Завод

Труа сидел на крыше мелкого заводского корпуса и смотрел, как из окна одного из этажей башни вырывается пламя. В сумерках оно казалось особенно ярким. Слышался далёкий вой сирен. Сейчас туда сбегутся надсмотрщики. Будут стоять и гадать, как же это всё произошло. А он будет сидеть тут всю ночь и смотреть на огонь. А говорят, что месть следует подавать холодной…  ***   …Его вели по длинному тёмному коридору, заломав руки за спину. Грубо и бесцеремонно. Болела отбитая куском арматуры спина. Ноги подкашивались от изнеможения. Ему просто хотелось, чтобы его оставили в покое. Пусть даже бросили в топку. Если там его больше не будут трогать, то сойдёт.     За ним шли надсмотрщики. Они вели ещё несколько человек. Несколько девушек. Они плакали. А он шёл впереди, и ком подступал к горлу. Он бы обернулся, чтобы утешительно улыбнуться им, но его слишком крепко держали.    В конце коридора была дверь. Всех, кроме него, оставили за ней. Когда стальной замок со щелчком закрылся, его отпустили. Зал, в котором он оказался, был небольшим. Его со всех сторон оплетали трубы со струящимся из них паром. Это самые горячие трубы. Раскаленные до того, что на них можно было бы приготовить еду.    По середине стоял стол. Вокруг него – мягкие кресла и диван. На них расселось несколько надсмотрщиков. Они были без верхней части формы. Играли в карты на деньги. Тут же стояли бутылки с чем-то красным. И бокалы. Из зала было ещё много выходов, но их перекрывали трубы. Путь к отступлению был, но сложный. Нужно подумать ещё. Но для начала хорошо бы узнать, зачем он тут. И зачем тут эти девушки.    Когда конвоиры отошли, он невольно поёжился. На него неотрывно, с убийственным холодом, смотрел главный надсмотрщик. Он был главным, потому что сидел во главе стола, и каждый из его коллег обращался к нему с почтением. Хотелось исчезнуть, провалился сквозь землю, умереть, но не стоять здесь. Его буквально заживо съедали взглядом, а ведь ещё ничего не произошло.    Наконец игроки все увидели приведённого и бросили карты. Один, самый неугомонный и громкий, подскочил к нему и стал осматривать, тыкая пальцем в живот и лицо. – Смотрите какой худой. Но лицо ничего так.    От противного голоса и слов его передёрнуло. Хотелось врезать со всего размаху нахалу по шее, но он сдерживался. Все таки силы не на его стороне.    Поднялся главный. Тоже подошёл к нему и взял за подбородок. Хищно улыбнулся и произнес:  – Неплохо. Мне нравится.  – Ты же не жадный? – заголосил неугомонный. – Поделишься.  – Объедками обойдётесь, – фыркнул главный.   Взял его за грязный ворот рабочей робы и поволок к столу. Остальные моментально прибрали карты. Встали и сгруппировались полукругом за своим предводителем. А тот неожиданно разорвал одной рукой одежду у него на груди, ударил по ногам и поставил на колени. Схватил за волосы так, что он невольно вскрикнул. Вцепился в руку обидчика. И тот замахнулся ногой и ударил в живот, потом ещё раз. И всё время не отпускал волос. Его жертва хрипло закашляла, в ужасе попыталась высвободиться. Но главный присел перед ней на корточки не разжимая пальцев.  – Пусти, тварь! – процедил сквозь зубы парень. – А то что? – высокомерно ответил мучитель. – Член мне откусишь?   Его товарищи засмеялись, а парень с ужасом осознал, что сейчас будет. Но страх породил в нём злость. Он замахнулся и не долго думая врезал надсмотрщику кулаком в пах.    Тот согнулся и выпустил волосы. Парень вскочил и бросился к одному из выходов. Но товарищи главного тут же поймали его. Скрутили и повалили на пол.  – Куда собрался, шлюшка? – захихикал кто-то из них.  – Лицо себе отрастил, а теперь в недотрогу играет!  – Ща посмотрим, как ты внутри.   Их мерзкий смех разливался по комнате. Заполнял собой каждый уголок, и от этого было страшно. Парень изо всех сил пинался и кусался, но лишь получал новые удары по телу. Вскоре один из надсмотрщиков не выдержал, схватил из под стола пустую бутылку и ударил ею по руке парня, задев пол. Осколки брызнули во все стороны, а блестящая розочка оказалась у лица парня.  – Не рыпайся, – криво улыбнулся он. – Может тогда хотя бы смазку используем.  – Да чё с ним нянчиться?!  – Да! Хорош болтать!    Они потянулись к его одежде, стягивая и разрывая её. Парень кричал, но с каждой секундой только лучше понимал, что им это нравится. Но сейчас его никто не держал. И он воспользовался этим.     Собрав последние силы выхватил стеклянные оружие у полупьяного надсмотрщика и без разбору замахал им на противников. Те отпрянули как от огня, а один в ужасе завопил и упал на спину – его глаза и часть носа окрасились красным.    Парень вскочил, трясущимися руками направляя оружие на людей. А они как падальщики скопились вокруг, ожидая пока более сильный убьёт добычу. И сильный появился. Он был белым от ярости. Схватил парня за горло и ударил в пах с такой силой, что у того закружилась голова, а на глазах выступили слезы. Он пересиливая боль взмахнул бутылкой – на лице главного полегла алая полоска.    Надсмотрщик со всего размаху бросил его об стену. Бутылка вылетела из рук и разбилась. Ему хотелось сжаться и зарыдать, но он снова встал. И снова был схвачен за волосы.    Глаза надсмотрщика покраснели от злобы. Он вытер кровь со своего лица и с жуткой улыбкой произнес ему прямо на ухо: – Знай свое место, уродливая сука.     И прижал лицом к раскаленной трубе.    Мгновение, и комнату заполнил жуткий вопль, смешиваясь с запахом горящей кожи. Парень бился и вырывался, обжигая руки и истекая слезами. Кричал не своим голосом до хрипоты, а надсмотрщик только плотнее прижимал его к трубе. Кровь запекалась моментально, но некоторые капли летели на бетонный пол. Очки упали в алую лужицу и разбились. Кожа пошла пузырями, отслаивалсь и съёживалась. Парень продолжал рыдать и вопить, даже когда его губы запеклись, а голос совсем пропал.    Его бросили на пол и пнули в живот. Он корчился, то хватаясь за лицо руками, то в ужасе отдёргивая их. И рыдал. Ничего не видел за слезами. Но вместо всхлипываний из груди вырвался лишь хрип.    Он слышал смех и разговоры надсмотрщиков над ним. Слышал как они приближаются. Слышал как тянут к нему свои мерзкие руки…   Обезумевший от ужаса и боли он вскочил и бросился на ближайшего. Ногтями впился ему в глаза, выцарапывая их. Впился зубами в шею. И его снова откинули, ударив головой о край стола. Но он не растерялся и схватил с него ручку. Набросился всё на того же и вонзил её прямо в горло. Остальные в ужасе разбежались, и парень понял, что сверг их вожака.    Пользуясь шоком надсмотрщиков он бросился бежать через один из выходов. Бросил ручку и побежал, не разбирая дороги. Его безумие сменилась горечью и невыносимой болью. Он уже не мог рыдать и просто беззвучно задыхался.   Он не помнил, как оказался между этажами. Он просто упал на колени и бился в истерике об пол. Руками хватался за облезшую кожу. Посмотрел на них – они все были в крови и ожогах. Взвыл от боли и понимания того, что его лицу конец. Бился руками и головой об пол, впивался в него ногтями ломая их до крови. Кусал себя за рукава и запястья.    И наконец стих. Просто потому что силы кончились. Он обхватил себя руками и повалился на бок. С безысходностью смотрел в темноту переплетения труб. Из глаз катились слезы.    Но он вдруг почувствовал себя в безопасности. Кругом было тихо и темно. Никого не было рядом. Были только трубы и провода.    Он встал и пусто побрёл вдоль ржавых вен здания. Он видел решетки и проломы, за которыми горел свет цехов и помещений. Видел коридоры и надсмотрщиков. А они его нет. Он попал за кулисы этого ада. Теперь он невидим. А они все как на ладони…   ***   …Вздохнув, Труа встал, размял спину и прыгнул с крыши. Взлетел на гарпунах и поднялся на террасу. Он удивился, что никого нет. Но нашел записку Уно и улыбнулся. Пошёл в душ.   Долго стоял перед разбитым по краю зеркалом над тумбочкой, не решаясь снять маску. Он уже снял всю одежду кроме нее. Но решился на это только когда отвернулся.   Мягкий поток воды его успокоил. Он с грустью взглянул в отмытое окно, в темноту. И быстро вышел, опасаясь, что свет кто-нибудь заметит.    Сейчас он не хотел оставаться один. Хотел поговорить с кем-то чтобы не быть наедине со своими мыслями. Но ещё раз читая записку понимал, что лучше уж он подождёт. И уже утром поговорит с ребятами. Ему было приятно, что у них наконец все складывалось. Ради этого стоило тогда побороть боль.