Лесная драма

***

У Чонгука ноет где-то около виска. Тупая боль раздрабливает нервные клетки, разнося по всему телу огромную дозу раздражения. Пытаться унять боль — самое простое, что он может сейчас сделать. А ещё он может открыть глаза, щурясь от утреннего света, и медленно проморгаться. Он слегка вспотел, кожа под ночной длинной рубашкой стала влажной. Ему так сильно не терпелось заскочить в небольшую комнату с туалетом и зачерпнуть из кадушки прохладной воды, чтоб облить себя ею с ног до головы. Мозг медленно просыпался. Яркие лучи солнца пробивались сквозь высокие ветви деревьев и светили прямо в окно, стремясь как можно скорее пропарить и без того ужасно душное помещение. На подкорке сознания, а может и в действительности, Чонгук слышит жалостливое пение птиц. Скоро будет дождь. Не только живая природа намекает на это, но и внутреннее состояние Чонгука. Его висок всё ещё пульсирует. В воздухе пахнет кровью. Окончательно открыв глаза, парень убирает со своего тела тонкую простыню, которой он укрывается в тёплое время года. Проскальзывая пальцами под края ночной рубашки, он натыкается на своё же голое тело. Проверяет пальцами промежность, стараясь не касаться члена, прислоняется самыми кончиками и глубоко вздыхает — кровью всё ещё пахнет. Но его пальцы чисты. Едва влажные, пахнущие его нутром. Поднимая пальцы правой руки вверх, Чонгук рассматривает их влагу, что сверкает от яркого утреннего солнца. Его кожа почти что светится, она бархатная и мягкая. На пальцах огромное количество татуировок в виде магических рун, и каждая отвечает за то, что ему нужно. Перебирая пальцами в воздухе, Чонгук вновь опускает ладонь к своей промежности, накрывая её мягким касанием. Поглаживая себя, он дарит лёгкое наслаждение, что только распространяется по всему телу. Его накрывает сладкая нега, сонливость возвращается, как и лёгкое, непонятное предчувствие в груди. Предчувствие чего-то плохого, опасного. Зажмуриваясь, Чонгук медленно и глубоко выдыхает, распахивая губы. Он раздвигает свои тёплые от духоты бёдра в стороны, но его узкая кровать, предназначенная на одного человека, не позволяет ему сделать желаемое. Левая нога сползает к полу, ступня устойчиво упирается в прохладные доски. Чонгук слышит, как двигаются грибы в банках и его котелок на рабочем столе грустно вздыхает. Дом живёт его жизнью, его магией. Растения свисают с потолка и потягивают свои листья, просыпаясь точно так же, как и ведьма. Доски скрипят у кладовой, дверь плотно заперта, но магические камни решили устроить себе небольшую зарядку, начиная гудеть. Их вибрация разносится по стенам и по полу этого дома, отдаваясь в небольшие ножки кровати, на которой лежит Чонгук. Его ладонь начинает двигаться быстрее. Дыхание сбивается, стон теряется в горле, но не выходит с хрипом или бульканьем, а член прижимается плотно к лобку. С улицы становится слышно, как кукушка кому-то жалуется, громко и протяжно выдавая свои «ку-ку». Чонгук считает. После пятнадцатого «ку-ку» его тело обдаёт волной жара, оно покрывается дрожью и мурашками. Поясница прогибается и протяжный стон слетает с покусанных губ. Ведьма вновь поднимает пальцы, испачканные в собственных соках и смазке, вверх. Они сверкают ещё больше, чем несколько минут назад. Он тянет кончики пальцев к своему носу, глубоко вздыхает — прямо до боли в груди, и резко открывает глаза. В воздухе пахнет не его кровью. Но тогда чьей? Любопытство разгорается, как огонь под котелком. Чонгук мгновенно вскакивает на ноги, слегка пошатывается от долгого сна и стремится залететь в маленькую комнату с едва живой плиткой. Она потрескалась, местами осыпалась, а его магии не хватает, чтобы поддерживать и эту часть дома в полном порядке. Его едва ли хватает на мансарду, куда он забирается крайне редко. Выйдя из небольшой спальни, Чонгук оставляет дверь приоткрытой. Он подходит к небольшому кухонному островку, срывает веточку мяты, стоящую в резной чёрной вазе с высоким горлышком, и прячет ароматную зелень у себя во рту. Пережёвывает тщательно, в какой-то момент даже мычит — она почти заменяет ему завтрак. Но его желудок всё ещё просит еды, хоть и противная тошнотная волна поднимается к горлу из-за одной только боли в виске и запаха стали — крови. Животное погибает? Чонгук прислушивается к своим ощущениям. Кровь чуть слаще, чем у животных, ярче и острее. Её запах оседает в лёгких с чувством лёгкой тревоги и страха. Он находится глубоко в лесу. В далёком от ближайших пригородных мест, в таком глухом, что здесь нет ни одного намёка на тропинку и жизнь. Он прячет свой дом под несколькими магическими заклинаниями, поэтому найти его так просто — не получится ни у кого. Кроме других ведьм. В голове всплывает мысль о том, что кто-то точно нуждается в его помощи. Вздыхая самому себе, Чонгук бросает на маленькое растение взгляд: оно стоит среди других на подоконнике его окна, на кухне, в тёмной глиняной плошке. Растение двигает своими длинными стеблями и шуршит листьями, создавая шум. Чонгук морщится и поджимает губы. — Разве я должен? Его голос слегка хрипит после затяжного сна, но ответом служит шумное колыхание листьев. Растение спорит с ним, не соглашается, стоит на своём, словно чувствует больше, чем он. Возмутительно. — Я никуда не пойду, — отвечает Чонгук, чувствуя, как по щекам разносится тёплая сыпь помидорного цвета, выдавая его стыд за собственные слова. Его любопытство сильнее, чем страх и стыд. Он просто не сможет усидеть на месте, зная о том, что кому-то в лесу требуется его помощь. Растение вновь шуршит в ответ, и его шелест подхватывают другие. — Вы просто сговорились против меня. Чонгук не успевает уйти с кухни. Висящие с потолка растения мягко касаются его щёк и волос, словно уговаривают и подначивают своим «сходи и проверь, узнай, помоги, приведи». Чонгук поддаётся. Он тянет пальцы к свисающим листьям и вырывается из их пут, уходя в маленькую кафельную комнату. Снимая спальную рубашку, Чонгук бросает её в сторону небольшого деревянного стула. Он лезет за ковшом, который упал на пол и закатился под раковину. После набирает воды из кадушки и поливает себя ею, обязательно подставив под прохладную с ночи воду голову. С волос капает вода и Чонгук мстит всему дому, когда мокрыми ступнями шагает обратно в свою спальню за одеждой. Он приводит себя в порядок и надлежащий вид. Лёгкая хлопковая рубашка, широкие штаны с завязками на поясе, амулеты и браслеты, пара ожерельев с заклинаниями. Заплетая пару маленьких косичек из отросших волос, Чонгук вплетает серебряные кольца в пряди, позволяя упасть им на лоб. «Ты красив.» Его снова поглощает дикое смущение, когда он слышит голос своего дома в голове. Со всем домом Чонгук общается редко. Чаще всего отдаёт себя компании растений на подоконнике на кухне, ведь они удивительные слушатели, которые частенько с ним не согласны. С ними спорить — получать удовольствие, от которого Чонгук не хотел бы отказываться. — Я всего лишь выгляжу так, как и всегда. Как и каждый день. Чонгук продолжает смотреть в зеркало, пока отвечает дому. Он сидит на небольшом качающемся стуле, на столике перед ним разложены кольца, браслеты, ожерелья и многие другие аксессуары, напитанные заклинаниями и его магией. Яркие камушки сверкают от исчезающих лучей солнца, но выглядят такими же прекрасными. «Ты готовишься.» Он знает это. Не обязательно стыдить его за поступки — то, что он готовится к встрече с неизвестным, не должно восприниматься таким образом. Это нормально. Абсолютно нормально, что он хочет предстать перед человеком, которому нужна помощь, в хорошем виде. «Поторопись.» Время идёт. И терять его не хочется. Чонгук встаёт со своего места, прихватывает с собой пояс, на котором носит необходимые склянки с зельями, что могут понадобиться ему в лесу. Покидая дом, он быстро спускается по небольшим каменным ступеням, перебегая на мягкую и сочную траву. Ступни окутывает теплом, а специальная чёрная краска, именуемая лаком, отражается яркими бликами от его ногтей на ногах и руках. Выставляя ладони прямо перед собой, Чонгук делает глубокий вдох. Несколько лягушек издают громкое кваканье, прыгая в воду, и это сбивает с нужного настроя. Приходится плотнее зажмуриться и растопырить пальцы на руках. Вскоре его тело покалывает с левой стороны, и Чонгук, не открывая глаз, идёт на ощупь. Магия и лес помогают ему: ведут в необходимое место, туда, где кровь впиталась в землю, пачкая её своей терпкой вонью. Эта вонь закладывает нос. С веток деревьев на Чонгука смотрят птицы, глумливо моргая и поворачивая свои головы в стороны. Они чирикают, переговариваются, разносят вести как сплетницы-болтушки. Цокая языком, Чонгук вновь останавливается. Он отошёл на приличное от дома расстояние, и теперь ему нужно быть ещё внимательнее, чтобы не упустить след. Присаживаясь коленями на землю, Чонгук кладёт ладони на траву, приминая её. Потревоженные неожиданным присутствием муравьи быстро меняют ход своей работы. Ведьма закрывает глаза. Под веками у него темнота и тонкая нить светящего аромата, яркая атласная лента словно проскальзывает меж деревьев, петляя по округе. Он быстро понимает — так двигался подбитый. Петлял между деревьями, пытался выбраться, найти помощь, но остановился и упал, не смог выбраться из глуши этого леса. Глубоко вздыхая, Чонгук медленно открывает глаза. Его колени, ступни и ладони слегка влажные — в траве пряталась роса, но вода всегда была замечательным проводником в потустороннем мире. Правда сейчас она… не помощник. То, что истекает мёртвым, ещё не стремится попасть в загробный мир. Чонгук поднимается на ноги, стряхивая с мокрых и грязных коленок траву и лишнюю влагу. Он знает, куда нужно идти, чувствует всем своим телом, что отзывается на противный металлический, стальной запах. Он петляет около деревьев, обходит несколько болот, ступает аккуратно, чтобы не раздавить землянику и другие ягоды, а после доходит до высокой травы. В ней прячутся ромашки, испачканные красным, уже не такие белоснежные. Они истерично всхлипывают, потому что привыкли быть белоснежными и чистыми, непорочными. Чонгук их не трогает, не помогает никак, только идёт дальше, по следам. Взглядом он ловит тело, лежащее на земле в скрюченной позе. По запаху это человек. Человек. Он встретил человека! Широкая улыбка просится на лицо, Чонгук не сдерживает её — позволяет губам растянуться в стороны. Его счастье отдаётся учащённым сердцебиением, а в глазах буквально взрываются искры. Он быстро подходит к человеку и кладёт ладонь на его плечо. Его тело тёплое сквозь одежду, от него исходит жар. Грудь человека медленно вздымается и опускается, а бок покрыт уродливой раной, которую Чонгук видит даже сквозь рубашку. Человек ранен. — Жив? Ему не отвечают. Мужчина, лежащий на земле в траве, словно пытался спрятаться от животных, чтобы его не нашли по запаху крови. Чонгук тянется пальцами к лицу мужчины и убирает его тёмные волосы в сторону, медленно выдыхая. Ступор заставляет всё его тело замереть. От смущения на щеках вновь выступает помидорный румянец, веснушки на кончике носа чуть ли не подпрыгивают от внезапного прилива чувств. Незнакомый мужчина оказывается божественно красив. Хоть его тело и испытывает боль, что отражается в сведённых к переносице бровях, чуть прищуренном носике и поджатых губах, Чонгук всё равно не может не восхититься. Человек красив. Возможно, дом чувствовал это, но не сказал раньше? Его корни, всаженные глубоко в землю, могли ли они достать до этого места и почувствовать, кто здесь находится? Решая не мучиться от лишних вопросов, Чонгук поправляет несколько колец с рунами, придающими ему силу, и с лёгкостью подхватывает раненного мужчину на руки. Сейчас, под воздействием магии, его тело кажется невесомым и лёгким, словно пушинка, и Чонгук, идя с ним к дому, внимательно рассматривает хмурое лицо человека. Даже сквозь потерю сознания он пытается сжать ладонь на боку, которое гудит от боли. Перед ним он такой беззащитный и уязвимый. Это будоражит кровь Чонгука, заставляя её кипеть. Она бурлится и подначивает его двигаться быстрее. Сознание намекает — человек может умереть. А чувства словно распоряжаются по-своему. Пока он несет человека, ему хочется танцевать и парить, подлетать над землей как семена одуванчиков. Ему хочется радостно и смешно хихикать, потому что это необычное чувство от первой встречи с человеком вызывает только предвкушение и радость. Чонгук несется домой так резво, словно за ним бежит стая лисиц (которых он может отпугнуть одним лишь взглядом). Дом встречает своего хозяина и гостя. Входная дверь сама открывается, а деревянные половицы почти не скрипят под ногами. — Куда? «В спальню.» Дом подсказывает, где лучше поместить человека. Чонгук кладет мужчину на свою кровать, сдергивает простынь в сторону и роняет её на пол. Его грязные и влажные ступни оставляют на полу отпечатки, но это сейчас никого не заботит. Чонгук бежит к своему рабочему столу, с веселой улыбкой сгребая все склянки и баночки. Стебли листьев качаются из стороны в сторону, словно тоже повторяют путь хозяина этого дома. Они подсказывают ему: «Не забудь сок шиповника.» «Куда ты положил мазь из подорожника?» «Почему у тебя такой бардак? Зверобой на верхней полке.» Чонгук подпрыгивает, продолжая носиться по дому. Будь у него хвост, то он бы сейчас не переставая вертел им в разные стороны, скорее от предвкушения и радости, чем от взволнованности. Но напряжение поселяется в нем чуть позже. Оно обволакивает его душу и зажимает сердце в тиски, когда Чонгук подготавливает все необходимое, расставляет вокруг себя нужные склянки с травами и грибами, свечи и чашу. «Соберись.» «Прекрати нервничать.» «Если ты будешь волноваться — у тебя ничего не получится.» Чонгук хмуро смотрит по углам и стенам дома, садится на пол и скрещивает ноги. Он глубоко вздыхает и зажигает свечи — дергает безымянными пальцами пару раз. Те вспыхивают, разнося запах воска и огня. Ведьма сосредотачивается — все проверяет, лезет в книжку, написанную лично им, вычитывает нужные заклинания и создает зелье, которое точно поможет ране затянуться. Он тратит на это все свои силы, его магия искрится и бурлит в чаше. Чонгук читает заклинания до тех пор, пока губы не начинают неметь, а потом устало вздыхает. Он тянется всем своим телом к постели, приподнимает голову мужчины одной рукой, в приоткрытые губы заливает свое зелье и ждет. Ждет чуда, волшебства. Сидит у низкой постели на коленях, сложив руки и голову на жестком матрасе. Человек лежит неподвижно, но выражение лица становится спокойнее — он не хмурит брови и не морщит нос, не поджимает губы. Ведьма рассматривает его, находясь совсем рядом: нос у человека прямой, с горбинкой, губы полные и бледные от потери крови, ресницы короткие. Пара родинок сверкают на светлой коже. Чонгук тянется к лицу мужчины и глубоко вдыхает несколько раз: от него пахнет слабостью и усталостью, а еще ромашками. «Ты спас его.» Дом подсказывает и шепчет. «Отдохни.» Чонгук вяло улыбается, внешний мир для него выходит туманным. Он и не замечает, как проваливается в пучину сна.

***

Когда ведьма открывает глаза — на дворе стоит глубокая ночь. Сверчки около его дома поют свои заунывные песни, жалуясь на жизнь, филины и совы летают вокруг, но не шумят. Чонгук зевает, трет глаза обеими руками и шумно чихает — остатки пыльцы от колокольчиков попадают в ноздри, вызывая щекотку. Чонгук садится, замечая, как его тело отзывается легкой болью. Жесткий пол не является лучшей постелью. Ведьма вновь дергает пальцами, зажигает свечи во всем доме. Он встает, разминает ноги и наклоняется к лицу мужчины, всматриваясь в его спокойное выражение. — Он все еще без сознания. Я сделал все правильно? Шуршание листьев звучит положительным ответом. Чонгук собирает все баночки и наводит порядок, в какой-то момент понимая, что он безумно голоден. И ведь действительно — за весь прошедший день он не съел ни крошки, только отдавая все свои силы на то, чтобы сотворить зелье. Ведьма перемещается на кухню. Свисающие с потолка крестовники и каллизии ласково поглаживают его по плечам и волосам, впутывая свои стебли. Это вызывает щекотку и смех. Чонгук ставит котелок на плиту и наливает в него воду. Ловкими и аккуратными движениями он нарезает несколько овощей, а после спускается в холодный подвал за небольшой тушей куропатки. Сварить суп это хорошая идея, сытным и мясным бульоном он накормит не только себя, но и гостя. Ведьма воодушевленно проходит взглядом по полкам, забитыми разными банками. Он хватает одну из темных бутылок и зажимает её локтем, быстро поднимаясь по лестнице наверх. Мясо опускается в котелок, вода бурлит как сумасшедшая, а Чонгук откупоривает темную бутылку, делая глоток прямо из горла. Пиво на забродившей клюкве оказывается невероятно терпким и сладким. Морща нос, Чонгук тянется к полке со специями для еды. Он мычит себе под нос одну знакомую лишь ему мелодию, и маленькие сиреневые цветочки бакопа подпрыгивают в такт его мычанию, пританцовывая. На кухне становится уютнее, когда в плошках на подоконнике начинают покачиваться и шуршать пуансеттия и глориоза. В углу небольшой гостиной, где стоит маленький обеденный стол напротив окна, со всем своим хмурым и строгим настроением покачивается бугенвиллия. Несмотря на свой красивый внешний вид, растение является достаточно характерным, часто проявляя недовольство. Пока Чонгук пьет пиво и периодически заглядывает в спальню, то в котелке уже доваривается суп. Ведьма легким движением руки тушит огонь и убирает котелок в сторону, а потом возвращается в комнату. Он наклоняется к груди человека, прижимаясь к ней ухом, прикрывает глаза и считает удары сердца. Потом возвращается на кухню, удовлетворенный от своей работы, и плотно ужинает. Совсем скоро за окном начнет светлеть, но спать Чонгуку увы — больше не хочется. Он слоняется по своему дому в поисках полезных дел, которые у него есть. На самом деле ему нужно перевязать пучки лаванды и календулы, начистить рабочие чаши и котлы, протереть от пыли минералы. Но все это отпадает на второй план и становится не таким уж и важным, когда Чонгук находит себя в спальне. Он сидит на скрипучем стуле у небольшого зеркала и неотрывно смотрит на человека. В воздухе витает аромат пыли и грязи, и именно это побуждает Чонгука начать вновь носиться по дому. В кафельной комнатке он находит таз и чистые тряпки, наливает воды и идет к человеку. Выжимая светлую тряпку от влаги, Чонгук подносит ткань к спокойному и мужественному лицу. Мягкими движениями он смывает пыль и едва заметную грязь с лица, омывает шею и замирает на месте. Стоит ли ему… отодвинуть край рубашки? Может ли он смотреть на его тело? «Не проявляй смущения.» Дом словно насмехается над его розоватыми кончиками ушей и Чонгук фыркает совсем шумно. Он снимает рубашку с мужчины, обещая себе постирать её и зашить рваную дырку от полученной раны. Чонгук вновь выжимает тряпку и продолжает протирать тело. Руки мужчины оказываются крепкими, грудь вздымается ровно и спокойно. Чонгук вытирает мужское тело тщательно, а когда доходит до чудом затянувшейся раны, то с сомнением смотрит на небольшой фиолетовый синяк, оставшийся около небольшого шрама. У него нет практики, чтобы полностью исцелить рану, и Чонгук вопреки поддержке собственного дома не соглашается. Ему становится немного грустно, потому что его работа оказалась не такой уж идеальной. Коротко вздыхая, Чонгук тянется к поясу мужчины и избавляет его от брюк. Его щеки моментально краснеют, когда он цепляется взглядом за мужской половой орган. Смущение настигает его невероятно бурным потоком, и веснушки на щеках магическим образом плавно двигаются. Чонгук этого не чувствует, но пятнышки соединяются в маленькие цветочки, игриво и влюбленно танцуя на его щеках. Такое происходит всегда из-за сильного смущения, такой его особенностью наградила природа и магия мамы. Его мама хотела дочь, и она рассказывала об этом без злости и грусти, потому что Чонгука любила безумно сильно. Чонгук рос тепличной ведьмой. Он жил в большом ковене с семьей и друзьями родителей. У родителей была своя лавка — они продавали магические камни и минералы, и Чонгук хотел бы когда-нибудь продолжить их дело, но он стал жить так, как следовало их правилам и нормам. По ведьмовским годам он рос, посещал школу, встретил свою первую любовь и отправился подальше от семьи, чтобы самостоятельно развивать свои навыки и выбрать именно то дело, к которому могла бы лежать его душа. В родной ковен он не возвращался уже долгое время, потому что не мог решить, чем конкретно он хочет жить и как помогать людям. Отпуская сына из отчего дома, мама просила быть аккуратным и внимательным, она гладила щеки Чонгука, пока отец давал наставления — не давать себя в обиду ни перед кем. Хоть Чонгук и был сильнее, но отец имел ввиду боль душевную. Та будет жечь сильнее, чем рана от ножа, а родителям бы не хотелось, чтобы у сына болело сердце и душа. Чонгук пообещал быть сильным и смелым, и до этого дня он таким и являлся. Несмотря на то что у него была первая любовь, дальше поцелуя дело все равно не зашло. Чонгук оказался стеснительным и его стеснение отражалось в веснушках, двигающихся по лицу в хаотичном танце, а его первая любовь на такое только скривилась и выдала: «ужас, это похоже на мелких ползающих жуков, выглядит уродливо». Он смирился с этим. Конечно тогда его сердце было разбито, и он выглядел как грозовая серая тучка, проливая свои слезы, но сейчас, живя в отдалении от других ведьм и людей, Чонгук перестал паниковать из-за своей особенности. И сейчас… в его доме находился человек. Мужчина. Чонгук чувствовал себя окрыленно и странно, но продолжал протирать тело и крепкие бедра, смачивая тряпки. В конце концов он накрыл его простыней, а сам задумался — где ему лечь спать? В гостиной диван был очень маленьким, кресло совсем неудобное, на мансарде валялся матрас, но его нужно было хорошенько выбить от пыли. Коротко вздохнув, Чонгук отнес воду и вылил её, немного подумал и решил все же лечь в гостиной. Пусть диван и был маленьким, но он мог согнуть ноги и уснуть. Сделать это он смог только с рассветом. А проснулся ближе к обеду, когда перешептывание бабочек на подоконнике стало слишком шумным для сна. Их яркие пятнистые крылья подергивались, и Чонгук всматривался в это несколько долгих секунд. Сначала он пытался понять: что не так с его телом? Почему оно полностью затекло? Уже после дошло — он спал не в своей спальне, а на маленьком диванчике в гостиной. Удивительно, но его гость все еще… отдыхал. Не приходил в сознание. — Почему? — Чонгук задал вопрос тихим голосом, — я точно сделал что-то не так. «Ему нужно время.» Гортензии и гардении, находящиеся в спальне, согласились с домом. Они тоже так считали. Чонгук пронзительно вздохнул и неспешно занялся своими делами. Он посвятил свое время привычным делам — начал с принятия прохладного душа (во дворике у него стояла большая деревянная кабинка), оттуда он уже выплыл к цветам, проверил овощи и фрукты, ягоды. Собрал несколько больших тарелок с дикими вишнями, чтобы сделать вкусный и освежающий компот. Повздыхал о том, что его магические силы не распространяются на то, чтобы вырвать сорняки, поэтому несколько часов он провел в земле, после чего вновь ушел отмываться и принялся за ужин. Компот из вишен кипел в котелке, разогретый бульон сверкал от бликов свечей в глубокой тарелке, а ведьма искал нить с иголками, чтобы простираные ранее вещи гостя привести в надлежащий вид. Шить он не особо любил и часто колол себе пальцы, но благодаря упорству и кропотливому труду у него получалось неплохо. — Вот так, — мягко выдал Чонгук, разглаживал ткань рубашки на своих коленях. Он поднял одежду и прижал её к своему носу, и она все еще пахла свежестью. Это было приятно. Чонгук повесил одежду на спинке дивана и подхватил глубокую тарелку с бульоном, направляясь в спальню. Мужчина лежал ровно, чуть наклонив голову. Ведьма справлялся со своей работой просто отлично, продолжая поить мужчину бульоном, и уже под конец своей работы, чувствуя усталость, Чонгук вновь уселся на скрипучий стул. Дом спокойно вибрировал, растения перешептывались между собой, а Чонгук потянулся за гребешком, чтобы причесать свои волосы. — Интересно, как долго он будет спать? «Дай ему время.» Чонгук хмыкнул. Он покрепче обхватил гребень и вновь подошел к человеку, наклонившись над его лицом. Ведьма постучал гребнем по лбу несколько раз, вырывая слабый выдох. Растения в доме оживились, пока решительный и уставший за день Чонгук решил осуществить свой скромный план. Он всего лишь хотел пробудить человека, а не делать ему больно, но в погоне за своей целью он и не заметил, как… на лбу незнакомого мужчины стали появляться красные пятна от легких ударов гребнем. — Человек! — требовательно позвал Чонгук, натыкаясь на насмешки собственного дома. «Ты напугаешь его.» «Он так точно не очнется.» Голоса в голове придавали еще больше желания привести человека в сознание. Как это так? Он что, не сможет справиться с этим? Что за ерунда?! Посильнее стукнув гребнем по лбу и замерев от звука, Чонгук широко распахнул глаза, нависая пугающей фигурой над гостем. Тот приходил в себя медленно, но уже морщился от неприятного ощущения и распахнул сухие пухлые губы, чтобы выдавить из себя какой-нибудь звук. Чонгук всмотрелся в эти пухлые ровные губы и даже не заметил, как его гость полностью открыл глаза. — Какого… какого черта? Ты еще кто? Его голос звучал так низко и хрипло, что Чонгук мгновенно перевел взгляд в темные глаза, обрамленные мелкими ресницами. Подавив вздох удивления, Чонгук замахнулся гребнем снова, и на этот раз ударил по голому плечу. У него сработал совершенно странный, не совсем объяснимый ему инстинкт. Гость такое приветствие не оценил. Он поднял руки в воздух, пытаясь защитить себя, а после кинул невероятно удивленный взгляд на свое обнаженное тело. — Где я? И где моя одежда? Гость лежать в постели просто так не собирался, он слишком бодро вскочил на ноги, почувствовав слабость, а после бросил ошарашенный взгляд на свой бок с… затянувшейся раной. Рвано выдохнув, он с испугом посмотрел на человека перед собой, а потом со всей своей скоростью, на которую был способен, помчался прочь из спальни. Первым делом на его глаза попался маленький диванчик с одеждой, а уже после — кухня. Там был котелок, огромное количество полок с банками, грибами, травами, пучками растений. Поймав ступор, мужчина увидел, как растения, висящие в подставках под потолком, двигались сами по себе. Быстрым движением протерев веки кулаком, гость снова заметил, как несколько больших ложек взлетели в воздух, опустившись в котелок. Чудеса. Проклятие? Сознание вновь находилось на волоске, ускользало и уплывало, поэтому легкий стук по затылку лишь помог ситуации — комната с левитирующими кухонными предметами поплыла, накренилась в сторону и исчезла за темнотой. — Я убил его! Чонгук, сжимая в руках злосчастный гребень, уже несколько тысяч раз пожалел о том, что попытался привести человека в сознание. Лежал бы себе и дальше в его кровати, ничего опасного не произошло бы. А теперь он лежит на полу его гостиной без сознания, голый и… и… «Он жив. Чувствую, как бьется его сердце.» «Он просто испугался. Ты не убил его.» «Почему ты напуган?» Он смутился от таких слов. Ему было так интересно ухаживать за человеком, что его ожидаемый приход в сознание вернул Чонгука на несколько долгих лет назад, в ту часть прошлого, о котором ему бы не хотелось вспоминать. Не думать о том прошлом Чонгук мог, он умело справлялся со своими эмоциями и не поддавался апатии и грусти, но сейчас, впервые за долгое время одиночества он встретил человека. Не успел сказать ему ни слова, но вновь напугал своим видом, показался ужасным и страшным. Эти чувства так сильно задевали безобидного Чонгука, что хотелось… плакать. Вот так позорно и стыдно, чтобы со всхлипами и тяжелыми бусинами-слезинками, которые на вкус хуже кусочка соли. Обидно до глубины души на самого себя, обещал ведь, наказывал себе не поддаваться чувствам, а по итогу? Снова разочаровывается в самом себе. Чонгук вздыхает, упрашивает свои тяжелые слезы остаться в глазах, спрятаться под веки и не падать горькими каплями и сожалениями на пол. Он вновь наклоняется, присаживается на корточки около парня и тычет гребнем ему в плечо. Не реагирует. Понуро опуская голову, Чонгук шумно всхлипывает, затягивает носом сопли и воинственно вздыхает, приподнимая парня. Он старается не рассматривать то, каким он выглядит ниже пояса, но глаза то и дело цепляются за темные паховые волосы и расслабленный член. Относя гостя обратно в спальню, Чонгук грузно спихивает его на кровать, укутывает простыней до самой шеи и спешит на улицу. Там природа хочет его, зовет и тянет, чтобы посмеяться чуть глумливо, но очень заразительно и весело. На это он почти не обижается. Высокие ветви шелестят в своем хихиканье, подзывая к себе. Чонгук идет в сторону толстого ствола липы, обнимает дерево и упирается лбом в его кору. Он чувствует как жизнь проходит по каждому стеблю, как небольшие грибы прячутся за широкими лиственными растениями у корней, а жуки и муравьи следуют по своему рабочему режиму. В волосы Чонгука залетают две божьих коровки, выпутываются и щекочут лоб. Чонгук хихикает. — Ударил его гребнем. Хотел разбудить. Он испугался… «Испугался» вторит липа, посмеиваясь. Её тон отсвечивает в голове Чонгука легким девичьим голосом, этакая простушка-веселушка. Рядом с ней стоят пару тополей, ведьма уже не раз шутил о том, что они здесь как парочка и семья. За порядком его дворика смотрит старый и могучий дуб, могущественно вздыхая каждый раз, когда Чонгук совершает какую-либо оплошность. Сосны, что растут поблизости, своими игольчатыми веточками разносят острые сплетни по всему лесу. — Я и сам испугался, — признается чуть тише Чонгук, ложась на траву. Он зарывается лицом в растения и переворачивается на спину, раскидывая руки и ноги. Ему хочется лечь в свою кровать и перевести дух, но также ему нужно заняться хихикающими морковками, которые он добавит в свой новый суп. Еще не мешало бы проверить, как там растет плакса лук и бубнящие кочаны капусты. Недавно виноградные лозы жаловались Чонгуку, что их стало слишком много. Нужно вырубить пару корней и… широко зевая, Чонгук устало прикрывает глаза. Природа усыпляет его — теплый воздух сгущается, окутывает так, словно он под одеялом. Небольшая туча прячет яркое солнце, чтобы оно не светило в глаза. Веснушки на щеках отдыхают, а насекомые вокруг перестраиваются, чтобы спокойно перебираться по своим делам. Многоножка устало вздыхает и решает срезать путь — ползет по штанине Чонгука.

***

Чимин резко распахивает глаза и тупо пялится в потолок на протяжении нескольких долгих секунд. Потолок дома выглядит совсем незнакомым и мрачным, в некоторых местах прижилась паутина, а еще мужчину не покидает четкое ощущение, что за ним здесь… наблюдают. Очень много любопытных глаз. Резко повернув голову в сторону темного угла, Чимин с прищуром смотрит на высокое растение, что стоит в темной плошке с высокими стенками. Растение не двигается, но в памяти то и дело всплывают моменты с левитирующими кухонными предметами. — Быть не может, — говорит сам себе Чимин, — это просто галлюцинации. В подтверждении этим словам его живот призывно урчит, требуя еды. На языке даже оседает тошнотная слюна — настолько сильно он голоден. Медленно и с опаской садясь, Чимин с прищуром смотрит по сторонам. Ему не столько страшно, сколько необычно и любопытно. Где он находится и кто его спас? Опуская взгляд на свою рану, Чимин проводит по ней несколько раз пальцами, под ними — тонкий слой нежно-розовой кожи, бледный и мягкий. Словно его рана затянулась по щелчку пальцев. Такое странное ощущение. Он помнил погоню и резкую, острую боль в боку, помнит как убегал в чащу леса, даже не пытаясь оглянуться. Дыхание сбивалось и двигаться было совсем тяжело. В памяти даже не проносятся моменты первой встречи с незнакомым парнем, потому что Чимин этого не помнит абсолютно. Сейчас он ощущает лишь потребность в еде. Его мучает жажда и голод. Не найдя взглядом свою одежду, Чимин плотно закутывается простыней на поясе, и выходит из комнаты. На глаза вновь попадается кухонный островок, но предметы на нем лежат спокойно и ничего не левитирует. Чимин с сомнением прищуривается — он хотел бы верить, что это кухня простого лесника или грибника, отшельника, что живет вдали от человечества и нормальной цивилизации, но у мужчины язык просто напросто не поворачивается. Он все равно изумляется. Перед ним стоят котелки и висят сушеные травы. На полочках стоят банки с различными грибами и «живыми» травами. Что-то светится и шуршит, кое-где чувствуется стук. Все здесь живое, даже без своего хозяина. Чимин смелее заходит на кухню и наклоняется над первым котелком, шумно втягивая носом аромат. Это еда. Возможно, она уже не первой свежести, но пахнет все равно аппетитно для слишком голодного желудка. Парень подхватывает первую попавшуюся ложку, зачерпывает бульон и пробует на вкус. Его живот благодарно урчит, поэтому вместе с котелком он перебирается на островок, рассматривая открывшийся вид на гостиную. Место здесь… жилое, но едва живое. Маленький диван пухнет от количества пыли в нем, большие резные кресла выглядят строго — только сядь на них, сразу же начнут грозно скрипеть. Рабочий стол завален амулетами, кольцами, браслетами, огромным количеством разных камней. Есть высокий стеллаж, что стоит между двумя окошками с длинными нитями тюли, в нем полки натужно скрипят от огромного количества книг. Хорошо. Значит тот человек, что спас его — достаточно умен. Наверное, он прочитал все эти книги, ну или просто хочет таким показаться со стороны. Чимин подцепляет ложкой кусочек мяса, активно работает челюстью и замирает, когда одно из висящих под потолком растений впутывает свои длинные ветви в его волосы. Их скользящее движение отдается мурашками по шее и по спине. А вот это уже как минимум странно. Чимин медленно моргает пару раз и поворачивает голову совсем немного в сторону, замечая, как около уха плавно танцует несколько зелёных листиков. Кажется, его волосы окрашиваются в седые оттенки от лёгкого волнения и страха, что пробирается мурашками по позвоночнику. — Господь… спаси и сохрани мою грешную душу, — тихо молится мужчина, продолжая пережёвывать еду. Листья резко замирают и также плавно скользят в сторону, больше не пытаясь потрогать человека. Здесь словно все смотрят на него. Чимин чувствует острые и осуждающие взгляды со всех сторон, это выглядит как лёгкая форма паранойи. На самом деле листья и все остальные растения в доме начинают вести себя тише, потому что во дворе просыпается Чонгук. Его сон прерывается после нескольких плачевных взмахов крыльев бабочек. Они вновь плачутся о том, что слишком некрасивые в этом лесу, а Чонгук сначала отмахивается от их хныканья, а потом медленно открывает глаза и садится. — Вы прекрасны, — повторяет в миллионный раз. — Когда уже перестанете хныкать о том, что не является правдой? Дом зовёт его. Чонгук медленно поднимается, оттряхивает штаны от сочной зелени, а после спешит подняться по ступеням в дом. Входная дверь слегка скрипит, и Чонгук плотно закрывает его за собой, проходя в гостиную. — Ты! Они вздрагивают вместе. Чимин слегка давится бульоном, а Чонгук подпрыгивает на месте, хватаясь обеими руками за сердце. Их сумасшедшие и напуганные взгляды пересекаются, жадно рассматривая друг друга. Чонгук быстро вздыхает, чтобы задать ряд вопросов, пока Чимин сглатывает тяжёлый ком в горле, продолжая есть. «Голодный.» Первая мысль, которая посещает голову Чонгука, это нежелание слушать собственный дом, который говорит об очевидных вещах. Ещё не хватало начать испытывать смущение, которое будет отражаться причудливым танцем веснушек. Человеку об этом знать вовсе не обязательно. Как и то, зачем Чонгук помог ему и спас от верной погибели. На удивление — человек почти спокоен. В его душе чувствуется лишь лёгкое колебание волнения, нервозности и… чего-то смешного. Чонгук не совсем понимает причину смеха, он бегает глазами по обнажённым плечам человека, а после тянется к своему дивану, подхватывая вещи и, быстро преодолевая расстояние, протягивает руку с одеждой. Делает всё это молча, поджав губы, пока на него косятся с подозрением и сразу забирать из рук вещи не хотят. Чимин сомневается, что это не заразно. — Твоя одежда, — говорит Чонгук чуть тише, чтобы не напугать своим голосом мужчину. — Ага, благодарю, — Чимин прищуривается и всё же протягивает руки, чтобы забрать вещи. Краем глаза Чонгук замечает свою простынь на чужих бёдрах, но не спешит спорить и предъявлять что-то. Вместо этого он подходит к одному из кресел и отворачивается от мужчины. Чимин смотрит всё ещё с сомнением, и нотки непонимания разносят вибрацию по полу. — Что ты… делаешь? — А? Чонгук оборачивается, пытаясь найти ответы в чужих тёмных глазах, но вместо этого встречая лишь вопросы. — Я отвернулся, чтобы ты мог переодеться. — Не испытываю смущения, — кратко отвечает Чимин, поднимаясь. Он убирает простынь со своих бёдер только когда подходит к дивану, вешая её на спинку, а Чонгук не знает, куда деть свой взгляд и красные, покрытые помидорной сыпью щёки, потому что его глаза удивлённо бегают по телу, рассматривая изгиб бёдер, ягодиц и… на глаза попадается тёмная дорожка волос, ведущая к паху. Резко поднимая глаза на уровень груди мужчины, Чонгук разворачивается, скрещивая руки на своей груди. Он хочет извернуться и укусить собственные локти, потому что вид чужого полового органа приводит в замешательство и странное, щекочущее чувство чуть ниже пупка. Чимин на личные терзания ведьмы никак не реагирует, спокойно расправляет свои вещи и продолжает одеваться, поправляя завязки на поясе штанов. Чистая рубашка приятно оседает на плечах, дарит успокоение, словно он нацепил свою шкуру, чуть обновлённую и чистую. Переводя взгляд на вздёрнутые плечи и острые локти, Чимин критично осматривает высокую фигуру парнишки, а после с чувством выполненного долга разворачивается, уходя в сторону двери. Ведьма приходит в сознание только когда хлопает входная дверь его дома. Первые секунды он не понимает, почему это происходит, а уже после срывается с места. Его босые пятки стучат по ступеням, пока он бежит за мужчиной, что спокойно осматривается и выходит за невысокий заборчик, заросший плющом. — Постой! — кричит Чонгук так звонко, что некоторые птицы слетают с веток, пугаясь его звонкого голоса. Чимин не останавливается, но чувствует, что его догоняют. — Куда ты идёшь? — спрашивает Чонгук, почти что наступая на чужие пятки. — Мне нужно выбраться из леса и попасть на торговую улицу или дорогу, — озвучивает свой план мужчина. — Зачем? — продолжает задавать вопросы любопытный Чонгук. — Как это зачем? Мне нужно попасть домой. — Ты живёшь на торговой дороге или улице? — Нет, на торговой дороге часто проходят мои должнички, поэтому они помогут мне добраться до дома, — поясняет спокойно Чимин, останавливаясь и периодически упирая руки в бока, рассматривая абсолютную темень перед собой. Так и в дерево можно упереться лбом, набив себе шишку. — Кто такие должнички? — Почему ты вообще идёшь за мной? Вопрос ставит Чонгука в тупик, а Чимин ещё давит своим пристальным взглядом, рассматривая совершенно серьёзно и пристально. — Разве… разве ты не хочешь остаться у меня? Я тебе помог. — Да, благодарю, — Чимин кладёт ладонь туда, где боль от раны отдаётся только фантомно, — и я не имею желания спрашивать, каким чудом это произошло, поэтому я приношу тебе свою благодарность и прошу отпустить. Такой план тебе по вкусу? — Это было не чудо, а моя магия! — чуть оскорблённо замечает Чонгук, надув щёки. Чимин останавливается. Тормозит на очередном растении и крепко зажмуривается, словно пытается выкинуть только что услышанное слово. Он пытается не верить тому, что слышат его уши, и выкинуть из головы все-все мысли о магии, левитирующих кухонных предметах и коже, на которой больше нет раны и ужасного, грязного шрама. Не сон, это всё не сон, а чёртова реальность. Та, в которой Чимин не хотел бы оказаться, но волей случая попал. — Ты не сможешь выбраться из леса сейчас, — добавляет Чонгук, — ночью и днём лес путает странников, не давая выбраться. Тебе поможет леший, но он сейчас влюблён в русалку и всегда приводит ей странников, пытается очаровать его и увести от водяного. Там самая настоящая драма! Но я не должен с ними общаться, на самом деле, потому что… — Так. Чонгук тормозит, не успевая договорить, пока Чимин двигает челюстью в разные стороны и медленно вскипает от паники. Она бурлится и оседает на дне желудка вместе с супом, который он съел ранее. Чимин делает несколько глубоких вдохов и выдохов, прежде чем поворачивается к парню, осматривая его с нового взгляда — ясного, как солнце. На душе становится тускло и уныло, хочется ворчать и сетовать на судьбу о проклятиях. — Ты не человек, — предполагает Чимин и больше не может сделать ничего, кроме как захлопнуть губы и нахмуриться. Ему это не нравится. — Но я человек. И ведьма. Меня зовут Чонгук, приятно познакомиться с тобой. — Ведьма, ага, да-да, — мужчина кивает и нервно улыбается, — ведьма, точно. Он повторяет это так, словно находится в бреду, а после резко срывается на бег, пугая движением семью белок и нескольких жаб, которые находились поблизости. Чонгук тоже пугается и дергается, но быстрым взмахом пальцев цепляет растущую траву за ноги мужчины, не позволяя ему убежать. Падая на землю, Чимин пытается вскочить, но холодные травяные путы не дают этого сделать. Ругательства срываются с его губ. — Прости, — виновато выкрикивает Чонгук, пока Чимин вертится на земле, похожий на гусеницу. — Пожалуйста, не убегай. Их стычка в сопротивлении Чимина и виноватом поведении Чонгука продолжается еще несколько долгих минут, пока Чимин наконец не устает. Он ослабевает, медленно выдыхает и пытается в молчаливом состоянии принять происходящее. Его спас не человек — ведьма. Чимин слышал о них: злые и беспощадные, хитрые и кровожадные, они насылали хворь на деревни и убивали скот для жертвоприношений, рубили головы мужчинам за измены и были гнусными, грязными и погаными. Он уверен — Чонгук был таким же. От него ему нужно будет только кровь? Или органы тоже? Он принесет его в жертву? Верная смерть дышит в затылок, Чимин складывает руки на груди и закрывает глаза. Все. Он готов. Люди в самом детстве говорили ему, что он будет слабым из-за колдовства ведьм, но он никогда не думал, что подобное его убьет. А теперь он почти смирился и приготовился умирать. — Ты в сознании? Чимин приоткрывает один глаз, картинка словно повторяется, вызывая чувство дежавю — Чонгук присел на корточки и наклонился над ним. Волосы ведьмы очаровательно свисают вниз, а взгляд такой ясный, с надеждой и жизнью, что кипит внутри. Они смотрят друг на друга пристально, пока Чимин не замечает, как на щеках Чонгука веснушки, едва заметные и блеклые, начинают танцевать. Они кружатся на щеках в изысканном вальсе, не вызывая раздражение и желание их почесать. Это… поражает. Немного восхищает. Он не спешит говорить об этом или задавать вопросы, ему нравится и такое расположение дел, и нравятся эти забавные веснушки, что скачут по щекам в ленивом танце. Удивительное чудо. Или колдовство? — Давай с самого начала. — Просит Чимин чуть устало. Чонгук оживает и расцветает. Он широко улыбается и прячет взгляд, подхватывает веточку, поглаживая её кончиками пальцев, а после начинает рассказывать все с самого начала. — Несколько дней назад я проснулся и почувствовал запах крови в воздухе. Сначала подумал, что это мой организм дал сбой, иногда такое бывает, но потом понял, что кровью пахло в воздухе. Я не решался помочь тебе сразу, но не мог оставить все так, как есть. И нашел тебя по запаху крови. Ты убегал от кого-то, верно? Спрятался в высокой траве, но оставил несколько капель крови на ветках, это привлекло бы внимание тех, от кого ты убегал. Тебя защитил лес, спрятал от чужих глаз. Ты был сильно ранен и едва дышал, поэтому я принес тебя домой и спас своим колдовством. Пришлось очень сильно постараться, чтобы помочь тебе выжить. Потом я постирал твою одежду и зашил дырку в рубашке. И ждал, когда ты очнешься, чтобы поговорить с тобой. Пытался разбудить тебя своим гребнем, извини меня за это, я не хотел делать тебе больно. А теперь, когда ты очнулся и убежал, я отправился за тобой. Не хочу, чтобы ты уходил. Как тебя зовут? — Чимин. Мужчина коротко вздыхает и смотрит на парнишку с сомнением. — Знаешь, какая у меня правда? — Какая? — Ведьмы — это зло во плоти. Вы мучаете людей, убиваете их и животных, заражаете людей болячками и насылаете хворь на деревни и скот. Для чего я должен остаться? Чтобы ты меня убил? Скорее расклад будет такой — я выберусь из этого чертового леса и приведу с собой людей, чтобы найти тебя и твой дом. Знаешь, что могут сделать люди с таким, как ты? Сжечь. Убить. Чонгук поджимает губы. В его глазах рождается страх от слов мужчины, а по щекам почти бегут слезинки, похожие на утреннюю росу. Клокочущее чувство обиды кусает за сердце и вызывает щекотку. Чонгук крепко зажмуривается, не понимая, какое зло он сделал человеку и когда это он пытался его убить? Разве кого-то он пытался убить? — Я не хочу умирать, — честно признается Чонгук, — я никому не делал ничего плохого. Однажды я прошел мимо умирающего дерева, но ему нельзя было помочь, и больше ничего плохого я не делал. Чимин смотрит вопросительно — умирающее дерево он решает оставить на потом. Да и вообще хотелось бы оставить всю эту тему на потом, потому что его удивляет поведение ведьмы. На него не насылают страх и проклятия, не шепчут заклинания, только вызывают чувство вины. Кажется, он расстроил ведьму, потому что тот прячет свои глаза, жмурится и кусает губы, отчаянно переживая о том, что кто-то может его убить. Он бы не привел людей сюда, чтобы убить ведьму, все это было сказано только для того, чтобы показать, что Чимин его не боится, что он может постоять за себя и защититься, а по итогу своих слов он получает страх. Это совсем не то, что он ожидал. На плечо Чонгука прилетает небольшая птица. Совсем разумно она моргает и зарывается клювом в волосы ведьмы, словно что-то прилюдно шепчет, а после легко взмахивает крыльями и улетает. Чонгук поднимает робкий взгляд на человека и шмыгает носом довольно шумно. — Я помогу тебе выйти из леса. Найду Тэхена, попрошу его вывести тебя отсюда. — Кто такой Тэхен? — Местный леший. — Ладно. Чимин встает с земли, разминая запястье. — Ты это… ну… не переживай из-за моих слов. Никто тебя не убьет. Это я так… защищался от тебя. — Я бы не сделал больно тому, кого спас, — вздыхает Чонгук слегка укоризненно. — Тогда пойдем в твой дом? Не хотелось бы морозить задницу на холодной земле, скоро наступит осень. — Люблю осень, — признаётся Чонгук, — в это время года мое колдовство становится лучше и сознание яснее. А еще я люблю тыквы. — Да, каши из них получаются сладкие, — соглашается Чимин. — Пошли уже. Они двигаются, идут в сторону дома Чонгука. Ведьма идет впереди, иногда оборачивается, словно проверяет, идет ли за ним Чимин. Все относительно хорошо. Около забора Чонгука встречают жабы, придерживая лапками свечи, которые не горят. Они смотрят на Чимина осуждающе, словно обвиняют, а Чимин лишь пытается перестать удивляться всему новому. В доме Чонгук быстро зажигает свечи, делая это легким движением пальцев. Он заставляет Чимина сесть на диван, надавливая на крепкие плечи, а после уносится на свой кухонный островок. На старом кофейном столике перед Чимином оказывается небольшой мешочек, маленькая мисочка с глубоким дном, несколько темных стеклянных бутылок и небольшая шкатулка. — Когда Тэхен приходит в гости, он часто приносит мне сигареты. А я угощаю его тыквенными семечками и пивом из забродившей клюквы. Попробуй, это очень вкусно. — Ты пьешь с лешим? — Да, — Чонгук садится в кресло и пожимает плечами, — чаще всего хожу к русалкам, но они те еще сплетницы, а с Тэхеном мне комфортно. — Ты сказал, что он пытается очаровать русалку, — напоминает Чимин, потянувшись к мешочку. Там лежат тыквенные семечки. — Да! Он до безумия влюблен в Юнги. Но наш водяной — Сокджин, тоже любит Юнги и не хочет его отдавать Тэхену. А Юнги он… он очень любит внимание, поэтому ему приятно, что за его сердце и красоту пытаются бороться местные духи. — А за тебя кто борется? — спрашивает Чимин между делом. В лесу самая настоящая драма и это даже интересно. — Никто, — Чонгук легко улыбается. — У меня был парень, когда я жил с родителями, но мы расстались. Чонгук не упоминает по какой причине был разрыв, а Чимин и не спрашивает. Он пробует пиво только после того, как первые глотки делает Чонгук. Вкусно, терпко и вяжет язык. Горячее ощущение поселяется в желудке. Чонгук лезет в шкатулку и достает несколько бумажных листочков, насыпает из маленького мешочка сухую смесь веселящих трав и сушеных мухоморов, ловко закручивает и протягивает гостю. Чимин принимает такую сигарету с подозрением, словно из нее вылезет длинный толстый червяк. Свою сигарету Чонгук поджигает кончиком ногтя, выпустив струю огня. Чимин смотрит на это с удивлением, но тоже тянется, чтобы и его сигарету зажгли. Смурной дым проникает в легкие и на первые две тяги выбивает слезы. Чимин кашляет так, словно никогда не курил папиросы, потому что эта штука оказывается крепкой и натуральной. Чонгук не кашляет и не плачет, он к такому привык. — Ну, Чонгук, расскажи о себе. Я ведь останусь тут до утра и хочу знать, как ты стал ведьмой. Вдруг ты за ночь привяжешь меня к дивану, накуришь и я умру. Чимин улыбается. Ему достаточно забавно со всего этого и весело. Возможно, дело в начавших действовать травках мухомора, а может это нервозность даёт о себе знать. Чонгук же смотрит вновь пристально, готовый сорваться и начать обвинять за эти ужасные мысли, которые посещают его голову. Их вечер выглядит почти что уютным, потому что тонкая струйка дыма от травок тянется к потолку, по пути вырисовывая разные страшные рожицы. Чимин внимательно всматривается в каждую, пока Чонгук слабо хихикает. Поднимаясь вверх, дым закручивается в рожицы с широкими глазами и клыкастой улыбкой. Комната заполняется горьковатым запахом, цветы и растения неприятно шелестят, потому что не выносят этого дыма. Чонгук сочувственно смотрит по углам и едва слышно вздыхает. Когда здесь присутствует Тэхён, они все словно сходят с ума от очарования, влюблённые и жалобные, они шелестят о том, чтобы леший прикоснулся к ним хоть кончиком пальца. Жадные до внимания, ровно как и сам Чонгук, который сворачивается в кресле и кладёт подбородок на согнутое колено, начиная рассказывать и вещать о своей жизни. — Я обычная ведьма, — начинает он, — родители тоже ведьмы. Я жил в ковене вместе с ними и с родственниками, пока не настал период моего совершеннолетия. После этого периода я вынужден жить один, чтобы разрабатывать свою магию и выбрать то, чем я больше всего хочу заниматься, чтобы помогать людям. Только вот я ещё не понимаю, что у меня получается делать лучше всего. Вернуться домой я не могу, но по родителям скучаю. Он вздыхает. Кусает губы и вновь тянется к тёмной бутылке. — Сколько тебе сейчас лет? Лет двадцать? — Да, почти, — мягко улыбается Чонгук, пряча хихиканье в рукаве рубашки, — мне сто двадцать лет. Чимин давится своим напитком и громко кашляет, принимаясь стучать кулаком по груди. Он смешно вытаращивает глаза на ведьму, вновь внимательно осматривая его с ног до головы, подмечая то, что возраст вообще не считается на его лице и теле. Это удивительно и забавно, и очень сложно поверить в такое, но Чимин, одурманенный травками и забродившей клюквой, воочию увидев дымные рожицы, готов поверить во всё. — Мифы и сказки — ложь? Добрые ведьмы существуют? — Я не знаю… доброта — это такое существенное явление, которое каждый будет воспринимать по-своему. Наверное, я добрый, раз спас тебя от смерти. А ты… будешь добрым, если не расскажешь обо мне людям и не придёшь убивать. — Договорились — услуга за услугу, — усмехается уголком губ Чимин. — Тебя уже накрывает, — слабо улыбается Чонгук. — Что? Нет, я трезвый, — возражает Чимин. — Да, ещё несколько секунд. — Да я абсолютно трез…вый… Вспышка. Чимину кажется, что его мозг превратился в желе, которое ощущается воздушным, как облака в небе, невесомым и очень лёгким. Его несёт по волнам с пугающе медленной скоростью, скрывая в одиночном маяке посреди огромного океана с тёмным, ночным небом. Звёзды мелькают перед глазами как веснушки на щеках ведьмы. Они медленно вальсируют друг с другом и хихикают, а предательское тело Чимина медленно плывёт по течению. Его унесло. Чонгук был прав. Так… хорошо. Хорошо так сильно, что хочется остаться в этом мареве навсегда. Чимин в один момент ощущает себя окрылённым и счастливым, а Чонгук, вовремя успев подхватить в моменте левитирующее тело мужчины, давит пальцами на чужие виски, полностью отключая от реальности.

***

В гостиной пахнет сушёными колокольчиками и мятой. Чонгук продолжает сидеть за столом, выводя в своей книге нужные заклинания, выписывая несколько необходимых из лежащих рядом распахнутых книг. Шершавые и пожелтевшие страницы лежат неподвижно, смиренно ожидая, когда их потрогают и перевернут. Чонгук почти мычит, привычно наклоняется над столом и сильно горбится, ощущая вспыхнувшую боль в шее. Мама часто делала ему замечания и говорила, что он должен сидеть правильно и красиво, чтобы его тело не болело, а отец, проходивший мимо сына, когда он садился за уроки, мог крепкой хваткой выправить ему плечи, чуть не доведя Чонгука до слёз от испуга. Он держал плечи и спину ровными несколько минут после этого, но потом вновь растекался лужей над столом и перед сном жаловался на боль в спине, шее и голове. Мама отцу ничего не говорила, но тихо шептала нужные заклинания, которыми потом овладел и сам Чонгук. И многими другими тоже, поэтому вовремя привёл Чимина в сознание и позволил ему поспать на своём маленьком, пыльном диване. Скрип ножек стула по полу разносится по комнате достаточно громко. Чонгук закрывает свои книги и складывает всё аккуратно, убирая на полки стеллажа. Книгу с заклинаниями он тоже закрывает, отложив её к углу стола. Сам парень идёт в сторону кафельной комнаты, раздевается и быстро моется под прохладной водой. Ходить на улицу, чтобы искупаться, уже не особо хочется, потому что наступающие холода дают о себе знать. Вода в большой бочке и за ночь не успевает прогреться, но она хотя бы не ледяная. Чонгуку хватает и этого. Собирая влагу с волос, он надевает чистую одежду и выходит из комнатки, решая перезаправить постель, в которую так и не лёг спать. Он не спал уже достаточно долго, последний раз был несколько суток назад, под деревом, а потом они с Чимином накурились и Чонгук просто не мог уснуть. В отключке после травок Чимин лежит вот уже три дня. Он дышит, тело и мозг просто находятся в состоянии сна. Проснётся уже бодреньким и свежим, но человеку на такое нужно время. Чонгуку обычно нужно не больше двенадцати часов, чтобы проспаться после попойки, а мужчина лежит уже гордые три дня. Три — хорошее число. Чонгук знает, что он скоро очнётся, поэтому спешит в погреб за несколькими баночками, чтобы приготовить еду. Маленькие паучки разбегаются по углам, моргая своими пугливыми глазками. Чонгук им мило улыбается в ответ, желает доброго утра достаточно громко, а после спешит на свою кухню. Прежде чем начать готовить, он проводит ритуал — набирает в несколько ковшиков воды, шепчет заклинания, которые помогут растениям оставаться во влажной земле намного дольше, чем после обычной воды, и поливает всех своих друзей. Они радуются, подставляют листья и стебли, гладят руки Чонгука, цепляясь за магические браслеты, хихикают и рассказывают о том, как наблюдают за этим человеком. Ощущения Чонгука не подводят. Когда он заканчивает поливать все цветы и растения в доме, Чимин медленно просыпается. Он садится, пытаясь вытянуть ноги, которые всё это время находились в неудобном положении. Хватаясь за голову, мужчина мычит, разлепляя губы, трёт глаза, в которые всё это время светило солнце своими настырными лучами, и только после начинает осматриваться. — О, Господи. — Не упоминай его имя в моём доме, — чуть раздражённо гнёт брови Чонгук, подходя к Чимину, — как ты себя чувствуешь? — Пока не особо понимаю. Помню, что вернулся сюда, потом мы пили пиво и… курили? Это меня так после травок унесло? — с едва уловимым ужасом в голосе спрашивает Чимин. — Да… наверное, тебе нужно было дать совсем немного. Я не думал, что человека может так легко унести с этого. Ты чуть не улетел! — Я улетел, да, — Чимин с согласием кивает, — сознание поплыло. — Нет, ты, — запинаясь, Чонгук слегка смущается и чувствует себя немного неловко, — ты действительно чуть не улетел. Я поймал тебя за ногу, когда твоё тело плыло над диваном. Чимин молчит. Ничего не отвечает, только совсем горестно вздыхает, пока Чонгук улыбается чуть шире и подсаживается на диван, сталкиваясь с мужчиной коленом и плечом. Внимательные глаза ведьмы сканируют суровое лицо мужчины, отмечая горбинку на носу и тяжёлый, хмурый взгляд. Чимин на пристальное рассматривание лишь дёргает бровью, мол, что пялишься-то на меня. — Ты уже привык? — спрашивает Чонгук, — хочешь остаться? — Чего? — от такого вопроса Чимина даже отклоняет назад. Он яростно хмурит брови и подскакивает на ноги, шатаясь, — я ни за что тут не останусь больше! Мне нужно домой! — Тебя там никто не ждёт, — честно признаётся Чонгук, поведя плечом, — я посмотрел. — Как? Куда? — закидывает новыми вопросами Чимин. — По картам, — признаётся Чонгук, потупив взгляд в пол. Не мешало бы взять в руки тряпку и хорошенько вычистить доски от пыли и грязи. На его босые пятки уже страшно смотреть. Чимин молчит. Вроде бы даже подбирает слова или просто пытается понять, что происходит. В последнее время он только и занят тем, что пытается понять суть происходящего. Тяжёлый вздох звучит совсем устало. Чимин садится обратно на диван и критично смотрит на ведьму, неожиданно требуя от него правды. — Что ещё узнал? — Что в детстве ты остался один. Рядом с тобой никого не было. Было сложно, карты показывали пропасть, отчаяние, страх. Ты чего-то боялся очень сильно. Потом увидел дорогу. Ты уехал от того места, да? У тебя ни жены, ни детей. Друзей, товарищей тоже нет. А руки у тебя в крови. И грязные совсем. Ты вор и убийца? Я совсем плохо гадаю по картам, нет практики на людях, только на своих друзьях, да и- — Ты прав. Чимин смотрит открыто на ведьму, словно это не он выложил ему всю жизнь по редким полкам. Но всё от и до было правильным. Чонгук попал во все жизненные события, которые происходили в жизни мужчины. Хотелось бы ещё раз задуматься, стоит ли возвращаться именно в ту торговую деревню? Он уже и так получил своё — рана на боку не болела, тело не ломило от боли, но воспоминания были свежими, проносились перед глазами яркими вспышками. — Если вернусь туда, меня снова попытаются убить, да? — спрашивает мужчина, задумчиво почесав подбородок. — Куда мне стоит идти? Ты можешь посмотреть по картам? — Я не скажу, — Чонгук поджимает губы. Он раскинул на будущее мужчины, и когда карты показали скорую смерть после таяния снега, Чонгук смахнул все свои карты со стола на пол, заходясь в судорожном дыхании. Он, наверное, впервые мог предсказать смерть человека, и его это безумно сильно испугало. Когда чуть позже Чонгук взял себя в руки, чтобы вновь разложить карты, то с чуть более ясным умом и внимательностью смотрел, куда стоит пойти Чимину, чтобы избежать своей смерти. — Почему? — возвращает в реальность мужчина. — Просто… предлагаю остаться здесь. До лета. Потом скажу, куда тебе стоит пойти, — предлагает робко Чонгук. — Ладно, я подумаю, — принимает Чимин спокойно, — но ты должен сказать мне, что будет, если уйду сейчас. — Не хочу это говорить, — неуверенно начинает протестовать ведьма. — Скажешь — я точно останусь, — убеждает Чимин с хитрым прищуром. — По весне во всех частях света тебя ждёт смерть. Поэтому тебе стоит остаться со мной. Я могу предоставить защиту. Взамен… — Это сделка? — Чимин усмехается, — Вот уж не думал, что ты будешь таким торгашом. Хотя… я тебя совсем не знаю. — Отличный повод узнать друг друга, верно? — со скромной улыбкой спрашивает Чонгук. Это весомый повод остаться. Нет, не те предсказания о смерти, которые могут и не сбыться, а то, что в словах Чонгука есть правда. Если бы он соврал про прошлое Чимина, тогда бы он не поверил ни единому его слову, а так у него есть собственные основания верить. Но не доверять. Его всё ещё напрягает обстановка, которая царит в ведьминском домике. Чонгук же всегда делает всё в угоду себе. Эгоистично, проклято и ужасно. Он скучает по общению, по чужому вниманию и присутствию человека в своём доме. Леший никогда не остаётся на ночь, у него своя землянка, русалки тоже не покидают реку, предпочитая, чтобы к ним приходили в гости, а не они тратили своё драгоценное время на ходьбу. Разговаривать с животными — пустое дело, они редко когда бывают в духе и с хорошим настроением, а других ведьм Чонгук видит раз в несколько лет, потому что они прилетают в конце октября всего лишь на одну ночь, которой всегда чертовски сильно мало. Так однажды ему принесли весточку, что у родителей всё хорошо, что мама родила ещё одного ребёнка и теперь у Чонгука есть младшая сестра, которая делает значительные успехи в колдовстве. Заманить к себе человека с целью общения не такое плохой поступок, думается Чонгуку, ведь он мог сделать много чего другого. Да и похуже. И мог начать с того, что не оказал бы помощи, оставил умирать. — У тебя мука есть? — А? Мука? — Чонгук вздрагивает, подскакивая на ноги. Он даже не заметил как застрял в своих мыслях, а Чимин стал нагло шариться по его кухне, — зачем тебе мука? — Пышных булочек хочу. — Я не совсем умею такие делать, — сразу же честно признаётся Чонгук, поймав на себе недоумённый взгляд мужчины. — А я что, прошу тебя их печь? Я сам могу. И примерно в эту же секунду становится понятно, какая у них будет совместная до лета жизнь. Чонгук со всех ног несётся в погреб, чуть не подвернув лодыжку на последней ступеньке. Он приносит Чимину все ингредиенты, о которых тот просит, и пытается не отвлекать от дела, посматривая на процесс готовки. Чонгук находит себе укромное место в углу кухонного островка, наблюдая за тем, как на чистую столешницу Чимин высыпает немного муки, разравнивая крепкими ладонями. Его пальцы работают умело, замешивая тесто и вываливая всю массу на столешницу. Ведьма засматривается на чужие тёмные вены и на то, как мука прилипает к рукам. К рукам вора и убийцы. Мужчина грешен и не чист, судьба его повязана стеблями колючей розы и шиповником, взгляд суров, когда сосредоточен на каком-то деле. Он не отвлекается на ведьму и звонкий отголосок чужих браслетов не выводит его из транса, в котором он находится. — Можешь сделать умеренный огонь в печи? — спрашивает Чимин, когда заканчивает раскладывать небольшие ровные кружочки теста. — Могу. Чонгук хватает лишь несколько секунд, чтобы взмахнуть пальцами и плавно их опустить. Они смотрят друг на друга, выжидают начала разговора, но не решаются начать первыми. Чимин смотрит в небольшое окошко над старой раковиной, смывая муку с пальцев, а Чонгук продолжает горбиться, пожёвывая листик мяты. Так и начинается их скромная, совместная жизнь. С пышных булочек, привкуса мяты во рту и скромных взглядов.

***

Чонгук жалобно выдыхает и стонет мученически тяжело. Он не любит физический труд, если это не связано с колдовством. Ему приходится тяжело, когда он наклоняется и перебирает тяжёлые коробки со старыми бытовыми вещами, растаскивая их по чистым углам, которые ещё блестят от влаги после мокрой тряпки. Чимин пытается открыть окно на мансарде, чтобы проветрить второй этаж от пыли. Матрас, который здесь был, они вынесли на улицу, выбив из него всю пыль. Спать на диване оказалось дурной затеей. Чимину давила узость на плечи, а у Чонгука болели ноги. Они пытались спать по очереди, но не выдержали и недели такого режима, поэтому незамедлительно стали пробираться на мансарду. — Жаль, ты не умеешь делать заклинания, которые дарили бы прохладу или тепло, — жалуется Чимин, напирая на створки окна и распахивая их резко, чуть не вываливаясь. — Я даже не знаю, существует ли вообще такое, — фырчит Чонгук, — я устал. Давай отдохнём? — Мы отдыхали четверть часа назад, — Чимин вновь хватается за тряпку, чтобы протереть окно. — Я устал, — канючит Чонгук. — Давай поменяемся. С огромной радостью Чонгук кидает себе под ноги коробку и практически подлетает к окошку, садясь на подоконник. Он с наслаждением вдыхает прохладный воздух только-только начавшейся осени. Природа стала чувствительнее, холоднее. Пару дней назад Чонгук помогал птицам с гнёздами, потому что они громко чирикали и почти плакали о том, что не успевают утеплить своё жильё к наступающим холодам. Пока Чимин рубил дрова мёртвых деревьев для холодной осени и зимы, Чонгук помогал зверям и птицам в лесу. Они работали вместе, не сидели без дела. Осенью всегда было много хлопот. Однажды Чонгук взял с собой Чимина в лес, чтобы собрать грибы для очередного сытного супа, и Чимин не задал ни одного вопроса, а Чонгук был слишком смущён, чтобы начать разговаривать. Он прятал за отросшими волосами свои танцующие веснушки и думал, что хорошо справляется. Чимин двигающиеся веснушки не комментировал и ничего про них не спрашивал, потому что не испытывал особо никакого интереса. Ему уже приходилось так жить с человеком под одной крышей, делить постель и еду, но это не затянулось надолго. Он уверен, что и в этот раз ничего не изменится. Ему нужно лишь продержаться до весны, может быть, до лета, а там и видно будет. Чимин знал, что точно уйдёт, поэтому скромные и косые взгляды в свою сторону умело игнорировал. Он не знал, когда взыграет его нечеловеческая, пошлая сущность и натура, и когда ему захочется уединения, но он думал, с кем бы мог разделить радость такого процесса. Присматриваться к ведьме было бы вовсе не глупо, учитывая, что они живут под одной крышей уже давно (в здравии Чимина) точно, но это… что-то не то. Что-то отталкивает Чимина от Чонгука как можно дальше. — Эй, ты уснул? — Просто задумался, — вздохнул Чимин, приподняв коробку. Та оказалась очень тяжёлой, и Чонгука на долю секунды становится жаль, он много таких коробок перетаскал. — А что внутри? Может, это просто стоит выкинуть или сжечь? — Выбрасывать нельзя, лес должен быть чистым, а не грязным, — поучает Чонгук, — а сжечь я это не могу. Памятные вещи. И там есть тёплые вещи на зиму. — Да? В какой конкретно коробке? — В… ой. Я уже не помню. Чимин устало вздыхает, медленно садится на пол и поднимает взгляд на ведьму. Чонгук начинает яростно натирать окно, словно отвлекается от разговора и больше не хочет его продолжать. Дом подшучивает над ним. «Рассеянный. Он тебе нравится.» Чонгук почти что спорит, протестует и в отрицании мечтает мотать головой весь вечер. Это не так. — Ладно, поищем позже, — отмахивается Чимин, переставляя оставшиеся коробки. — Осталось здесь протереть полы и принести матрас. У тебя есть одеяло или ещё одна мягкая свободная подушка? — Да, были где-то на первом этаже, — Чонгук быстро и ловко протирает подоконник и полы. Мужчина спускается на первый этаж, наливает себе воды из высокого кувшина, жадно пьёт и торопится выйти на улицу. Прохладный воздух обдаёт со всех сторон, лаская разгорячённые от работы руки и спину. Чимин чувствует прохладу на своей шее, пристальные взгляды лесных жителей со стороны и даже вздыхает на одно мгновение. А ведь… здесь спокойно. Ни одного человека. Своя жизнь и своя атмосфера. И если он хочет спрятаться от людей, то здесь, в уединении, ему самое место. Здесь тихо, нет торговых лавок и охотников за головами. Значит его голова будет на месте, виселица его не поджидает. Он чувствует, что у Чонгука к нему и к его рукам есть вопросы, но не спешит рассказывать всю подноготную своей жизни. Не спешит со всем делиться. Если захочет узнать — может спросить. Просто так Чимин не будет трепаться. — Здесь холодно, — Чонгук высовывает нос за дверь и морщится, — тебе нужно на улицу? — Не подумал бы, что ты так боишься холода, — Чимин умалчивает, что к холоду он равнодушен. У него были периоды в жизни, когда он ночевал на улицах, в тёмных сырых переулках, а просыпался от того, что его засыпало ворохом снега. К холоду его душа относилась равнодушно, как и к прошлой, тяжёлой жизни. Чонгук был точно прав в том, что его руки грязные и все в крови, он этого и не скрывает. Радует и веселит то, что ведьма его совсем не боится. Не испытывает страх и ужас при виде его, не вздрагивает, только ходит хвостиком, присматривается и ведёт себя любопытно, как местные детишки на базарах. Это вызывает улыбку. — Я не боюсь холода, — возражает Чонгук, шире распахивая дверь, — просто не люблю, когда ветер пробирается под одежду. И от него бегают мурашки. Вновь ведьма вызывает странную и добрую улыбку. — Я схожу в душ и вернусь. — Там же ледяная вода. Потом ты будешь болеть! Я не буду тебя лечить, — ругается Чонгук. — Я не заболею. Чонгук провожает мужчину хмурым взглядом, забирает одной рукой тяжёлый матрас, применяя свои силы. Он себя немного не понимает. Почему не применил силу, когда передвигал тяжёлые коробки? Было бы легко и быстро, но вместо этого пытался двигать их, не используя колдовство. Спина мужчины скрывается за высокой деревянной дверью, ведущей в душ, находящийся во дворе. Если отвести Чимина к озеру и познакомить с русалками, будет ли он с ними плавать в такой температуре? Наверное, да. Юнги вот никогда не жаловался на холод и жару, ему всегда было комфортно в воде, а Тэхён, конечно же, надевал белоснежную шубу на зиму, потому что замерзал. Да и у него в домике почти всегда было тепло. Чонгук вздохнул, уложил матрас и достал одеяло, простынь и подушку. Спальное место для Чимина было полностью готово. Решая не тратить время на безделье, Чонгук вновь спускается на первый этаж, идёт в сторону кухни и тянет на себя корзинку с грибами. Он отделяет обычные, съедобные для человека грибы от магических, прячет последние в небольшие стеклянные баночки. На шум открывшейся двери никак не реагирует. «Он почти голый.» Растения хихикают и сплетничают, рассуждая крепкие руки и широкую спину мужчины, пока Чонгук с силой кусает свои губы. Он не хочет поворачиваться и наблюдать, подсматривать за чужим голым телом, пытается сдержаться, но и сам Чимин не помогает, когда не спешит надеть на себя рубашку, а просто держит её в руках. Штаны на его талии висят достаточно низко, и Чонгук первым делом цепляется взглядом за дорожку тёмных волос от пупка. — Ведьмам снятся плохие сны? Что? Дом смеётся утробно и сильно, полы вибрируют под ногами Чонгука. — Что? — он быстро поднимает взгляд на уровень лица Чимина и тяжело вздыхает. Щёки покрываются помидорной сыпью, а веснушки начинают резко танцевать. Отворачиваясь от мужчины к своим баночкам и склянкам, Чонгук низко наклоняет голову, прячет взгляд и продолжает работать. — Спрашиваю, снятся ли тебе плохие сны? — Чимин надевает рубашку и заглядывает в корзинку, — это можно готовить? — Да, нужно хорошо промыть, — Чонгук кивает сам себе и вздыхает, — иногда мне снятся плохие сны. Редко. Обычно вещие сны приходят ко мне. Иногда снятся родители, приходят ко мне во снах. Тебе снятся родители? — Я даже не знаю, как они выглядят, — смеётся Чимин, поймав удивлённый взгляд. — Ты со своими картами уже давно мог полностью просмотреть всю мою жизнь, разве нет? — Мог, но я не всё по ним понимаю, — отмахивается легко Чонгук, заплетая волосы за ушко и вытирая руки чистой тряпкой после магических грибов. — Расскажешь о своём детстве? — Уверен, что хочешь послушать эту историю? — Чимин набирает из бочки воду, добавляя в большую глиняную миску грибы, чтобы промыть их. — Да. Ты интересно рассказываешь и вкусно готовишь. Я могу красиво и тихо посидеть здесь, — широко улыбаясь, ведьма запрыгивает на островок. Свешивает ноги с тумбы, болтая ими, с радостью подставляет лицо веточкам и стеблям, что гладят его бархатные щёки, цепляясь за волосы и расчёсывая их. Справляются лучше гребня. — Ладно. Тогда начну с самого детства. — Чимин еще немного сомневается, хочет ли он рассказывать, но горящие и внимательные глаза Чонгука подталкивают его к началу диалога. Он ни с кем не делился историей своей жизни. Никому не было интересно, как живет воришка и убийца Чимин, чем он дышит, чем питается и как пытается выжить. — Родителей убили за долги. Так мне рассказали соседи, когда я подрос и начал разговаривать. Я их совсем не помню, но соседи люди добрые, поведали о том, что отец был воришкой, а мать работала в борделе. Выживали как могли. Соседи тоже не стали растить меня, потому что помимо моего рта, у них было таких пять штук. Их собственные дети. К зиме я оказался на улице, мне было лет девять на тот момент. У них не было места, чтобы спать, потому что был занят даже пол. Такая вот моя участь. Подворотни и деревья стали моими домами. Деревья дарят тепло, а вот подворотни не особо. К утру меня засыпало снегом. Я проникал в чужие сараи — сено и солома согревают очень хорошо. Чонгук сдерживает накатывающий порыв расплакаться от боли, которая охватывает его с каждым новым словом мужчины. Переживать такое на самом деле ему бы не хотелось, и он бы никому такого не пожелал. Ему жаль, что у Чимина было такое детство, но помочь он ничем не мог ему в прошлом. — Когда хозяева сараев замечали меня, то выгоняли, некоторые предпочитали высечь чем ни попадя, обматерить крепким словом. Все эти люди вылепили из меня человека, которым я являюсь. Крал я постоянно, есть было нечего. Потом повстречал пожилого мужчину из одной булочной, он меня пристроил к себе помощником. Я носил булочки по разным адресам, но мне было этого мало. Он обучил меня, как нужно «дружить» с тестом, но по осени его убили. Ограбили его пекарню, своровали все, что видели, и убили его. Мои руки в крови, ты прав. Я выслеживал этих ублюдков по одному. И по одному убивал. Месть никогда не стояла у меня в приоритете, мне просто хотелось сделать им больно. Старик Чен был единственным, кто поступил со мной не как с дворовой собакой. Он налил мне кружку молока и дал булку, дал теплые штаны и кофту. Он разрешил ночевать в пекарне, спать у самой печки, хоть от меня и воняло помойкой первые дни. Он не смотрел на то, как я выгляжу, кто я и кто мои родители. Он иногда кормил других дворовых детей, ничего не требуя взамен. Единственный такой человек на моей памяти, которому я бы сделал хорошую могилу. — Можем поговорить с ним, если хочешь, — мягко отзывается Чонгук, вырывая Чимина от рассказа. — Поговорить? — Да. Можем провести ритуал, в котором призовём его. Он поговорит с тобой через мысли. — Не думаю, что нужно тревожить душу умершего человека, — возразил Чимин, пока Чонгук на такое слегка надулся. — Если не хочешь… — Я бы хотел, но не думаю, что ему от этого будет хорошо. Когда умру — обещай меня не тревожить. Ведьма разразился в весёлом хихиканье. Блеск в его глазах задрожал, вибрируя и скача от весёлой обстановки, которая возникла после тяжелого жизненного рассказа. Весь дом сочувствовал Чимину. Листья и растения, их стебли и вся пыль — тянулись к Чимину, чтобы прижаться к его коже и дать ему поддержку. Чонгук бы тоже хотел, поэтому его ладонь с тёмным лаком на ногтях и заклинаниями в виде чернил на коже, легла на плечо мужчины, крепко сжимая. — Сочувствую твоему… детству. — Спасибо. Благодарно улыбаясь, Чимин ощутил, как от пальцев Чонгука по его коже скользнула тёплая, нежная материя, обволакивая всю руку и, перебегая как маленькие жучки, остановилась в области груди. Там поселилось тепло. Чонгук заколдовал его? Послал какой-то импульс? Или просто поддержал, а Чимин выдумал себе больше, чем ему бы этого хотелось? Вопросов было много, как и дел, которые нельзя откладывать.

***

— А ведь так вкусно пахнет! — вскрикнул Чонгук, плотнее завязывая свои волосы в маленький хвостик. В его руках небольшая верёвочка болталась, не слушалась и всё время подшучивала, хихикая и обвиваясь вокруг пальцев змейкой, не давая собрать послушные волосы в хвост. — Да что такое, уже руки болят… Тяжело вздохнув, Чонгук опустил резким движением руки по швам. Чимин, что стоял рядом и помешивал лопаткой тыквенную кашу, только хихикнул. Он встретил второй осенний месяц здесь, в небольшом доме Чонгука, в глуши самого леса. И не подумал бы, что все мифы и легенды — не сказки. Он познакомился и с лешим, и с русалками. Чонгук весь светился от счастья, когда Чимин смог найти общий язык с лешим. Их связь показалась плотной и материальной. Мужчина же не был против знакомства с другими жителями леса. Возможно потому что в тот момент он немного выпил болотной тины вместе с ядрёным настоем из рябины. Та штука была похлеще пива, но и не убила Чимина практически сразу. Он был в сознании, только небольшое помутнение преследовало его потом на протяжении трёх дней. Тэхён показался смешным лешим. Он нацепил накидку из коры деревьев, собрал несколько мухоморов, прибавив к ним колокольчики. Обмотав всё это тонкими стеблями травы, Тэхён возразил: «Как это? Идти к жениху и без цветов? Без подарка?» Не гоже. Русалка — Юнги, на скромный мухоморный букет почти никак не отреагировал, только посмеялся с самодовольной улыбки Тэхёна, пока тот в который раз за этот год признавался в своей крепкой и верной любви. Чонгук же смотрел на небольшой букет с милой улыбкой и влажными от радости глазами. Наверное, тоже хотел такой… Чимин не признавался в том, что во многих вещах Чонгук его забавлял и вызывал странное, очень уж щекочущее чувство не в штанах, а в груди, под рубахой и тёплым жилетом. Чонгук казался простым и немного наивным существом, со своими причудами. Он смотрел на мир своими восхищёнными, горящими глазами, прятал щёки, хоть Чимин ещё ни разу не спросил у ведьмы об этой особенности. Он просто жил, вызывая улыбку у присутствующих растений, животных и духов вокруг. Чимин к нему привык. Сжился. Удивительно легко и просто это произошло. Не было ссор и недопониманий. Они раскрывались друг перед другом постепенно. Делали всё вместе — сообща. Чимин не хотел сидеть без дела целыми днями, протирая штаны, поэтому молчаливо помогал, а Чонгук старался поблагодарить так, как он умел. В хмурый, совсем дождливый и пасмурный день, он спрятал небольшой камень хорошего настроения в карман Чимина. В тяжёлый день, когда они делали заготовку дров (на случай, если у Чонгука не будет сил колдовать), Чимин потянул спину. Чонгук использовал свои знания, практику и лечебную мазь, которая воняла просто жутко и ужасно. После ночи сна с мазью на спине, Чимин словно помолодел лет на десять — так и признался в этом. Сезон сбора урожая был наполовину окончен. Чонгук чувствовал особенный заряд и прилив сил к середине октября. Изначально все ведьмы, его родственники и родные в ковене, всегда обретали невероятные силы в пик конца месяца. Они встречали и провожали середину осени в прекрасном настроении и здоровье. Чимин начал это замечать своими глазами, наблюдая за телом ведьмы после его многочисленных рассказов. Чонгук стал чуть пышнее (и это вовсе не из-за того, что Чимин готовил наивкуснейшие воздушные булочки). Его бёдра и попа округлились, а лицо стало выглядеть чуть круглее, чем обычно. Самому Чонгуку это нравилось. Он подолгу по утрам рассматривал себя в зеркале, пока заплетал косички, вплетая в них кольца, заряженные магией. Чимин на это наблюдал с мансарды, свесив руку. Растения под потолком на кухне совсем освоились (также как и Чимин) и стали с ним забавно играть. Они вытягивались, ползли по потолку к дверному проёму, поднимались к мансарде и щекотали кончики пальцев Чимина, хихикая. Чимин их сумасшедший, пакостный смех не слышал, но его прекрасно слышал Чонгук, посматривая на них через зеркало. Тогда Чимин резко прятал руку, прижимая её к себе, и стебли тоже прятались — прижимались к потолку, пока Чимин вновь, крадучись, совсем медленно вытягивал руку вперёд, позволяя растениям вновь пощекотать его. В дождливые дни это было самым замечательным развлечением. — Давай я. Чонгук задрал голову, вновь подумав о другом, а Чимин уже стоял рядом с ним, протянув крепкую ладонь для верёвочки. Каша в котелке пыхтела, заботливо укрытая плотным полотенцем. — Спасибо, — сказал Чонгук, протянув предмет Чимину. Он повернулся к нему спиной, продолжая сидеть на стуле, а Чимин встал совсем рядом. От его рук всё ещё пахло совсем немного тыквами и чем-то сладким, сахарным. Чонгук мгновенно повёл носом и прикрыл глаза, наслаждаясь. Он неожиданно проникся этим моментом. Ладони Чимина крепко подхватили и собрали пряди тёмных волос, огладили по бокам, собирая их все вместе. Пальцами он быстро обмотал верёвочкой собранный хвост, приглаживая выпавшие кудряшки на лоб, пытаясь зачесать их обратно в хвост. Ничего не получалось. Они игриво свисали со лба, делая взгляд Чонгука кокетливым и ярким. Засматриваться на это Чимин стал чаще. На чужой взгляд и на то, как порой долго и внимательно рассматривал его Чонгук. О чём думал — стоило лишь догадываться. Чонгук чувствовал симпатию, потому что мгновенно привык к Чимину и к тому, как вёл себя рядом с ним мужчина. Он готовил для него, помогал ему, иногда интересовался о колдовстве, никогда не был против погулять с ним по лесу и помочь — избавиться от мёртвых веток и кустов, сделать несколько скворечников для огромной семьи птичек, что благодарно чирикали на ухо. Ему это неожиданно нравилось. В лесу на него не смотрели как на убийцу, его не опасались и не боялись, не обходили стороной, словно он грязь из-под ногтей. Некоторые птички садились на макушку и плечи Чонгука, громко чирикая, и ведьма ему всё переводил, как чувствовал. На похвалу Чимин реагировал лучше, чем на злые и косые взгляды, и сам от себя этого не ожидал. — Когда там уже будет готово? Вкусно пахнет. — Ещё немного. Поешь сейчас — обожжёшь весь язык, — пожурил Чимин ведьму, словно маленького ребёнка. Чонгук смешно и забавно наморщил нос, но потянулся за несколькими тарелками и столовыми приборами, чтобы положить в них кашу. Он поставил дымящуюся и вкусно пахнущую еду на подоконник. У окошка она всегда быстрее остывала. И там было приятно есть, наблюдая за разноцветными листьями, падающими с деревьев. — У тебя есть метла? — спросил неожиданно Чимин, вымыв руки водой из небольшой бочки. — Да, конечно! Есть плащ и моя шляпа. На праздник в конце этого месяца я надену это. Проведу парочку ритуалов для призыва силы, полетаю в округе. — Ты не боишься летать? — с интересом спросил мужчина, садясь на диванчик. — На самом деле… это страшно. Это довольно высоко, а шанс свалиться с метлы — велик. С ней нужно дружить. Я не очень хорошо дружу со своей, редко на ней летаю, поэтому она может меня скинуть или вообще не полетит, откажется. — Посмеялся Чонгук, вновь повернувшись к тарелке с едой. — Забавно, — улыбка легка на губы мужчины, — чем мы будем заниматься, когда выпадет снег? — Юнги редко выходит в снежные дни, а Тэхён вообще — чуть ли не в спячку уходит. До него достучаться бывает очень тяжело. Будем сидеть здесь, читать книги. Мне нужно закончить вязать ещё парочку свитеров. — Я сойду с ума от скуки, читая твои книги. Чонгук нахмурился. Его не расстроил тот факт, что Чимину может быть скучно, скорее он слегка растерялся, подумав о том, что мужчина хочет уйти. Чонгук этого не хотел. Карты свою цель не меняли, иногда он гадал ночью, раскладывая картонки, но даже без гадания не хотел отпускать мужчину подальше от себя. Привык. Чонгук всегда был зависим от внимания, и сейчас, пока жил с мужчиной, то чувствовал себя невероятно комфортно. Он не хотел, чтобы это чувство прекращалось. Эгоистично и немного дико, но ведьма был именно таким. — Хочешь уйти? — грусть просочилась в голосе ведьмы. — Не думаю, — Чимин просто пожал плечами, — мне нужно найти дело, которым я смогу себя занять. Чонгук? — М? — Твои родные разве не прилетят навестить тебя? Или ты мог бы навестить их, отправившись к ним на метле. Чонгук не ответил сразу, промолчал. Его организм выдал слезливую мысль, которую хотелось озвучить. И выпустить все эмоции, утянувшие ведьму в водоворот. Не передать словами, как сильно Чонгук скучал по своим родным, и как сильно он хотел домой. Он скучал по объятиям мамы и строгому взгляду папы, когда тот заставлял его выпрямляться. Его родные и близкие, жившие с ними в ковене, они все развлекали друг друга разговорами и совместным колдовством. Наверное, Чимин тоже ощутил эту волну грусти. Чонгук не мог отправиться домой, и родные всё ещё не могли быть рядом с ним. — Я скучаю, — совсем тихо признался Чонгук, низко-низко опустив голову. Чимин мгновенно оказался на ногах и первое, что ему захотелось сделать, это обнять ведьму, прижать к себе и извиниться за вопрос. Он видел, как Чонгук реагирует на внимание и заботу, и это было таким трогательным явлением. Он не сдержался. Обнял Чонгука за плечи, прижав к своему плечу, которое мгновенно намокло от чужих солёных слёз. — Прости мою душу за эти вопросы, — Чимин сочувственно поджал губы. В воздухе пахло грустью, лёгкими нотами боли, а ещё тыквенной кашей и солёными слезами. Чонгук отчаянно всхлипывал, сжимал чужую тёплую кофту на спине и жмурил глаза. Не хотел расклеиваться и давать волю своим эмоциям, не хотел поддаваться такой грусти, но не сдержался. Мужчина погладил по его тонкой спине ладонью, наткнулся на лопатки и поднялся выше, к шее, чтобы огладить её. Он отстранился на миг, сжал обеими ладонями чужие щёки, стёр влагу под веками, застывая на дрожащих губах. Чонгук испытывал грусть и нотку смущения, что плавным, нежным и волшебным танцем отразилась на его щеках. Веснушки вновь начали вальсировать, а Чимин, смотрящий на них с огромным поразительным удивлением, нежно огладил их большими пальцами. — Странно… они так красиво двигаются на твоих щеках… Он сказал это совсем тихо, а Чонгуку хватило лишь несколько секунд, чтобы понять, что мужчина имеет ввиду. Помидорная сыпь тут же рассыпалась по щекам пятнами, а сам он сделал огромный шаг назад, прижав ладони к щекам. Ему хватило одной секунды, чтобы сделать глубокий вздох и развернуться на пятках, помчавшись не в свою комнату, а подальше — на улицу. — Чонгук, стой! Ведьма ничего не слышал. Он скользнул босыми пятками по грязным от дождя листьям, чуть не упав. Паника и острый, резкий, гадкий на запах страх пронзили весь его разум, заставляя бежать как можно дальше и как можно быстрее. Он был пугливее зайца и быстрее гепарда. Чимин что-то ещё кричал позади, но не спешил догнать. Чонгук бы не смог сразу объяснить свою реакцию. С нарастающей луной его тело менялось, его эмоциональность накрывала его с каждым новым утром, а запах крови витал в воздухе. Болел живот и голова, накатывала слабость. Чонгук хотел спрятаться. Взорвавшиеся эмоции, что начали бурлить через край, лишь пропитали уверенностью его желание спрятаться. Убежать было лучшим решением. Лес его знает, спасёт и убережет. Начавшийся дождь не спасал. Он хлестал особенно сильно по плечам и спине, выбивал весь тёплый воздух из груди, заставлял морщиться, закрывать ладонями лицо. Идти сейчас к Тэхёну? Только разводить очередные слёзы и грязь своими босыми ногами. К Юнги? Тот наверняка проводит время с братьями. Чонгук решил, что ему нужно побыть одному. На голодный желудок чувства выворачивали его нутро. Слабость вновь накатывала. Ведьма спрятался у корней дуба, сжав руки на груди, чтобы хоть немного согреться. И ведь проклятая привычка ходить босиком не спасла его сейчас. Он направил всю магию на то, чтобы согреться и подумать о том, что сделал. Испугался! Быть не может! Прошлый опыт нанёс свой печальный отпечаток. Чонгук практически был уверен в том, что чудесно прятал свои танцующие веснушки, которые были уродливыми и ужасными, но Чимин заметил их. Видел и раньше? Молчал? Почему ничего не сказал? Наверное, он тоже считает их ужасными, раз никогда не показывал, что видит их лёгкий волнующий душу танец. И сколько так продолжалось? Думать совсем не хотелось. Чонгук хотел устало прилечь в свою постель, но возвращаться домой сейчас ему точно не было нужды. Он знал, что скоро со свечами к нему допрыгают зелёные лягушки, его кто-нибудь точно найдёт. Тэхён, возможно, но он занимался своими делами. Его работа заключалась в преобразовании леса из яркого зелёного в другие цвета: красный, фиолетово-бордовый, оранжевый и жёлтый, коричневый. Конечно, если он найдёт его здесь, то обязательно отведёт домой, а Чимин… С мужчиной хотелось объясниться. Чонгук думал об этом, но тепло покидало его тело, как и силы, поэтому он позволил собственному телу отдохнуть. Чимин вышел искать ведьму практически сразу. Сначала удивился такой бурной реакции, но быстро нашёл для себя куртку, свечку, и вышел из дома. Дверь плотно закрыл, чтобы сохранить тепло, и грузно нахмурился, когда дождь вертляво стал бить по щекам. Ходить по лесу в одиночку было глупым решением, но Чимина словно вели иные силы, подсказывая, куда лучше идти. Это проявлялось в мелочах. Под ним скользила трава и слово из ниоткуда появлялись поваленные ветки и стволы деревьев. Тут и там животные, прятавшиеся от дождя под пушистыми ветвями деревьев, смотрели на него своими осуждающими глазками. Хорошо хоть ничего не говорили — Чимин бы не вынес звериного осуждения. Он и так бесконечно часто чувствует давление, находясь в доме, словно понимает, что за его спиной кто-то шушукается, Чонгук только принимает это. Он иногда переговаривает с растениями, подмигивает им и хихикает. Чимин же выполняет роль немого человека, не понимания в этих шепотках абсолютно ничего. А сейчас лишь волнуется. Переживает. Только недавно Чонгук забавно качал ногами, расшивая свой наряд на праздник в конце октября, вертел головой, от чего редкие маленькие косички забавно подскакивали вверх. Браслеты на его руках блестели, кольца звенели, а иголка словно была продолжением чужих длинных пальцев. Освоил шитьё. Чимин не мог не засматриваться на такое. Он слегка улыбнулся, поддавшись воспоминаниям. Хоть существо, называющий себя ведьмой должен соответствовать своему статусу, Чонгук таким не казался. Наоборот — смущённым, внимательным, ярким и улыбчивым. Чимину это нравилось, в этом уж точно не соврать. Поэтому он, превозмогая лёгкий страх и желание уйти домой, продолжал идти по тёмным тропинкам леса. Ветви низко наклонились, словно закрывая дорогу, и это казалось препятствием. Чимин нашёл Чонгука достаточно далеко от дома, и не смог сдержать удовлетворительного вздоха. — Что с тобой делать… Щёки Чонгука были яркими — пунцовыми, а тело била лёгкая лихорадка. Чимин уверен — будет потом хворать. Снимая с себя куртку, Чимин заворачивает ведьму в неё, закидывает крепкое тело себе на плечо, словно мешок с картошкой или яблоками, покрепче обхватывает свою ношу, похожую на укутанную гусеницу, и несёт пропажу в сторону дома. По дороге Чонгук пытается прийти в сознание, поэтому оставить мужчину без комментариев он просто не может. — Оставь меня здесь… лучше умру… — Не выдумывай, — Чимин крепче обхватывает чужое тело и приходит к дому, открывая дверь. Чонгука он сажает в кресло, замечая, как он сразу же прячется в кокон и сжимается, продолжая мёрзнуть. Его мокрые от дождя волосы слиплись красивой паутинкой на лбу и висках. — Горе ты… луковое, — продолжает Чимин, — сейчас наберу тебе горячей воды, полежишь в ванне. — Тебе разве не страшно? — Чего ещё мне нужно пугаться? — недоумевает мужчина. — Вот этого, — Чонгук слабо тычет пальцем в свою щёку. Он выглядит таким несчастным, мокрым и грустным, что Чимин не сдерживает доброго хмыка. Он укладывает ладонь на чужую макушку, одобрительно гладит и улыбается, словно для него это совсем ничего не значит. — Всё нормально. Это очень… очаровательно. Я давно наблюдал за этим. — Как же стыдно, — Чонгук спешит закрыть глаза ладошками, грязными до ужаса, а Чимин хватается за его запястья, не позволяя этому случиться. — Мне нравится это, не нужно стыдиться. Так. Всё. Жди меня. И он уходит в сторону кухни, чтобы набрать воды, которую будет нагревать. Чонгук шумно чихает несколько раз, пока Чимин носит горячую воду в кафельную комнатку, и успевает ещё за ним хмуро подглядывать, прямо на каждый новый чих. В какой-то момент он совсем останавливается, упирая руки в свои бока. — Ведьмы могут болеть? — Не знаю? Я не болел до этого сильно… И сейчас не заболею. Уверенность в голосе Чонгука выглядит такой смехотворной, что хочется плакать. Чимин закатывает глаза, а когда ванная становится готова, он ведёт ведьму туда. Сам помогает ему раздеться, поглядывая на чужое тело, что в моменте покрывается табуном мурашек и лёгкими красными пятнышками от смущения. Он становится похож на некий красивый цветок. — Тебе что-нибудь подать помимо одежды? — уточняет мужчина, когда Чонгук плотно садится прямо на дно, пряча в воде половину своего лица. Это выглядит чертовски привлекательно и забавно. Чимин всматривается в тёмные, покрытые плотной поволокой глаза, растрёпанные влажные волосы и ровные густые бровки. Он знает, что по щекам ведьмы вновь в танце вальсируют веснушки, но спрашивать напрямую об этом прямо сейчас точно не собирается. — Мне нужны травы, — бубнит Чонгук из-под слоя воды, — в склянках стоят. Принеси мне володушку, горечавку, исландский мох и тысячелистник. — Ты… ты думаешь я знаю, как они выглядят и где стоят? Чонгук прищуривается — задумывается. Чимин точно не знает. Приходится подсказать. — Самая верхняя полка к потолку, над тумбой с корзинами, там справа стоит исландский мох и рядом с ним горечавка. На третьей полке от потолка, — Чонгук вновь задумывается, прикрывает глаза, расслабляясь, а после продолжает говорить, — третья и четвёртая склянка справа — володушка и тысячелистник. Чимин кивает, с нужным делом легко справляется, и относит нужные склянки ведьме. Тот высыпает несколько в свою воду, расслабляется, вновь громко чихает и посматривает совсем виновато. — Я думал, что ведьмы не болеют. Пойду поищу те колючие шерстяные носки, которые ты вязал. — О-о, нет, пожалуйста, только не те носки! — Чонгук прижимается лбом к бортику ванны, хмурится и громко, совсем горестно вздыхает. Его боль и участь никому не понять. Босыми ногами он так легко чувствует природу и этот дом, а в колючих носках, которые будут только вызывать дискомфорт, он будет чувствовать себя практически слабым и бесполезным. Не уверен, что сможет спокойно заснуть в них, потому что постоянно придётся ворочаться и тянуться, чтобы почесать колющее местечко. Пока Чонгук сокрушается громкими разговорами и вздохами, Чимин делает себе горячий чай. Вероятность слишком высока, что после такой долгой прогулки он сможет заболеть. Лежать и мучиться от лихорадки Чимин не хочет, поэтому залпом выпивает чай, не забыв про добрую и щедрую ложку мёда. Чонгук чувствует усталость. Он с трудом выбирается из воды, кутается в принесённую ему одежду и перебирается на свою кровать, падая на неё. Пружина под его телом скрипит, одеяло сбивается. Кутаясь в него, ведьма смотрит на небольшой стул у своей постели, на котором стоит чашка с тыквенной кашей, небольшая свечка и кружка с чаем. Чимин же, сделав своё дело, подходит к лестнице, что ведёт на мансарду. Он не успевает залезть и до середины, как его прерывает удивлённый оклик. — Чимин? Ты куда? — Хочу спать, — признаётся мужчина. Это практически является правдой. На самом деле ему хочется немного побыть наедине с самим собой, чтобы постараться выкинуть из головы изгиб голых бёдер и округлость ягодиц. На такой вид рука сама тянется к паху. — Посиди со мной немного, — просит Чонгук. — Я буду здесь, наверху. — Тебе не хочется? Всё же это отвратительно, да? Не совсем понятно, пытается ли Чонгук заманивать такими словами или нет, но это работает. Чимин на самом деле не считает веснушки Чонгука чем-то ужасным и пугающим, поэтому легко опускается на пол и идёт до кровати, садясь на край. Чонгук с огромной благодарностью начинает есть, посматривая с доброй хитринкой. Вроде пытался перевернуть свои слова в шутку, но не особо сильно получилось. Он на самом деле благодарен Чимину за то, что тот пытался найти его и не оставил на всю ночь в лесу. Вздыхая, Чонгук доедает кашу и принимается за чай, всё ещё посматривая на спокойно сидящего мужчину. Тот умиротворённо смотрит в сторону окна, по которому ползут капли дождя, словно играя в гонки. На улице темно. Тяжёлые пухлые тучи закрыли вид на луну, от этого и Чонгук чувствует себя некомфортно. Всё ещё всхлипывает, пару раз чихает и хмурит брови. На самом деле выглядит комично. Чимин улыбается уголком губ, наблюдая за ведьмой. Ему повезло встретить его. Повезло, что он проявил свою человечность и спас его. Что было бы, пройди он мимо или вообще не покинув в тот день дом? Чимин бы просто умер. А сейчас жив. И будет жить, если останется здесь до следующего года, а может… нет. Дурная мысль всё проскальзывает в голове мужчины, отражаясь хмурыми бровями и задумчивостью. Остаться тут с ним подольше? В таком глухом лесу его никто не найдёт, никто не вспомнит, что он существовал, и убить его никто не сможет, кроме ведьмы. Ведьма убивать не станет — Чимин в этом уверен. Он видит Чонгука и его скромные взгляды, его мысли словно отражаются на лице, и Чимину это так хорошо заметно. На языке даже встревает вопрос — целовался ли он когда-нибудь? — Полежишь со мной? — Зачем? — Я так усну быстрее, — признаётся ведьма. А глаза-то горят. Чимин этот огонь узнаёт — видел подобный в других глазах. Знает, к чему дело идёт. Сопротивляться уже даже и не хочется. На самом деле Чонгук ещё волнуется. Он двигается вплотную к стене, вжимается в неё спиной и задерживает дыхание, когда пружины прогибаются под весом Чимина. Тот ложится прямо в одежде — штаны и лёгкая рубашка. Он спиной к Чонгуку, поэтому ведьма сначала слегка хмурится. — Ты так упадёшь, — тихо шепчет Чонгук. Мужчина медленно выдыхает и плавно поворачивается. Чонгук прямо перед ним. В блике одинокой свечи можно увидеть танец его веснушек. Разволновался… Чимин укладывает одну ладонь себе под голову, а второй касается нежной кожи щеки. Чонгук замирает, застывает каменной статуей, наблюдая за чужими губами. Чимин ловит одну точку пальцем и гоняется за ней, пока она не ведёт его прямо к полным губам, сухим и расслабленным. Не коснуться — грех. Он касается большим пальцем нижней губы и слегка надавливает. Помимо лёгкого танца на щеках видно помидорную сыпь, лицо Чонгука чуть темнеет. Он облизывает губы, задевая чужой большой палец и поднимает взгляд. — Поцелуй меня. Чимин не срывается, напротив, он делает всё мягко и осторожно. Осторожно приподнимается, нависая над чужим телом, мягко целует в щёку, спешит поймать губами чужой доверчивый шёпот. — Я плохо целуюсь… И у меня не было… — Тс-с. Чимин не шипит, но мягко успокаивает и вжимается во влажные губы глубоким поцелуем. Мажет своим языком по рядом зубов и скользит по чужому языку, заставляя ведьму задыхаться и хвататься за плечи. Чимин хотел этого — не секрет. Чонгук — тоже. Он не отрывается от него, целует мягко, чередуя лёгкие поцелуи в щёки и глубокий, используя язык. Чонгук интуитивно разводит колени в стороны, пропуская к себе мужчину поближе. Чимин вжимается в чужие ягодицы пахом и почти рычит, потому что он твёрдый. Ему хватило лишь пары взглядов, глубокого поцелуя и цепкой хватки на своих плечах, чтобы взорваться от удовольствия. Чонгук принимает эту твёрдость продолжительным мычанием. Его нутро буквально загорается от удовольствия, взрывается фейерверками сознание. Он выгибается в спине, делясь своим удовольствием, пока мужчина делает несколько сильных толчков, выбивая весь дух. Вот так, через одежду, интимно и горячо, доводит до судороги в кончиках пальцев. — Жарко, — Чонгук не успевает договорить, как его спальную одежду высоко задирают. Длинная рубашка скользит по бёдрам и останавливается у шеи. Чимин приникает губами к плоской груди, мажет языком по соскам и вцепляется в один с жаждой. Второй он ласкает пальцами, перебирает и оттягивает, пока Чонгук беспомощно закатывает глаза. Кончики пальцев на руках Чонгука нагреваются от наслаждения, и Чимин чувствует жар его тела своим, пока скользит языком от сосков к беззащитной шее, прикусывая легко кожу. Мужчина влажно целует его, мазком языка словно рисует картину. — Давай снимем, — он предлагает Чонгуку раздеться. Ведьма поднимает руки, стряхивает с себя рубашку и тянется к ногам. — Носки… носки тоже! Чимин хрипло смеётся, стягивает неприятную вещь с ног, не забывая размять их, а после тянется к своей рубашке, снимая её. Чонгук приподнимается, кладёт ладонь на место, где была рана, давит и внимательно вглядывается. Возможно, вспоминает тот самый день. Он ведёт пальцами выше к груди и шее, крепко сжимает её и требовательно целует. Вспыхивает как спичка. Целует глубоко, кусает чужие губы и сжимает шею, не давая от себя отстраниться, а Чимин и не собирается. Он укладывает чужие бёдра на свои ноги и наклоняется, вновь вжимаясь в жар чужого тела. Ведьма громко мычит и впервые за весь вечер стонет от удовольствия. По его бесстыжим глазам Чимин видит, что он хочет попросить о большем. Только не решается сразу, не требует, словно выжидает чего-то. Усмехаясь, мужчина тянется к чужому белью и стягивает его, отбрасывая на пол. Чонгук перед ним полностью обнажён. Он вздрагивает, когда его возбуждённый член падает на лобок. Чимин смотрит внимательно, горячо и жадно. Запоминает. Ведьма перед ним полностью раскрыт, а его тело подрагивает от нужды в прикосновениях. — Ты трогал себя, пока был здесь один? — Да, — Чонгук не врёт, быстро облизывает губы и почти смело кивает, — из-за магии я там влажный, словно ваши женщины, и… иногда… бывает как у них. Чимин хмурится — думает, правильно ли он понял намёк, но спешит проверить и сам. Чонгук легко переворачивается на живот, вскакивает коленями на постель и прогибается в спине. Первым делом Чимин обращает внимание на кожу и влажный, тугой анус. Он пульсирует в надежде получить свою ласку, и мужчина с радостью готов подарить её. Наклоняясь, чтобы вжаться губами в чужую промежность, Чимин вдруг останавливается, прищуриваясь. От Чонгука всё ещё пахнет травами. Остро пахнет смазкой. Он хватается за спинку кровати и поддаётся назад сильнее, не понимает, почему мужчина остановился. А Чимин лишь… внимательно наблюдает за маленькими точками, что продолжают вальсировать. Уже не веснушки, а маленькие родинки. Они плавно двигаются. — Надо же, смущаешься даже здесь, — Чимин громко хмыкает и не успевает услышать ответ от ведьмы, потому что он тонет в громком блаженном стоне. Язык мужчины плотно вжимается в чужую промежность. Он скользит по ягодицам, обводит дырочку и давит кончиком внутрь. Чонгука подбрасывает словно на волнах. Он стонет прямо в подушку, сжимает крепче свою же кровать и не понимает, чего хочет больше — насадиться на язык сильнее или уйти от него в сторону. Возбуждение погубит его душу и тело. Чимин не щадит — ласкает без остановки, на стоны реагирует тяжёлыми вздохами и тихой похвалой, давит на тугие стенки языком и вылизывает, подготавливая для себя. Ему нравится доставлять удовольствие Чонгуку таким образом, нравится ласкать его и трахать своим языком, заставляя сходить с ума от наслаждения. У Чонгука немеют бёдра, когда мужчина плотно и широко разводит его ягодицы в стороны, смачно сплёвывая сгусток слюны и смазки. Он проводит лишь одним пальцем, втирает, давит и проталкивает фалангу. — Больно? — Нет… ох, чёрт, — Чонгук плотно зажмуривается, ёрзает коленями по постели и желает получить ещё. Ему это оказывается чертовски мало. — Скажи, если будет плохо или больно, — настаивает Чимин, вводя второй палец. Чонгуку не плохо. Его сознание уплывает далеко-далеко от этого места. Он чувствует лишь переизбыток собственной магии, и как растения в доме стыдливо отворачиваются от его громких стонов. Он не испытывает смущения и так развратно звучит, что стены вибрируют. Дикие грибы и травы в склянках наверняка трясутся от такого звучания, совсем не готовые к таким громким стонам. Оставаясь с собой один на один, Чонгук позволял себе тихие стоны в подушку, когда ласкал промежность, но сейчас он просто не может быть тихим и спокойным. Он слышит как Чимин расстёгивает ширинку штанов одной рукой, стягивая их. Его плотный и толстый член пробивается между бёдер, задевая мошонку. Чонгук делает мягкое движение назад, утыкаясь розовыми округлыми ягодицами в чужой лобок. Чимин легко покачивает бёдрами — его член задевает стоящий член Чонгука. Ведьма сжимает бёдра плотнее, трётся щекой по подушке и натурально рычит, когда в его тело проталкивается ещё один палец. Края входа пощипывает, но это не больно, не до визгов и попыток уйти подальше от такого вторжения. Чонгук стоически терпит это и получает награду, стоит пальцам изогнуться внутри тела под другим углом. Чимин загребает смазку, гладит стенки, а Чонгук глухо и долго стонет. Смазка с его члена капает на постель, пачкает бёдра, а в анусе уже давно хлюпает, стоит пальцам Чимина забиться в лёгких быстрых поступательных движениях. — Это… так много, — тянет ведьма, — слишком хорошо. — Этого мало, — улыбается Чимин. Он наклоняется к ведьме, целует его лопатки и скользит языком до самой шеи, натыкаясь на влагу. У него у самого уже вся спина вспотела, и рука чуть устала, но он двигает пальцами внутри влажного тела до того момента, пока они не начинают входить свободно. Пальцы свободной руки всё ещё оглаживают маленькие родинки на ягодицах. Чимин по ним не шлёпает, хотя очень хочется «прихлопнуть» их. Он вынимает пальцы и легко толкает ведьму, чтобы тот полностью улёгся на постель. Комок одеяла оказывается под животом Чонгука, приподнимая его ягодицы повыше. Он волнительно моргает, поворачивая голову, пока Чимин полностью стягивает с себя штаны. — Боишься? — Немного волнительно. Мужчина улыбается уголком губ, наклоняется к ведьме и мягко целует в плечо, поднимается к губам и вжимается в них, долго и протяжно целуя. Его возбуждённый член с влажной головкой упирается в ягодицу ведьмы, оттягивая её слегка в сторону. Чонгук вновь нетерпеливо ёрзает бёдрами, словно внутренние силы получили свою эмоциональную подпитку. Сейчас он чувствует себя готовым на всё, и с каждой секундой ласк и поцелуев его душа светлеет, проникается наслаждением и в каждую клеточку тела проникает магия и сила. Он чувствует это на протяжении всего времени. После поцелуев в шею и плечи, поглаживаний талии и ягодиц. Чонгук не кричит, когда тяжёлая влажная головка члена Чимина медленно растягивает его дырочку, проникая совсем немного. Для него болезненным оказывается само первое вторжение, которое проходит медленно, но неприятно. Чимин не торопится, двигает бёдрами аккуратно, не спешит загнать поглубже, но всё равно чувствует, когда плечи Чонгука напрягаются. Мягко целуя ведьму между лопаток, Чимин опирается локтями в постель и вжимается в чужое тело, ставшее таким родным. Их сносит пронзительный стон Чонгука. Он теряет несколько солёных слёз, что утопают в мягкости подушки под щекой, стоит только Чимину дойти до самого конца. Ягодицами Чонгук вновь ощущает тело мужчины, поэтому на пробу тянет руку назад. Чимин ловит чужие пальцы, целует и опускает на ягодицы, помогает. Чонгук царапает чужое бедро и чувствует себя полностью заполненным. Это оказывается таким волнительным событием. Он оглаживает собственную ягодицу, словно это поможет избавиться от щиплющего ощущения. На помощь приходит Чимин. Чуть изогнувшись, он использует слюну, растирая её, но смазка Чонгука также помогает его телу, увлажняя крепко стиснутый член мужчины. Чимин делает медленный пробный толчок и Чонгук, наконец, начинает понимать, что мужчина был прав несколько минут назад, когда говорил, что этого мало. Ведьма не знает, сможет ли вынести это хоть и минуту, потому что толчки Чимина медленные, глубокие, и они давят на все чувствительные места. Дыхание сразу же срывается, пропадает в очередном громком стоне. Они двигаются в унисон, потому что ведьма поддаётся назад, принимает в себя крепкий член, и своим же скользит по одеялу. Бёдра дрожат, когда Чимин сжимает тонкую талию и крепче натягивает на себя, ускоряясь. — Я… я был не… прав, — тянет Чонгук, вскрикивая шумно на каждом толчке. Его глаза закатываются. — Я сейчас сгорю, клянусь. — Не нужно, — тянет такой же тяжело дышащий от наслаждения Чимин. — Так долго… тянул с этим, — признаётся Чонгук, мыча, — нужно было попросить тебя раньше взять меня. — Всему своё время. Ответ Чимина заставляет их игриво хихикнуть. В таком положении они находятся недолго. Вскоре Чонгук переворачивается на правый бок, и Чимин поддерживает его решение, вновь оказываясь позади. Он подхватывает ногу ведьмы под коленом, тянет повыше и толкается членом между раскрытых ягодиц. — Помоги мне, — просит жадно мужчина. Чонгук опускает ладонь ниже, давит на головку чужого члена поближе к своей дырочке и вновь громко стонет, когда в него проникают. Теперь Чимин двигается быстрее, и от быстрых толчков кровь Чонгука бурлит и закипает. Он цепляется за чужие волосы, тянет на себя и распахивает рот в громком стоне, когда Чимин целует его шею. Собственная рука опускается на член, и этого хватает, чтобы замереть и излиться. Чонгук и сам весь застывает, не ожидавший такой подставы. — Не хочу заканчивать, — просит он жалобно, — двигайся ещё. — Тогда и ты руку не убирай, — говорит Чимин. Чонгук вновь ласкает свой член, подстраиваясь под каждый толчок, и рычит, когда удовольствие захватывает его на пике. Он не слышит как шушукаются растения в доме и как сильно хлещет дождь по стеклу, грозясь его выбить. Он не слышит как трещат дрова, разогревая дом, и даже не хочет знать, что происходит снаружи, где-то там, далеко от них. Он упивается моментом, наслаждается и отдаётся ему полностью. Напрягается, когда кончает во второй раз, и устало вздыхает, стоит Чимину вновь ловко и умело перевернуть его. — Я тебя никуда не отпущу. — Чувства? — усмехается Чимин, нависая сверху над ведьмой и раздвигая его бёдра в стороны. — Взаимная выгода, — стонет Чонгук. Эта поза становится слишком открытой для них. Они сталкиваются в жадном поцелуе и теперь Чонгук царапает чужую спину, когда его трахают особенно сильно, вжимаясь бёдрами. Шлепки и звуки хлюпающей смазки разносятся по всей комнате, кажется, что и по всему дому. Чонгук устало сжимается, дрожит всем телом и дёргается, понимая, что всё идёт к завершению. — Нет! Стой! Чимин мгновенно останавливается, напрягаясь. Он волнительно оглядывает чужое раскрасневшееся и влажное лицо, не понимая, что произошло. — Нельзя внутрь. — Почему? — Строение внутри как у женщин. Мама хотела девочку, но её магия была не такой сильной, поэтому у меня смешано… — Господи, — вздыхает Чимин, на секунду подумав, что сделал нечто ужасное и плохое. — Не называй его имени здесь, — сверкает глазами ведьма. Чимин плавно выходит из расслабленного тела и заканчивает рукой под чужим пристальным взглядом. Чонгук с него глаз не сводит, а когда они вытираются и ложатся в постель, он ещё долго проводит кончиками пальцев по своему телу, оглаживая и вспоминая, какие прикосновения и движения дарили больше всего наслаждения. — Мне понравилось, — признаётся Чонгук. — Прости, что не сказал тебе раньше, что хочу этого. — Это того стоило, поверь, — отвечает мягко Чимин. Он не сопротивляется, когда пушистая голова ведьмы оказывается на его груди. Сон утягивает их в свой лабиринт.

***

— И вот ещё красивая тыква! Чимин громко смеётся, показывая Чонгуку напрочь выпотрошенную им тыкву, которой он сделал треугольные глаза и кривую зубастую улыбку. Чонгук, поправив свою шляпку, цокает языком и мягко целует оранжевую тыковку. — Не издевайся над ними. — Признайся, так выглядит праздничнее и веселее. А то они без дела просто лежат во дворе у нас, — Чимин хватает следующую тыкву. — Вороны тебя там благодарят, — ведьма машет рукой в сторону забора, на котором сидят птицы, — им это нравится. — И мне тоже, — признаётся Чимин. — Будь осторожен. — Хорошо! Не беспокойся! Чонгук крепче обхватывает свою метлу, глубоко вздыхая. — Сходим потом в гости к Тэхёну? Накуримся той травки? — спрашивает вдруг Чонгук, останавливаясь на половине пути. — Я думал, мы накуримся вдвоём, чтобы потом хорошо «полетать». На мансарде, кстати, матрас побольше, чем на твоей скрипучей кровати. Чимин ему подмигивает, улыбаясь, а Чонгук в ответ забавно смеётся. Красивые веснушки продолжают игриво танцевать на его щеках, и теперь Чимин знает, что родинки на милых ягодицах тоже поддерживают этот бал. Он не может не улыбаться, когда через несколько минут видит в небе ведьму с острой шляпой, и не может не радоваться, чувствуя, как в груди становится тепло только при мысли о том, что между ними зарождается нечто большее, чем просто «взаимная выгода». Чимин не знал, что такое любовь, но он в скором времени узнает об этом. Сейчас он лишь подмигивает воронам, что громко каркают и подходят поближе с важным видом, рассматривая тыковки, стоящие в линию. У них разные смешные рожицы, и это забавляет всех в округе. В том числе и Чонгука, что напитывается силой и возвращается домой после полуночи. Счастливый и одурманенный. С горящими глазами.

«Для некоторых из нас Хэллоуин наступает каждый день.» Тим Бёртон.