фототаксис

      слабое, посаженное наркотой сердце, и без того работающее с перебоями, на миг встревоженно замирает – так водная гладь обманчиво усмиряется перед жутким штормом, что непременно унесёт на морское дно десятки несчастных жизней. кровь удушливой волной приливает к лицу, и щёки предательски горят, как после пропущенного удара, выбившего воздух из лёгких. даша старается на диану – развратную и на всё согласную – слишком открыто не пялиться, но она жадные взгляды словно нарочно к себе приковывает и под раскалёнными лучами чужого желания плавится.       диана по-кукольному идеальная, в своей искренности обнажённая и открытая для всего мира – она прошлого не стыдится, не скрывает и всех демонов, приходящих в ночных кошмарах, знает в лицо поимённо. адаменко совершенно не стесняется проявлять эмоции: плачет навзрыд с каждой трагичной истории и первая бросается заключить всех в крепкие объятия; глотает солёные слёзы, когда рассказывает о тяжёлом детстве, о наркотиках и об изнасилованиях; громче всех смеётся, радуется даже мелочам и ничего не боится.       даша ни на миг не забывает об ангелине – все эти годы отдающей себя без остатка, с пониманием выдерживающей рвущиеся наружу отголоски травм, трепетно ждущей поцелуеву в мурманске – и от этого ещё хуже. затми диана своим появлением мысли о геле, с корнем вырви её образ из дашиной головы, осталась бы надежда, что после возвращения домой всё вернулось бы на круги своя, что неспособность отвести от адаменко взгляд – ничто иное, как лёгкое помешательство, банальная физиологическая потребность организма в сексе. но даша об ангелине вспоминает постоянно, продолжает любить и скучает так сильно, что внутренности от тоски скручивает судорогой; фантомно помнит её мягкие касания и ясные глаза с тёмной поволокой.       не забывает, даже когда впервые целует диану.       едва ли не сразу, в ночь заселения в дом пацанок, они долго разговаривали и смеялись на крыльце заднего двора, курили тайком пронесённые сигареты и украдкой обе любовались друг другом. всё происходит быстро и спонтанно: вот диана задумчиво мажет взглядом по выбритому виску, сосредоточенно наблюдает, как поцелуева не спеша затягивается поднесённой ко рту сигаретой, а в следующее мгновение адаменко несдержанно, без лишнего копошения и стеснения, дёргает дашу на себя и вжимается губами в её, сразу же нетерпеливо поцелуй углубляет и никотиновый дым вбирает в себя.       и мир меркнет – сжимается до размеров зажатого в пальцах окурка, до пухлых требовательных губ, до клокочущего в глотке больного сердца, – чтобы сдетонировать и взрывной волной выбить почву из-под ног, когда даша уже сама целует в ответ – напористо и грубо, – за плечи прижимая диану ближе и млея под её тонкими пальцами, забравшимися под футболку.       чувства к ангелине никуда не уходят, сталью не растворяются в кислоте, по-прежнему теплотой отзываются глубоко внутри, но даша шаг за шагом, касание за касанием осознанно их перечёркивает, отчётливо осознавая, что готова обменять проведённые с гелей годы на один единственный поцелуй с дианой, пусть даже он станет последним.       казалось, происходящее за непростые минувшие двадцать четыре года, все люди, встречающиеся на её пути – мужчины и женщины, – абсолютно всё вело к этому моменту, к их встрече на изгаженной съёмочной площадке реалити-шоу в окружении обиженных жизнью наркоманок, к бесшумной звёздной ночи, холодному деревянному крыльцу, тусклому свету фонарей и раскуренной одной на двоих сигарете.       диана нежная, эмпатичная и несгибаемая, как кремень. в ней силы воли больше, чем у них всех вместе взятых. она под маской легкомысленной пластмассовой куклы прячет маленькую униженную и растоптанную девочку, которую предавали и использовали самые близкие. и даша костьми лечь клянётся, лишь бы диана после проекта наконец стала счастливой.       – ты слишком добрая, – поцелуева завороженно наблюдает за сидящей перед ней на коленях дианой, держащей её руку в своей и осторожно дующей на воспалённые, сбитые из-за драки костяшки.       – в мире и так много зла, – диана взглядом скользит выше и смотрит из-под полуопущенных век. – сколько себя помню, меня всегда окружали жестокие люди, не хочу становиться одной из них.       поцелуева в их число тоже входит – она это хорошо понимает, и оттого тяжело сглатывает, ощущая прежде незнакомое ей внезапное раскаяние. было что-то неправильное и грязное в том, что совесть на все лады пела в ней именно голосом дианы, а не преданной ею ангелины, по-прежнему находящейся в неведении.       только после знакомства с дианой, даша впервые задумывается, что, возможно, доброта не равно слабость. адаменко себя из сломанных, в крови и сперме перепачканных осколков заново собрала – пусть криво, косо, с надколами и трещинами, но ни одну деталь она в сторону не отбросила, всё заботливо сберегла и с лёгкой руки творца окрасила оттенками розового. диана себя принимает такой, какая есть, со всеми достоинствами и недостатками – даша ей, признаться честно, завидует белой завистью. чёрной тоже. если была бы возможность вылететь из своего тела и заново прожить жизнь без старых воспоминаний и ощущений, даша заплатила бы любую цену, всё отдала бы и всех променяла за шанс начать с нуля.       постепенно приходящее понимание, что физическое превосходство не единственный способ решения всех проблем, в голове прочно укорениться никак не может – даша отчасти сама противится, – слишком свежи воспоминания о собственной слабости и о сильных мужчинах, что позволяли себе слишком многое и обращались с ней как с предметом декора, грушей для битья или игрушкой для плотских утех. поцелуева ничего так безумно не боится, как вновь оказаться в уязвимом положении, потому за милу руками и ногами цепляется, ведь никто, кроме грац, на неё на посмеет рыпнуться – остальных она на лопатки уложит за считанные секунды, и все это прекрасно понимают.       даша, с детства умеющая авторитет зарабатывать лишь кулаками, в разборки милы с машей исподтишка влезает, пытаясь перед грац выслужить и произвести впечатление. она ведётся на провокации так легко и просто, даже с какой-то извращённой охотой: с молчаливого одобрения набрасывается на свету со спины, не давая опомниться, удар за ударом наносит метко и равнодушно, с нездоровым восторгом понимая, что вмешаться в драку – избиение – рискнула бы только мила, но они с дашей на одной стороне. ей приятно видеть, как другие участницы испуганно отступают назад, не желая попасть под раздачу, кровь будоражит осознание собственной власти.       диана со скрещёнными на груди руками и наигранным безразличием отрешённо наблюдает за лизой, прикладывающей даше лёд к опухшей руке, от взглядов поцелуевой глаза старательно прячет и нервно поджимает губы. даша заранее готовится увидеть на лице адаменко разочарование, граничащее с ненавистью, что впрочем совсем неудивительно, учитывая ярое нежелание дианы мириться с окружающими её несправедливостями. здесь даша, как ни старайся, согласиться с ней никак не могла – потому что мир соткан из вранья и бесчестия, а она сама всего лишь приспособленка, не более.       поцелуева шикает от боли и рефлекторно пытается руку из стальной хватки макаровой выдернуть, когда та надавливает – точно специально – сильнее, чем требуется, но лиза держит крепко и одним ледяным взглядом исподлобья пригвождает к месту.       лиза, с первых минут знакомства цепным псом послушно занявшая место за спиной милы, сейчас смотрела на дашу сверху вниз со всем присущим ей высокомерием и каждым движением источала презрение и неодобрение её поступка. мгновенно злость ударяет в голову с ужасающей силой, вынуждая здоровую руку сжаться в кулак.       с какой стати макарова – макарова, блять! – смела осуждать её?       они с ней в одной лодке, вот только даша, словно наперёд чуя подвох, заранее научилась плавать и надела спасательный жилет, в то время как лиза с открытым ртом преданно взирала на немногословную хозяйку – ничем хорошим подобные истории ещё не заканчивались. ей не хватало лишь тапка в зубах и радостно виляющего хвоста, но идеально усвоенная команда «к ноге» компенсировала всё остальное.       не успевшая начаться потасовка на корню пресекается вовремя подошедшей к ним дианой. она отбирает у лизы и аптечку, и немного подтаявший лёд, намереваясь закончить сама, а появившаяся в проёме мила зовёт макарову, и та без вопросов – как и всегда – идёт следом.       – что она сказала тебе? – диана щедро поливает ранки перекисью и заводит разговор, лишь когда убеждается, что они остались вдвоём. она впервые за утро смотрит даше в глаза и во взгляде читается живое неподдельное раздражение.       – кто?       – мила, блять, – сквозь зубы рычит и оставляет всё ещё чуть саднящую руку в покое. – что она тебе сказала?       – она не имеет к этому отношения, – даша обходит её стороной, не собираясь ничего обсуждать и посвящать адаменко в подробности.       – ну конечно, конечно, – диана крепко сжимает челюсть от досады и бессилия. – правильно, иди, вылижи ей ботинки, – она покидает кухню первая, намеренно задевая дашу плечом, и только после её ухода поцелуева вдруг понимает, что злилась диана совсем не на неё.       адаменко успокаивается уже спустя полчаса, на утреннем испытании в дурацких костюмах вновь становится рядом и одаривает широкой улыбкой, словно ничего не произошло. но даша её хмурые взгляды в сторону грац прекрасно замечает и постоянно сдерживает себя, чтобы диану не отдёрнуть, потому что миле знать о них не надо.       диана за дашу волнуется, но сама поцелуева причин для беспокойства не видит. адаменко из раза в раз настоятельно советует быть с милой осторожной, но она не понимает, о чём говорит – осторожнее надо быть всем остальным, пока даша в одной упряжке с милой.       зерно сомнения, однако, посеять у дианы выходит. даша в слова грац теперь вслушивается внимательнее, порой наблюдает за её общением с другими девушками и пытается в потоке речей выловить умело расставленные милой капканы, в один из которых, как оказалось, и сама угодила.       даша из тайника достаёт последнюю сигарету и, стараясь в ночной тишине сильно не шуметь, выходит на задний двор. лиза крадущиеся шаги позади себя слышит, но не оборачивается, равнодушно прожигает взглядом колючую проволку на заборе, не издавая ни единого звука – даже дыхание её звучало размеренно и глухо. поцелуева вздрагивает, когда замечает знакомый силуэт на крыльце и на секунду замирает, прикидывая, уйти ей в другое место или остаться. они по сути с макаровой врагами не были, скорее их взаимоотношения варьировались где-то между хорошими знакомыми и так себе приятельницами.       даша молча подсаживается рядом, раздумывая, стоит ли поделиться единственной сигаретой или лучше подождать, когда макарова уйдёт и насладиться в одиночку, как в прошлые разы. вслед приходят мысли о бессонных ночах и поселившихся с подачи дианы тревогах, не дающих покоя. поцелуева прокашливается, привлекая внимание, и рискует поднять тему, их обеих касающуюся.       – мила нас использует.       лиза в ответ презрительно морщится и отворачивается, не желая на дашу смотреть. она своё положение в коллективе прекрасно понимает, но изменить ничего не может; из раза в раз перед милой малодушно пасует, не решается даже слова поперёк вставить, как когда-то не смела перечить отцу – властному и сильному, готовому от всего на свете защитить и единственному способному оплеуху ей зарядить.       макарову на подобные умозаключения наталкивать не надо, она сама всё осознаёт, и даша – наигранная и фальшивая – последний человек, с которым хотелось это обсуждать. они обе по похожим причинам перед грац стелются, лизе и объяснять ничего не надо, всё и так кристально очевидно, и стоит только разговор начать, обличить повисшее в воздухе осознание собственной никчёмности в слова и предложения, назад дороги не будет, даша её насквозь увидит, а ощущать себя открытой книгой перед поцелуевой – ну нет, не настолько лиза опустилась.       – это тебя диана надоумила? – пропускает тихий смешок. об отношениях даши с адаменко известно стало сразу: и участницам, и редакторам, и, наверняка, телезрителям. по правде, они не слишком-то и скрывали.       – причём здесь она? – даша мигом нахохлилась и вспенилась, ревностно готовая отстаивать диану до последнего, если потребуется, ведь неизвестно, какие выводы лиза успела сделать и что миле передаст.       – думаешь, никто не слышит, как вы трахаетесь по ночам в туалете?       – тебе-то какая разница? – даша вся превращается в оголённый наэлектризованный нерв, рефлекторно поддаётся всем телом вперёд, готовая в любой момент с места в карьер рвануть, и лизе въебать, если лишнего позволит.       – может она мне тоже понравилась.       даша в лице за считанные секунды меняется и напрочь про милу забывает – макарова мысленно довольно улыбается, получив желаемое. ей тему грац сейчас мусолить совсем не хотелось.       – или не она, – одной фразой предотвращает почти дышащий в затылок конфликт, нарочно играет бровями, не без удовольствия наблюдая за изумлённой, сразу растерявшей всю спесь поцелуевой. но долго не выдерживает и срывается на хриплый смех, смотря на вытянувшееся лицо. – расслабься, я шучу, чупик.       – хуюпик, – беззлобно огрызается, давясь нервным смешком.       в целом, они всегда с макаровой хорошо проводили время – особенно, когда лиза не строила из себя заносчивую суку, – постоянно угарали со всякой хуйни и в душу друг другу лезть не пытались.       даша почти примирительно протягивает ей сигарету, и в целях экономии они раскуривают одну на двоих. поцелуева не сдерживает рвущийся наружу смех, когда вспоминает, чем подобное времяпровождение здесь закончилось в прошлый раз. лиза глаза закатывает и под нос бубнит «ёбнутая».       даша исподтишка невольно макарову заинтересованно осматривает, вглядывается в выразительные черты, ведомая не туда зашедшими размышлениями. лиза вообще не её типаж – мужиковатая, циничная и кровожадная, но лицо, стоит признать, у неё красивое: чуть грубоватые линии подбородка и острых скул в сочетании с пухлыми губами, ровным носом и раскосыми глазами складывались в интересную, приятную глазу картину.       лиза чужой взгляд ловит и вопросительно поднимает брови, отчего застигнутая врасплох даша тут же спешно отворачивается, ставя себя в ещё более неловкое положение и сразу же понимая совершённую ошибку.       – я же сказала, – макарова глубоко затягивается и выдыхает дым прямо в лицо поцелуевой, – ты не в моём вкусе.       – да нахуй ты мне сдалась, – даша сразу насупилась, ощущая иррациональную неловкость, которую раньше в общении с лизой не замечала, и больше в её сторону даже не смотрит.       только спустя несколько часов, лёжа в постели с дианой под боком – с утра съёмок не намечалось, поэтому смысла прятаться не было – даша вспомнит, что они с лизой так ничего насчёт милы и не обсудили. как же умело она запудрила ей мозги и обвела вокруг пальца, заполонив голову совсем иными мыслями.       следующим вечером даша напряжённо наблюдает со своего места за попытками милы взять лизу на слабо. макарова словно замысел грац раскусила, но то ли осознанно ведётся на провокацию, то ли не желает выглядеть глупо в чужих глазах – собакой, которая лает, но не кусает. вот только доказывать нечего – все и без этого понимают, что макарова из тех, кто не просто цапает, а сразу перегрызает глотку. но лиза наступает вперёд и с привычной надменностью свету за шею хватает, с размаху бьёт в челюсть, не меняя выражения лица, точно делает кому-то одолжение.       ситуация выглядит глупой, а лиза – жалкой. всем это заметно. и поцелуевой теперь тоже. она наконец-то понимает, как сама со стороны смотрелась, понимает беспомощную злость дианы и то секундное презрение макаровой из-за дашиного желания угодить грац (в другом человеке узнавать своё отражение – сомнительное удовольствие).       они обе достаточно хуйни за неделю натворили, и чёрные ленты на брошах излишне мягкое наказание.       – света ведь не хуесосила её, да? – даша вновь со спины подходит, усаживаясь рядом на холодное крыльцо, запрокидывает голову и вглядывается в темнеющий небосвод, делая вид, что не знает ответа на собственный вопрос.       – вряд ли, – лиза флегматично пожимает плечами.       – мила сказала, что слышала, как света называла диану шлюхой. я даже обдумать ничего не успела, сразу рванула с ней разбираться, – признаётся даша и только после сказанного вслух понимает абсурдность последующего за этим поступка.       – диана может и сама за себя постоять.       это было правдой. диана, несмотря на скромную комплекцию, никогда не стала бы спокойно глотать оскорбления – испытание дефиле и приём иностранных делегаций тому яркий пример.       – я и не сомневаюсь. но она не должна разбираться со всем в одиночку, когда у неё есть я.       – ага, а у тебя теперь чёрная лента.       в голосе макаровой звучит едва различимое сожаление. даша замечает её так и не прекратившие дрожать после церемонии выгона ладони.       она на лизу смотрит долго и вдумчиво, вновь, как пару дней назад, скользит взглядом по чертам лица. она про диану ни на миг не забывает, когда подаётся вперёд и губами к чужим прикасается почти по-детски невинно, тёплым дыханием щекочет кожу и глаза крепко зажмуривает. поцелуева зубами впивается в горячую плоть в приступе отчаяния и жалости: то ли к себе, то ли к макаровой.       лиза сразу замирает застигнутым врасплох зверьком, чудом сдержав первый порыв поцелуеву от себя оттолкнуть. она взаимностью не отвечает, но позволяет даше сминать податливые губы, обхватывать нижнюю и вбирать в себя.       когда даша предпринимает попытку проникнуть в рот сквозь плотно сжатую челюсть, лиза отстраняется, не давая углубить поцелуй и зайти происходящему слишком далеко.       – тебя в комнате ждёт диана.       – ага, а дома возвращения с проекта ждёт ангелина.       лиза удивлённо приподнимает брови, прежде даже не догадываясь, что у даши есть девушка. поцелуева – тяжело дышащая и неудовлетворённая отказом – пристыженной однако не выглядит.       – это низко.       – свету пиздить тоже было низко. как и машу. но вот мы здесь, – даша невесело улыбается и тише добавляет, – павшие ниже некуда.       поцелуева задумчиво смотрит на красные припухшие губы лизы и надеется, что никто ничего не поймёт.       – не рассказывай диане о том, что произошло здесь, лады? не хочу её расстраивать.       лиза молча соглашается, с присущей ей ушлостью секрет убирая в дальнюю полку до лучших времён, когда им можно будет воспользоваться. даше верности всегда не доставало – ни себе, ни другим людям, – и вины макаровой в случившемся нет. она мысленно в коробочку с надписью «чупик» добавляет факт, что, помимо прочих недостатков, поцелуева ещё и не разбирается в людях.       даша отчаянным мотыльком неслась к солнцу, не замечая подпаленных крыльев, не зная, что небесное светило – утопия, и таким как она суждено истлеть на пути к нему.       когда-нибудь она вспыхнет в последний раз – позволит языкам пламени поглотить себя и багровым заревом разнесёт запах смерти.       когда-нибудь, но не сегодня.