Слюна инкуба

Тав резко прижал Астариона лицом к осыпающейся колонне и стянул с него штаны, насколько позволяла обтягивающая кожа. Астарион поморщился, когда в его ладони впились острые выступы камня, но не успел он почувствовать эту боль, как в него тут же вторглась другая. Он чуть слышно ахнул и прикусил губу. Тав вошёл в него жёстко и уверенно стал вдавливать в стену так, что с нее посыпался песок. Сопротивляться было бесполезно. В этом маленьком сражении Астариону было не победить, даже если бы он сильно захотел. Тав был сильнее. И сила его была не только в мускулах. Он обладал властью, союзниками, перспективами, удачей. Всем тем, что без него Астариону было не получить. Это обезоруживало. Впрочем, ему не впервой терпеть. Брови эльфа были нахмурены, лицо напряжено, но пока никто этого не видит, этого, считайте, нет. Он просто даст Таву то, что он хочет, и они продолжат путь, будто ничего не произошло. Как всегда. Из всех только Гейлу, кажется, давно все было очевидно. Принимая в себе Тава, ощущая, как горячая плоть рывками проникает внутрь, как чужие ладони скользят по собственному безконтрольно податливому и готовому ко всему телу, сжимают шею, задерживаются на бедрах, Астарион вдруг коварно улыбнулся, представив, как, должно быть, ревнует и изводится сейчас Гейл. Стоило видеть его лицо, когда Тав попросил его и Минтару пока идти ставить лагерь. Говоря это, он даже не удостоил Гейла взглядом, уже тогда полностью растворившись в очаровательной вампирской улыбке. Не нужно было ночное зрение, чтобы заметить, как он, не успели они разойтись на достаточное расстояние, нетерпеливо толкает Астариона в тень. Бедный, бедный влюбленный Гейл… Особенно сильный и глубокий толчок заставил Астариона заскулить. Он поцарапал ногтями стену. Его идеальными ноготками. «Черт.» Тав властно взял эльфа за подбородок, заметив, что тот отвлекся, и в наказание прикусил ему губу в поцелуе через плечо. Это подлило масла в огонь, потому что Астарион осмелел и прикусил его губу в ответ. Его зубы были острее, — хоть в чем-то он был лучше Тава. Он почувствовал языком кровь. По коже пробежали мурашки, а внизу живота неожиданно проснулся голод и вожделение. Но миг блаженства за секунду был прерван. Тав не любил проливать свою кровь попусту. В наказание он ускорил темп, навалившись, заставляя Астариона вжаться щекой в холодную колонну, и если до этого Тав сдерживал внутреннего зверя, — теперь он окончательно прекратил церемонится. Это было так знакомо вампирскому отродью. Когда с ним обращаются, как с собственностью, когда кто-то имеет над ним власть, — всеобъемлющую, — и берет все, что хочет и как хочет. Беспомощность, которой он однажды научился наслаждаться, ведь страдать уже просто не было сил… Он так четко ощущал эту жалость к себе, которая, как яд, растекалась по венам с каждым движением, доставляя боль, шел у нее на поводу, чувствуя полное подчинение, в котором он растворялся, тонул, захлебывался. Этот коктейль его сознание преподносило ему, как ванну с лепестками роз, куда он окунался, покрытый кровоточащими ранами, но при этом расслабляясь и получая неповторимое, темное наслаждение, за которое он сам себя ненавидел. — А-а! — эхом пронеслось по разрушенным коридорам храма Шар. Тав неожиданно нежно поцеловал Астариона в шею. Вдыхая запах его кожи, он сделал ещё несколько отрывистых толчков, и излился в тело эльфа. Астарион распахнул глаза, словно очнувшись ото сна. Опьяненный близостью, он с некоторым укором взглянул на предводителя своей группы из-за плеча. Потом натянул штаны обратно и завязал ремень. — Вот уж не думал, что тебя возбуждают мертвые паучьи тушки. — Он поежился, вспоминая, как Тав лизнул покрытый мерзкими волосками, пропитанный чем-то паучий труп, чтобы понять, что с ним не так. — Ну, каждому свое!