Трещины на стенах словно образовывали какой-то незатейливый узор, постепенно переходя и на потолок. Запах сырости и плесени так и ударял в нос, но сейчас это было не так уж и важно. На полу в некоторых местах сквозь плитку и снег пробивались пучки пожухлой травы, всё больше и больше усилий прилагая для своего выживания, но некоторые из них были равнодушно растоптаны чьей-то подошвой. К сожалению, есть те, для кого в этом мире есть лишь одно правило: убей или будешь убит. Всё ради выживания, не так ли? Но те существа, что превосходили других, часто относились к другим равнодушно, убивая всех просто без разбора. А зачем, если ты и так являешься высшим существом? Удивительное дело: они умудрялись издеваться над себе подобными, да и даже убивать их. Ради чего? У каждого были свои причины, но их никогда нельзя было назвать оправданиями.
Небо начало понемногу затягивать тëмными, практически чëрными облаками. Через выбитое окно задувал сильный ветер, внезапно поднявшийся. Полуоткрытая дверь способствовала созданию сквозняка. Это было не лучшее место для отдыха, но порой так хотелось уйти от всех этих душных богачей, которые только и делали, что хвастались, выставляя напоказ всё. Казалось, что даже их супруги не имели никакого значения, а были лишь очередным украшением, чтобы удивить гостей. Впрочем, как и дети, в каком бы возрасте они ни были. С самого детства их приучали лишь к тому, что они должны соответствовать нормам высшего общества. Умение играть на фортепиано, знание нескольких языков и, конечно же, умение ценить деньги и репутацию превыше всего. Хотя, конечно же, порой этой репутацией можно было бы и пожертвовать. Такие дети никогда не пересекались со своими ровесниками из других семей, если те были не выгодными в долгосрочной перспективе. Дружба ради выгоды — это то, чему их учили, фильтруя всех друзей.
О, как часто приходилось слышать фразы о том, что тот или иной человек плохо влияет, если просто дети родителей с слишком уж завышенными требованиями при высоком достатке не хотели выполнять всё то, что им поручено. Не хотели быть марионетками в руках более взрослых таких же марионеток, но с уже обрезанными и заново перевязанными нитями к другим людям, более высоким по статусу.
Нет, далеко не все люди с высоким достатком были плохими, ни в коем случае. Скорее лишь часть была такой, но ещё меньше подобных людей были добры со своими детьми, позволяя им самостоятельно развиваться в том направлении, которое нравилось бы ребëнком. Для других же дети были лишь проектом и ничем больше. При других людях семья могла быть идеальной, но то, что таилось за закрытыми дверьми… Об этом никто не хотел разговаривать, считалось даже каким-то позором упоминать подобное. Ведь нужно было быть
идеальными.
Вопрос теперь был в другом.
Умеют ли такие дети любить?
Пожалуй, да. Каждый человек способен на любовь, но у всех она совершенно разная. У кого-то это чувство светлое, возвышенное, кто-то просто утоп в пороке, а у некоторых она и вовсе была грязной, искажëнной чем-то нездоровым. Обычно эти люди просто не знали другой любви, поэтому сами и могли дарить лишь такую другим, даже не ведая, что могут их ранить. А порой ранили и вовсе специально, получая просто удовольствие, зная, что эти люди всё равно вернутся. Конечно, ведь кто же откажется от тех, кто, создавая эмоциональные качели, всё больше и больше привязывал к себе человека, пусть и неосознанно? К сожалению, далеко не все замечали искалеченные души. И, увы, не все искалеченные души были безвредными для других.
Всё сильнее и сильнее начинал завывать ветер, забрасывая внутрь какого-то заброшенного склада всё больше снежных хлопьев, которые отражали бы лунный свет, если бы не тучи, полностью покрывшие небо. Парень поëжился, отряхивая меховой капюшон от снега и пыли: добраться сюда было не так уж и просто, но не в его интересах было вредить куртке. Он ещё не знал, в какую цену она обошлась, но осознавал, что ему придётся отрабатывать каждое даже самое маленькое пятнышко, которое могло бы на ней оказаться. Зато рукава были идеального размера, покрывая даже тыльную сторону ладони, где немного виднелись татуировки. Носить перчатки было не в его стиле, хотя за руками ухаживал парень тщательно, это можно было заметить по аккуратному мужскому маникюру. Однако же, курить в перчатках ему было не так уж и удобно, а в данный момент в его руке тлела сигарета далеко не самого худшего качества. Дым растворялся в воздухе, уходя куда-то вдаль, но даже сейчас любой вошедший сюда человек мог бы заметить неизменно хитрый прищур в глазах этого юноши. Радужки были словно изумруды, столь же дорогие, как и всё, что он носил, всё, что его окружало, но как же его тошнило от всего этого! От посиделок с каким-то далеко не самыми легальными друзьями семьи, родственников и высокопоставленных чиновников, которые восхищались его игрой на фортепиано. О, да, Блейзер больше всего любил исполнять одиннадцатый этюд из 25 опуса Шопена, так же известный, как «Зимний ветер». Пожалуй, это одно из немногих произведений, что его привлекало. Возможно, это потому, что внешне спокойный и хитрый парень именно так и мог выразить свои эмоции, ведь для него они были строго-настрого запрещены в повседневной жизни, ибо это было сравнимо с тем, чтобы показать свою слабость. Но он никогда не снимал с рук перчатки, играя на фортепиано: не хотелось, чтобы клавиши пропахли сигаретным дымом, да и раскрыть свои татуировки на руках было бы сродни самоубийству.
Но в последнее время ему полюбилось другое произведение. В нотном архиве он случайно нашёл партитуры для «Поэмы огня», которая также носила название «Прометей». Композитор Скрябин всегда славился необычными произведениями, которые мог понять далеко не каждый, но что привлекло внимание юноши, так это то, что была расписана даже партия света. О, это был бы великолепный концерт, который он мог бы дать, ведь произведение сделано для оркестра, голосов, света и… конечно же, фортепиано. Но, к сожалению, отец лишь посмеялся над желанием мальчишки идти на большую сцену, так что ещё с ранних лет эта мечта была разбита вдребезги, и, видимо, вместе с ней, трещинка за трещинкой раскалывался и сам парнишка по мере взросления. Теперь он совершеннолетний, и, казалось бы, может даже отправиться, куда глаза глядят, но нет, он не мог позволить себе такой роскоши. Пытался, сбегал, но всё было бессмысленным: отцовские друзья из полиции быстро его находили, а дома не ждало ничего, кроме домашнего ареста. И если бы всё дома было бы спокойно, то это ещё можно было бы стерпеть, но регулярные побои явно не радовали никого. Однако же
идеальные ученики не могли пропускать учëбу, не называя причин, так что Блейзер достаточно быстро запомнил, что такое консилер.
Он был лишь пешкой в руках своих родителей, и единственным местом, где он мог почувствовать себя свободным, был лишь колледж, однако же ломаются люди по-разному, и некоторые искалеченные начинают калечить и других. Они не видел ничего плохого в том, чтобы сделать замечание даже той же Вейпоре: как-то же её нужно было научить аккуратности, не так ли? Но грань, отделяющая от токсичности, давно уж была стëрта, так что ничего хорошего из этого и не выходило. Интересно: он ведь всегда был внешне спокоен, а единственным, что могло как-то отражать его эмоции в учебном заведении или среди других людей помимо музыки был лишь его прищур. Да и о музыке никто, кроме семейки да чиновников не знал. Но каждый раз, аккуратно прописав нужную аппликатуру над нотами, он всё равно играл по-другому. Так, как чувствовал. И в эти моменты, в особенности, если звучала «Поэма огня», его мысли занимал лишь один человек. О, ей явно бы пошло это произведение: у неё самой волосы, словно пламенные, да и характер пылкий, по-другому и не скажешь.
«Чëрт бы её побрал!»
Вспомнив недавно произошедшую ситуацию, парень начал только более нервно курить. Его совершенно не волновал тот факт, что он ушёл прямо с банкета, так что когда он вернётся домой, тело вновь будет усыпано различными крупными пятнами. Если повезёт, даже до фиолетовой палитры не дойдёт. Сейчас Блейзера мучило кое-что другое: он действительно перегнул палку. Клементина оказалась права, ему стоило остановиться. Но как увидеть грань? Как понять, что делать, как взаимодействовать с другими по-доброму, если он только и умеет, что лишь манипулировать да унижать?
А ведь он даже хотел как-то раз подставить Клементину: несколько парней с другой группы на неё запали, так что предлагали неплохие такие деньги за то, чтобы Блейзер просто угостил её каким-нибудь напитком, предварительно, конечно же, что-то подмешав, и просто предоставив в связанном виде. Что они хотели с ней сделать уточнять уже не стали, но было и так понятно. Блейзер ведь даже почти решился, но уже в самом клубе передумал, даже сам не понимая, почему. Пока Тина отходила, чтобы ответить на звонок тому, кто был у неё записан в телефоне, как «В-12», парень рассчитался и просто по-тихому оставил записку о том, что будет ждать встречи на первой паре. К счастью, всё закончилось благополучно, только вот денег урвать не получилось.
Раньше он никогда не воспринимал её как-то по-другому: она была лишь очередным кошельком. Войти в доверие, обмануть, заполучить деньги и пропасть со спокойной душой — этот план всегда у него работал, только вот всё это как-то подзатянулось. Метаться приходилось меж двух огней, и, вроде бы, и хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы оборвать этот порочный круг, но, с другой стороны, он ничего не мог с собой поделать: выгода превыше всего. Вчера он сделал непоправимое: ударил её. Ударил, запугивал, просто психологически издевался над ней. Почему? Да просто всё осточертело. Блейзер устал от этого колебания, он привык просто плыть по течению, тогда всё всегда и было ведь хорошо! Всего-то стоило чуть-чуть надавить, чтобы Клементина ушла.
«Ага, ещё и прощальный подарок оставила, с разбитым носом такое себе удовольствие встречать Новый год, зато какое напоминание! Лучше и не придумаешь! »
На самом деле, ушёл Блейзер с банкета довольно тихо, всего лишь доиграв «Зимний ветер». Под предлогом того, что он пойдёт переодеться, он просто сбежал из окна своей комнаты. Казалось, что весь мир был настроен против него: ни семьи, ни друзей, ни любви. Никто не был на его стороне, а назвать тех богатеньких родителей семьёй у него даже язык не поворачивался. Было мерзко от самого себя, хотелось просто уйти в непроглядную тьму, погрузившись в её объятия, полностью отдавшись ледяному спокойствию. Либо изменится мир, либо изменится он, третьего варианта не дано. Пришло ли время испытать удачу?
Склад находился не так уж и далеко от поместья, в котором проживала вся его семейка и он, видимо, за компанию, но далеко не каждый человек захотел бы за какие-то минуты до полуночи идти за ним сквозь какую-то рощицу, чтобы добраться сюда. Наверное, такого человека и вовсе не существовало на этой планете: кто захочет идти невесть куда за сволочью? Он был никем, лишь очередным неудачным проектом, который мог бы лежать среди остальных бумаг отца. Так какой был смысл в существовании столь мерзкого существа? Почему он до сих пор занимал чьë-то учебное место? Почему продолжал есть еду, которая могла бы достаться другим? Какой в этом всём был смысл, если он жил лишь ради денег? Дружба ради выгоды была лишь дешëвкой, а не дружбой, ведь как «продавал» отношения он, так могли продать и его же. Грязный предатель, который подпортил жизнь как минимум паре десятков людей, но по-тихому, особо грань не переходя. Так почему же он сорвался на несчастной Вейпоре? И по какой причине он просто до такой степени издевался над единственным существом на этой планете, кто хоть как-то искренне был положительно к нему настроен? За что это всё было Клементине? За её доброту к нему? Как же противно…
Блейзер прикрыл глаза и потëр виски, массируя их, чтобы избавить себя от головной боли. Да уж, денëк выдался не их лëгких, а ночь и вовсе была бессонной: сложно было забыть тот взгляд, который когда-то смотрел на него по-доброму, а вчера был полон неприязни, если не ненависти. Парень чувствовал себя так, будто его розовые очки разбились стëклами вовнутрь, и, наверное, даже впервые сожалел. Эта ситуация послужила ему триггером, запуская и остальные моменты, вырывая из памяти и демонстрируя ему всё, что он натворил за все эти годы. Проснулась совесть?
Блейзер понимал, что его поступку нет прощения, а идти забываться в сексе и алкоголе уже совсем не хотелось.
В любом случае, до этого жизнь лишь играла с ним. Теперь пришло время поиграть с жизнью. Как удачно он прихватил из отцовского сейфа револьвер. Иронично, ему удалось достать сам Наган М1895! От этого на устах у парня появилась лишь лëгкая улыбка. Патроны были уже заряжены, только вот правила установил Блейзер свои, зарядив все каморы, кроме одной. Он был уверен, что жизнь не даст ему измениться, так что стоило просто полностью дать себя поглотить тьме. Барабан был прокручен, все правила соблюдены. Холодный металл коснулся кожи, дуло револьвера было направлено вверх. До полуночи осталось несколько секунд?
Три?
Погаснут ли сегодня яркие изумруды?..
Два…
Тело начала бить мелкая дрожь, в животе и в груди словно образовывался неприятный ком, страх подступал всё ближе, но пути назад уже не было.
Один.
Блейзер впервые за долгое время искренне ощутил желание извиниться. Наверное, он отдал бы за это любые деньги.
Выстрел
Отовсюду начал раздаваться гомон, запускались фейерверки… Казалось, в это мгновение сердце пропустило удар. Парень действительно желал погибнуть здесь и сейчас, но в то же время ему хотелось ещё хотя бы немного побороться за жизнь. Он думал, что сложнее всего будет нажать на спусковой крючок, но, как оказалось, ещё тяжелее пришлось в те миллисекунды в ожидании результата. Казалось, что тьма начинала становиться всё гуще и гуще. Неужели даже не смерть, а просто тьма пришла по его душу? Он настолько плохой человек, что смерть не хотела марать о него руки?..
Но как-то уж слишком долго затянулось это мгновение. Осознание начинало приходить постепенно, далеко не сразу, но Блейзер понял.
Ему дали второй шанс.
В одно мгновение он смог испытать облегчение, тревожность, страх и радость, и всё это смешалось в одну какую-то непонятную эмоцию. На глазах выступили слëзы, но парень не мог понять, от чего именно: хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Задерживаться здесь больше не было смысла, так что он сделал один шаг, второй и… Просто упал наземь, согнувшись в накатившей истерике. Слëзы просто ручьём бежали по щекам, падая на заснеженную плитку, практически мгновенно застывая, но комната освещалась лишь светом луны, которая выглянула из-за облаков, словно прожектор на сцене выделяя именно Блейзера, всё остальное пространство словно было соткано из самой тьмы. Не лучшее время и место для этого, но, наверное, сейчас это можно было позволить, ведь этот день можно смело называть вторым днём рождения. Наверное, даже единственным. Но долго оставаться так было нельзя, иначе получилось бы допустить много серьёзных осложнений со здоровьем, поэтому, когда рыдания хоть немного стихли, парень приподнялся и как можно скорее вытер лицо. Но, прежде, чем выйти и вернуться в поместье по-тихому, чтобы успеть и револьвер вернуть на место, он должен был сделать ещё кое-что. Достав из кармана новенький iPhone, он начал быстро листать телефонные контакты, выискивая нужный номер. Один раз он уже пересекался с этим человеком, но почему-то был уверен, что именно он и поможет.
Медлить было ни к чему, так что как только нашёлся необходимый контакт, уже в следующую же секунду послышались монотонные гудки. Юноше даже стало казаться, что это растянулось на полчаса минимум, но сдаваться он не собирался: пришло время измениться, раз уж
тьма жизнь так решила. Но, наконец, гудки стихли и с другого конца послышался мужской голос.
— Шеймус слушает.
