Когти ветра (The Claws of the Wind)

– Что ж, Сэймэй, чудесно. – Хиромаса отодвинул узорчатые шелковые занавески воловьей повозки, чтобы лучше оценить открывающийся вокруг них вид. – Наконец-то побег из душных столичных уз! Как бы я ни любил город, летом он становится просто невыносимым. – М-м. – Не поднимая глаз, Сэймэй предпочел продолжить работу, за которую взялся, стоило им только забраться внутрь повозки. Он сидел напротив Хиромасы, спиной по ходу движения, поставив над коленями деревянный столик на ножках. На столике лежали набор маленьких свитков, написанная старинным письмом потрепанная рукописная книга и подборка отдельных листов лучшей корейской бумаги. В начале их путешествия Хиромаса наблюдал, как Сэймэй готовит тушь самого глубокого черного цвета. Как Сэймэй ухитрился, несмотря на качку повозки, не пролить ни капли на белоснежный каригину и не испачкать написанный им текст, Хиромаса не понимал. Что ж, он знал, что это магия. И тем не менее... – Невыносимо, – снова сказал Хиромаса, помахивая широким рукавом, чтобы создать легкий ветерок. Всегда было что-то освежающее в ежегодном путешествии к берегам озера Бива, которое сменяло усыпляющую жарой дымку Хэйан-кё на спокойные воды и тенистые тропинки. В детстве он всегда с нетерпением ждал летнего исхода из столицы, а теперь, когда стал старше, это стало для него еще важнее. И не потому, что самые влиятельные представители двора также переезжали в свои летние усадьбы на берегу озера на весь сезон, или потому, что это давало Хиромасе время отдохнуть от своих обязанностей в императорском дворце – вовсе нет. А потому, что это было единственное время года, когда Сэймэю не приходилось иметь дело с необычными видениями, ужасающими предзнаменованиями, несущими угрозу демонами или любыми другими сверхъестественными явлениями. – Настолько невыносимо, что ты провел большую часть последнего месяца, бездельничая на моей энгаве, – мягко сказал Сэймэй. – Ты прекрасно знаешь, что твой дом едва ли можно считать частью города, – возразил Хиромаса. – К тому же, у меня просто не было другого выбора, кроме как бездельничать, как ты выразился, на твоей энгаве, поскольку ты никак не хотел соглашаться на отъезд к озеру Бива вплоть до сегодняшнего дня, даже несмотря на то, что все люди с высоким положением и хорошим вкусом отбыли сразу же после Гион-мацури! Он умолк, чтобы перевести дух, а затем выдохнул с ласковой усмешкой. – Право слово, Сэймэй, каким же я был бы другом, если бы бросил тебя в трудную минуту? – Шикигами прекрасно удовлетворяют все мои нужды, как я уже и говорил тебе множество раз. – Улыбка тронула губы Сэймэя. — Тем не менее, я благодарен за принесенную тобой жертву, Хиромаса, поверь мне. Хиромаса, проведя большую часть последних нескольких недель на энгаве друга в состоянии праздности и легкого опьянения, покраснел от мурлыканья в голосе Сэймэя. – Ну… Я же не мог тебя оставить. И как повезло, что я этого не сделал, особенно когда тот оружейник из Дзохэйщё1 умолял тебя помочь изгнать демона из древнего клинка, который он нашел в сундуке… – Хм, согласен, иметь дело с ним в одиночку было бы утомительно, – пробормотал Сэймэй, снова продолжив что-то писать. – У меня же нет таких навыков обращения с оружием, как у тебя. – Но у тебя есть и другие таланты, – бодро продолжил Хиромаса. – Тот демон зеркала, например… Сэймэй поморщился. – Давай не будем о нем говорить. – И правда. Но если бы ты только послушал меня тогда, Сэймэй! Я говорил тебе, что короткий отпуск пойдет тебе на пользу. «Поедем в дом моей семьи на озере Бива, – говорил я. – Созерцание воды пойдет тебе на пользу», но ты настоял на том, чтобы остаться в городе… – Работа оммёджи не заканчивается никогда. – И, тем не менее, уважаемый глава Оммёрё удалился в свою усадьбу на берегу озера еще несколько недель назад. – Господин Сукэнори был счастлив оставить все дела на меня. – Просто признайся, Сэймэй, что ты одержимый работой трудяга! – Хм. – Сэймэй замолчал на мгновение, затем отложил кисть и посмотрел на Хиромасу блестевшими в тени повозки глазами. – Должно быть, так. Чувствуя, что Сэймэй больше не ворчит, Хиромаса указал на проплывающие мимо пейзажи. – Как здесь красиво! Запах сосен, проблеск красного цвета, когда вдруг замечаешь храм, укрытый среди крутых лесистых склонов… Таинственные просторы озера, его воды так и зазывают своими волнами… Цвета так похожи на картину: тонкий слой чистейшей лазури для неба, серые полутона далеких гор. И взгляни, вон там полоска песка – такая белая, что кажется почти снегом, и очаровательная рыбацкая деревушка неподалеку! – Ты испытываешь удивительно нежные чувства к сельской местности, – заметил Сэймэй. – Ну, в общем, да. После столь долгого пребывания в столице на таких видах взгляд отдыхает. Ну же, Сэймэй, не притворяйся, что презираешь сельскую местность – я знаю, что это неправда. В твоем саду много цветов и фруктовых деревьев, и, – Хиромаса на мгновение умолк, вспомнив тыкву-людоеда, которая продолжала пускать усы в неухоженном углу маленькой усадьбы Сэймэя, – другой растительности. Ты не можешь отрицать, что у тебя есть родство с миром природы! – Разумеется, есть, – мягко сказал Сэймэй с задумчивым выражением лица, глядя на раскинувшиеся виды. – Но сельская местность – это не место для беспечности, Хиромаса. – Беспечности? Ты так говоришь, будто мы в дебрях Тохоку! Но Сэймэй, это же озеро Бива. Здесь присутствует весь двор, расположившийся по всем его берегам. – М-м. Как я и сказал, здесь нет места беспечности. Прежде чем Хиромаса успел сообразить, что ответить, как послышался грохот другой повозки, запряженной волами. Выглянув наружу, он заметил облако пыли, окружавшее приближающуюся повозку, и благоразумно задернул шторы. – Интересно, кто это, – сказал он, сожалея о том, что из-за пыли он не сможет разглядеть качество и рисунок занавесок другой повозки. Сэймэй окликнул своих слуг – двух нарядно одетых юношей с такой благородной осанкой, что сошли бы за братьев самого знатного рода, а не за тех, кем они были на самом деле: жуком-оленем и полевой мышью, получившими новую форму и работу благодаря колдовству Сэймэя, – и их повозка остановилась. К изумлению Хиромасы, другая повозка тоже замедлила ход. Он отдернул занавеску и увидел изящную женскую ручку, выглядывавшую из-под тонких летних шелков в оттенках оминаэщи2. Она держала веер, которым постучала по боку повозки, чтобы та остановилась. Тонкий слой пыли покрывал ее кожу, добавляя образу пикантности. Хиромаса вздохнул. – Умерь свои романтические чувства, друг мой, – усмехнулся Сэймэй. Хиромаса уже готов был прочесть стихотворение, воспевающее красоту изящной женской ручки, сверкающей слюдяной пылью, но придержал язык, когда та же рука отдернула занавески цвета лиловой глицинии. Из повозки повеяло тонким ароматом жасмина. Дама подняла веер, затем с решительным треском раскрыла, и Хиромаса разглядел на нем рисунок ночной цапли, крадущейся в камышах. У дамы, державшей веер на уровне глаз, были блестящие черные волосы, и, хотя ее лицо не было напудрено, а брови представляли собой естественные дуги, а не модные брови-мотыльки3, глаза ее светились живым любопытством. Сэймэй отдернул занавеску со своей стороны повозки и склонил голову. – Госпожа Камико. Хиромаса изумленно обернулся и с открытым ртом уставился на друга. Это что, была заранее условленная встреча? Неужели он стал свидетелем свидания? И если да, то почему это так его обеспокоило? – Господин Сэймэй, – ответила дама, чуть опустив веер. – Так вы получили мое письмо. – Получил. В ее глазах мелькнула тревога, которую она изо всех сил пыталась скрыть. – А вы поможете? Должно быть, вы знаете, господин, что у моего мужа есть враги. – Я знаю, и поверьте, мне очень жаль. Ваш муж хороший человек, а при дворе таких слишком мало. – Сэймэй бросил на Хиромасу искрящийся взгляд. – За исключением присутствующих, конечно. Не зная, как лучше ответить, Хиромаса предпочел промолчать. – Госпожа, могу я представить вам господина Минамото-но Хиромасу? Он будет помогать мне в этом вопросе, как и во всем. – Как и говорили. – В ее голосе прозвучала игривая нотка. – А еще говорят, – она перевела взгляд на Хиромасу, и его сердце забилось быстрее, – что вы оказываете настолько неоценимую помощь, господин, что ваш спутник считает вас незаменимым. Хиромаса понял, что краснеет. – А, – выдавил он. – Гм. – Он действительно незаменим. – Под теплым, ласковым взглядом Сэймэя укол ревности исчез, и Хиромаса почувствовал, что его душевное равновесие полностью восстановлено. Сэймэй продолжал: – Как и ваш муж для вас, госпожа. Будьте уверены, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вернуть его вам целым и невредимым. – Я буду молиться за ваш успех. – Дама Камико склонила голову в поклоне и задернула занавеску. Между повозками, запряженными волами, пронеслась еще одна волна аромата жасмина, и ноздри Хиромасы затрепетали от удовольствия. Из повозки дамы был подан сигнал, и погонщики тронули волов с места. Хиромаса смотрел, как она удаляется. – Кто это… Что это было?.. – Госпожа Камико – супруга принимающего нас придворного, Сугано-но Масаканэ. – Сэймэй откинулся спиной к стенке повозки и окунул кисть в чернильницу. – Тогда почему она уезжает из дома со всей челядью? – Хиромаса вывернул шею, чтобы проследить за непрерывным шествием камеристок, погонщиков, кухарок и других слуг, следовавших за повозкой дамы. – Она намерена остаться у отца, у которого есть усадьба ближе к Огото, пока мы будем выполнять поручение, которое она нам дала. – Ах да, поручение! Что ты имел в виду, когда сказал, что мы вернем ее мужа в целости и сохранности? Что сталось с этим господином? Сэймэй! Я думал, ты согласился поехать отдыхать! – Я ничего подобного не говорил. – Колеса их собственной повозки покатились, подпрыгивая на изрытой колеями дороге. Сэймэй поднял голову с бесстрастным выражением лица. – Что я, по-твоему, должен был сделать, Хиромаса? Дама написала мне с просьбой о помощи. Ее муж исчез. У Хиромасы по позвоночнику пробежали тревожные мурашки. – Исчез? Что значит исчез? – Именно это и значит, – едва заметно улыбнулся Сэймэй. – Он поехал вперед со слугой, чтобы убедиться, что дом готов к их приезду, а затем исчез. Он не оставил никаких объяснений своему отсутствию, и никто не видел, куда он ушел. Он просто исчез. *** С выражением, внушавшим, что он точно знает, что происходит, Хиромаса следовал за Сэймэем по всем комнатам усадьбы Сугано-но Масаканэ на берегу озера. Ни одна дверь не осталась закрытой, ни одна ширма не осталась на месте, чтобы ее не отодвинули. Осмотру подверглись даже северные покои дома. Сэймэй расхаживал взад-вперед, как будто прогуливался на досуге, а Хиромаса и несколько слуг хвостом следовали за ним. Казалось, Сэймэй ничего особенного не искал. Если бы госпожа Камико обратилась с просьбой разыскать ее мужа к Хиромасе, тот уже сейчас бы взламывал половицы и отправил лодки на озеро. Но методы Сэймэя не были общепринятыми, поэтому, пока слуги перешептывались о странных действиях столичных гостей, Хиромаса сохранял безмятежное выражение лица. Ему даже удалось сохранить спокойствие, когда Сэймэй приказал выгрузить из воловьей повозки вишневый короб и вынул из него несколько дюжин крохотных чувствительных ветряных колокольчиков. Сэймэй развесил их по всему дому, подвесил над входом и в галереях, и вскоре вокруг разнесся чарующий нежный перезвон, а бумажные полоски затанцевали на ветерке. Сделав это, он вернулся в главный зал и, сев, раскинул полы каригину позади себя на полу, а рукава льдисто-голубого нижнего шелка расшнуровал и откинул назад, чтобы было удобно писать. Хиромаса бросил взгляд на перешептывающуюся кучку слуг. Очевидно, Сэймэй ожидал, что он возьмет их на себя – мудрое решение, поскольку у Хиромасы был некоторый опыт общения с прислугой. Он знал по опыту, что когда слуги сбиты с толку и обеспокоены, лучший способ действий – чем-нибудь их занять. Некоторым он дал распоряжение подготовить комнату для гостей, других отправил на кухню заняться обедом, а третьих послал произвести мелкий ремонт, который, как он заметил, был необходим в некоторых хозяйственных постройках. Последнего из них, мужчину, одетого лучше всех и слегка снисходительного по отношению к своим товарищам-слугам, Хиромаса задержал. Простые расспросы подтвердили, что это был слуга по имени Дайчи, который три дня назад отправился к озеру Бива с господином Масаканэ. Видя, что Сэймэй, похоже, был поглощен своим писанием – действительно, его кисть быстро летала по бумаге, а когда он сверялся с какой-то книгой, его брови сосредоточенно хмурились, – Хиромаса взял на себя смелость порасспросить Дайчи. Первым вопросом стало то, что беспокоило его в течение всего этого времени. – Кто такой господин Сугано-но Масаканэ? Дайчи уставился на него, видимо, потрясенный тем, что личность его господина известна не всем. – Он начальник Мокурё4, господин! – А-а. – В памяти Хиромасы колыхнулся отдаленный шепоток сплетен. Ах, если бы здесь была матушка! Она бы легко смогла сопоставить все связанные между собой слухи и передать их со вкусом и в мельчайших подробностях. Он задумался, пытаясь уловить нить, которая навела бы его на нужную мысль. – Насколько я помню, в том Управлении был скандал… Как и предполагалось, слуга бросился защищать своего хозяина. – Со всем уважением, господин Хиромаса, но вы думаете о Сагаре-но Масаскэ, старшем секретаре Управления, а не о моем хозяине. Хиромаса кивнул, как будто это все прояснило. – Сагара-но Масаскэ, а не Сугано-но Масаканэ, ну конечно. Разумеется, это же совершенно разные люди. Верный слуга просиял от гордости от едва уловимой похвалы. – Он будет рад услышать это от вас, господин. Господин Масаканэ – лучший из хозяев и абсолютно честный человек. Его верность Его Величеству Императору такова, что он без колебаний обличал сослуживцев-взяточников. – М-м. – Хиромаса сдержался от того, чтобы пораженно вздернуть брови и понадеялся, что выглядит осведомленным. – Выдающийся человек. Образец для всех придворных. Приглушенное фырканье со стороны Сэймэя показало, что, несмотря на видимость полного погружения в работу, друг за беседой все-таки следит. Дайчи вернулся к разговору. – Да, господин, я считаю, что господин Масаканэ должен быть примером для подражания для многих. Когда в этом году его повысили до нынешней должности, он признался мне в подозрении, что его помощник Сагара-но Масаскэ намеренно мешает ему выполнять свои обязанности и создает трудности. Через несколько месяцев господин Масаскэ сделал вид, что заметил загруженность моего хозяина. Он предложил помощь, и вдруг в Управлении все пошло гладко. Хозяин был благодарен, но не забыл свои подозрения. Господин Масаскэ продолжал оказывать ему небольшие услуги, ловя его на приманку и выжидая. Затем, когда он подумал, что поймал хозяина на крючок, Масаскэ выдал свое предательство. «Какой талант Дайчи растрачивает понапрасну, ходя в слугах», – подумал Хиромаса. Ему стоило бы стать актером и развлекать толпы в храмах в праздничные дни. – Он пригласил хозяина в питейное заведение в западной части города, – судя по чопорному выражению лица слуги, это было одно из тех еще заведений, – и угостил вином, большую часть которого хозяин незаметно вылил. Тогда Масаскэ и доверил ему свою тайну. Он утверждал, что предшественник моего господина был участником соглашения, которое совершенно без риска гарантированно приносило богатство и благодарность могущественных людей. Все, что моему господину нужно было сделать, чтобы получать свою долю, – это время от времени подписывать фальшивые накладные, когда торговцы доставляли сандаловое дерево в дворцовые кладовые, – сказал Масаскэ. Хиромаса коснулся рукояти меча. Сандаловое дерево было ценным товаром, и его использование было строго ограничено. Если то, что сказал Дайчи, было правдой, Сугано-но Масаканэ раскрыл сеть взяточничества и воровства в самом сердце императорского дворца. Неудивительно, что госпожа Камико сказала Сэймэю, что у ее мужа есть враги. Правдолюбие высоко ценилось, но редко бывало политически благоразумным. – Кто завладел похищенным сандаловым деревом? Дайчи первый раз за время разговора занервничал. – Сначала хозяин не знал. Он делал вид, что с воодушевлением присоединился к преступной деятельности Масаскэ, но при этом стал вести подробные записи для представления в Гёбущё5. Притворившись таким же взяточником, как и его сослуживцы, он завоевал их доверие. И вскоре обнаружил, что сандаловое дерево было похищено по приказу настоятеля храма Энряку. Брови Хиромасы пораженно взлетели вверх. – Настоятель святого храма замешан в преступлении? Сэймэй снова негромко фыркнул. – Ну, это не в первый раз и, полагаю, не в последний. – Сэймэй, это не помогает. – Хиромаса хмуро посмотрел на своего спутника и продолжил свой допрос. Дайчи поведал ему, что господин Масаканэ собрал столько улик, сколько счел необходимым, и представил их доверенному другу, который оказался главным судьей в Гёбущё. Было приказано провести полное расследование, и многие чиновники, в том числе Сагара-но Масаскэ, были отправлены в изгнание. Однако настоятель храма Энряку вышел из дела чистым как бодхисаттва. Естественно, он был в ужасе от того, что один из его монахов был настолько испорчен внешним миром, что организовал сложное мошенничество с участием нескольких торговцев и придворных чиновников. – Само собой, – пробормотал Сэймэй, и Хиромаса больше не нашелся, что добавить. – Хозяин знал, что нажил себе могущественных врагов, – продолжал Дайчи, – но поступил правильно, единственно достойно. Потом до меня дошли слухи, что некие люди в отместку намеревались навредить ему. Я предупредил его, но он лишь отшутился. А теперь… – лицо слуги сморщилось, и искреннее горе захлестнуло его, – теперь смотрите, что случилось! Они подошли к самой сути дела. Хиромаса подробно расспросил Дайчи о событиях последних нескольких дней – путешествие из Хэйан-кё, люди, которых они встретили по пути, постоялые дворы, в которых останавливались он и господин Масаканэ. По словам Дайчи, ничего особенным или необычным ему не показалось. И когда они добрались до дома на берегу озера, тоже ничего не случилось. К этому времени остальная часть процессии отстала всего на полдня, а господину Масаканэ не терпелось снова увидеть свою супругу. – Их женитьба была браком по любви, – сказал Дайчи. – Когда стемнело, хозяин вышел прогуляться – сказал, что хочет собрать букеты глициний и жасмина, чтобы наполнить их ароматами северные покои жены. Госпожа Камико особенно любит эти цветы. – Он пошел один? – Сэймэй отложил кисть, прижав пальцами листы бумаги, на которых писал все эти долгие часы. – Да, господин. Я предложил сопровождать его, но господин Масаканэ сказал, что мне не стоит идти с ним, поскольку от жасмина на меня нападает чих, а он хотел, чтобы цветы для его жены были совершенны, а не поломаны из-за моего чихания. Он смеялся, господин. У него было прекрасное настроение. Мы искали, искали его везде и не нашли ни следа. А вдруг на него напал кто-то из врагов и столкнул его в озеро… – Судьба господина Масаканэ совсем не такова, – возразил Сэймэй. – Это я могу сказать с уверенностью. В глазах Дайчи вспыхнула надежда. – Мой хозяин все еще жив? Слава богам! – О да, он все еще жив, – подтвердил Сэймэй. – А вот где он… это другой вопрос. *** Сэймэй предавался праздности на энгаве гостевого зала, приготовленного для них, у его локтя стояла чашечка с вином. Над изысканно ухоженным садом, идеально обрамлявшим вид на озеро Бива, порхала пара бабочек-парусников. Сочетание голубого, зеленого, белого и желтого было изящнее всего, что только могла подобрать самая большая придворная модница, а аромат цветов, смешанный с запахом омываемого водой берега, навевал приятные воспоминания. Единственной раздражающей деталью этой идиллической сцены была вереница черных муравьев, марширующих вверх и вниз по исписанным листам бумаги, которые Сэймэй сложил в стопку рядом с собой. Конечно же, он не обращал никакого внимания на это зрелище, но Хиромаса с изумлением таращился, как крошечные насекомые сшивали стопку мелко исписанных листов, создавая книгу. Наверху на сквозняке трепетал длинный бумажный язычок ветряного колокольчика. Перезвон звучал нежно, но несколько монотонно. Сэймэй очнулся от задумчивости и взглянул на него, а затем потянулся со своей обычной небрежной изящностью. Беспокойный Хиромаса, не в силах сидеть и бездельничать, принялся бродить по залу. Ему хотелось быть за пределами дома, разыскивая Сугано-но Масаканэ. Они же обязательно должны были что-то предпринять, особенно после того, как услышали показания Дайчи, разве нет? Сэймэй сказал, что Масаканэ все еще жив, но каждый час бездействия подвергал жизнь придворного еще большей опасности. Чего же они ждали? Его внимание привлекли яркие цвета танцующих бабочек. Хиромаса заметил, что Сэймэй наблюдает за ними, и начал что-то подозревать. – Сэймэй, эти бабочки докладывают тебе о местонахождении господина Масаканэ? – Нет, это просто бабочки, – озадаченно взглянул на него Сэймэй. – Но… – Но иногда бабочки бывали не бабочками, Хиромаса давно это усвоил. Видимо, не в этот раз. Он покачал головой и посмотрел на свиток, висевший на стене. Над начертанными строками китайского стихотворения был нарисован тушью удод, садящийся на тутовое дерево. Все это было воплощением хорошего вкуса, который заслужил бы одобрение матушки Хиромасы. – Знаешь, Сэймэй, тут недалеко усадьба моей семьи, – сказал он, думая об обширном поместье на берегу озера, откуда открывался великолепный вид на плавучий павильон храма Мангэцу. – М-м, – отозвался Сэймэй, и Хиромаса понял, что в ближайшее время они никуда с визитом не поедут. Это не стало для него неожиданностью: матушка Хиромасы была дамой с твердыми убеждениями, многие из которых намекали на то, что общение с человеком младшего пятого ранга, особенно с человеком, чья родословная носила более чем явные следы лисьего происхождения, было за гранью приличия. – Что ж, – сказал он, хлопнув в ладоши, – давай поскорее разгадаем тайну исчезновения господина Масаканэ, чтобы вместо этого мы смогли отправиться в твой дом на берегу озера. Сэймэй оглянулся через плечо и довольно улыбнулся Хиромасе. Хиромаса просиял в ответ. Да, это означало еще восемь-девять дней тряски в воловьей повозке, но оно того стоило. Летний дом Сэймэя находился в Сугауре, на густо заросшем лесом гористом полуострове в северной части озера Бива, где также располагалось множество святынь и храмов. Узкая дорога спускалась к бухте, а чуть дальше, если пройти по пути, защищенному колючими кустарниками и жалящими насекомыми, которые таинственным образом расступались и исчезали всякий раз, когда в поместье находился хозяин, стоял дом Сэймэя. Это было место дикой красоты и полного покоя. Место свободы, где Хиромаса мог сбросить с себя шелка цивилизации и дать волю своим желаниям. Там не имело значения, что его стихам не уделяли внимания, или что он решил провести весь день, удя рыбу. Он мог даже позволить себе возмутительный, но такой бодрящий прыжок в прохладные воды озера. Мечтательная улыбка расползлась по лицу Хиромасы, когда он представил, как будет плескатьcя. Ему так ни разу и не удалось заманить Сэймея в воду; на самом деле всякий раз, когда он зазывал его, Сэймэй смотрел на него с таким возмущением, будто он предлагал бросить в лужу кота императора, но при этом Сэймэй был очень счастлив наблюдать, как он раздевается и резвится обнаженным в кристально чистых водах, а потом призывал небольшой огонь, чтобы согреть его, когда он вернется на берег, и ждал его с сухим бельем и охлажденным вином. – Твое предложение в высшей степени разумно, – ответил Сэймэй и проследил взглядом путь улетающих бабочек. – Но мы не найдем Масаканэ, если искать глазами. Без сомнения, ты негодуешь на меня за пустую трату драгоценного времени, но уверяю тебя, Хиромаса, я очень занят. Хиромаса ничего не мог поделать. Взгляд его скользнул к чашечке с вином. Глаза Сэймея блеснули. – Я слушаю. – Что? – Склонив голову набок, Хиромаса слышал только негромкие крики чаек, шелест листьев и серебристый перезвон колокольчиков. – Чего тут слушать? Сэймэй улыбнулся. Привыкший к молчанию и странному поведению друга, Хиромаса вздохнул. Возможно, глоток вина тоже поможет ему «слушать». Когда он плеснул вина в свою чашечку, поднялся ветер. Не легкий ветерок, ласкающий цветы, а такой сильный порыв, что он отшвырнул пару бабочек-парусников мимо энгавы и согнул верхушки деревьев, поднял волны с белыми гребешками на озере и взметнул высоко в воздух брызги. Ветряной колокольчик зазвенел настойчивым звоном, и к нему присоединились десятки других, которые Сэймэй развесил по поместью. Ноты неблагозвучно и нестройно сталкивались, раздражая слух, становясь все громче и безумнее, пока не стало казаться, что сила их перезвона просто вырвет язычки из колокольчиков. А потом ветер стих, так же внезапно, как и возник. – А, – сказал Сэймэй, когда шумный перезвон стих. – Я так и думал, что дело в этом. Но все же, как интересно. Хиромаса прищурился, глядя на раскачивающийся над ними ветряной колокольчик, изредка издававший единственную ноту, когда било с бумажным язычком ударяло по внутренней поверхности. Зрелище было безобидное, он каждый день видел подобное. Невозможно, чтобы такой обыденный предмет мог раскрыть что-либо важное, кроме, конечно, того, что дует ветер. Он покачал головой, хмуро глядя на Сэймэя. – Ветер сообщил тебе о местонахождении господина Масаканэ? Сэймэй встал плавным, грациозным движением и поддернул рукава. – Да, и многое другое. Пойдем, Хиромаса, мы еще успеем спасти его. *** Тропа поднималась прочь от берега по склону холма с постоянно увеличивающимся уклоном. Она бежала вдоль ущелья, где слуги вели изнурительные поиски в течение многих часов после исчезновения хозяина. Хиромаса вздрогнул, глядя вниз на пыльные галечные осыпи на склонах – следы весенних дождей, уходящие вниз к низкорослому подлеску в глубине ущелья, откуда доносился монотонный крик цикад в такт со звоном колокольчика в руке Сэймэя. Дайчи хотел отправиться на поиски с ними, но Сэймэй приказал ему остаться. Сомнение слуги было почти осязаемым: Сэймэй в своих белых шелках, с колокольчиком в одной руке и только что переплетенной рукописью в другой меньше всего соответствовал образу спасателя. Хиромаса надеялся, что его собственный вид внушит слуге доверия больше. По крайней мере, у него был меч. Игривый ветерок развевал их шелка и трепал ленты на лакированной шапочке Сэймэя. Он принес запах побережья, взметнув пыль и старые сосновые иголки. Язык ветряного колокольчика затрепетал в ответ. – Где же господин Масаканэ? – Хиромаса уже запыхался. Он бросил взгляд вниз и с удивлением увидел дом далеко под ними. – Я слушаю. – В тоне Сэймэя был намек на упрек, но улыбка смягчила его. Хиромаса поворчал себе под нос и зашагал по тропинке дальше. Тропинка едва прослеживалась, и мягкая земля, усыпанная опавшей хвоей и лиственным перегноем, глушила звук их шагов. Только полоски от шаркавших ног и изредка попадающиеся четкие отпечатки обуви свидетельствовали о том, что кто-то прошел здесь раньше них. Стволы деревьев тянулись ввысь, рассеивая дневной свет. Порыв ветра пронесся между ними, прошелестел листвой, качнул скрипящие ветви. Наверху закричали птицы. А потом они замолчали. Хиромаса остановился и обернулся. Сэймэй тоже остановился и пристально смотрел на колокольчик, будто сосредоточенно подбирал ракушки во время дворцовой игры с высокими ставками. Бумажный язычок затрепетал, но било внутри едва шевелилось. Затем поднялся ветер, и язычок начал качаться, кружась. Больше не игривый, ветер задул в одном направлении. Било заколотилось в колокольчике, издавая непрекращающееся «тинь-тинь-тинь». Сэймэй указал в ту сторону, откуда дул ветер. – Сюда. Пыльные вихри понеслись вниз по склону холма, разбрасывая перед собой ветки, иголки и листья. Деревья склонялись и гнулись, ветер колыхал весь лес. Усилился запах сухой земли. Порывы ветра дули отовсюду, закручиваясь то в одну, то в другую сторону. Бумажный язычок оторвался от ветряного колокольчика, и его располосованные кусочки разметало в стороны. В перезвоне больше нельзя было различить последовательность нот – теперь это был один непрерывный дребезжащий звук. Хиромаса поднял руку, защищая лицо рукавом, и пошел рядом с Сэймэем, пытаясь заслонить друга от самых яростных порывов ветра. Его накидка вытянулась, развеваясь за спиной, а потом захлопала и запуталась вокруг ног, как сеть. – В жизни не видел такого ветра, – прокричал он сквозь рев беснующегося леса. – В это время года все ждут прохладных осенних ветерков, но это… Это что-то совсем другое. – Слишком много Ян, – отозвался Сэймэй, крепко прижимая лакированную шапочку рукой, чтобы она не улетела. Ее ленты хлестали воздух, а рукава каригину хлопали и развевались на ветру. С усилием преодолевая ветер, они брели дальше в гору. Земля обогнула выступ скалы, и вдруг им открылся вид на озеро Бива, обрамленное стволами молодых саженцев. Небо было чисто-голубым, и на поверхности воды сверкали солнечные лучи. Это выглядело так мирно... Хиромасе подумалось – если бы там, внизу, кто-то случайно взглянул на гору, увидел бы он дикую бурю, бушующую в лесу, и удивился бы? Он заметил у подножия скалы кучу темного шелка, и вопрос вылетел из головы. Он шагнул вперед, заметив распущенные волосы и видневшуюся из-под накидки руку. Вокруг тела были рассыпаны цветы жасмина и глицинии, недалеко валялась откатившаяся придворная шапочка. – Сэймэй, смотри, это господин Масаканэ! Надежда захлестнула Хиромасу. Он бросился к лежавшему придворному, но остановился при виде полдюжины крошечных вихрей. Они взвились, с жужжанием носясь вперед и назад, словно выстраиваясь в строй. Хиромаса обнажил свой меч. Это казалось глупым – клинок против ветра; что-то подобное мог бы выдумать баснописец в качестве назидательной притчи для ребенка. Но он повернулся боком, представляя меньшую цель, и, схватив меч обеими руками, шагнул вперед. Один из вихрей взметнул шелка Масаканэ. Его белые хакама были располосованы сотнями узких кровавых порезов, и все они расцвели красными цветами. Хиромаса с боевым кличем бросился в атаку. Предупреждающий крик Сэймэя эхом разнесся по лесу, но Хиромаса не остановился, не отступил. Даже когда вихри повернулись против него. Они врезались в него с силой приливной волны, подхваченной из глубины. На него нападали со всех сторон, рубили и били, крутили и резали. В глаза попала пыль, по телу побежал ужасный сухой жар. Хиромаса задохнулся, пот обжигал десятки крошечных порезов, оставленных летящими ветками и мелкими осколками камней. Он не мог сражаться с тем, чего не видел. Всякий раз, когда он взмахивал мечом, один из вихрей рассекал костяшки его пальцев. Всякий раз, когда он поворачивался, чтобы отразить врага с одной стороны, другой вихрь врезался ему в незащищенный бок. Он удвоил усилия, и ему показалось, что он, наконец, что-то увидел – возможно, смертельно острый нож, изогнутый, как коготь. Секундой позже тот полоснул его по запястью. Вскрикнув, Хиромаса выронил меч, и клинок с лязгом отлетел. Подняв шелка и защищая ими лицо, он пригнулся к земле, чтобы подобрать меч. Вихри окружили его, настолько близко, что он мог их слышать – не порывистый звук ветра, а свирепое верещание животного. Вздрогнув, он резко выпрямился, пытаясь заглянуть в самое сердце вихрей. Какими бы они ни были, они, казалось, достигали ему только до пояса. Он мог бы использовать это в свою пользу, возможно, обернув их своей накидкой или столкнув со скалы. Но что, если его невидимый враг может прыгать, что, если… Что-то ударило его по затылку, и он споткнулся. Хиромаса удержался на ногах, не успев коснуться земли, и пригнулся в низкой защитной стойке, выставив клинок, чтобы отогнать своих крошечных противников. Закружилась пыль, буря шума нарастала. Над ней он расслышал пение Сэймэя, и сквозь тьму на земле начала проступать светящаяся пятиконечная звезда, защищая беспомощного Масаканэ. Теперь, когда он примерно понимал размер своих противников, Хиромаса мог уловить их движение внутри ветра. Отдельные из них обрели форму, и он пинком поднял побольше пыли с земли, чувствуя одного рядом с собой. К своему удивлению, Хиромаса увидел существо с черными глазками-бусинками, гладкой головкой, с полной пастью острых зубов и с еще более острыми когтями. «Кто они такие?» Он получил два острых пореза на руке, боль была ужасной и жгучей. Хиромаса взмахнул клинком и почувствовал, как задел одно, два, три тельца. Теперь он мог их видеть, пусть и нечетко, и мог сражаться с ними. Он бросился в бой, рубя, ловя, отбрасывая своих врагов в сторону, но понятия не имел, причинял ли он им вред или просто бесил их. – Сэймэй! Последняя линия светящейся звезды закрылась. Завершив заклинание для Масаканэ, Сэймэй поспешил к Хиромасе, без шапочки, со спутанными растрепавшимися за спиной волосами, с шелками каригину, подвязанными лентами. На правой щеке алела кровавая полоса. С выражением холодного гнева Сэймэй запел, стягивая облака с неба, собирая белый шар энергии, а потом внезапным резким движением метнул его от себя, и нападавшие с воем разлетелись во все стороны. Деревья качались, земля стонала. Грохнул гром. Затем воцарилась тишина. Сэймэй с напряженным от усталости лицом резко сел. Он провел рукой по своим спутанным волосам, поморщившись от пыли и песка, посыпавшихся из них. – Ветряные колокольчики говорили правду, – сказал он. – Перед Гион-мацури до меня доходили слухи о камаитачи по берегам озера Бива. – Ветряные ласки. – Хиромаса почему-то даже не удивился. Это объясняло все – и маленький рост нападавших, и их быстроту, и свирепость, с которой они размахивали когтями. Он вложил меч в ножны и окинул взглядом порезы, нанесенные его еще недавно развевавшимся на ветру шелкам. – Ласки, ну конечно. – Обычно их можно найти в горах, делящих страну пополам от Суруги до Эчиго, – сказал Сэймэй. – Они жаждут человеческой крови, которую при возможности пьют из многочисленных ран, нанесенных когтями во время бешеной вихревой атаки. Хиромаса вздрогнул. Теперь, когда бой закончился, он начал ощущать свои раны: множество порезов, дергающих болью и кровоточащих. Почувствовав легкую слабость, он опустился на колени рядом с Сэймэем. – Я нахожу странным, что стая камаитачи решила прийти сюда, когда здесь находится столько придворной знати, – продолжил Сэймэй, нахмурив брови. – Они нападают только на благочестивых и преданных людей. – Таких как господин Масаканэ. – Хиромаса взглянул на человека, лежащего без сознания и все еще защищенного светящимися огоньками заклинания Сэймэя. – М-м. И как ты. – Сэймэй с улыбкой приподнял исполосованные рукава Хиромасы. – И ты. – Хиромаса наклонился ближе и провел кончиком пальца по окровавленной ране на щеке Сэймэя. Их взгляды встретились и задержались друг на друге. Хиромаса обвел костяшкой пальца линию скулы Сэймэя к подбородку. – Что ж… – мгновение близости подошло к концу. Сэймэй отстранился, и сердечные чувства сменились хладнокровием. – Дайчи считал, что враги господина Масаканэ намеревались причинить вред его хозяину. Он был совершенно прав. Чтобы попытаться использовать сверхъестественных существ для совершения убийства, нужна некая безбожная душа. – Безбожная? – Подумай, Хиромаса. Камаитачи далеко от своего дома, так что, должно быть, пришли сюда по воле кого-то более сильного, чем они сами. Посуди сам. Их естественная среда обитания – это горы, но ведь в горах бок о бок с ними живут не только демоны наподобие тэнгу и гигантских многоножек, но и… – Лисы, – вставил Хиромаса. – Лисы, да, – мимолетная улыбка коснулась губ Сэймэя, – но также и люди. Ответ пришел как рассвет. – Монахи! – Хиромаса схватился за изодранный рукав Сэймэя. – Храмы. В горах есть храмы. Ты хочешь сказать, что настоятель храма Энряку приказал ласкам прийти сюда, зная, что они нападут на господина Масаканэ? – Похоже на то, да? – Сэймэй вздохнул и заглянул под лохмотья, в которые превратился сейчас подол каригину. – Я отправлю шикигами к своим сослуживцам, прикажу провести полное расследование. К тому времени, как мы вернемся в столицу, я полагаю, настоятель полностью признает вину и решит в качестве наказания отказаться от всех мирских званий и имущества и стать отшельником, странствующим по округам провинций. – Это все замечательно, – сказал Хиромаса, поморщившись от того, что при малейшем движении из его ран текла свежая кровь, – но не мог бы ты сначала призвать шикигами – хорошенькую, с нежными руками, – чтобы она залечила наши раны? – Нам не нужна шикигами. Я пришел подготовленным. – Сэймэй поднял книгу и, вызвав пламя, поджег ее. Страницы начали сворачиваться, заклубился черный дым, дни сосредоточенного писания Сэймэя превращались в пепел. – Порезы, нанесенные камаитачи, можно исцелить, только если посыпать пеплом сожженного календаря, – объяснил он. – Календаря? Это то, что ты писал все это время? – Хиромаса смотрел, как пламя пожирает каллиграфию Сэймэя. – Не мог же я позаимствовать один из календарей Оммёрё. Хотя, – фыркнул Сэймэй, – мой календарь был куда более точным, чем официальный, составленный за этот год моими глупцами-сослуживцами. Надо было сделать копию, прежде чем сжечь его. Хиромаса рассмеялся, но тут же задержал дыхание от нахлынувшей боли. Он слой за слоем отвернул узорчатые шелка, открывая ноги, и застонал от вида перекрестных кровоточащих порезов. – А почему календарь? – Чтобы изгнать камаитачи в надлежащее им время и место в календаре. – Сэймэй взмахнул свободной рукой над пламенем, и оно погасло, оставив на его ладони мягкую серую кучку пепла. – Не дергайся, Хиромаса. Я еще не пробовал этого средства раньше, и подозреваю, что мы сейчас изрядно перепачкаемся… На удивление, средство оказалось на редкость действенным. – Календарь, – удивленно повторил Хиромаса, проводя рукой по своей вымазанной пеплом, но зажившей коже. – Как жаль, что заклинание не восстанавливает порванные шелка. Сэймэй усмехнулся. Стон внутри звезды заставил их поспешить к Масаканэ. Сэймэй приберег немного пепла, и пока придворный не очнулся, намазал им самые сильные порезы. Вскоре Масаканэ был почти полностью здоров, хотя остались пара царапин и некрасивый синяк, которые, наряду с изодранной одеждой, непременно убедят домочадцев в его храбрости в сражении с врагами. – Мы же не собираемся рассказывать ему о ласках, правда? – тихо спросил Хиромаса, ободряюще улыбаясь приходившему в себя придворному. – Разумеется, нет, – бодро ответил Сэймэй. – Я думаю, это был горный великан. В конце концов, они распространены в этих краях и сделают историю гораздо более правдоподобной. Хиромаса бросил на него взгляд, не понимая, шутит Сэймэй или нет. – Где я? – Масаканэ распахнул глаза и огляделся, явно пораженный тем, что находится на склоне холма в компании двух незнакомцев. Молодой придворный моргнул, ощупал себя и притянул к себе охапку лиловых глициний. – Я пошел на прогулку, чтобы собрать цветы для жены. Камико, она… – Тревога о жене придала ему сил, и он сел. – Госпожа Камико в безопасности в усадьбе своего отца и ждет вашего возвращения, – Сэймэй сложил вымазанные пеплом руки на коленях. – Благодарю вас! – Масакане потер голову, затем похлопал себя по рукам и ногам, куда были направлены самые яростные атаки камаитачи. – Помню, поднялся сильный ветер, полетела пыль… Ветер был настолько резким и сильным, что мне казалось, будто меня резали и рубили десятки ножей. – Великан, – сказал Хиромаса с важной уверенностью знатока, на которую только был способен. – Это был горный великан. Довольно часто встречается в этих краях. Вы просто герой, раз победили его. Масаканэ уставился на него. – Я его победил? – Вы все еще живы, – сказал Сэймэй. – Это победа. – Да. Полагаю, вы правы. – Хотя и сбитый с толку, молодой человек, казалось, был готов поверить в изложенную ему трактовку событий. – Великан, говорите? Хиромаса кивнул. – Двадцать щяку6 ростом. И виден только как вихрь. Или, – поспешно добавил он, – как череда более мелких вихрей. В любом случае, вам повезло, Сугано-но Масаканэ. Во время битвы великан унес вас далеко от дома. Хотя ваш слуга Дайчи поднял тревогу, а ваши слуги усердно искали вас, они не смогли найти никаких следов. Ваша супруга госпожа Камико попросила нас о помощи, и вот мы здесь. Все закончилось благополучно. – Премного благодарен. – Масаканэ попытался поклониться, но поморщился. Он снова посмотрел на них, и, наконец, в его взгляде промелькнуло узнавание. – Господин Хиромаса, не так ли? Я имел честь слышать, как вы играете на биве во время Камо-мацури. Самая красивая и западающая в память мелодия, я не мог выкинуть ее из головы. Говорят, вы сочинили ее для… Ах, неужели? Это ваш спутник, господин? Сам Абэ-но Сэймэй? Покраснев, поскольку у него еще не было времени сказать Сэймэю, что он написал для него песню, Хиромаса пробормотал, что да, это действительно был господин Сэймэй, и, возможно, им следует подумать о том, чтобы двигаться к дому, пока великан не вернулся. – Какое-то время мы здесь в безопасности, – сказал Сэймэй, склонив голову набок, а в глазах его сверкала улыбка. – Я отправил посыльного к дому, – он покрутил в пальцах сосновую шишку, – чтобы позвать на помощь. Скоро прибудут Дайчи с товарищами, господин, и я не сомневаюсь, что очень скоро вы воссоединитесь со своей супругой. Бледное лицо Масаканэ просветлело. – Я навечно в долгу перед вами, господа. Позвольте мне пригласить вас обоих: вы должны остаться со мной в качестве моих почетных гостей до конца сезона. Я могу предложить только скромное развлечение, которое, конечно же, не может сравниться с изысканными увеселениями, доступными в поместье вашей уважаемой матушки, господин Хиромаса, но, тем не менее, я был бы рад открыть для вас свой дом. Моя жена превосходно играет на кине… Сэймэй скользнул взглядом по Хиромасе. – М-м. Возможно, она смогла бы исполнить песню, представленную господином Хиромасой во время Камо-мацури. – Отличное предложение! – Масаканэ выглядел довольным. – Хотя мои таланты невелики, но мне нравится сочинять стихи, – продолжил он, и Хиромаса оживился. – Кроме того, я унаследовал от моего покойного дедушки довольно хорошее вино. И рыбалка в моем павильоне не имеет себе равных. Хиромаса с надеждой посмотрел на своего спутника. Улыбка тронула губы Сэймэя. – Что ж, Хиромаса, кажется, твое желание все-таки сбылось. Наконец-то наш отпуск начался. Notes: 1 造兵廠 Дзохэйщё – общевойсковой арсенал, где производилось оружие. 2 Оминаэщи – цветок патриния, «девичья краса». Оминаэщи-гасанэ – сочетание тканого в две нити желто-зеленого шелка с темно-зеленым. 3 Moth-brows – неточный английский перевод японского слова 蛾眉 - габи - брови вразлет. Вероятно, неправильное истолкование пошло от первого канджи 蛾 га – мотылек и второго 眉би - брови. 4 木寮 Мокурё – управление дворцового строительства. 5 刑部省 Гёбущё – буквально «Министерство наказаний», но поскольку оно ведало не только наказаниями, но и разбором тяжб и преступлений, то его обычно переводят как Министерство юстиции. 6 尺 Щяку - около 30,3 см, рост демона был немногим более 6 м.