Прямо по коридору

Тьма. Беспросветная, тягучая. Настолько мерзкая, что отравляла разум с каждой проведенной в ней минутой. Она высасывала жизненные силы, туманила рассудок, дарила с кривой улыбкой удушающее смирение положения, в котором приходилось существовать каждый день. Тьма обнажала пороки, поднимала на поверхность сетчатки глаз самые гнусные мысли и заставляла подчиняться всякий раз, когда день покидал дом. Дышала холодом в затылок и щелкала невидимыми зубами, заставляя в страхе закрыть глаза и не оборачиваться. С тьмой приходилось дружить. Она стала незримой мрачной спутницей и товарищем, которого не любишь, нет, ненавидишь каждой частичкой своей светлой, как может казаться, души, но к которой неизменно возвращаешься, подобно неверному мужчине, что возвращается к ранимой любящей женщине. Глупой женщине. Слабой. Ей бы впрок отвергнуть его раз и навсегда, но что-то яростно мешает. Глаза, в отчаянном желании зацепиться хоть за что-то, не в силах рассмотреть ни единого предмета или человека, что казалось невозможным с некоторых пор. Ты теряешься, не уверен, что сможешь выбраться из образовавшегося вакуума, воздух в котором неприятно обволакивал холодной влагой, пропитанной ледяным смирением. Гермиона видит тьму, ощущает физически, каждый день просыпаясь за двадцать минут до зари. Девушке не нужно протягивать руку, пытаясь прикоснуться к тяжелой темноте – она живет в ней, дышит и каждый день похож на предыдущий. Она не сразу понимает, что открыла глаза, ведь картинка не менялась – ничего не видно. Лишь ощущения скользящих век и щекотание ресниц могли свидетельствовать о том, что глаза в самом деле открыты. Сны редко посещали ее. Образы каких-то людей – все, что видела во сне Гермиона. Это были мальчики, резвящиеся на улице под каким-то большим деревом с густой листвой на территории уютного домашнего дворика с белым забором. Один из них всегда разговаривал с ней, но проснувшись, она не помнила ни смысла разговора, ни лиц этих мальчишек. Темные волосы, теплый бархатистый голос – все, за что смогла зацепиться ее память. Сон – некая черта между угрюмым настоящим и чем-то неизвестным. Гермиона не могла порадоваться ни этому, ни какому-либо другому возможному союзнику, который мог иметь любой нормальный человек. Нет, у нее действительно не было друзей или товарищей подобного рода. Вместо них появляется липкое чувство тошноты внутри, в прямом смысле, каждое утро. «Что с тобой, Гермиона?» вторил мужской голос в ее голове, который казался ей смутно знакомым, но не имел ничего общего с настоящим, которое она видела каждый день. Проживала в немом одиночестве. Как обычно, на заре, она резко уселась на постели, свесив ноги, коснувшись ледяного деревянного пола. Гермиона буднично надела белый халат, педантично разглаживая жесткими движениями тонких ладоней невидимые складки. Поправив воротник и затянув потуже пояс, она, словно по негласному расписанию, направлялась в ванную комнату. Девушка шагала неспешно, словно вымеряя, с точностью до сантиметра, каждое касание ступней, а пол ворчливо отзывался скрипом. Шаги эти были уверенные, но осторожные, словно пол из бруса мог провалиться под ее весом в любую секунду. Ее спина была прямой, как только что выплавленная игла, а взгляд спокоен и безобиден. В ванной комнате пришлось включить свет. Старые лампы блекло освещали едва ли все пространство, сгущая и без того мутноватый воздух. Зеленый. Если бы Гермиону попросили дать цвет воздуху – спутнику-невидимке, что поддерживал ее жизнь в поместье – она бы назвала его зеленым. Но настенные лампы все же работали. Гермиона могла разглядеть свое отражение в старом массивном зеркале, которое висело на стене: нездоровая худоба, бледная кожа, длинные кудрявые волосы до ребер, которые она заплетала в косу на ночь. Ее лицо было безрадостным. Румянца, присущего всем молодым девушкам ее возраста, не было. Брови, темные и тонкие, были расслаблены, взгляд смотрел сквозь. Под глазами проступала едва заметная синева вен и чернота, словно у нее хронический недосып, а острота скул придавала драматичности. Волосы пришлось освободить из плена зеленой атласной ленточки, а халат и вовсе повесить на старый серебристый крючок. Она не хотела осматривать свое истощенное обнаженное тело, ведь занимается этим каждое утро! С раздражением она оглядела комнату, из необычного, не заприметив ничего нового. Хмурый взгляд коснулся раковины и вычищенным серебряным краником, который был украшен растительными потемневшими в углублениях узорами, без единого намека на грязь. Лишь одинокий темный длинный волос ярко выделялся на чистой глади белоснежной поверхности. Вдруг она взглянула на массивный длинный комод, что стоял напротив зеркала с раковиной. Там Гермиона хранила полотенца, нижнее белье, пару халатов и гигиенические принадлежности, например щипчики для ногтей, щетку для волос и кое-что на менструальный период. Остальные ящики пустовали. Она помнила, как хозяйка поместья, строгая женщина лет пятидесяти, предупредила ее о существовании всех этих вещей в ванной комнате и наказала пользоваться без страха и пренебрежения, жестким тоном подчеркнув, что все чистое и никто этим ни разу не пользовался. Женщина эта редко находилась дома. Гермиона видела ее всего пару раз от силы. Та одаривала девушку строгим взглядом, но никогда не ругала за некрасивое любопытство, которое проявляла Гермиона изо дня в день. Хозяйка дома никогда не запрещала ходить по поместью и заглядывать в разные комнаты. Напротив, той было все равно, лишь бы девчонка не выказывала агрессии. Гермиона могла ненавидеть, могла предаваться истерике, да все что угодно! Однако, агрессия не приветствовалась вовсе. Грейнджер до сих пор неуютно, даже слишком, но постепенно она привыкла и перестала обращать внимание на напрашивающиеся, по неведомой ей причине, слезы. Взгляд вдруг переместился на самый странный предмет в ванной комнате, который смутил бы девушку, не ослабь дом ее эмоции. Серая не очень широкая чугунная батарея, расположенная почти над потолком. Почему она там? Гермиона незаинтересованно выдохнула. Это не важно. Главный вопрос заключался не в странной батарее и даже не в том, как в этот дом попала Гермиона, а для чего. Что она должна сделать? Душевой смеситель был встроен в светлую плитку, а сама ванна была немного выцветшая от старости, но без единого следа налета, будто за ней кто-то незаметно ухаживает. Гермиона переступила бортик ванны, коснувшись кончиками пальцев ног ледяной белой поверхности. Тело пронзили колючие мурашки и девушка уверенно перешагнула. Ноги постепенно немели, словно ступили на лед. Повернув вентиль, душевая лейка издала характерное хрипение и на нежную кожу обрушился ледяной поток. Гермиона слегка поморщилась, рвано выдохнув и обнимая себя обеими руками. Волосы потяжелели, опускаясь темным занавесом с обеих сторон склонившейся головы, скрывая грустное лицо. Спустя несколько мгновений рука потянулась ко второму вентилю, и температура воды начала неторопливо повышаться. Ванная комната постепенно наполнялась теплым мягким паром. Неизвестно, сколько Гермиона простояла под душем, прежде чем выйти и снова укутаться в махровый халат. Через несколько часов девушка уже была готова продолжать готовиться к выходу из комнаты. Каждый день она надевала скромные винтажные платья, которые вполне могли считаться нейтральными для девушек ушедшего времени. Простое коричневое платье, длиной ниже колена с белыми воротничком и манжетами на объемных рукавах. Она старательно прогладила его, прежде чем надеть, но не была довольна своей работой. Ей приходилось одеваться в подобную одежду просто потому, что другой не было. Широкий коричневый пояс окольцовывал талию, сжимал до затруднения работы легких, заставляя дышать громче. Гермионе, надо признать, нравилось это чувство. Хоть что-то она могла слышать отчетливо, когда бродила по коридорам старого поместья в одиночестве — свое шумное дыхание от пояса, который она затянула донельзя крепко, сдавливая органы. Волосы успели высохнуть, завиваясь в неравномерные волны. Она собрала их в низкий пучок, но, надо признать, не такой аккуратный, как этого хотелось. Парочка коротких прядей, что были слегка светлее основной массы, всегда выбивались и обрамляли лицо. Особые кудрявые пряди придавали прическе фактуру. Гермиона пребывала словно в трансе все то время, что ей пришлось провести в доме. Ей откровенно не нравилось находиться здесь, но она, почему-то, была вынуждена. При всем этом она не утратила способность здраво рассуждать, мыслить и иметь свой взгляд на происходящее. А происходящие казалось ей, откровенно говоря, странным и неестественным. Но она не могла понять почему. Пребывание в этом доме притупило ее чувства и эмоции, но не избавило от них до конца. Действительно, она здесь – все равно что в вакууме, паук в старом стеклянном террариуме. Несмотря на ясную солнечную погоду, передвигаться по коридорам, заходя в каждую пыльную мрачную комнату с наглухо задернутыми шторами, приходилось с керосиновой лампой или со свечой. Вот и сегодня, Гермиона, надев вычурные темно-коричневые балетки из старой кожи, направилась прямо по коридору, чтобы продолжить свое исследование и ответить на единственный вопрос, который интересовал ее до слез и всхлипываний в подушку по вечерам, до немой истерики в ванной, когда она включала донельзя горячую воду, однако так и не получая ни единого увечья. Для чего она здесь?