Корабли под дождём

Да только люди не приходят сюда — Они боятся привидений во мгле… На старой верфи умирают суда, Забыты богом на забытой земле…

Навозник тащился за ними от самого ангара. Слепень его сразу приметил и теперь изредка косился на нескладную фигуру, бредущую за их спинами. Обычно пугливые осторожные свалочники близко к постройкам не подходили, вот на верфях — там да. Увяжется такой и плетётся следом — ждёт. Терпеливые, твари, вроде жуков-навозников, только вместо кома из понятно чего, сзади катили тележку для барахла, которое снимали с невезучих ходунов по верфям. Слепень снова оглянулся. Странный этот какой-то: замызганный спецкостюм, поверх шарф, над тележкой торчит кособокий зонт с обломанными спицами — в другое время Слепень бы юмор оценил, да сейчас не до смеха — и покоцанный шлем дыхалки с красным глазом фонарика, похожий на голову Железного человека, приставленную к телу соломенного Страшилы. Навозник понуро плёлся поодаль и вздыхал. Может ждать устал, а может больной — мало ли что на свалке в верфях подцепить можно. Что-то знакомое угадывалось в этой фигуре, только Слепню не до воспоминаний было — тут бы поспеть за прытким Клопом и не увязнуть ботинками в жидкой грязи. Понесло же их на верфи в такую погоду. А всё из-за чёртовых фильтров. Тля неделю волынку тянул, а сегодня, стоило кислянке с утра зарядить, приспичило ему: — Идти надо. Давай, Слепень, собирайся. Слепень огрызнулся было: — Тебе надо, ты и иди. — Поговори мне ещё! — сунулся к нему Тля. — Забыл, кто кем до Отлива был? То-то же! Клопа вон бери и шагайте. Слепень угрюмо подчинился. С Тлёй спорить себе дороже — бандитом был, им и остался: как в первые дни после Отлива началась делёжка и замес, быстро подгрёб под себя ангар, а его гориллы с пистолетами объяснили всем, кто теперь здесь главный. До Отлива Тля крышевал на верфях чёрный бизнес по разделке старых кораблей. Ну а Слепень считал: что почём толкнуть, счёт какой подчистить, левую платёжку слепить — в этом он был спец. Теперь умение его без пользы, да и жив ещё Слепень только потому, что Тля и его гориллы сами носа из ангара не высовывали. Не дураки же. Слепень приладил шлем дыхалки, проверил блок, фильтры в патроны защёлкнул. У Клопа тоже индикаторы с обеих сторон арбузными скибками засветились. Работают вроде. На сколько хватит — вопрос. Дыхалки для опасных работ завезли на склад за пару месяцев до Отлива. Не то, чтобы Боцману было дело до здоровья местных работяг, которые за копейки почти вручную распиливали, разбирали на части старые корабли, но от смога, дыма газовых горелок, облаков спиленного асбеста те мёрли что мухи, а новых пока наберёшь, научишь — дешевле выходило хоть дыхалки на них надеть. К дыхалкам ещё спецкостюмы с пропиткой прилагались, но те растащили сразу. Слепень вот себе один урвал, с полосками по рукаву. Шлемы остались, правда фильтров там хватало часа на три, а какие-то сдыхали раньше. Боцман хозяином был запасливым — его стараниями склад ломился от консервов и упаковок бутилированной воды — но, сука, прижимистым — заказал дешёвое дерьмо, а не фильтры. Ему-то уже все равно — его Тля первым пристукнул, хоть и друзья-партнёры они были не разлей вода, — но теперь экономить приходилось. И главное не знаешь ведь, в какой момент фильтр сдохнет, а вместе с ним и ты. Только и этого добра почти не осталось, а без фильтров и консервы скоро ни к чему станут. Вот Тля и додумался на верфь ходить, по корабельным останкам шарить. Ну как ходить? Посылать засланцев, которых не жалко. — А если на работяг нарвёмся? — ныл Клоп, спотыкаясь о прутья арматуры; его голос сквозь шлем звучал глухо. Слепень мрачно хмыкнул. — Да передохли уже все, не ссы. Может и передохли, кто их знает. По началу работяги в группы сбивались, шарились у ангара, требовали еды, воды, фильтров — гориллы их постреливали, чтоб не наглели — потом пропали. Сейчас по пути пока никто не встретился. Навозник вот только прицепился. На верфи громоздились вывернутые из земли краны, куски обшивки, мусор. Вдоль бывшей линии берега застыли исполинскими ракушками, воткнутыми в песок, накренённые громады мёртвых кораблей. Кладбищем это место было ещё до того, как пришёл Отлив. Раньше гул, шум, лязг стояли здесь круглые сутки. Теперь тихо, только дождь шумел, как на кладбище и положено. Верфь стала им и кораблям, и их бывшим могильщикам. Слепень помнил, что в тот день они собирались втащить на отмель старый сухогруз на распил, но прилива так и не дождались. Море отхлынуло и больше не вернулось. Куда оно делось, Слепень не знал, но с каждым днём вода уходила всё дальше. Зато пришёл этот проклятый дождь — моросил, накрапывал, хлестал, лил без перерыва. Дождевые капли и лужи переливались радугой, исходили кислым удушливым паром — без дыхалки стало не обойтись. Кожу худо-бедно спецодеждой прикрыть можно, а вот подышишь водяной пылью или тем, что от земли пари́т, и всё — мигом разъест горло. Видел Слепень, как мужики лёгкими плевались, перед тем как загнуться. Большинство здесь так и сгинуло. — А если нет там ни хрена? — не унимался Клоп. — Может два лишних носа Тля сбагрить хочет? Слышь, Слепень? Может и так. Но поспоришь с Тлёй разве? — И этот ещё тащится, — Слепень зло зыркнул через плечо. — Шугануть его что ли? — Не трожь пока. Клоп приостановился, махнул рукой Навознику — вроде как "давай". Тот послушно прошлёпал вперёд и побрёл вдоль берега, забирая вправо. — В смысле? — не понял Слепень. — Тля с ним договорился. Сказал, знает он, где фильтры взять. — Этот? — А у этого, по-твоему, дыхалка откуда? Ну, шлем у Навозника был, а значит и фильтры. Хотя может снял с кого. А этот "кто" где взял? — Тля ему пообещал аптечку, если доведёт, — Клоп похлопал по пухлому карману куртки. Вряд ли. Тля хрен аптечку отдаст. Понятно, чем кончится — у Клопа в кармане другая благодарность для Навозника припасена. Они почти дошли до сейнера, вросшего боком в песок, когда у Клопа слабо пискнул блок и потух один индикатор — теперь светился красной скобой только правый. — Сука! — Клоп дёрнулся, заторопился, вставляя в патрон сменный фильтр, но тот мигнул красным и тут же сдох. — Сука! Сука! — И Навознику в спину: — Эй, ты! Далеко ещё? Навозник черкнул перчаткой кривую дугу — обойти, мол, сейнер надо. Пошли. А что делать? С обратной стороны боковина судна была срезана, металлический скелет, лишённый обшивки, обнажал внутренности тёмного трюма. Внутрь забрались быстро, а в коридоре Навозник рядом со Слепнем оказался. Тот, не скрываясь, уставился и разглядывал его — длинного, худого, беспокойно сжимающего ручку тележки. Вот же жук — не бросил, с собой потащил. Навозник вдруг обернулся, из-за мутных стёкол шлема на Слепня взглянули блеклые тревожные глаза. Ёкнуло что-то у Слепня в груди, прямо под блоком дыхалки, заныло муторно. — Пришли что ли? — торопил Клоп. — Куда дальше? Навозник пальцем ткнул в проём грузового отсека. И руку в истрёпанной перчатке протянул — давай, как обещал. — Ща, погоди… — Клоп зашарил в кармане. — Ща я тебе… В груди дёргало теперь оголённым нервом. Слепень прикусил щёку изнутри. Клоп вот жить хочет, и он, Слепень, тоже. А Навознику, значит, жить не положено? От его толчка Клоп влетел в грузовой отсек, споткнувшись о кучу мусора. — Слепень, ты ёбнулся?! — Чего копаешься? — напирал Слепень, тесня его вглубь отсека. — У меня фильтры сейчас сдохнут! — Тля сказал — этого в расход, — захныкал Клоп, но сразу жадно зашарил глазами по сторонам. — А и хер с ним… Слепень, глянь! Вокруг валялись сваленные грудами горелки, кучи тряпья, бутылки и россыпи упаковок с фильтрами. Слепень оглянулся украдкой. Навозника было не видно. Наверное, нырнул в один из боковых коридоров или дал дёру. Ну, пусть так. Без аптечки, зато живой. Клоп вставил новый фильтр в патрон, засопел довольно — вот это дело! Слепень свои тоже сменил. Дышалось легче. Фильтрами набили рюкзаки под завязку, по карманам сколько влезло распихали и двинули к выходу. Уже отходили от сейнера, когда резануло в горле, замутило, а в уши впился противный писк ушедшей в ноль зарядки. — Что за херня?! — вопль Клопа быстро перешёл в хрип, а сам он, корчась, повалился на землю. Слепень рухнул рядом, задыхаясь, завозил ботинками по грязи. Стёкла шлема затянуло радужной плёнкой кислянки. Лёгкие горели, требуя воздуха. Перчатки скребли шлем, чтобы стянуть его и вдохнуть ещё хоть раз — всё одно подыхать. Чьи-то руки прижали его к земле. Глухо щелкнуло в блоке на груди. Скрутило долгим, мучительным кашлем. Когда Слепень, нашарив опору, неловко поднялся, Клоп валялся в кисляной луже, разинув синюшный, запёкшийся кровью рот. Рядом мок шлем — стянул-таки, бедолага — распотрошённый рюкзак, цилиндры негодных фильтров, усеявшие рыхлый песок. Слепень сделал осторожный вдох — душный, нехваткий, но всё же вдох — и поднял голову. Навозник стоял метрах в трёх, на другой стороне исходящей едким паром переливчатой лужи. На блоке его дыхалки светился тускло-красной скобой индикатор. Левый. Второй патрон фильтра, и отсюда видно, был пуст. Слепень на свой блок глянул — у него правый красной дужкой горел. Вот оно как. Навозник отвернулся и медленно побрёл прочь; погрузневшая тележка зачавкала колёсами в грязевой жиже. Кем был когда-то Навозник, Слепень так и не вспомнил. Важно было не это. Не все были людьми до Отлива, не все остались и после. А Навозник вот остался. Слепень оглядел мёртвую верфь, далёкую скорлупку спасительного ангара, ржавые скелеты судов. Все они, оставшиеся здесь, словно эти корабли под дождём: никогда не увидят моря, не вернутся в него. Страхом и злобой разъедает то, что ещё осталось от их душ, точно кислянкой ржавит корабельные борта. Слепень встряхнул головой и шагнул вперёд, туда, где мелькала, удаляясь, тощая спина под облезлым, примотанным к тележке зонтом. Может осталось Слепню недолго, но даже если так, прожить это недолго он хотел человеком.