1%

"приезжай" Вот так просто. Одно слово. Единственное в недавно ещё девственно чистом диалоге. Приезжай. Марко закатывает глаза и блокирует телефон, чересчур грубо прикладывая его экраном о столешницу. Свежую ссадину на скуле обжигает болью от касания выбившейся из челки пряди. Он морщится, в очередной раз проводит по волосам, зачёсывая назад, и оборачивается к окну. Серое небо безлико нависает над темнеющими крышами. Каких-то пять часов назад этот человек называл его педиком и бил по лицу. Пять часов назад карие глаза прожигали его ледяным презрением, а остро очерченные губы кривились в насмешливой гримасе отвращения. Пять часов назад Марко решил, что ни за что больше не посмотрит в эту сторону. Только вот незадача – он уже минуту гипнотизирует взглядом темнеющие на фоне морозно-серого фасада окна. Стучать не приходится – дверь недовольно скрежещет и открывается, стоит Марко ступить на узкое гранитное крыльцо. Безразлично-ленивый взгляд, напряжённая челюсть, скрещенные на груди руки, золотая цепочка, очередная скучная футболка, такая же отстранённо-серая, как небо, фасад и каменные ступеньки. Зрительный контакт сравним с упирающимся в затылок дулом пистолета – не знаешь, что произойдет в следующий момент. В этом весь Тимми Эндрюс. Не отводя глаз, он отлипает от косяка, отступая назад, в пустынную темноту коридора, и Марко расценивает это как приглашение. Не произнеся ни звука, они минуют пустующий этаж, лаковую лестницу и выкрашенную белым дверь. Марко действительно не знает, чего ожидать после того, как замок щёлкнет, отрезая все пути для отступления. Это не страх, скорее предвкушение, подкреплённое голодным чувством недавней обиды и потаённой глубоко внутри яростью. Он знает, зачем они здесь. Знает, зачем приехал в абсолютно чужой район, знает, почему согласился. Не мог не... Лопатки с характерным стуком ударяются о деревянную поверхность, а дверная ручка ощутимо впивается в бедро, но это не значит решительным образом ничего, по сравнению с тем, как Тимми оттягивает его нижнюю губу, целуя хищно, зло и в то же время умоляюще. Его пальцы вцепляются в воротник рубашки, притягивая Марко ближе, плотнее, теснее. Первое впечатление длится недолго – Тимми отстраняется, стягивая футболку, цепь блестит в пасмурном полумраке, перекатываясь по вздымающейся груди. Холодные глаза на мгновение закрываются, Марко сам делает шаг вперёд. Толкнуть к противоположной стене, прижать за бёдра к себе, надавить пожёстче – во взгляде напротив больше нет ненависти, лишь пронзительный блеск желания. Идеально очерченные губы приветливо открываются навстречу, забирая своё, сильные руки нетерпеливо стягивают рубашку, задирают майку, пальцы цепко оттягивают ткань. Марко помнит, что нужно сделать, чтобы подчинить себе эту жалящую агрессию. Короткостриженый висок колет ладонь, когда он отталкивает от себя раскрасневшееся лицо. Гордость Тимми явно задета – он смотрит разочарованно, хмурит брови, тянет майку на себя, воинственно выпячивает подбородок. Марко ухмыляется, дразняще вздёргивая бровь: "Не нравится?" Чужой член упирается в бедро, несмотря на сердитое лицо его хозяина. Тимми делает ещё одну попытку взять всё в свои руки, но тут же оказывается зажатым между горячим телом и шершавой прохладой стены. Марко прижимается со спины, давит каждой мышцей, так правильно, так необходимо. Чужая власть наваливается, окутывает, забирается прямиком под кожу, заставляет сердце стучать громче, быстрее, тяжелее. Тимми упускает момент, когда штаны вместе с бельём оказываются где-то на уровне коленей, а чужой член, обтянутый латексом, скользит между ягодиц. Он заводит руку назад, слитным движением царапая поясницу Марко, подталкивая, выпрашивая такую необходимую сейчас решительность. Ему не нужно готовиться, ему не хочется ждать. Запястье перехватывают и вместе с головой прижимают к стене. Ладонь с затылка исчезает так же быстро, зато он наконец-то чувствует, как головка толкается внутрь. – Пожалуйста. – Шёпот на грани слышимости, но Марко достаточно. Он входит до конца и прислушивается. Густую тишину, пусть и с опозданием, но разрезает несмелый стон. Зелёный свет. Хватает пары минут, чтобы ноги Тимми начали подрагивать, а шея покрылась испариной. В моменте Марко просто толкает их к окну, позволяя Тимми упереться в подоконник, перенеся часть веса на руки. Мышцы напрягаются, перекатываются по плечам, упругими буграми собираются на спине. Марко ведёт носом по загривку, вдыхая солёный, пряный запах, прикусывает мочку, подцепляет зубами золотое колечко, скользит языком за ухом, вырывая высокий надрывный стон. Тимми отзывается на каждое движение, хватается рукой за косяк, выпрямляется, выгибается, притирается лопатками к груди. Тимми сильный, очень сильный, и Марко это знает не понаслышке, но здесь всё настоящее как будто не имеет смысла. Тимми Эндрюс, самовлюблённый, циничный и жестокий, стелится и плавится от малейшего проявления грубости и власти в свою сторону. Тимми Эндрюс умоляет трахнуть его посильнее и стонет получше порноактёров. Тимми Эндрюс удивительный. – Быстрее, блять, быстрее, пожалуйста, – выговаривает он еле-еле, закидывая руку за голову. Дёргает Марко за волосы, задевает ссадину на скуле, в ответ получая красноречивое шипение и шлепок по бедру. Стонет громче, выше, чаще. Изворачивается и по-собачьи облизывает щёку, языком проходясь по успевшим появиться по краю рубцам. Острые ресницы слиплись, а глаза покраснели, замечает Марко, зубами проходясь по горлу. – Пожа... – начинает Тимми, когда ягодицу обжигает ещё одним хлёстким ударом. Марко ускоряется и обхватывает его за шею, заглушая перемежающиеся со стонами несвязные просьбы сгибом локтя. Тимми ругается, скулит и в принципе сочетает в себе характеристики всех смертных грехов разом. Он ведёт руку Марко от своего поджавшегося живота к твёрдым соскам, не стесняясь показать, чего ему не хватает и с чем Марко точно в состоянии ему помочь. Он откидывает голову, подставляется под широкую ладонь на собственной груди, разом будто становится больше, тяжелее, мягче. Марко сжимает руку на шее и Тимми срывается на свистящий вздох. Его бёдра дрожат, грудь вслед за лицом и шеей покрывается красными пятнами, и Марко вдруг приходит в голову, что это чистой воды мазохизм. Он обязательно развил бы эту тему и дальше, если бы не внезапный крепкий захват на запястье и чужие зажмуренные глаза. Тимми замирает, напрягается будто до самых кончиков пальцев, а Марко только и успевает ослабить хватку, поймать губами низкий грудной выдох и обернуть вторую руку вокруг груди, поддерживая вмиг расслабившееся тело. Он осторожно выходит, убедившись, что Тимми не собирается встретиться лицом с ламинатом, и быстро стягивает презерватив. Проблема неудовлетворённости решается тут же, стоит Тимми буквально стечь с подоконника на пол и подставить лицо. Пара движений языком, поплывший взгляд карих глаз, идеальные, приглашающе раскрытые губы... Марко требуется чуть меньше усилий чтобы устоять на ногах и собраться с мыслями. Он натягивает чудом удержавшиеся на бёдрах джинсы, и падает на неаккуратно заправленную кровать. Веки тяжелеют, в стороне слышен шорох одежды и раздражённое дыхание, покрывало кажется таким приятным на ощупь, и Марко искренне хочется продлить этот момент постэмоционального кризиса. Мысли возвращаются так же быстро, как тугая тяжесть в сердце: это ничего не значит, а если и значит, то совсем не доступно его собственному пониманию. Сейчас они оба придут в себя и вернутся к привычным ролям. В подтверждение Тимми поднимается, и Марко видит на фоне розоватого румянца на скулах, торчащих замятин на волосах и расцветающих фиолетовым пятен на шее привычное безразличие в привычных, пусть и покрасневших, холодно-карих глазах. Он отворачивается к комоду, копается в ящике, и Марко наблюдает, как холмики позвонков перетекают сверху вниз, исчезая под белой резинкой белья. Следующей в глаза бросается ярко-лазурная ткань футболки. Матрас отрывисто скрипит, когда Тимми мягко опускается рядом. Проходит, кажется, целая вечность, занятая липким ощущением недосказанности и жгущим воздух противостоянием. Последнее, чего ожидает Марко, это лёгкое касание тыльной стороны ладони. Но ещё больше он не ожидает хриплого предложения: – Останешься? Марко не знает, почему, но в очередной раз соглашается.