***
эл стоит перед дверью знакомого подвального помещения, чувствуя нервное покалывание в пальцах. его уставшие глаза ещё раз осматривают все неровности на деревянной поверхности, он медленно вдыхает, выдыхает и открывает дверь. спускается по лестнице в узком коридоре, останавливается перед второй, более прочной дверью, и оказывается под одинокой тусклой лампочкой, ненадёжно висящей на белом тонком проводе. дёргает ручку, зная, что стучаться тут не принято, и сразу же над макушкой раздаётся звон музыкальной подвески из бамбуковых палочек или чего-то такого. взгляду предстаёт средних размеров помещение, но с высокими потолками, с широким кожаным диваном, двумя такими же креслами и деревянным столом посередине. в противоположной стороне зеркало в пол в золотистой рамке, держащееся на честном слове и надежде на светлое будущее. стены тут окрашены в тёмно-зелёный, но не давящий оттенок, а по периметру побелённого потолка вместо плинтуса вились комнатные лианы, скорее всего, искусственные. на полках тёмно-коричневого цвета — под цвет стола и пола — стояли ещё горшки с цветами, какие-то статуэтки, стеклянные баночки, благовония и свечки, а деревянный стеллаж рядом с диваном полнился книгами, не выглядящими очень новыми. хозяин комнаты явно имеет какой-то вкус в интерьере, а если нет, то создаёт такую видимость. и, признаться, вполне успешно. — извините, мы уже закрыты! — доносится крик из-за полуприкрытой тканевой ширмы, служащей входом в следующую комнату. — это я, — эл садится на диван, прислоняя к стене голову и прикрывая глаза на мгновение. — а, товарищ майор, — из-за ткани показывается приветливо улыбающийся вова. он стоит босиком в одних только широких штанах, по тёплой цветовой гамме подходящих комнате, и держит в руках, украшенных браслетами и какими-то рисунками, наверное, хной, полотенце. голова у него мокрая и плохо высушенная, потому что по плечам и ниже от его волос тянулись дорожки от капель воды. гусейнову требуется чуть меньше секунды, чтобы оценить внешний вид бухарова и отвернуться к стене с постерами и картинами. — опять naked йогой занимался? — спрашивает он, а вова смеётся, вытирая голову и всё равно входя в его поле зрения. — неа, прикинь, перед тобой клиентку отпустил буйную! не устроил мой прогноз на её жизнь, она меня водой из кувшина и окатила! ну, как бы, деньги она мне заплатила, и на том спасибо, — бухаров опять скрывается за шторкой, и продолжает говорить уже оттуда. — как будто я виноват, что муж у неё хуесос и абьюзер, а по жизни она, если не начнёт меняться, то ничего не добьётся! следователь меняет своё положение на лежачее, устраивая голову на подушках на подлокотнике. самому себе стыдно признаться, но не хочется, чтоб вова затыкался. пусть хоть кто-нибудь ему расскажет что-то, не связанное с беззаконием, убийствами и насилием, и не потребует себя внимательно слушать. бухаров такой и был. никогда себя не просил шибко увлечённо слушать, трещал под ухом обо всём, что только в голову взбредёт, не умолкая, но просил хотя бы делать вид, что ещё воспринимаешь людскую речь. и всё-таки на какое-то время он умолк, потому что, судя по звукам, сушился феном. — а ты сам-то чего пришёл? завтра суббота, плюс, я после восьми не работаю уже, мне такие же уставшие, как у тебя, глаза не нужны, — вова теперь уже окончательно выходит из-за ширмы, с сухой головой и одетый в оверсайз свитшот, который на его, пусть и широких, но худых плечах болтался, как на вешалке. он встаёт рядом с низкой тёмно-коричневой тумбочкой и напротив того самого зеркала в пол, отражение которого будет видно элу, если он повернёт голову. бухаров, любуясь своим отражением, начинает заплетать тонкую косичку возле лба, потом надевает на её конец маленькую полупрозрачную резинку, чтоб не расплелась, и вставляет пару небольших золотых колечек. делает то же самое ещё несколько раз и иногда посматривает через зеркало на гусейнова. "сорока", — думает о нём эл, а вслух говорит, смотря в трещину на потолке: — помочь мне надо. я в тупике опять. — снова раскладывать на будущее? ты меня за цыганьё на вокзале принимаешь? может, ещё ручку мне позолотишь? — бухаров хмурится, доплетая пятую косичку и на этом останавливаясь. — мне очень надо, правда, — гусейнов смягчается в тоне голоса и поворачивается на собеседника. — у меня ноль зацепок, вов, я вообще нихуя уже не понимаю. — о как, — бухаров хмыкает и садится на кресло рядом с диваном, подтягивая одну ногу к себе. — это тебе дорого обойдётся. — и ещё дороже мне это обойдётся, если я не распутаю дело в срок, — бубнит эл, закрыв лицо руками. — деньгами я тебя не обижу, ты же знаешь. обещаешь помочь? вова по-кошачьи улыбается, говоря, что он не совсем деньги имел в виду, и эл отворачивается к стене, потирая глаза. их взаимоотношения можно было легко описать словосочетанием "передрузья-недопара", но очень сложно было понять. они оба знали, что симпатизируют друг другу, и знали друг друга наизусть, от макушки до пяток, но встречаться — боже упаси! какие отношения, тут один цыганка-ведьма, что вечно на своём уме, а второй мент-детектив, постоянно занятый незакрытыми делами. и эл отлично понимал, чего от него хотел вова, влюблённый ещё с давних времён. его внимания. хотя бы пары часов, проведённых вместе. гусейнову было также сложно согласиться, как и отказать. потому что, честно, ему ведь тоже бухаров нравился. он пару минут назад панически искал, куда посмотреть, лишь бы такой красивый полуголый вова на глаза не попался. бухаров был если не полноценной правой его рукой, то плечом опоры точно. но позволить себе с ним отношения эл не мог — был уверен, что просто не потянет, и не хотел вову травмировать, потому что видеть его расстроенным было просто невыносимо, а в полной мере сделать его счастливым эл не имел возможности. у гусейнова был принцип: сначала работа, а потом все эти людские обычные занятия, типа семьи, хобби, домашних животных или чем там молодёжь сейчас увлекается. а бухарову нужны любовь, забота и внимание, много и сразу, и эл бы ему и рад их дать, да только следствие само себя не поведёт. он иногда на рабочем месте ночевал, и вова об этом прекрасно знал. так что гусейнов в любом случае проигрывал: что не встречаясь с бухаровым, он делал ему больно, что встречаясь с ним сделал бы больно тоже. иногда эл был абсолютно уверен, что вова его просто приворожил. — тебе бы расслабиться, — бухаров во время его раздумий снимает с какой-то полки бутылку и откупоривает её, наливая содержимое в стеклянную кружку, напоминающую мозаику, и протягивая её гусейнову. — это что? — эл аккуратно нюхает содержимое, ровно сев и помахав ладонью над кружкой. — красное полусладкое, — просто отвечает вова, отпивая из горла бутылки. — или тебе сегодня нужна вода сорокоградусная? — мне сегодня вообще лучше не пить. я за рулём вообще-то, — следователь смотрит через дно кружки на свои колени. — умоляю, — бухаров смеётся и пересаживается на подлокотник дивана, закидывая ноги на сиденья. — дорогой, кто тебя штрафовать будет? шац? эл почему-то соглашается с ним, и где-то через полчаса он уже лежит головой на вовиных коленях, пьяный в достаточной степени, чтобы разрешить перебирать свои волосы, обнимать чужие ноги и несвязно жаловаться на сложную ментовскую жизнь. вова довольно улыбается, — потому что очень, очень и очень соскучился по элу и прикосновениям к нему; последний раз они виделись месяца четыре назад, — и меняет положение тела, слезая с подлокотника на сам диван и перекладывая голову гусейнова себе на плечо. — ты всегда так вкусно пах? — подаёт эл голос, и бухаров чувствует, как чужие руки вокруг его талии оборачиваются сильнее. вова сдерживает довольный писк, – потому что правда, блять, соскучился, – и только нервно сглатывает. — возможно, — бухаров утыкается носом в макушку гусейнова и вдыхает запах его шампуня. вова помнит, что обычно эл чуть-чуть укладывается гелем, потому что терпеть не может себя растрёпанного, но сейчас его волосы абсолютно чистые, значит, он действительно устал. — я так тебя люблю, вова, — вдруг приглушённо говорит гусейнов, и бухарова мурашки пробирают. он таких слов очень и очень давно не слышал, от эла – тем более. вова молчит, не зная, что ответить. вернее, знает, само собой, но теряется. решает, что это сейчас ни на что не повлияет, поэтому всё-таки не отвечает, но гусейнов продолжает, не оставляя выбора: — а ты меня? он звучит серьёзно, и бухарову кажется, что эл трезв и откровенно над ним издевается. думает, что он решил посмеяться над ним и его чувствами. думает одно, а едва слышно отвечает другое, то, что на языке всё время крутится: — и я тебя люблю, эл. очень люблю. эл засыпает в вовиных руках, пока сам вова роняет на его макушку молчаливые слёзы. ему ведь не докажешь, что он сам себе понапридумывал проблем, и страдает от этого, нет, гусейнов в своё упрётся, скажет, что не сможет так, что ничего бухаров не понимает, и вообще им уж шестой год, как следует не торопить события, а по пьяни каждый раз сам на руки залезает и в любви признаётся. бухаров его за шею обнимает и обижается страшно за то, что в трезвом уме у них подобное было лишь единожды за всё это долгое время. они лежали на холодном полу квартиры эла, вова тогда гладил его пальцами по щекам и никак не мог насмотреться в голубые глаза. и гусейнов улыбался ему, вроде как даже искренне, держал за свободную руку и шептал, что любит. вова всё помнит, но погоды это не делает.***
утром, ожидаемо, ничего не меняется. эл просыпается, заботливо укрытый пледом, но не совсем заботливым способом разбуженный. его расталкивает вова и говорит, что у него уже через час будет первый клиент, так что следователю стоит покинуть помещение. — из еды могу предложить тебе только чай и бутерброд с маслом, — бухаров перед зеркалом завязывает волосы в пучок, оставляя несобранными из пяти заплетённых вчера косичек только три. — не откажусь, — произносит гусейнов, принимая вертикальное положение. он потирает лицо и зевает, прикрывая рот. — а ты сюда переехал вместо квартиры, что ли? — нет, просто так получилось, что кто-то меня тут вчера задержал, — остроумничает вова, хмурясь и уходя за шторку. эл отмечает у себя в голове, что ему крайне идут собранные волосы и эти выпущенные косички. казалось, одень его в авоську с мандаринами – и та будет хорошо смотреться. и пока эл думает о бухарове в авоське, сам вова приносит ему кружку чёрного чая и два куска хлеба с маслом. эл завтракает в тишине, пока вова, забравшись с ногами в кресло, подстригает и подпиливает ногти, складывая их в маленький целлофановый пакетик. — и всё-таки, — гусейнов нарушает тишину, — ты мне поможешь с делом? — помогу, — кивает бухаров, не отрываясь от своего занятия и сдувая с рук пыль от ногтей. — но не сегодня. — мне нужно как можно скорее, — начинает упрашивать эл, дожёвывая последний кусок. — висяк уже месяц, мне... — сколько?! — вова поднимает на него удивлённые глаза. — ты бы ещё через год ко мне пришёл, я думал, я с чем-то свежим работать буду! — ну извини пожалуйста, — передразнивает его гусейнов, потом вздыхает. — вов, правда, очень нужно. без тебя никак. во сколько ты сегодня освободишься? съездим в отделение. — звучит не очень романтично, — кривит лицо бухаров, унося ножницы, пилку и пакет с ногтями. — я в половине пятого сегодня уже свободен. — отлично, я заеду тогда за тобой, — эл облегчённо выдыхает и откидывается на спинку дивана. вова кивает, ещё передразнивает его и смотрит на время в телефоне, тут же качая головой: — так, чай дохлёбываем и уёбываем, давай, au revoir, amigo, мне ещё надо все деньги мира успеть заработать, а ты мне всю атмосферу своей ментовской аурой испортил, все комнаты теперь окуривать придётся заново, — и улыбается, показывая, что просто в моменте поймал какой-то прикол. гусейнов тоже улыбается уголком губ, ещё раз говорит "спасибо" за завтрак,***
ровно в половине пятого вечера эл приезжает и сигналит с улицы, чтоб таролог выходил, а он себя чувствует девчонкой, собирающейся на вечеринку, за которой заехал её парень. ну, ещё вова чувствует себя глупо, но всё равно крутится перед зеркалом, оценивая собственный внешний вид, прежде чем выйти и закрыть двери на ключ. гусейнов молча трогает машину с места, сразу после того, как бухаров садится рядом с ним на переднее сидение, пристёгивается и кладёт себе на колени тканевую сумку. они даже не здороваются друг с другом — виделись, как бы, — и всю дорогу до отделения полиции едут молча. — вот дело, советую ознакомиться, — эл кладёт перед вовой средней толщины, может, листов в десять белую папку, а сам садится в кресло в своём кабинете. — не густо, — комментирует бухаров, полусидя на столе и перебирая листы. — и без тебя знаю, — огрызается гусейнов, вздыхая после. — что делать с этим думаешь? "...в заброшенном здании на окраине найдены два трупа израненных... оперативные работы проведены, но подробности убийства следствию не ясны", — отрывисто читает вова, рассматривает фотографии и цокает. — а что ты планировал с этим делать? — спрашивает он, поднимая голову. — я планировал, что ты что-нибудь магическое придумаешь, и это поможет нам найти убийцу и восстановить картину произошедшего, — подаёт откровенно уставший голос эл, смотря в потолок и откидываясь на спинку кресла. — ничего себе подход – что-нибудь магическое придумаешь! я-то придумаю, конечно... а мне надо будет узнать, от чего смерть наступила, или где заключение судмедэксперта? — пятая страница с начала, — гусейнову это дело уже все глаза промозолило, а тут ещё бухаров его проверяет на знание содержания папки. — пятая страница, вов, а не лист, — говорит он, слыша непонимающий шёпот и шорох бумаги. "удар по голове тяжёлым тупым предметом, механическая асфиксия частями тела человека", — читает вова и качает головой. — всё понятно, короче, — он захлопывает дело, кладёт на стол, сам с него слезает и пересаживается на стул. эл хочет было съязвить, мол, что тебе там понятно, но тактично продолжает молчать. — можешь меня отвезти на место преступления? а завтра... какое у нас завтра число? по-моему полнолуние завтра как раз... — вова отвлекается, смотрит в телефон и кивает сам себе. — а завтра на кладбище надо будет съездить. сорока дней ещё нет... гусейнов скептично поначалу относится к таким задумкам, потом потирает переносицу, думает и соглашается. он сам пришёл и попросил бухарова о помощи, будет глупо отказываться от любых его идей, пусть и таких бредовых. и они едут в заброшку на краю города. эл даже не спрашивает, что он собирается делать на месте преступления, только просит ничего особо не трогать, потому что кто знает, может, оно ещё пригодится следствию, а бухаров там понаоставлял своих отпечатков. вова кривит лицо, когда проходит через полиэтиленовую ленту. следы крови на полу, пыль от неухоженности здания, в целом, не самая приятная картина. бухаров садится на колени неподалёку от самой большой лужи крови, вынимает из шоппера и поджигает три палочки с благовонием. потом ставит их в чашу, достаёт небольшое настольное зеркальце, ставит напротив себя, отдаёт сумку гусейнову, вытаскивает колоду таро и тасует. элу, честно говоря, очень интересно. он с детским любопытством наблюдает за вовой, раскладывающим карты. сам гусейнов в этом ничего не смыслит, поэтому старается помочь так, как только может, а именно — стоит в стороне, оперевшись о стену плечом, и не мешает. вскоре бухаров хмурится и шепчет себе под нос что-то непонимающе, будто не веря в то, что видит перед собой, а потом вдруг нервно вздыхает и, не оборачиваясь на друга, спрашивает: — элыч, специфический вопрос, и, наверное, я это в деле проворонил, но... короче, нашли только два трупа? следователь хмурится. — ну да, а что? — а смертей было три, — объясняет вова, чем вводит эла в ступор. — и все не здесь. — в смысле? а где? а третий труп откуда? — гусейнов заглядывает через чужое плечо. — не знаю... я не знаю! тут ошибка какая-то... бля, я не понимаю... — бухаров хмурится и мотает головой, вновь и вновь тасуя колоду. — всё началось не тут, алкоголь... найденные двое убили убийцу, убийца был мёртв... — он выкладывает ещё карты и трактует их, задумываясь с каждым разом всё сильнее. — затем дорога, лес, он жив, отомстил и отвёз их сюда... я не понимаю, почему на убийцу тоже смерть выпадает... — клиническая смерть, — вдруг осеняет эла, и он подсаживается к гадающему. — что ещё тебе говорят карты? — два кольца, — отвлечённо произносит вова, и вдруг поворачивается на эла. — в каких отношениях были убитые? — ну, по описанию знакомых, друзья... — начинает гусейнов, но его перебивает бухаров, вдруг вскакивая на ноги. — нихуя подобного! возьми какую-нибудь арматурину и дуй за мной, — вова срывается с места. — ничего не спрашивай! просто доверься мне! бухаров ничего не забирает из принесённого собой и уносится вниз по бетонной лестнице. гусейнов хмурится ещё, качает головой, но слушается — находит какую-то палку, кладёт вовину сумку на пол и идёт за ним. а вова, переминаясь с ноги на ногу, аккуратно пытается пролезть через колючие кусты дикого барбариса или шиповника под окнами заброшки. эл спрашивает, что вова пытается сделать, но бухаров отмахивается — дай железяку сюда, — и с помощью арматуры и собственных ног ломает ветки, пробираясь вглубь кустов. он явно что-то искал там, зажав телефон с включённым фонариком между зубов. на мгновение следователь улыбается — уж больно ему это что-то незаконное напоминает, — но тут же стирает с лица улыбку, потому что бухаров шипит, видимо, поцарапавшись. но пойди, останови его, о! куда там... потом слышится победное мычание, – нашёл. вова вылезает из кустов, вытаскивает изо рта телефон, выбрасывает железную палку и протягивает элу раскрытую ладонь. на ней два чёрных кольца, на одном изнутри выгравировано "лёша", на другом "саша", и возле обоих имён красовалось по сердечку. — парой они были, и даже обручились почти, — бухаров отдаёт гусейнову украшения и поджимает губы, после поднимаясь обратно. грустно это всё. эл задумчиво рассматривает кольца в своей руке, думая, что лучше бы их завернуть в зиплок и отдать на экспертизу, пока вова снова возится со своей атрибутикой, убирая всё. — только не отдавай их, как вещь-док, — будто прочитав его мысли, говорит бухаров, не поворачиваясь. — если мы завтра поедем на кладбище, нам это очень пригодится. — для чего? — отставив возмущение, интересуется гусейнов, садясь возле стены и смотря на таролога. — ты думаешь, мертвецы так просто согласятся нам всё рассказать? — вова застёгивает сумку и разговаривает севшим голосом. — а как в этом помогут кольца? — вопросом на вопрос отвечает эл, засовывая кольца во внутренний карман куртки. — очевидно, что это были очень важные для них вещи, — бухаров раздражается и уходит вниз, молчаливо показывая, что на сегодня это всё. — не тупи, эл. в машину они садятся в разных, но не самых положительных настроениях. и спустя некоторое время движения, вова подкуривает без разрешения и отворачивается к окну. эл в зеркала заднего вида замечает, что он прячет слёзы, но ничего не говорит.***
ещё эл замечает, что у вовы расцарапаны руки и лицо, и, подъехав к его дому, аккуратно напоминает ему обработать раны. а бухаров улыбается уголком губ, и приглашает к себе, всё равно завтра снова нужно будет вместе работать. да и давно они вместе ни в каком смысле не тусовались. гусейнов в который раз соглашается. может быть, это просто хорошее настроение, а, может, вова просто умеет обольстительно улыбаться, или эл просто влюбился настолько, что уже не в силах отказать ему ни в чём. как бы там ни было, но в квартиру таролога они заходят вдвоём. бухаров скидывает кроссовки и то встаёт пару раз на носочки, то подгибает пальцы ног, разминая ступни. гусейнов же осматривается, замечая, что в вовиной квартире решительно ничего не изменилось с момента его последнего визита, разве что, носки и футболки перекочевали из одного угла в другой да цветы завяли чуть больше. это была причина, по которой в "офисе" у вовы вдоль потолка тянулись искусственные лианы — ничего у него жить не могло и вяло через месяц. но эл не уверен, он не спрашивал. — тебе чай заварить ягодный или зелёный? — бухаров просёк, что он ни от чего не отказывается, а ещё помнит, что не пьёт чёрный чай из принципа, следуя которому, он его не пил, если была такая опция. — тот, который будешь ты, — отвечает следователь, вешая куртку на крючок. верхняя одежда, казалось ему, была единственной вещью, которая в этой квартире убиралась всегда на место. всё же остальное жило кочевничеством. у вовы красивые большие глаза. это эл не то, что бы для себя открывает впервые, но обнаруживает вновь, когда случайнейшим образом его лицо оказывается в его руках. он обрабатывал царапины бухарова, и в помощи гусейнова тот, вроде, не очень нуждался, но, разлив на себя перекись сразу после брызг воды, от неё не отказался, когда он предложил. а у эла, на удивление, очень тёплые и мягкие ладони. они голову бухарова придерживают, когда касаются кожи ваткой и ватными палочками, убирая излишки перекиси водорода, но вова шею расслабляет, готовый лечь прямо здесь в эти руки. в какой-то момент появляется безрассудная мысль разодрать себе всё, что только можно, чтоб гусейнов ещё побыл рядом, ещё добровольно касался его,***
следующей ночью они едут на кладбище, нервничая. вова снова курит в окно, а эл снова молчит. его, откровенно говоря, бесит запах сигарет бухарова, потому что курит он какую-то дрянь, "табак" в которой есть только на обратной стороне пачки сигарет, написанный в составе мелким шрифтом на предпоследнем месте, но скажешь — обидится ещё. по приезде парни ещё с пятнадцать минут тратят на поиски нужных захоронений, потому что бухаров не записывался на кастинг в битву экстрасенсов, чтобы искать нужные могилы в темноте, а гусейнова на похороны никто не звал, чтобы он был в курсе, где, кто и в каком состоянии лежит. кладбище было огорожено древним заборчиком примерно по колено и находилось далеко от центра, поэтому никаким сторожем или уж тем более камерами видеонаблюдения не охранялось. в то время, когда таролог раскладывает на земле себе всё необходимое, эл вдруг задумывается, а чем он, собственно, занимается по жизни? вова-то понятно, он себя ещё лет десять назад завербовал, как шарлатана, и гусейнов ему поверил чуть больше, чем совсем нихуя, только когда тот нагадал пару раз то, что потом в итоге сбывалось, а сам эл? — отдай мне кольца и отвернись, — говорит бухаров, обернувшись и протянув раскрытую ладонь. — желательно не поворачивайся до тех пор, пока я не скажу. — почему? — следователь вынимает украшения из кармана и кладёт вове в руку. — не думаю, что они сильно любят мусоров, — вова ехидничает, отворачиваясь. — нет, правда, эл. надо, чтоб без лишних глаз было. — может, я вообще тогда в машину уйду? — предлагает гусейнов, поворачиваясь спиной к тарологу и лицом к одинокому фонарю, слабо освещающему землю в радиусе метров пяти от себя. — можешь, но а вот меня духи заберут, что делать будешь? — бухаров увлечённо перепроверяет всё ему необходимое, загибая пальцы. — поплачу и забуду, — эл улыбается уголком губ, делает порядка десяти шагов от нужных могил в сторону и почти полностью исчезает в темноте. потом садится на низкое ограждение какой-то могилы рядом с собой. он рассматривает холмы впереди, скрытые местами за высокими деревьями, которыми было окружено кладбище. здесь тихо, поэтому даже перекрикиваться не приходится, чтобы услышать друг друга. — а потом ты достанешь меня и с того света, потому что тебе там станет скучно одному и всё такое. — придурок, — фыркает вова, закатывая глаза. потом резко выдыхает, поджигает свечи и говорит, чтоб эл его больше не отвлекал, и начинает нашёптывать что-то. гусейнов вспоминает, что забыл спросить — можно прикурить-то? но решает, что лучше потерпит, пока бухаров там шаманит, а то вдруг он ему всю атмосферу своим куревом мусорским собьёт, как это обычно и случается. эл замечает, что поднимается ветер и верхушки деревьев начинают сильнее колыхаться, а где-то вдали закаркали вороны. гоголевское настроение у всего этого мероприятия, конечно. по ощущениям, проходит вечность, прежде чем таролог за его спиной начинает говорить в голос, а не шептать. прикольно, человек вон с мёртвыми общается, пока он тут хочет курить и деревья рассматривает. только теперь элу то ли из-за расстояния между ними, то ли из-за ещё чего магического плохо слышно, что там происходит, и очень жаль, потому что вообще-то интересно, каково это: общаться с мёртвыми людьми. пока что получается, что по жизни гусейнов старается максимально не мешать. а вова голову поднимает, чтобы на ограждении увидеть два призрачных силуэта. один высокий и широкоплечий, а другой низкий и совсем худой, на фоне первого кажущийся совсем крошечным. бухаров помнит, что бояться их не надо, тем более что выглядят они более заинтересованными, чем враждебными. вова в общих чертах объясняет, кто он, почему тут и чего хочет, поэтому просит рассказать, что же с ними случилось. — а нам-то с этого что? нас больше нет, — высокий силуэт хмурится, складывая руки на груди, а маленький пихает его в бок, переубеждая. — вот именно, лёх! на пятнашку мы уже не присядем, а так, может, посадят его... этого-то... — у меня есть вот это, если вам нужно, — и бухаров показывает кольца. саша – вова догадывается, что раз один "лёха", то другой саша – ахает и заглядывает в чужую ладонь с неприкрытым любопытством. — ты где это взял? — спрашивает долгополов, подходя ближе. квашонкин поднимается с места, чтобы, видимо, чуть что и защитить его. — в кустах возле заброшки, — вова кладёт украшения на землю перед духами. нервничает, если честно перед самим собой, но виду не подаёт. — и правда наши... — саша поднимает украшения, рассматривая их и улыбаясь. — лёх, ну? — он поворачивается к лёше, как бы говоря, что можно и рассказать. — ладно, — квашонкин смягчается в тоне и складывает руки на груди. — но пусть тогда вкопает их в землю, что ли... а то спиздят же. и мент пускай вон там уши не греет, — он указывает подбородком на едва видимый в полумраке силуэт следователя. — вкопаю-вкопаю, — кивает бухаров и на мгновение оборачивается. — а он ничего и не слышит, я ему специально сказал подальше отойти. и духи всё рассказывают, сидя перед тарологом. началось всё в баре, полтора месяца назад, собственно. были они там пятничным вечером, чтобы выпить и отдохнуть после рабочей недели. а потом вдруг, в середине пьянки, считай, докопался до них мужчина, с претензией как раз на "пидорство". лёха был поддатый, а он и сам по себе человек не из спокойных, с алкоголем в крови — уж тем более. саша был страшно против, но квашонкин если захочет что-то сделать, то сделает это обязательно, так что полез в драку. драка в баре мирным соглашением и крепкой дружбой на десятки лет никогда не заканчивалась и, к тому же, сказывалась на репутации заведения, а потому администрации была не нужна. охраной трое человек — саша, лёша и "этот" — были выведены на улицу, где ещё раз подрались на углу, откуда их тоже разумно увёл охранник, потому что это всё попадало в поле съёмки камеры над дверью бара. — а потом этот сказанул что-то то ли про мою мать, то ли про лёхину, я уж не помню, ну лёха его как по башке и жахнул, этот аж в стенку отлетел, — эмоционально рассказывает долгополов, показывая руками, кто кого и куда "жахнул". — я смотрю, а он упал и всё! — зассали мы, короче, — впервые за весь рассказ встревает квашонкин, до этого молча сидящий на могильном ограждении и опустивший голову. — я протрезвел сразу, как санёк сказал, что там кровь, и он еле дышит. в скорую звонить не стали – снова зассали. скажут ещё, что покушение на убийство, ещё хуйню какую-нибудь повесят, кто этих мусоров-то знает? — ой, да он ларёк обнёс с приятелем в пятнадцатом году, а потом приятель смылся, а он до сих пор трясётся, что менты узнают, на него одного повесят, — осуждающе произносит саша, указывая на лёшу. потом возвращается к своему рассказу, местами вздыхая. тогда квашонкин долгополова уговорил не звонить в скорую и помочь погрузить тело в багажник, благо, район не из благополучных, драки пьяные тут ежедневно, на улице темно, у камер на зданиях они в слепой зоне, а людям, сидящим дома, до безобразия всё равно на то, что происходит за окнами. в несколько минут они домчали до ближайшего то ли парка с густым лесом, то ли лесополосы, но на двоих паникуя так, как паникует обычно группа из десяти человек. саша не оставлял попыток уговорить лёшу позвонить в скорую, полицию, пожарную, друзьям, маме, президенту напрямую, кому угодно, но тот упрямо твердил об обратном, в некоторых моментах даже переходя на угрозы. пытаясь вытащить тело из машины, — но так и не успев это в итоге сделать, — квашонкин отметил, что неизвестный, по случайным обстоятельствам ставший жертвой, уже не дышал, а потому в лесополосе им делать было больше нечего, кроме как закопать тело. лёха так и сказал: "всё, санечка, приехали. поздно звонить уже куда-то, нас под белы рученьки сразу да на зону". долгополов же только и делал, что бегал кругами по влажной земле, пачкая тряпочные кеды и концы штанин, волочащихся за ним, и причитал, едва ли не плача. обещал, что их обоих найдут и точно опознают, а потом на двоих сошьют дело и увезут в места принудительного заключения. — и я отвернулся, чтоб санька угомонить, а потом повернулся обратно к багажнику, чтобы тело-то вытащить и прикопать, — квашонкин заминается, — у меня там, короче, кочерга была, я из гаража давным-давно забрал, да так и катал с собой; в хозяйстве всё пригодится. и тут санёк завыл: он, кажется, открыл глаза! я снова на него, мол, чё орёшь, щас услышит кто, что делать будем? а этот меня сзади и огрел этой кочергой, короче. — да, — часто-часто кивает долгополов, соглашаясь, — я со страху к лёхе кинулся, ну меня тоже за компанию шандарахнули там рядом. потом он для уверенности меня задушил ещё, но я, наверное, сам бы от ужаса в обморок упал потом. — вывез он нас на моей тачке ещё дальше, притащил в заброшку. там потом пацанята какие-то лазили, нашли нас, ну и вот мы тут, — подытоживает лёша, вздохнув. — а кольца? — нетерпеливо спрашивает вова, внимательно слушающий и старающийся запомнить мельчайшие детали. — почему кольца в кустах валялись? — а, да снял он их и в окно выкинул. я не понял, к чему этот жест был, но удивился, как пальцы-то не отрубил вообще, — отвечает лёша, пока рядом с ним садится саша и кладёт голову ему на плечо. — такие у нас дела, короче, кастролог. — я таролог, — по привычке поправляет бухаров, потом прикусывает язык. сейчас ещё на него проклятие наложат какое-нибудь, ага, только этого не хватало. вова заканчивает всё, предварительно попрощавшись с духами и поблагодарив за предоставленную информацию, и пальцами немного раскапывает землю на обеих могилах. вкапывает кольца, собирает вещи в сумку, поднимается на ноги, отряхиваясь, и касается предплечья ушедшего в себя эла, чем немного его пугает. — пошли в машину, — вова внезапно выглядит очень уставшим, что гусейнова тревожит чуть больше, чем внезапное прикосновение к себе из темноты. — всё в порядке? — спрашивает следователь, шагая рядом с хмурым бухаровым. — всё просто охуенно, элыч, — саркастично отзывается таролог, садясь на переднее пассажирское сиденье. — доставай диктофон, надиктую всё, что узнал. и прикурить будет? а то мои кончились. вова говорит и курит, почти лёжа на пассажирском сиденье с опущенной спинкой. у эла в машине нельзя курить, но бухаров приоткрыл окно, значит, не считается, да и гусейнов не ругается. по дороге домой — таролог удивительным образом смог упросить эла остаться ещё на одну ночь у себя, а уже потом мотаться по отделениям и местам преступлений, — вова выразительно молчит половину пути, а на второй половине у него развязывается язык, приоткрывая то, что сидело в горле комом. — ты с таким часто работаешь? — бухаров бестолково смотрит в бардачок перед собой и теребит пальцами ремень безопасности на бёдрах. — смотря что мы берём за "часто", — уклончиво отвечает гусейнов, не отвлекаясь от дороги. — на кладбище с тобой в первый раз еду, а с таким типом преступлений, ну... не каждый день, но так. раз в два месяца, полгода, может. — блять, — рвано выдыхает вова, запрокидывая голову и теперь наблюдая потолок машины, — я вот каждый раз когда подобные новости в твиттере читаю всегда что-то чувствую, знаешь, неприятное внутри. сколько им обоим? не уверен, что больше нашего. — нет, не больше, — монотонно говорит следователь, останавливаясь на светофоре. — но ко всему привыкаешь со временем. я знал, на что шёл, когда поступал в училище. сначала да, за каждого переживаешь, ночами не спишь, потом атрофируется эмпатия. надо дело расследовать – расследовал и забыл. — и что, прям совсем ничего не чувствуешь? — он переводит взгляд на эла, вскидывая брови. — ну ты скажешь тоже – ничего, — усмехается гусейнов, трогая машину вперёд по полупустой трассе. — мне тоже грустно, тем более столько я уже смотрю на дело это. я просто чувствую не так сильно как ты, вов. он выдерживает паузу, потом добавляет: — извини, что втянул в это всё, тебе с твоим сочувствием ко всему живому вообще не рекомендательно про такие вещи в мире знать. — да меня такое башкой всегда макает в реальность, что хуй знает, когда и чем всё кончиться может. вот чуваки в бар пошли, пивка выпить, в итоге сами чуть не присели и на кладбище теперь тусуются, охуеть? — бухаров шмыгает, опять отворачиваясь к окну, на мелькающие жёлтые придорожные фонари и низкие ограждения. — я по жизни боюсь чего-то не успеть, а такие новости вижу – сразу теряюсь. мысли появляются, типа, а что если вот ты в столб сейчас въебёшься? чего я не сделал? где не был? кто знал, что так получится? — ну, я в столб въебаться желанием не горю, — признаётся эл, пытаясь съехать с темы. — я не говорю про желание. вряд ли эти саша с лёшей хотели убивать идти, а получилось... как получилось, — сдаётся вова в формулировке предложения. — философски, ничего не скажешь, — тихо подытоживает гусейнов, и домой они добираются в той же тишине и некотором напряжении. перед сном вова всё также не роняет ни слова, только обнимает эла, вышедшего выпить чая — потому что кофе у бухарова отродясь не водилось, даже для гостей, даже для таких, как гусейнов, — и замершего у столешницы. следователь что-то в своей голове решает, и приходит к выводу, что решил всё правильно, но тоже ничего не говорит. до поры до времени.***
время идёт, и проходит ещё два с половиной месяца, в которые находят и арестовывают убийцу, проходит суд, выносят приговор, сажают виновного и дело полностью закрывают. эла повышают до подполковника, и он было платит вове за оказанную помощь, но тот отказывается наотрез, говоря о том, что за такие вещи денег брать не станет. — считай, подарок от заведения, — говорит он и устало улыбается. гусейнову были знакомы эти эмоции и интонация, и значили они окончательное решение, обсуждению не подлежащее. но эл на этом не останавливается, потому что — к счастью или к сожалению — был рождён упрямым и таким по жизни и оставался. ну, и ещё он за последнее время понял кое-что, не поддающееся пониманию ранее, поэтому бухарова в покое оставляет не на такое уж и длительное время. вечером ещё через неделю после успешно закрытого дела у курящего на балконе вовы звонит телефон. он поднимает трубку, не ожидая ничего особенного от грядущего диалога. — не разбудил? — без приветствия спрашивает эл, лежащий на своей кровати. одеяло скомкано, в центре него мог бы спать кот, если бы у гусейнова он был. но кота не было по причине извечной занятости, и на постельном белье лежали только голые ноги эла. — а если разбудил? — вопросом на вопрос отбивается бухаров, улыбаясь уголком губ. затягивается и колупает ногтём деревянную поверхность подоконника на балконе. — тогда положу трубку и дождусь момента, когда ты не будешь спать, — спокойно объясняет следователь, рассматривая свои пальцы. — зачем звонишь? — игнорируя чужую предыдущую реплику, вопрошает вова, туша сигарету и возвращаясь в квартиру. — помнишь, ты изначально хотел... не деньгами взять оплату за раскрытое дело? — размазанно произносит эл, потом потирает тремя пальцами переносицу и жмурится. сука, кто так мысли формулирует? — предлагаешь потрахаться за два спиритических сеанса? — смеётся бухаров, чем в мгновение смущает гусейнова. — что? нет! ну, в смысле, нет, если ты хочешь, но я не это имел в виду, я скорее... — тараторит эл, внезапно осевший на кровати. — слушай, если тебя грызёт совесть за то, что я не взял денег, но потратил своё время – забей хуй. вообще не парься, не надо из себя выжимать что-то, — перебивает его вова, качая головой самому себе в зеркало в прихожей. — да я не о деле вообще, — отчаивается гусейнов, окончательно вскакивая с кровати. переключает звонок на громкую связь, – казалось, что будет проще слышать вовин голос не у своего уха – кидает телефон на матрас, сам опирается руками на спинку кровати, ту, что в ногах, и, собравшись с силами, говорит: — короче, вов, пойдёшь со мной на свидание? на том конце выразительно молчат, и хочется добавить полушёпотом жалобное "пожалуйста", но эл решает просто не затыкаться, чтобы не уйти в самокопание и чтобы вове перестало казаться, что это он из вежливости или чего-то такого. — я понимаю, как это звучит, но у меня из головы всё не выходит то, что ты сказал в машине, когда мы ехали с кладбища. это не телефонный разговор, и я хотел сказать это при встрече, но... — следователь сглатывает слюну и поджимает губы, формулируя мысль и смотря в стену. — неправильно было всё это время тобой пользоваться. я знаю, что ты тоже знаешь, что мы оба друг другу симпатичны, тут к гадалке не ходи – под рукой всё. мне казалось, что я всегда был для тебя недостаточно хорош. сейчас ничего не изменилось в моих характеристиках, но я подумал... а когда ещё? как ты там говорил – а вдруг, я в столб скоро въебусь? вова кладёт телефон на полку, слушая эла и невольно улыбаясь, и поднимает голову в потолок, оперевшись спиной о стену. он всё также ничего не говорит, желая выслушать друга целиком и давая ему такую возможность. — в общем... — медленно подводит итог гусейнов, проводя руками по волосам и нервничая. — если ты всё ещё что-то там... чувствуешь... то просто, чтоб ты знал: я готов что-то попробовать. бухаров сдерживает отвратительную шутку «например, героин?» и произносит всего два слова, чтобы у эла от его интонации впервые за очень долгое время внутри грудной клетки несдерживаемо затрепетало: — приедешь сейчас? вова накручивает волосы на палец, крутясь перед зеркалом и прикусывая нижнюю губу, и гусейнов задаёт вопрос, удивительным образом в каком-то смысле отвечающий на вовин: — тебе ещё нравятся ромашки? а вове нравятся. и ромашки, и белое «я-не-знал-какое-лучше-взять» вино, и эл в такой же, как ромашки и вино, белой кофте. «карты не напиздели», — пишет нетрезвый бухаров ковалю через пару часов, лёжа головой на плече гусейнова.