Ты – единственное, что может мне помочь

Думать о том, насколько сильно страдает Хёнджин было слишком тревожно, до отвратительного волнительно. Ведь этот влюблённый дурак воспринимал всё как-то чересчур болезненно… Впрочем, как и Феликс. Он ведь точно таким же когда-то был, причём долгое время, слишком долгое. Но Ликса сломал бывший и омерзительность существования, а Джина ломает он. Вернее, его отсутствие в жизни парня. Отсутствие того, кого когда-то разобрали на части, сделав сломанным бесчувственным дерьмом. Отвратительно. Ужасно. Невыносимо. Невероятно. Он же не такой на самом деле, правда. Ли Феликс — солнечный добрый мальчик со светлой душой, неспособный сделать кому-то больно. Он не тот жестокий гадкий ублюдок, каким пытается казаться, чтобы спасти человека. От кого спасает? По классике жанра от самого себя. И, казалось бы, исходя из таких мыслей Феликс должен был мчаться к Хвану домой, чтобы молить прощения, но он пошёл против правил и теперь жалко гнул спину у квартиры опекуна, макушкой головы прижимаясь к холодному металлу двери. От стенок мозга эхом отскакивали и впивались во все ткани слова Хёнджина, когда они обедали вместе, от них, казалось, отделаться было просто нереально. «Я понимаю… ты до сего момента просто старательно отгонял от себя здравые мысли, но правда в том, что учитель Бан действительно волнуется за тебя не от нечего делать — ему невероятно больно видеть тебя закрытым, просто он не знает, чем может помочь. Он считает, что может вытащить любимого подопечного из этого дерьма лишь тем, что заставит вернуть тебе тебя — настоящего тебя, — а, открывшись хотя бы через силу, ты найдёшь друзей, которые уже и спасут тебя окончательно». Голову острым наконечником пронзала мысль о том, что Чан всё это время безумно желал помочь подопечному, тому имальчику, которого вырастил, как собственное чадо, всегда безотказно любил и оберегал. Эта мысль ломала сильнее, чем постоянные размышления о том, насколько же всё-таки никчёмна его жизнь. Рука дрожит, указательный палец хочет выгнуться в обратную сторону, но парень всё же нажал на звонок, вмиг вздрагивая всем телом от звука приятного колокольчика с той стороны двери. Открыли почти сразу, но человека, что вышел к нему, Ликс не узнал. Пусть он и не виделся с названным отчимом с неделю, ему казалось, что тот всё равно не мог поменяться настолько сильно. Открывший ему мужчина был с заметной щетиной, с бледной осунувшейся кожей, весь понурый и вялый. А ещё, думалось, неслабо напившийся — перегар ощущался даже за пару метров от шатающегося тела. — Папа?.. — И без того тихий голос не верящего в увиденное Ли утонул в протяжном пьяном вое. Бан Чан, только выследив среди плавающих образов и мути в глазах собственного подопечного, не имея сил сдержать себя из-за выпитого алкоголя, тут же несдержанно заплакал, буквально зарыдал, падая младшему в руки. Из-за разницы в росте Феликсу пришлось нелегко, Чан был значительно выше и крупнее, отчего, казалось, вот-вот согнул бы руку на шее Ликса и случайно задушил бы своими неизмеримо огромными мышцами или повалил его вместе с собой прямо на пол. — Ликса-а-а, маленький мой! — Заплетающимся языком провыл Бан, хныча парню в куртку. — Па… ты чего?.. — Придя в шок от вида опекуна, едва слышно промямлил Ли, застыв на месте в ступоре, но притом всё равно удерживая отца на себе, следя, чтобы тот не повалился на бок и не упал из-за шаткого тела. — Ликса-а, ты всё же пришёл ко мне!.. — Па… Пап! Не плачь и… Почему ты так напился? И… Блин, давай зайдём внутрь! Охватившая паника застлала разум тёмной беспросветной пеленой, думать здраво уже почти не выходило, голову занимала лишь одна мысль — из-за него опять кто-то страдал. Разве мало было Джина, что после того грубого обращения по школе ходил мрачнее тёмного переулка ночью? Своего самого близкого человека он тоже решил в край сгубить? Чтоб в итоге только один выход остался, да? Соображать было практически невозможно, собственные мысли съедали изнутри и действовать Феликсу приходилось на автомате. Он завёл старшего в квартиру, прижался вместе с ним к стене, чтоб тот не упал и не скатился, закрыл дверь на замок и отвёл родителя в гостиную, судорожно пытаясь решить, что с ним делать дальше. И парень уже успел усадить Чана на диван, как бездумно повернул голову вправо и увидел количество пустых бутылок из-под соджу, бездельно валяющихся у стены близ угловой мебели. Около двадцати. В горле застыл мерзкий ком паники. Руки тряслись, голова зашла кругом, а сердце, казалось, пробивало рёбра. Надо было что-то делать, причём срочно. Очень хотелось помочь опекуну, хоть как-то — морально или физически, так, чтобы не чувствовать себя слабым, не думать о своём бездействии, — но в голову ничего не приходило кроме постоянных мыслей о своей вине в этом. Руки сами потянулись к телефону. На панике, едва различая хоть что-то из-за пелены слёз в глазах, Ликс зашёл в KakaoTalk и отыскал среди всех контактов знакомую аватарку одного дурака с осветлёнными, как и у него, волосами длиной почти до плеч, нажал на чат и быстро что-то напечатал. Отправившему сообщение не глядя парню оставалось лишь молиться Будде, что ни одно его слово не было неправильно истолковано столь коварной функцией, как T9, а также надеяться, что даже с учётом всех возможных ошибок человек по ту сторону всё равно всё разгадает, поймёт и явится — дай Боже — на нужный адрес. Ответа ждать долго не пришлось — спустя минуту после отправки телефон Ли завибрировал от входящего вызова, но тот уже ничего вокруг и не слышал кроме горестных всхлипов папы, не верящего, что сын явился к нему сам, без намёков, просьб и молебен. Стоило Чану пропасть из поля зрения младшего, как тот спохватился и рванул к нему — так решил для себя мужчина, отчего всё больше заливался горькими рыданиями. Стук в дверь. Даже не так, — непрерывный гром, точно природа разгневалась на всё живое и мёртвое, заставил Феликса через силу разлепить закрытые доселе веки, подняться на ноги, задыхаясь от панической атаки прошаркать до входа и едва шевелящимися пальцами отворить дверь, впуская внутрь до чёртиков напуганного Хёнджина. Увидев бледного, как снег, но с алыми от слёз и растирания глазами, щеками и носом, он словно лишился дара речи, обезумевшим взглядом блуждая по лицу Ликса. — Ф-Феликс… Что случилось? — Слегка покусав свой язык, чтобы тот вновь начал функционировать, обомлело выговорил Джин и тут же подхватил Ли на руки, ибо тот, устав держать себя сам, грузно повалился на стену прихожей, едва не ударившись затылком об угол шкафа. Усадив его аккуратно на пол, парень присел рядом и проследил за взором Феликса, что покоился на собственном «отце». — Папа… Я… Я сделал ему очень больно… — Крупная слеза с едва слышным стуком ударила по полу. Ликс неприязненно поморщил нос, что защипало от подступающих рыданий. — Ударил? Толкнул?.. Д-душил?.. — Непонимающе, с заметной тревогой треся головой из стороны в сторону, хмуро и с опаской уточнил Хван, продолжая теперь взглядом блуждать по лицу друга. Такой красный и напуганный. — Нет… Больно, как тебе недавно… — губы Ли скривились, глаза вновь зажмурились, а брови скорбно опустились к переносице. Он, не сдерживаясь более, тихо заплакал. Хёнджин горько усмехнулся, понимая, на что неохотно намекнул Феликс. Взгляд его упал на сжавшиеся в кулаки руки парня, в которых тот сжимал подол футболки. Накрыв своей ладонью чужие пальцы без толики сомнения, Джин успокаивающе улыбнулся, другой рукой прошёлся по спутанным волосам Феликса и невесомо коснулся губами лба виноватого солнышка, что выглядело в тот момент так по-настоящему, было, наконец, живым и взволнованным перед ним, показало ему свою слабость, себя настоящего. — Что я могу сделать для вас, Ликс? — Ласково уточнил Хван, переходя к делу. К тому, из-за чего вообще оказался в квартире учителя и смотрел на Ликса — к сути присланного им сообщения. — Ты просил помощи, но не для себя — для учителя Бана. Как я могу ему помочь? — Уложи его спать… Пожалуйста. Он больше не мог слышать пьяных всхлипов папы, не мог думать о том, что всё это время делал ему больно настолько сильно, что весь такой правильный и спортивный дядя, работающий с детьми, вдруг стал вылакивать в день бутылок по десять спиртного. Хотелось унять боль, она была слишком невыносимой, но при Хёнджине и, более того, в квартире человека, что с детства помогал жить и буквально заменил спившихся родителей, помогать сам себе он не мог. Просто молча лил слёзы, безмолвно моля о помощи того, кто помочь был готов всегда. Хотелось самому уснуть. Надолго. Так, чтобы не проснуться уже, или проснуться в мире, где Бан Чан неоспоримо счастлив и не испытывает столь сильных тревог за младшего. Где второго вообще нет — он лишь ломает, портит жизни, толку от него никакого никогда и не было. Кому бы он хоть раз помог? Кто бы мог почувствовать себя в его компании уютно, спокойно, не ощущая давящего на мозг напряжения? — Sunny, он уже спит, я здесь не нужен, — оповестил Хёнджин, прерывая столь настойчивые самоуничижения, крутящиеся в голове Феликса. — Хэй, ты чего? — Всё нормально, спасибо… — басовито выдавил Ликс, подгибая ноги под себя. Он скатился на пол полностью, головой едва не ударившись об кафель, но в порыве чувств даже не заметил этого, хотя задумываться над подобной глупостью не стал. Упал и упал — плевать. — И… за то, что пришёл, спасибо. Очень выручил. Раз папа спит, я… я не держу тебя, Хван. Можешь идти. — Лучше бы сказал иначе, — хмыкнул Джин, ничуть не обидевшись на слова парня. Не слушаясь его, Хёнджин опустился на пол рядом с опустошённым морально и физически, сломленным и беззащитным мальчиком, что просто не замечал за собой того, как искусно залечивал чужие раны на сердце. Одними губами спросил: — Могу я остаться? — Если… сам не против, — с ощутимой надеждой в голосе прохрипел Ликс, глядя в одну точку на напольному покрытию перед собой. Голову приятно охлаждал прохладный кафель пола. — Я буду только рад, Ликс, — тепло усмехнувшись, вполголоса, чтобы на нарушать приятной тишины, вымолвил Хван и, как думалось самому, чуточку наглея, вновь накрыл своей ладонью чужую. — Ты можешь высказать всё, Ликси, я не сделаю больно, — губы настойчиво вдавились в чужую кожу на руке, оставляя настолько яркий и ощутимый поцелуй, что, казалось, он никогда не сможет уйти из памяти Ли. — Зачем тебе это, Хван? — С дрожью в голосе прошептал тот, переведя взгляд с пола на собственную кисть. Поцелуй, оставленный им, убил парня настолько же, насколько исцелил. Ему это всё ведь больше не нужно. — Я люблю тебя, — чуть пожав плечами, легко промолвил Хёнджин, признаваясь приятелю с какой-то слишком приятной свободой на душе, отпуская не совсем уж и никому неизвестную тайну, позволяя ей больше не тревожить сердце. — Зачем тебе это нужно, дурак? Лишние проблемы — не больше. От меня ждать чего-то хорошего, как божью милость искать, правда. — А тебе откуда знать? — Тоскливо ухмыльнулся Хван Хёнджин, не сводя глаз с лица возлюбленного. — Потому что я не тупой и себя знаю прекрасно. Как минимум, ещё горячи, я думаю, в твоём сердце мои слова, сказанные в твой адрес, когда ты в конце не выдержал и сбежал. Как максимум — я не ищу отношений и проблем от того, что у кого-то кукуха едет и он думает, что любит меня. Я не хочу, чтобы тебя от этих твоих односторонних «чувств» ко мне пидорасило, так что я лучше сразу там понять, что со мной возиться смысла нет — сначала укушу, а если не поймёшь — с потрохами сожру. — Я твоих зубок не боюсь, sunny boy, меня ими не напугаешь, — продолжая до глупого мило тянуть уголки губ вверх, с нежностью в голосе заверил парня Хёнджин, незаметно переплетя их пальцы вместе. — Сначала, да, признаюсь, стало до невозможности больно от твоих слов, но потом я… проанализировал всю ситуацию и кое-что для себя осознал и потому таких ошибок больше не совершу. Я тебя не отпущу, Ликс. — Дурак ты, Хван Хёнджин, полный. Сидеть рядом с Феликсом в полутьме маленькой прихожей, в немой тишине вырисовывая невидимые узоры на обратной стороне его ладони, поглаживать огрубевшую от холода кожу и изредка опускать голову к лицу парня, оставляя на виске невесомые поцелуи было слишком приятно. Настолько, что слёзы на глаза наворачивались и в животе всё в один большой комок сворачивалось. Хёнджин просто не мог поверить в реальность происходящего, это казалось поистине неправдоподобным. Ликс ведь всего этого не любил. Не хотел отношений, не хотел видеть рядом с собой Джина, не хотел вновь предаваться столь переменчивым и лживым чувствам. Он ведь уже однажды разбился о камни реальности и повторять прошедшее не желал. Боялся. Но отчего-то позволил Хвану продолжать сидеть рядом и ластиться, точно пёсик, взрывая в душах обоих болезненно яркие салюты, от которых глаза слезились и сердца быстрее бились. — Sunny… Почему? — Нежно, почти беззвучно прошептал Хёнджин на ухо возлюбленному, потираясь щекой о его висок. — Почему ты позволяешь мне быть так рядом к тебе? — Прощальный вечер. Говорить много не хотелось обоим, пусть нутро и порывалось завалить второго тонной беспорядочных, подобранных наобум слов. Но понять друг друга им удавалось и по паре слов. И Джин, сразу уловив смысл оброненного словно «на пофиг» ответа, тут же сморщился куда-то в висок парню от колющей боли, пронзившей сердце и растёкшейся по всей грудной клетке. Непроизвольно сжав руку Феликса в своей ладони сильнее, он беззвучно заплакал, роняя крупные слезинки на тонкую серую кофту Ликса. Он догадывался. Не могло всё быть настолько хорошо, он же рядом с Ли сидит, а не статуей благополучия. Хван не дурак, он на такие шутки жизни не поведётся, как бы ни хотелось окунуться в прекрасные мечтания без ран и ожогов от раскалённых ненавистью к любви слов. — Не реви, другого найдёшь, — сухо поддержал Феликс, вдавив затылок в стену. Задержав взгляд на едва не потухающей лампочке, он грубо глотал собственные слёзы, так и стремящиеся подобраться к глазам. — Не найду, — отрицательно повертев головой, со всхлипом проплакал Хёнджин, продолжая прижиматься к виску Ликса. Любил. Сильно. — Откуда такая уверенность? — Хмыкнув на наивность парня, с лёгкой заинтересованностью удивился Ли. Одна слишком наглая слезинка всё же выстроила себе путь от щеки до подбородка. Он ведь тоже не полная бесчувственная дрянь. — Люблю. Только тебя. Больше ему для объяснения собственных слов говорить ничего не казалось нужным. Он же уже всё объяснил, к чему лишние подробности? — Полюбишь другого, — пожал плечами Феликс, а сам уже и не хотел его отпускать, отдавать кому-то. Идиот. Оба они дураки. Один за то, что чувства проявил, заботился и был рядом, а другой — что повёлся, что позволил подобраться к своему сердцу чуть ближе, чем на континент. Ему же всего этого уже по горло хватило, он не хочет падать и разрушаться и дальше, зачем Хван так с ним? — Не полюблю. Никогда. — Откуда такая твёрдая уверенность, дурак? — Кроме тебя мне никто так ярко не светит. На фоне тебя меркнет даже солнце, Ликс. Я не смогу полюбить кого-то ещё. Может быть уверен. Я живу с чувствами к тебе далеко не первый год. — Нельзя быть настолько уверенным в своих словах, Хван. Всё в жизни переменчиво, даже чувства. Особенно чувства. — Ликс, я рванул к тебе из другого квартала, едва сообразив, что ты имел ввиду, присылая то сообщение. Я приехал к тебе, хотя был серьёзно обижен, хотя ранее убивал боль в груди слезами и обезболивающим. Ликс, я люблю тебя. И никого другого я, блять, полюбить не смогу. — Слова о прощальном вечере всё ещё в силе, Хван. — Я знаю, — захлёбываясь в приглушённых рыданиях, покивал Хёнджин уже парню в щёку, невольно скатившись ниже в невысказанном желании поцеловать. Он сдержал себя, понимая, что сделает только больнее самому себе, если поддастся порыву. Холодный чёрный кофе, заправленный соджу, и две коробки с конфетами. Прямоугольный стол из тёмного дерева вдоль стены и две табуретки. Холодильник в дальнем углу, напротив кухонный гарнитур. Маленькая кухонька гостеприимно вместила в себе двух поникших парней, одного из которых, как гостя, усадили на табуретку, стоящую у выхода, а второй самостоятельно пристроился к раковине. — Конфеты тоже можешь брать, — указав белой кружкой с надписью «самый весёлый» на прямоугольные коробки на столе, серо оповестил Феликс, выказывая собственную гостеприимность, — упустим, что дом был не его, — и отхлебнул горький напиток, невольно сравнивая его с собой и ароматом табака. — Спасибо. А можно ещё… молока? — Поморщившись от вида чернющего кофе в своей кружке, неловко спросил Хёнджин, подняв взгляд на усмехнувшегося его поведению Ликса. Пройдя к холодильнику, тот прошёлся взглядом по полупустым полкам и, зацепившись взглядом за нужную упаковку, протянул её парню, что, кивнув в знак благодарности, подлил немного в свой напиток. — Не стесняйся, лей больше, если пьёшь только с молоком. Я осуждать или жалеть молока не буду. Тем более всё равно не моё, — тихая усмешка разрядила обстановку. — Нет-нет, всё нормально, я никогда не лью слишком много! Но спасибо за… гостеприимство? И пускай благодарить ему парня хотелось совсем за другое — за заботу, — он знал, что это обычное проявление вежливого хозяина, отчего не мог заставить себя исправиться, сказать иначе. Не хотел обманываться, ему хватило. — Хван, — опершись плечом о дверцу холодильника, хмуро позвал парня Ли. — М? — Останешься в последний раз со мной? До утра, здесь. Я не смогу переговорить с папой один на один, когда он протрезвеет. Мне… Сил не хватит. — Конечно, Ликс-и, конечно, — и Джин улыбнулся ему так нежно и тепло, что задушить себя захотелось или глаза себе выколоть, чтобы не ощущать на себе больше таких нежеланных чувств, лишиться навсегда той бури в груди, что мешала жить спокойно, без лишних проблем. — Только у папы места для сна мало в квартире, спать нам придётся на полу — единственный диван он уже занял, а на чужую кровать без спроса я из здравого рассудка не лягу. И тебя тоже не положу. Не обессудь. — Всё хорошо, можем поспать и на полу, — вновь эту свою гадкую улыбочку на лицо натянув, понимающе хмыкнул Хван. Он даже не догадывался, что в тот момент точно острым заточенным ножом изре́зал чужое сердце своими непростительно нежными, чарующими действиями. Слишком волнующими душу и туманившими разум, заставляющими забыться и словно пропасть совсем. — Но спальников у него тоже нет и спать придётся на одеялах, укрываясь пледом, — внимательно следя за изменением эмоций собеседника, с косым прищуром добавил Феликс, ожидая, что Хёнджин на такое точно не согласится — он вроде как из людей не самого скудного достатка. — Ну, ничего, выживем и так, — словно продолжая строить из себя дурака, всё также покладисто отреагировал Джин на буквально прямым текстом сказанное: «Мы блять на полу спать будем, идиот, а до начала зимы неделя!». Не ответив на столь странный ответ парня, Ликс, скрывая задёргавшийся вдруг глаз, сделал большой глоток кофе. Продолжая смотреть на Хвана, он вдруг подумал: «А что по счёт его родителей? Он о них, вроде как, не говорил ни разу». — Слушай, а какие у тебя родители? Ты о них не говорил да и я их сам не знаю. — Ну, о них, думаю, много говорить и нечего… Обычные хорошие родители, любили, пусть и не лелеяли особо — чтоб не вырос слюнтяем и мог сам существовать в мире, еда, одежда, личные хотелки — всё было, всего хватало, пожаловаться не могу. Съехал я от них, я уже говорил, из-за бывшего, они скучают по мне и по возможности навещают. В целом… Всё хорошо, — парень задумчиво пожал плечами, вперив взгляд куда-то в правый верхний угол, и пару раз тихо причмокнул губами. — Прямо-таки всё хорошо у тебя с ними? — Ну… Да. Мы любим друг друга, понимаем. Бывали, конечно, ссоры, — куда без них, — но в остальном всё спокойно. Ну, может, однажды мы с папой маму с петли снимали из-за послеродовой депрессии… но я не могу сказать, что она это из-за плохой жизни хотела сделать, просто у неё после меня двойня родилась и стало намного труднее. Папа работал много, не мог почти помогать маме, хотя она и не просила — понимала всё. Я по возможности тоже помогал, но из-за учёбы это делать тоже было сложновато… Вот и не выдержала. Но мы потом её к психотерапевту отвели, папа иногда стал работать удалённо, а я начал просыпаться раньше, чтобы успеть маме завтрак приготовить и братьям смесь — так и вытянули её вместе из депрессии. — Н-да, тоже хуёво… — представив состояние мелкого Хёнджина, пережившего такое, задумчиво протянул Ли. — Сочувствую тебе, что ли. Это тоже достаточно тяжело. — Спасибо, — тихо усмехнувшись попытке Феликса поддержать кого-то, с глубокой благодарностью вымолвил Джин, не сводя с солнечного мальчика глаз. Спать ложились в комнате Чана, но, как Феликс и наказал, на холодном деревянном полу. Не пожалев пухлое одеяло без наволочки и бывалый тоненький плед с непонятным рисунком, найденных в достойного вида бежевом шкафу, Ликс уложил их на свободной от мебели части пола и, чуть растрепав волосы в задумчивости, принялся искать подушки. Всё это время Хёнджин, уютненько усевшись на край кровати учителя Бана, с улыбкой до ушей наблюдал за занятым важными думами парнем и каждым его шагом с таким детским весельем и чистыми, невинными чувствами в искрящихся глазах, что ослепнуть и не жить. Не меньше. Спать хотелось безумно, но рядом с Феликсом и в окружении мыслей о том, что это действительно их последняя встреча и больше таковых не будет заставляли настойчиво распахивать веки, не давая тем сомкнуться. И ведь даже кофе не помог справиться с сонливостью, а Ликс в то время, думалось, о существовании сна вовсе позабыл. Вот бы и Хёнджину так, всего на одну ночь. Пожалуйста? — Всё готово, можешь ложиться, спящая красавица, — оповестили откуда-то с другого конца комнаты, когда глаза незаметно для владельца предательски сомкнулись. Ответить Джин был уже не в состоянии — он ехал к Ли через целых три района, а потом ещё и бежал от остановки невесть сколько — как от такого не засыпать на месте? Особенно, если помнить о пережитом Хваном стрессе после тех внезапных сообщений. — Хэй, Хван, не говори, что мне придётся тебя самому до постели тащить! — На ходу чуть раздражённо выдохнул Феликс и потряс Хёнджина за плечо. Неясно, того ли добивался Ликс, но Джин откликнулся — безвольно повалился с края кровати на пол, поднимая жуткий грохот, показал пальцами «Окей» и по-червячьи пополз к импровизированному спальному месту, вызывая у Феликса приступ ахуя вперемешку с едва сдерживаемым хохотом. — А ты сильно вымотался за сегодня, улиточный! — Хихикнул Ликс, чем заставил гостя очнуться, покрывшись мурашками и мгновенной испариной на лбу. Он посмеялся? Благодаря нему? Или просто показал себя настоящего, думая, что Хван всё равно ничего не поймёт или забудет наутро? Жаль расстраивать парня, но такое забыть невозможно. — Давай, доползай уже, осталось-то полшага!.. пол-ползка?.. Ползи, короче, быстрее, я тоже спать хочу. Кое-как улёгшись на спальное место правильно, Хёнджин тут же вырубился, хотя очень сильно жаждал подольше посидеть в располагающей темноте с возлюбленным, а вот Феликс спать не торопился. Присев рядом с гостем, он положил голову на согнутые колени, остановил взгляд на спящем лице Джина и тепло улыбнулся. Сколь ни пытался он скрыть от самого себя свои мысли и эмоции, сделать это удавалось с большим трудом, причём, только до этого дня. Поступок, который совершил Хван этим вечером и то, каким он был с ним этой ночью, напрочь перекрыли все попытки бедняги избежать осознания собственных чувств. Этот дурак ему нравился. Он уже не мог этого скрывать — бессмысленная трата сил. Но вот что действительно не казалось бессмысленным, так это желание прекратить общение с тем, с кем априори у него не может быть отношений — то есть с любым человеком с большим, но хрупким сердцем. Да что уж, в целом — с любым человеком. Этого уже не изменить. — Дурак ты, Хван. Что только нашёл во мне? Рука потянулась к чужой голове, мелко трясущиеся пальцы зарылись в таких же испорченных, поломанных жизнью и осветлителем волосах, слёзы хлынули безмолвным градом, капая на руки и одеяло, говоря всё за него. Эмоции. Жизнь. Его жизнь. — Не люби меня больше, прошу тебя. Джинни… Молю, не делай себе больно из-за такого идиота, как я. Не стоит тебе плакать из-за меня, я не достоин твоих слёз и самого тебя. Большой палец нежно провёл по широкому гладкому лбу, что едва заметно морщился от первого за ночь сна, подушечки остальных пальцев невесомо прошлись по расслабленной худощавой щеке, остановились около губ и замерли, точно дальше ход был запрещён. — Я не смогу быть с тобой, Джинни, я не хочу и не могу любить. Я неосознанно сделаю тебе больно. Я не хочу этого. Пожалуйста, мы можем просто забыть друг о друге, м-ма… малыш? Закусив кожу на собственной руке едва не до крови, Феликс затрясся и судорожно зашмыгал носом, не справляясь с подступающей к горлу истерикой. В одном Хёнджин всегда был прав — у Ликса есть чувства, и их слишком много. Откуда тому было знать, каков на самом деле маленький в душе Ликси — он и не догадывался, хотя узнать хотелось очень. Но он не спросит. Нет. Какой смысл лишний раз лезвием по сердцу проходиться? Глупо и несуразно. — Просто, прошу, Хван, не люби. Не люби меня, забудь, как страшный сон. Пожалуйста, малыш.