валет и дама

Пернатль нравились его руки. Ей вообще многое что нравилось в Кронке, но руки — здоровые и сильные, восхищали её больше всего. Пернатль была не из робкого десятка и вполне могла постоять за себя, но под такими руками действительно хотелось спрятаться как маленькой девочке. И может больше всего её восхищало, что эта здоровая рука была не способна на насилие и боль, на что-то злое и губящее. Это были оберегающие руки. Она берет его широкую ладонь в свою, разглядывает, изучает черточки и линии кожи. Интересно, значат ли они хоть что-то? Линия длинная, как полумесяц. Пальцы работящие, пальцы умеют хорошо готовить и обнимать. Она подносит их к губам. Крепкие мужские славные руки. Смуглые, сильные. Но вдруг сбоку она видит что-то неправильное. Что-то инородное на гладкой молодой коже. Моргает. Вроде не кажется. На тыльной стороне запястья ещё один шрам, который она не замечала до этого. Старый, уже затянувшийся и белый, но настоящий шрам. — А это еще откуда? Кронк лениво переводит взгляд и чувствует, как сердце летит вниз. Он кашляет и очень громко смеется. — Это давно было. Тоже на кухне порезался, когда готовить учился. Пернатль сочувственно цокает языком. — Бедный мой. Сколько же у тебя этих шрамов. Она вздыхает, наклоняется и ласково целует поврежденную кожу. Оглаживает пальчиком зарубцевавшиеся края. Поднимает темные ласковые глаза. Так смотрят домашние ламы. — Очень больно, да? Кронк кивает. Очень.

***

Пристальный, сощуренный взгляд. Так смотрят хищники джунглей перед прыжком — уж он то знает. В руке блестит лезвие клинка. Её личный, славный, отвратительный клинок. Лезвие ловко перекатывается в пальцах. Кронк опускает глаза в пол. Виноват. Опять промах. Опять косяк. Назови как хочешь, только ничего не поменяется — он снова стоит напротив злых ведьминских глаз. Когда всё рушится — Изма ненавидит это до поджатых губ и впивающихся в кожу ногтей. Наверное, он даже заслужил стоять напротив, опустив голову. А ещё это до ужаса напоминает детство, когда напротив также стоял отец — тоже в гневе. Самое страшное в тот момент было молчание. Когда смотрят с дьявольской ненавистью, но молчат. И Кронк снова неловко оправдывается, глупо размахивает руками, зная, что скоро разразится настоящая гроза. Внутри естественный детский страх и покорное ожидание боли. Вот у отца только ножика не было. Не додумался. А у фигуры есть. Он всегда при ней, Кронк знает. Но вытаскивает Изма его нечасто, должен быть особый повод. Видимо, настал. И пока Кронк с досадой думает, когда его жизнь свернула не туда, фигура подходит, сжимает кулаки, резко вскидывает нож прямо к его дергающемуся кадыку, заставляя испуганно и высоко вскинуть подбородок. Изма чуть наклоняет голову на бок, наблюдая за выражением страха на его лице. И он уверен, что ей очень нравится этот страх. Весь мир сосредотачивается в боковой стороне клинка. Кронк делает осторожный вдох. Дышать мучительно, неприятно, когда при каждом вдохе ножик входит ребром ровно на два миллиметра в кожу. Кронк смотрит на Изму и впервые совсем не знает, что будет дальше. Пытается уловить в лице дальнейшие действия. Убьет ли она его? Имеет полное право по признаку власти. Он слуга. И Кронк уже знает, как она поступает с неугодными людьми во дворце. Внезапно внутри проскальзывает раздражение. Изма думает, что он испугается и будет умолять о пощаде? Не дождётся. Если угодно богам — он примет смерть по мужски. Кронк смотрит в упор в глаза напротив. Но страх все ещё греет кровь. Внутри плотно сжатая пружина. В горле — тошнота. Увидев, что он расслабился, она приставляет нож крепче, оставляя легкий красный след. Еще чуть-чуть, еще глубже, одно резкое движение рукой и кровь зальет пол тайного подвала. Она держит ещё несколько секунд. Кронка мутит, выворачивает наизнанку. Внутри, под дыхом нарастает какое-то ноющее чувство. Может быть самое ужасное осознавать, что это не только чувство страха за свою жизнь. Вместе со страхом примешивается что-то настолько неправильное, что он ещё не может ясно сформулировать словами, но явно чувствует низом живота. Мир сочредотачивается на кончике ножа. Игра на грани жизни и смерти. Кронка не удивить агрессией, он не раз вступал в драку, но здесь что-то другое. Странное чувство от того, что напротив женщина, от того, что у женщины холодное оружие. Странное чувство. Он мог бы выбить у неё нож на раз-два и всадить кулак под острые ребра. Но почему-то не делает это. И не только классовая разница держит его. Он поднимает глаза. Изма смотрит долго, неотрывно в ответ. Будто видит насквозь. Ему хочется отвести взгляд, но нельзя, нельзя. Ему приятно. Ему, не проигравшему ни одной схватки, действительно приятно ощущать, что его судьба сейчас полностью в чужих руках. И как только он понимает это, она будто со снисхождением, опускает лезвие вниз. Кронк выдыхает, и в ту же секунду чувствует, как руку пронзает дикая боль. Кинжалом, коротким и острым чиркают по коже руки, как по маслу. Жжёт. Воспаляется. Явный намёк, что в следующий раз обязательно чиркнут повыше, в районе горла. Пусть только ещё раз подведет. А пока — милость императрицы? Кожа руки лопается и разъежается в разные стороны. Кронк не видит этого. Он вздрагивает, но не сдвигается с места и не отводит взгляд от глаз напротив. Она всё-таки сделала это. Он чувствует, как шпарит кожу, и как пальцы липнут от стекающей с запястья горячей, кровавой влаги. Краем глаза Кронк видит, как капли заливают фиолетовый пол кривыми уродливыми потеками. Что-то новенькое. Изма смотрит долгим, зачарованным взглядом то на окровавленный кинжал, то на него, будто не веря в произошедшее. Внезапно наклоняется, хватает его руку, подносит к губам. Кронк смотрит с ноющим, нетерпеливым чувством, ожидая новой боли. Но она вдруг делает немыслимое. Изма касается раны губами. Сухие, горячие губы. Боги. Проводит жадно по ней языком. Слизывает кровь от запястья до тыльной стороны, проводит по рассеченной коже. Как в бреду, как дикий зверь, жадно зализывает рану, сжав руку в своих руках. Боги. Кронк зажмуривает глаза, ощущая боль и прикосновения влажного языка. Мерзость. И он не знает, от чего дурит голову, то ли от потери крови, то ли от того, что перед ним сама императорская советница, которая занимается подобным. Происходит что-то сумасшедшее. Она отстраняется, чуть дует на рану потоком холодного воздуха. Кронк чувствует, как внутри всё летит куда-то вниз. Вероятно, в бездну. Больно. Страшно. Грязно. Мерзко. Приятно. Изма обматывает рану краем пурпурной накидки, не замечая, что дорогая ткань пропитывается насквозь. И в тоже время хищно и заинтересовано облизывает губы, вымазанные человеческой кровью. Будто пробует на вкус. Она поднимает туманный взгляд на него. Кронк отстраненно думает, что ни одна красная помада никогда не делала её губы настолько яркими, как его кровь. Пернатль не знает, что на кухне, вечно аккуратный Кронк, не получил ни одной из своих царапин. И уж тем более она не знает, что иногда в одиночестве он задумчиво проводит по ним пальцем, пытаясь снова вызвать то странное, ненормальное чувство.