бы впитывая тот уровень дружбы и взаимопонимания, что был присущ существам в альянсе — чувствует то, что для общины скибидистов было не в моде и не по погоде. Спикер от смысла жестов Камеры как-то слишком расслабленно смеется, после чего в несколько шагов преодолевает расстояние и плюхается с ними рядом на скамейку — ту самую, сильно перекошенную, являющуюся жертвой клептомании, но отчего-то довольно крепкую, пережившую многие ужасы альянса — скибидист вздрагивает, отползает ближе к ноге Камерамэна — а потом ловко взбирается ему на острую, так сильно торчащую, коленнную чашечку. — Окей, подкол засчитан, — хихикает Спикер, после чего легко стукает Камерамэна кулаком в худое плечо, что, собственно, было по стандарту отлито всем мелким — Камера безвучно смеется, только лишь грудная клетка дрожит, после чего в подобной манере толкает Спикера в грудь, они оба сидят, тихонько хихикают, перехватывают друг другу руки — того гляди и в шутку драться начнут. А скибидист смотрит на них с небольшой, слабой улыбкой — он вроде и рад за них, сразу видно — настоящие друзья — а вроде и понимает, что тоже хочет быть частью этого радушного коллектива — и самому же от этого… Довольно скверно. Ну просто… Они же враги, да? К тому же скибидисты вошли в историю как проигравшие. И первое убийство было совершенно именно со стороны Камерамэнов — а ведь на первый взгляд так и не скажешь — вполне себе милые и приятные существа, пускай только и созданные отчего-то глухонемыми — но все равно вполне неплохие, возможно, в другой ситуации, паразит бы и не отказался с ними подружиться — вот только другой ситуации уже никогда не будет, да и с чего бы ей быть, если в этом случае ТВмэны теряют столь драгоценную для них еду? Ну вот и он о том же — никаких предпосылок нет, да и не будет. — А давно ты у нас здесь, на заднем дворе, существуешь? — однажды спросил Спикер, чуть поигрывая с лапками паразита пальцами — как и все из альянса, он носил короткие перчатки из тонкой, эластичной ткани — практической пользы от них не было, только как элемент декора, смысл которого скрывать всякие мелкие швы и болты — что-то вроде защиты из типа «и так сойдёт» — но без перчаток агентов никто не видел, хотя и так вполне несложно догадаться, что роботы под ними носили — паразит же недовольно кривился, и иногда даже пытался укусить Спикера за палец, что ему, увы, не удавалось — 512 был хитрее и ловчее — хотя можно ли было ожидать от неплохого охотника другого? Едва ли. — Нуу… — как-то неловко издает паразит, всерьез задумываясь над этим вопросом — правда, теряет нить мысли, когда 512 снова начинает задирать его пальцем — Да хватит уже! Скибидист злобно морщится под довольное, ребяческое хихиканье агента, после чего прячется где-то еще глубже под лавкой, ближе к Камерамэну, что, получается, сидел над ним — 143 лишь отдаленно слышал 512, однако одного взгляда на балагура и паразита хватало понять, что они лишь так — забавляются, не больше — но и лезть он к ним не спешил — его вмешательство действительно могло быть в тяжесть — вот он и предпочитал быть наблюдателем со стороны — так было проще и лучше, вот и все. — Эй, — говорит Спикер, сквозь деревяшки смотря на скибидиста — просто скибидиста, никакого имя они ему не дали, да и надо ли им это? — Ты на вопрос не ответил. — Ммм… — невнятно издает паразит, хмурится, уводя взгляд в сторону — думает, вспоминает. Вообще, не так уж и много, вроде — его первая встреча с Камерамэном, короткая и неловкая, произошла задолго до начала серьезных холодов — но вот неприятный холодный ветер уже тогда гулял, переодически отвешивая зазевавшимся суровые ледяные пощечины, а сейчас, если бы холодный ветер реально мог бить, то это были бы уже синяки — в таком случае, у всех троих их было бы весьма немало — потому что паразит себе не очень удобно расположился на улице, а два агента, что с ним подружились, частенько бегали к нему, иногда даже принося небольшие кусочки тёплой ткани или свою еду — это она только внешне и в какой-то степени на вкус была максимально приближенна к человеческой, но в остальном — это пища исключительно для роботов. Ну или монстров на подобии ТВ, которым, кажется, вообще все равно, что жрать, здесь именно главное сожрать — для маленького паразита такая еда оказалась весьма губительна, и его после нее частенько тошнило кровью — не ясно, знали об этом эти два субъекта или нет, но и скибидист им ничего не говорил, старательно пряча кровавые следы рвоты, от такой еды не отказываясь чисто из вежливости — не то, чтобы у него был особо большой выбор, что жрать, да и жаловаться как-то непривычно — вот скибидисту и было проще врать, кормя агентов тем, чего они уже вдовль накушали с заботливых звериных лап ТВ — ложью. Вот только в их случае, эта ложь была губительна исключительно для самого скибидиста — агенты от нее не страдали. Да и какая разница, если им друг с другом хорошо, не так ли? Ну подумаешь — кто-то из них откровенно, безбожно врет — паразит более чем уверен, что у этих двоих и перед друг другом, и перед ним, секретов не меньше, и только им двоим известно, какого именно секреты характера — а потому он явно имел полное моральное право что-то да скрывать, списывая бледность лица на все что угодно — но только не на кровавую рвоту от неподходящей пищи. — Ну так что? — нетерпеливо интересуется Спикер, спускаясь к скамеечке на корточки, чтобы лучше видеть паразита, и, если что, чтобы лучше схватить его в стальной захват своей ладони. — Да не знаю я, — огрызается унитаз — Может… Месяц? Два? — А ты что думаешь, Камера? — тыкает в коленку товарища 512, переведя взгляд на него — агент на это лишь неоднозначно пожимает плечами, невольно даже жалея, что он в ту роковую встречу неудосужился заглянуть в календарь — хотя и заглядывать было весьма некуда, ибо кто-то из ТВ незадолго до этого этот предмет с особой жестокостью растерзал, восполняя недостаток бумаги в своем зверином нутре и организме — кадендарик весьма и весьма жаль, а особенно жаль в том плане, что многие сейчас в месяцах и датах сильно путались — но ТВмэнам снова никто и ничего не сказал, не рискнув ощутить на себе участь этого календарика. — И ты не знаешь, эх… — без особой печали вздыхает Спикер, после чего уводил взгляд куда-то вниз — он не расстраивается, просто думает, чем бы товарищей на этот раз задолбать — паразита это уже достало, а вот Камере как будто все равно — в любом случае, раньше 512 бесил его сильнее — сейчас он хотя бы направлял всю свою энергию в этого паразита, перестав иметь своим поведением 143 и ТиВи, сильно облегчив им этим жизнь, честно говоря — и без него ведь проблем хватало. Вот только пока Спикер всерьёз раздумывал о всяких глупостях, что так и норовил озвучить вслух, скибидист невольно прислушился, едва не новострив уши — он был готов поклясться, что слышал где-то за дверью легкий, тихий и слегка шелестящий звук — неужели в опасной близости от них появился ТВ? — Эй, 512, — грубовато обращается к нему паразит — Может, сходишь на разветку? — Да с чего бы мне это делать? — удивляется агент. — Мне кажется, что я кого-то услышал, — немного неловко признается туалет — странно, но почему-то более он ничего не слышал — либо ТВмэн пропал, хотя подобное бы явно услышал — либо же… Крадется?.. — Знаешь… У меня весьма паршивое ощущение. — Да? Я ничего не слышал, — с удивлением отвечает 512, резко вскидывая голову — похоже, кое-кто так сильно был занят своими мыслями, что опять все прослушал — ТиВи был бы им максимально недоволен. — Ну кто-бы сомневался, — злобно бурлит унитаз, опасливо прячась глубоко за скамейкой — хотя не то, чтобы в случае чего, она его шибко сильно спасла. — Эй, ну хватит! Посмотри, куда ты залез! — восклицает 512 — Давай, не бойся, и иди сюда, к нам! — Нет уж, спасибо, — упрямо отпирается унитаз, боязливо смотря в сторну двери, прекрасно зная, что просто так такие звуки не появлялись — все это было весьма и весьма подозрительно, а он вполне себе имел право боятся. — Прекрати упрямиться, все же складывается просто замечательно! — Нет! — Ну пожалуйста! — НЕТ! Скибидист злобно, с ненавистью косится в сторону столь настырного агента, что не давал никому покоя — опыта не было, но по слухам знал, что подобные звуки чаще всего не к добру. Меньше всего ему хотелось испытать подобное на своей шкуре, честно говоря. — Эй, 143, эй! — начинает приставать Колонка к Камере — Ну помоги же мне его достать, ну! Камерамэн делает вид, что раздумывает, хотя раздумывает весьма и весьма недолго — после чего с радушием опускается на корточки, рядом с 512, да начинается тянутся рукой к паразиту, что злобно зыркал на них, не даваясь в руки — он не смел их умолять о том, чтобы они прекратили, о нет — но вот слова ненависти и угроз выплевывает отчего-то весьма легко и легко, где-то в душе за их недальновидность их даже ненавидя — но, увы, это частый недуг абсолютно всех агентов — и поле боя это прекрасно показало. — Ну выползай же, ну! — чуть ли не плача умоляет его Спикер, отчаянно пытаясь дотянуться. Тем временем дверь с негромким скрипом открылась, и на улицу вышел телевизор с четырьмя другими экранами из спины — он бы, может, этих двоих бы с чистой совестью и проигнорировал, если бы не почувствовал тонкое поветрие маринованного мяса — удивительно, но так пахли скибидисты, хотя нельзя было сказать, что подобное мясо ТВ не нравилось — о нет, наоборот, подобное тоже входило в их рацион питания, причем входило весьма и весьма неплохо. У всех ТВ весьма хорошее обоняние, пусть иногда даже оно и давало сбои — а ещё недюжий интелект, что сразу же сообразил, что здесь на улице скрывается потенциальная еда — скибидист и два рядовых агента, что решили, что они самые умные, и посмели сокрыть от них еду — так вот пусть теперь они же все трое едой и станут. От того он берет и довольно тихонько начинает приближаться к этим троим со спины, абсолютно медленно и неспеша — спешить ему некуда. Из-за больших на фоне скибидиста агентов, этот самый скибидист и не сразу замечает, что кто-то к ним подошел — лишь в самый последний момент появилась морда телевизора, второго телевизора, что появился в жизни агентов после ТиВи — а потом 143 и 512 жестко хватают за их шеи, что были механическими штырями, и сильно так отрывают от земли — это происходит так резко, что понимание их не сразу накрывает с головой. — Так-так-так, — медленно и неспеша тянет ТВ, приближая агентов ближе к своему лицу — главному телевизору на своем теле — И что это у нас тут? — Ничего такого! — судя по тону хмурится и даже злится 512, активно дергаясь в руках этого монстра — Камерамэн же просто обвис безжизненным мешком, явно боясь возразить чудовищу. — О, ты никогда не отличался особыми манерами, Спикер, — если бы у ТВ были глаза, то он бы, определённо, их закатил, а потом бы сразу метнул в поиске паразита — и прямо с первого раза нашел, отчего ещё сильнее сжал их шеи, заставив Камерамэна даже начать барахтаться — У нас тут еда, Спикер! А вы оба эту самую еду скрывали! — Но он не еда, телевизор! — восклицает 512, отчаянно вцепляясь в руку монстра — И потому и скрывали, чтобы вы его не сожрали! — Да ну, — презрительно фыркает телевизор, на миг едва ли не любовно склоняясь к макушке 512 своим телевизором — подобие мягкого поцелуя, хотя и ощущалось так, словно его именно клюнули — весьма и весьма неприятно, честно говоря — Не надо оттягивать неизбежное, Спикер, — вздыхая, дает им совет, после чего вновь переводит взгляд на паразита, что испуганно вжался в холодную, каменную стенку-ограждение, к которой лавочку и поставили. Определенно, их съедят. Вообще всех съедят. Сначала — их троих, а уже опосле — всех остальных. Даже жаль, что никто никому уже не поможет — просто потому, что не может. Когда улицу заливает белый, ослепляющий, но отчего-то такой мягкий свет, всякие мысли (и нужные, и ненужные) покидают их головы — всем известный трюк ТВмэнов с гипнозом, да. Вроде уже весьма известный, но на практике — все такой же резкий и неожиданный, а что самое главное — весьма эффективный. Эффектный и эффективный, нескромно так говоря. Правда, эта трансляция идет довольно недолго — да и смысла проводить ее долго нет, ведь на двух стандартных агентов и маленького паразита для таких стандартных фигур особо много сил не надо — однако теперь, в руках у этого телевизора два агента и один паразит — на них всех нет лица, на ком-то даже буквально, потому что вместо голов техника. Из них не выйдет полноценного ужина — лишь так, просто небольшой перекус, небольшая разминка перед более крупным приемом пищи — но это все-таки лучше, чем ничего, да и ТВмэны не такие уж и привереды. Обжоры — да. Но благодарны и за то, что имеют. Сейчас нет и девяти вечера, но кафетерий уже закрыт — да и не то, чтобы ему постоянно требовалось быть открытым — агенты так много и часто чисто физиологически не могут есть, не говоря уже о этической стороне этого процесса, этот процесс в целом был больше присущ ТВмэнам, чья физиология разительно отличалась от физиологии агентов — как минимум агенты больше определенной нормы в себя впихнуть не смогут, да и их органы не рассчитаны на еду как таковую в целом — чего не сказать о внутренностях ТВ, голод которых иногда начинал разъедать им кости — не в прямом смысле, иначе ТВ давно бы уже остались без костей, ибо голод обгладывал их самих регулярно, — но это не значило, что голод не надо гасить — очень, очень нужно, чем они, собственно, и занимались — пусть и ели, правда, не совсем… Традиционную еду. В прочем — какая уже разница, да? Никто их за подобное не осудит — просто потому, что и судьей они давно съели, обглодав с их тел все, что только можно — возможно даже и с тканью. Не, ну а что? Обычно на заданиях, или просто выходя на улицу, ТВмэны ели агентов прямо так, в одежке, не считая нужным тратить время на снятие тканевой обертки — да и зачем, если съесть прямо сейчас было дороже? Нет, конечно, снимать с ультра-острых клыков нити и ткани было удовольствием весьма и весьма так себе — но оно, определенно, того стоило. Впрочем — некоторые даже с тканью переваривали — она не давала приятного вкуса, но на какое-то время в их жизни основательно блокирует голод, отчего многие предпочитали ткань есть сверху, отдельно — это не так вкусно, как сверхсладкая плоть Камерамэнов, или абсолютно пресное и рыхлое мясо с костей Спикермэнов — но некоторую ткань пожевать ещё можно было. Но когда звери ели на базе — ткань они на агентах заботливо разрывали в клочья, обнажая их тела — голые, они выглядят и в половину не так интересно, как под слоем жёсткой форменной ткани — пусть их тела действительно максимально сильно приближены к людским, но не стоит забывать, что они так-то не люди — хотя, возможно, некоторые таковыми когда-то являлись, просто что-то случилось — вот и стали они… Этим. Сначала — последней надеждой человечества. Сейчас — едой. Определенно, если бы правительство знало, оно было бы в ужасе — но вряд ли мертвым в могилу доходят какие-то новости отсюда, сверху. В прочем — не велика потеря. Первым делом агентам сворачивают шеи, заботливо и аккуратно отделяя голову и часть подобия шеи с тела, нежно распологают на небольших белых тарелочках, отставляя куда подальше — подобное звери воспринимали за десерт. Скибидисту же его голову отделяют от тела большим мясницким ножом — крови у скибидистов как таковой тоже нет, хотя перерубленная шея все равно истекает подобной красной жидкостью — впрочем, это можно было и не делать, ведь скоро по туалету начинает работать молоток, тяжёлый, металлический, с зубьями — монстрам захотелось полакомиться отбивной из паразита — будь ТВ обычными людьми, а этот скибидист — реальным паразитом (глистом каким-нибудь, что несет за собой гельминтозы, или острицы, что вызывают энтеробиоз), то ТВ бы за такое потом поплатились — но все складывается так, как складывается — и весьма сильно в пользу ТВ. Маленькие, самые обычные унитазы, а еще такие стандартные паразиты, которых телевизионные монстры уже давно не встречали, дробятся весьма легко и быстро, превращаясь в кожанно-мясную кашицу, что еще была изрезана разными кусочками фарфора — не все куски остались крупными, некоторые раздробились до весьма мелкой пыли — звери это воспринимали как муку или крахмал — это, в прочем, не важно. Сейчас — особенно — не важно. Подобную паразитическую отбивную подают так, сырой, ничего ни жаря, ни маринуя, ни варя, просто перекладывают на тарелку, которую особенно не жалко — ТВмэны и тарелку съедят, ведь паразита им явно будет мало — и агентов мало тоже. С агентами сложнее. Они же все-таки такие, родные, любимые, товарищи и друзья, как никак, хотя многих просто и разрывали за темным углом, иногда не оставляя костей и ткани — и обращение к ним, соответственно, другое — лучшее и особенное. Сначала им ломают ребра, откладывают в сторону, срезав мясо, если оно на них осталось, после чего бережно вышкребывают внутренности, подобие органов, и закидывают в какую-то банку — будет у ТВ рассол с потрошками, по тайным рецептам, все как они любят, с укропом, заботливо найденым в одном из заброшенных людских домов — хотя странно, что там что-то да осталось и сохранилось, честно говоря. Вкус, конечно, весьма и весьма специфичен, весьма на любителя, можно сказать — но телевизионные монстры именно любители такого — и эта дрянь будет приятным дополнением к паразитической отбивной — сочетание разбитой до мягкого состояния плоти, осколки фарфора, искусственных органов в рассоле было весьма удивительно-приятным сочетанием. И сочетание тел агентов — тоже. Сладко-сахарная плоть глухонемых, довольно жесткая, почти как резиновая, она очень ярко контрастировала с плотью Спикеров — у них она была весьма безвкусной, не солёной, пресной-пресной и рыхлой — их плоть можно мять просто как забавный антистрес, хотя вряд ли ТВмэны особо много стрессуют. Их мясо со сгоревшими проводами подается полусырым, полупрожаренным, обескровленным — кровь обоих агентов слили в пустую ненужную тару из-под какого-то напитка, и из нее либо сделают пряную заправку, либо кисло-сладкий, галлюциногенный соус, добавив волчьи ягоды и конкретные грибы, мухоморы и поганки — но вряд ли выпьют сырой, о нет, пили не раз и не два — вкусно, конечно, но уже немного достало, хотелось чего-то большего, хотелось найти новый вкусный вкус — вот они и так извращенно экспериментировали, нещадно перемалывая агентов, своих типа друзей — хотя вряд ли их тогда спасли от скибидистов без личной выгоды, очень вряд ли. Ну а кости… Для ТВ они — бессмысленные отходы, мусор, — потому их просто выбрасывают, предварительно обгладав все мясо. Возможно, когда-то, они вспомнят и про кости, раскопают, сожрут, ни оставив ничего за собой — ну а пока… А что — пока? Пока — ничего.

Только сытный ужин, а это так по товарищески, не так ли?