(Не) нагнуть

      – Удивительно, как я не нагнул тебя прямо в примерочной.       Люмьер говорит будничным тоном, со своей лёгкой улыбкой и якобы не следит за реакцией Джерома, стоящего у трюмо. Но Батлер знает – следит. Этот чистокровка – эмоциональный вампир, который получает подпитку каждый раз, когда Джером после его слов закатывает глаза, раздражённо вздыхает или глядит смущённо. Смущение – особенно вкусная эмоция, потому что вытянуть её из побитого жизнью паренька особенно тяжело.       Джером привычно закатывает глаза, с раздражением выдыхает «О Боже» и застёгивает манжеты. Официант, слуга, дворецкий – кто угодно, но не приглашённый на коронацию спаситель и впоследствии друг принца. С другой стороны – работа официантом или дворецким раньше для любого низшего была чем-то недосягаемым. Джер может гордиться, наверное.       – Скэриэл будет? – спрашивает парень, повернувшись к зеркалу и разглядывая себя.       – Я сказал Киллиану не доверять ему. Принц хоть и слишком юн, но...       – Короче? – Джером никак не мог отбросить свои привычки – говорить только кратко и исключительно по делу.       Люмьер же оставался расслабленным идиотом, даже когда в стране начались беспорядки, а его жизни угрожали приближенные Скэра, и выходил из себя дважды: из-за Лоу, который попытался отравить Киллиана, а через несколько дней отправил Джерома в кому, разозлившись, что тот предал его – Скэриэла – идею. Верный пёс наследника и ужасный романтик. Конечно, так бы он и нагнул Джерома!..       – Будет.       – Поздравляю, наш правитель – идиот, – саркастично замечает Джер, криво улыбаясь.       Шрам на щеке неприятно стянуло. Батлер с отвращением взглянул на себя в зеркале, качнул головой, и уложенные назад волосы прикрыли изуродованное лицо. Улыбка пропала. Весь Джером – это грустное воспоминание о Скэриэле, начиная от внешности, всё ещё красных волос, шрамов от пуль, ножей и «неудачных падений» и заканчивая чувством любви.       У Джерома оно проявлялось в крайне извращённой форме. Скэр никогда не делал для него ничего, даже если хотел что-то получить взамен. Парень просто ощущал свою обязанность перед ним. А Люмьер заваливал Джерома подарками: ещё в больнице, когда тот очнулся, притащил «розовый веник» и долго сетовал на то, что врач запретил больному конфеты. Батлер до сих пор чувствовал себя обязанным и при этом очень боялся Уолдина, ожидая в любой момент, что тёмная материя вдруг сдавит его шею до хруста.       Он до сих пор не испытывает никакой симпатии к чистокровкам, хотя последние несколько месяцев находился лишь в их окружении: больница, дом Уолдина, где Джер под видом полукровки стал работать слугой и получил ночлег с прикрытием. Люмьер быстро разучил фокус с тёмной материей – не зря был одним из лучших учеников Академии, а потом оказался на высоком посту.       Джером спиной чувствует, как мужчина подходит ближе, и уже знает, чего ждать. Люмьер целует ниже шрама и приобнимает. Определённо, это всё началось раньше, но Батлер не скажет точно – когда. Будто с первой встречи что-то натянулось, хотя Джером был связан клятвой, а Люмьер почти светился блондинистой головой в вечерней темноте. Батлер не любит чистокровных до сих пор – установки менять тяжело, и возлюбленный над этим посмеивается и просит объяснить, как тогда Джером согласился встречаться с ним. «Даже труп согласился, если бы ты так напирал,» – недовольно шипел Джером, а сам себе отдавал отчёт в том, что Люмьер для него совсем не чистокровный, полукровка или низший. Просто человек, силы которого – лишь побочный эффект. Не может же Люмьер быть идеальным во всём.       – Красивый, – шепчет Уолдин на ухо, поправляя чужой пиджак. – На принца никто не посмотрит, если придёшь таким красивым.       – Меня сейчас сладкой ватой тошнить начнёт. – Джер легко пихает его в плечо и краснеет.       Знает, что смущён – поэтому делает вид, будто злится. Ах, какие оскорбительные комплименты! Как тут не разозлиться?       Люмьер довольно хмыкает на ухо и легко опускает руки чуть ниже. Джером и полу-возмущённо, и полу-смущённо вздыхает и рефлекторно вновь пытается отпихнуть от себя Уолдина, хотя знает, что ничего страшного не произойдёт.       Уолдин будто сильнее желает в этом убедить:       – Не хочешь? – спрашивает Люмьер со спокойной улыбкой.       Он кладёт подбородок на плечо Джерома и рассматривает его в зеркале. Весь Батлер выглядит так, будто хочет: возмущён глупым вопросом, стесняется подтверждать это, хочет, чтобы Люмьер меньше вопросов задавал, ведь, например, нелепые рубашки на заказ дарит без разрешения. Но даже петтинг по его мнению должен быть с активным согласием. Нагнёт в раздевалке, конечно!..       Джером нерешительно кивает, наблюдая в зеркале за тем, как светлое лицо становится немного печальным. Чёрт! Джерому прямо говорить, чего он хочет?!       До того, как Люмьер отстранится, Батлер с силой сжимает его запястье, прижимая руку к своему животу.       – Я имел в виду, что хочу.       По хитрому выражению лица, сразу становится понятно, что секундная тупость Уолдина – лишь желание увидеть смущённого от признания Джерома.       Он шепчет, раскрывая все карты:       – И чего ты хочешь?       – Того, что ты делаешь обычно. – Батлер опускает голову, чтобы не видеть в зеркале своё розовеющее лицо, которое кажется ещё более красным из-за чёртовых волос.       – И что я обычно делаю? – не унимается Люмьер.       – А ты не знаешь!       – Я много чего могу сделать.       – Да, конечно.       Джером рассерженно выдыхает, но злится только на себя. Часто казалось, что Люмьер говорил не по делу, но за этими разговорами он старался открыться человеку, которого любил. Джером не привык к этому. Он привык слушать, ему откровенно нравились Люмьеровские голос и речь. Только сам Джер не умел говорить о своих желаниях и чувствах, ощущал себя неправильно, хотя уже давно понял, что Люмьеру важны его эмоции.       И сейчас Уолдин стоял растерянный, не зная, стоит ли ему отстраняться или всё же немножко надавить на человека, который весь из себя – болевая точка.       Джером поворачивается, чтобы не видеть своего лица в зеркале трюмо, но запястье продолжает сжимать. Даже стискивает чуть больнее, когда всматривается в глаза Люмьера.       – Как обычно – это когда ты меня целуешь и лезешь рукой в штаны. – как можно холоднее выдаёт Батлер и останавливает Люмьера, когда тот тянется за поцелуем. – Но я не девственная школьница. И я знаю, как мужчины занимаются сексом. – Джер отпускает чужую руку, и та легко перемещается на его спину.       – Это не как обычно. У нас точно. – Люмьер расслабленно улыбается, целуя чужие пальцы рук.       Ничего его не смущает, в то время, как Джером готов сквозь землю провалиться, потому что решил сказать не короткое, но ёмкое «трахни меня уже», а хоть чем-то походить на Уолдина и поговорить.       – Ты сказал, что многое можешь сделать.       – Не чувствуешь, что сейчас не время и не место? – недолго подумав, ответил Люмьер.       – Мы в твоей спальне. Время к шести. – чуть резче проговорил Джером, склонив голову набок – ворот новой рубашки тут же впился в шею, заставив поморщиться.       – У нас нет вина, свечей, а ещё презервативов. – Люмьер снова целует возлюбленного в висок и прижимает к себе. – А ещё ты в новом костюме, который только недавно привели в лучший вид. Надо сохранить до церемонии.       – Сдался мне Готье и эти все чистокровные?       Джером всё же нехотя принимает тот факт, что презервативов у них нет, а костюм может помяться. Снимать же все эти чёртовы аристократичные прибамбасы – отдельный вид пыток.       – Хорошо. Тогда что ты хочешь? – спокойно спрашивает Батлер, позволяя себе хотя бы ненадолго принять эти правила с глупыми разговорами и долгими объятиями в процессе них.       Люмьер молчит, но от этого становится даже как-то спокойнее. Короткие поцелуи в губы и подбородок, руки спускаются со спины на дорогой ремень, затем ниже. Люмьер не давит, не делает резких движений, лишь легко оглаживает бёдра, а у Джерома уже мурашки бегут.       – Я сейчас тоже решу, что на самом деле ты ничего не хочешь. – шипит Джером будто в отместку за хитрые улыбки Уолдина.       – Хочу сделать тебе минет. – снова вымораживающее спокойствие и лёгкая улыбка на губах.       – А это совсем не испачкает костюм? – усмехнулся парень, но ответа так и не получил. Только ухмылку хитрее.       Люмьер резко, но с привычной аккуратностью подталкивает парня на трюмо, безумно красивое и дорогое. Джерома невольно веселит сама мысль о том, что сейчас на нём будет происходить.       Уолдин легко разводит в стороны чужие ноги и опускается меж них на колени, начиная расстёгивать кожаный ремень с аккуратной пряжкой. Светлую макушку верного пса принца Джером наблюдал не раз, сжимал мягкие волосы, никак не повреждённые краской, и задавал темп, иногда ведя себя абсолютно несдержанно.       Тонкие пальцы слегка сжимали, гладили бёдра Джерома, пока зубами Люмьер пытался расстегнуть ширинку. Качественная застёжка никак не поддавалась, но Джерому даже понравилось то, как Уолдин на секунду в нерешительности замер, не зная, стоит ли использовать руки. Вся эта неловкость от двух уже взрослых людей, встретивших на своём пути множество трудностей, казалась более интимной, чем безумно красивые постельные сцены в фильмах. Возможно, потому что они часто играли где-то на фоне и смотрелись затылком – Джером фильмы не любил, Люмьер забивал ими тишину, пока работал.       – Отвлекаешься. – Уолдин с усмешкой поднимает взгляд на партнёра, потеревшись щекой о его колено, а руками наконец справляется с застёжкой.       Джер только хмурится, снова стараясь за этим скрыть волнение. Каждый раз – словно бабочки в животе, легко и тянет одновременно. Он точно взорвётся, когда дело дойдёт до чего-то серьёзного.       – Ты тоже, я смотрю. – Батлер касается рукой чужих волос и заставляет снова приблизиться к выпирающему бугорку.       Грёбанные официальные брюки, в которых тесно, грёбанный медлительный Люмьер! Наверняка он специально подбирал брюки, которые будут теснее сидеть и облеплять задницу Джерома!       Он вздрагивает, когда руки Уолдина задирают рубашку вместе с пиджаком и касаются изуродованного Скэриловскими планами торса. Пальцы нежные, с аккуратными, слегка отросшими ногтями, которыми Люмьер легко царапает, возбуждая сильнее. Грёбанный, медлительный...       – Давай быстрее... – шипит Джером, снова сжимая чужие волосы меж пальцев.       Иллюзия важности и доменантности. На самом деле парень весь трясётся внутри, и каждый раз чувствует себя той самой школьницей-девственницей, которой по собственным же словам не является.       Новые дорогие туфли блестят чистотой – Джером чувствовал себя в них статным, но сейчас поджимал пальцы ног в нетерпении и радовался, что это хорошо скрывал твёрдый носок. Правда, Люмьер слишком наблюдательный, и видел реакцию тела Джера на свои действия много раз до этого. И сейчас знал, что происходит с возлюбленным.       Батлер, оперевшись на чужое плечо, слегка приподнимается и позволяет стянуть с себя брюки и трусы до колен, следя за тем, как Люмьер не отводит взгляд от полувозбуждённого члена парня. Первые несколько раз он на секунды замирал, рассматривая скрывавшиеся под одеждой шрамы. Теперь же привык к ним, не злился ни на кого и сразу же возвращался обратно к паху.       Джером сдавленно стонет только от того, что Люмьер опаляет горячим дыханием чувствительную кожу. Он сжимает чужой пиджак в кулаке и чувствует, как Уолдин намеренно медленно мажет себе по губам головкой, кончиком языка облизывает, играясь, старается вызвать чужой несдержанный стон, и, когда ему удаётся, обхватывает губами и сразу берёт почти до основания.       Неизвестно, с кем до этого у Люмьера был настолько богатый опыт, но в их первый раз Джером был готов кончить в самом начале – и, в принципе, кончил, потом слыша нежные и умилённые шуточки Уолдина. Сейчас же он, наверное, стал более присытившимся, да и сдерживался ради того, чтобы дольше видеть светлую макушку и держать парня за волосы. Люмьер это тоже любил.       Его светлые ресницы слегка подрагивали, а лицо покрылось румянцем, он будто получал истинное удовольствие от происходящего – у Джерома это никак в голове не складывалось тогда, но сейчас Уолдин не высокомерный чистокровный, а любимый человек. Он медленно гладил бёдра парня, иногда нагло и грубо притягивал ближе к себе, заставляя искать опору в идеально чистом зеркале за спиной, а оно холодное до мурашек, и это странная смесь – внутри всё горит, а спине прохладно.       Люмьер берёт на всю длину, выбивая у самого себя стон – то ли болезненный от резкости, то ли полный странного удовольствия, а может, просто желая добавить к и без того божественному минету вибрации. Джер резко выдыхает и запрокидывает голову назад, стараясь не дать себе кончить так рано и не сжать голову хитро глядящего исподлобья Уолдина между ног.       Он повторяет это снова и снова, и Джером больше не может заставить себя сдерживать стоны. Он пальцами обоих рук зарывается в чужие волосы, иногда специально надавливая, чтобы Люмьер взял больше, сбился, снова застонал ещё громче и дольше. Закрывает глаза, представляя во всех красках лицо уставшего и взлохмаченного Уолдина, вытягивает шею, на которую перешёл румянец, ёрзает на трюмо, то ли стараясь убежать от приятного холодка зеркала, то ли наоборот желая почувствовать его сильнее.       Внизу живота расплывается приятное тепло, ноги дрожат от удовольствия, но Джером старается в трезвом сознании остаться, лишь бы боли не причинить. Но это с какой стороны посмотреть: он мог оттянуть Люмьера за волосы от себя, и тот обычно кривился от боли, но делал это Джер лишь ради того, чтобы не кончать ему на лицо или в рот. И в этот раз он, уже будучи на грани, потянул Уолдина за волосы назад, но тут же почувствовал сопротивление. Тот болезненно замычал, заставляя Батлера вновь содрогнуться, пальцами впился в его бёдра и вновь заглотил до основания. Слёзы на глаза выступали от того, как тяжело становилось сдерживаться.       Уолдин – больной извращенец!       Джером никогда не поймёт, почему он так старается сделать минет или петтинг ещё более пошлыми. Батлер сжимает чужие волосы, весь трясётся от возбуждения – организм требует разрядки. И скоро он сдаётся. Руки слабеют, голова идёт кругом от удовольствия и в висках пульсирует. Чужое горло кажется безумно горячим, но это так приятно. Приятно ощущать то, как оно слегка сжимается, пропуская сперму в... желудок. Извращение...       Джером хочет провалиться сквозь землю от стыда, спрятаться от самого Люмьеровского взгляда, который совмещает в себе бескрайнюю нежность и преданность с нахальством и невероятным самодовольством. Он сидит в коленях у Джерома успокаивающе гладит по бедру одной рукой и вытирает раскрасневшиеся и припухшие губы от слюны. Нарочито сексуально. Или Джерому так кажется, потому что он уже терпеть не может, и хочет большего.       – Ты проглотил эту дрянь? – Джер хрипт слегка, смущается и этого, потому что знает, что в какой-то момент перестал контролировать свой голос.       – Зато костюмы чистые.       Уолдин элегантно поправил свой пиджак и затянул галстук, а потом внимательно осмотрел возлюбленного. Костюм оставался чистым, но пиджак и рубашка заметно помялись, и теперь Джером напоминал Люмьеру хулиганистого мальчишку-аристократа из фильмов. Растрёпанный, красный, будто после активной игры, а ещё немного сердитый.       – Я думаю, твой костюм всё же надо отдать Натали снова. – Заключает Люмьер и помогает парню встать с трюмо.       – Она меня... – сердито шипит Джером и тут же сбивается, когда Уолдин тянется за поцелуем. – Нет! Даже не целуй меня, пока не прополоскаешь рот!       – Это ты меня называешь капризной девчонкой? – смеётся Люмьер, но послушно отстраняется, лишь слегка приобнимая Джерома за талию, понимая, что ноги у того ещё ватные.       – Выбирать себе украшение два часа и целовать человека, у которого недавно был член во рту – разные вещи.       – Твой член.       – Это всё меняет, конечно. – Джером закатывает глаза.       – Я бы тебя поцеловал, если бы ты сделал мне минет, – снова будничный тон, но от этого Батлер только сильнее смущается и пихает Люмьера в плечо.       На этом обычно их разговоры заканчивались. Молча Люмьер помогал Джерому прийти в себя, а потом мог уйти по делам или продолжать разговор будничным тоном, но теперь о чём-то действительно будничном. Так шло и сейчас.       – Всё, стоишь? – улыбается легко Люмьер, застёгивая ремень на чужих брюках.       Батлер смотрит на него сверху вниз, снова думает о прекрасных мягких волосах, которые опять идеально легли за пару минут, хочет потрогать, но мужчина выпрямляется и теперь он тянется к голове Джерома, приглаживая красные пряди.       – Иди переодеваться.       Но сам не отходит и рассматривает чужое лицо, нежно заправляет волосы за ухо и гладит невесомо уродливый шрам. Смотрит так, как никто никогда на Джерома не смотрел – да он и не позволял на себя так смотреть. Ни одному чистокровке...       Люмьер – не чистокровка. Он – любимый человек.       – Ой, блять... – выдыхает Джером резко, строит раздражительный тон.       Он не умеет принимать это всё, он постоянно ошибается. И сейчас ошибся, потому что Люмьер нехотя, но убирает руку от чужого лица и опускает взгляд. Джером не это имел в виду...       Батлер цепляется взглядом за раздражающий синий галстук, – чуть помятый, аккуратно завязанный, – неуверенно тянется к нему и поправляет неловко и резко. Так, что ничего это не даёт.       – Ты мне нравишься. Всегда. – тихо шепчет Джером и тянет за дорогую тряпку на шее Люмьера.       Они одного роста, можно лишь подойти ближе, но так хотелось потянуть, увидеть секундную растерянность, а потом поцеловать в щёку, идеально нежную, потому что идеальный Люмьер идеально бреется и использует лучшие средства для кожи. И совершенно не идеально нагибает Джерома.