***
L защёлкивает наручник у Лайта на запястье, и тот, зашипев, отдёргивает руку назад, реагируя раньше, чем успевает понять, на что. Боль осознаётся им только спустя мгновение. Ему сразу же хочется отыграть свой жест назад, успеть как-то подавить его. Он всегда ненавидел так явно демонстрировать свои чувства. Но уже слишком поздно. — Аккуратней, Рьюзаки! — он потёр запястье. — Ты мне кожу прищемил. — В самом деле? Взгляд L, как всегда, нечитаем, но он как-то странно баюкает собственную руку, и это вдруг заставляет Лайта посмотреть вниз, на свой новый, такой нежеланный браслет. На его коже появилась метка. Маленькая, но искусно выполненная буква «L». L поднимает руку, чтобы показать свою собственную метку души: одинокое чёрное пёрышко на боковой стороне указательного пальца. — Это шутка… — едва слышно бормочет Лайт. — Я подозревал, что мы можем быть родственными душами, — L склоняет голову, чтобы внимательней рассмотреть перо на своей руке. — Хотя, должен признать, я разочарован. Я надеялся, что метка будет более явно указывать на Киру. С этого дня жизнь Лайта постоянно связана с человеком, который подозревает его в убийствах; который почти два месяца держал его за решёткой и убедил его собственного отца до смерти его напугать. Теперь, если они разлучатся больше, чем на пару часов, запястье Лайта начнёт гореть огнём. Хоть какая-то польза от этой грёбаной цепи. Впрочем, эмоционально Лайту всё равно придётся сохранять дистанцию. Чем сильнее привязываешься к соулмейту, тем больше разрастается метка, и тем больнее становится в разлуке. Лайт видел людей с замысловатыми метками души: вытканными по всему предплечью узорами, буквами и символами. Имя их второй половинки, их первые сказанные друг другу слова, и те слова, что однажды будут произнесены последними. Лайту, конечно, очень любопытно узнать имя L. Но оно не проявится, пока Лайт не влюбится в него, а такое точно не входит в его планы. К тому же, если имя L будет написано у Лайта на теле, это может привлечь нежелательное внимание Киры.***
— Рьюзаки, могу я поговорить с сыном наедине? — просит Соитиро. — Да, вы можете поговорить, — разрешает L. — Но цепь, боюсь, останется на месте. Соитиро колеблется, но потом кивает: — Хорошо. Можем мы трое уединиться где-нибудь? Они поднимаются в одну из многочисленных комнат отдыха, которые никогда не используются: для такой небольшой команды следователей это здание до смешного огромно. Лайт догадывается, что у отца на уме, но всё равно спрашивает: — О чём ты хотел поговорить? — Я заметил твою метку, — отвечает Соитиро. — Знаю, ты никогда не был особенно заинтересован в чём-то подобном, но… словом, поздравляю. Это замечательно — найти родственную душу. Это те слова, которые обычно говорят в подобных случаях, но Лайт знает своего отца. Он понимает — отец рад этому событию не больше, чем он сам. — Я знаю, что ты привёл меня сюда не для того, чтобы поздравить, — отмечает Лайт. — Всё в порядке, можешь говорить, как есть. Я встретил соулмейта, когда он надевал на меня наручник, так что у меня самого смешанные чувства. «Смешанные чувства» — это ещё мягко сказано. Соитиро неловко смотрит на L и признаётся: — Меня немного беспокоит, что… Мне кажется, быть связанным с Рьюзаки может… оказаться опасно. — Я уверен, Лайт-кун и сам способен навлечь на себя достаточно неприятностей, — вмешивается L. — Но я, со своей стороны, постараюсь не вредить ему больше, чем это необходимо. Лайт коротко усмехается: — Этими словами ты хотел успокоить? — Я хотел быть честным, — отвечает L. — Хотя меня не удивляет, что тебе трудно такое понять. Лайт, схватившись за цепь, дёргает L к себе и бьёт кулаком в лицо. Удар отзывается болью в его собственной метке, отчего Ягами-старший приходит в ужас. Но оно того стоит.***
Выслеживание Киры — трудная, но захватывающая работа. Это испытание, головоломка. Хоть что-то настоящее после всех этих лет в школе, где Лайта пытались учить тому, что он и так знал. И Миса хоть какое-то время его не достаёт. Когда она увидела его метку, то была так опустошена, что Лайту даже стало её немного жаль. Однако его надежды на то, что теперь Миса перестанет быть настолько одержимой, не оправдались: девушка заверила, что всё ещё его любит и скоро к нему вернётся; ей просто нужно немного побыть подальше от штаб-квартиры. Хотя даже без Мисы в этой ситуации хватает раздражающих факторов: Лайт постоянно прикован к человеку, который не имеет ни малейшего понятия о том, когда следует перестать работать. Зачастую Лайту приходится физически, за цепь волочь Рьюзаки в кровать. Даже если наручники снимут, они оба останутся прикованы друг к другу духовно, но Лайт не собирается становиться одним из тех людей, кто всё своё время проводит рядом с соулмейтом. Он готов потерпеть небольшое жжение ради того, чтобы сохранить личную свободу. За окном давно ночь, и сейчас лица обоих парней освещает разве что мерцание компьютерных мониторов. Остальная команда уже ушла спать, и похоже, Лайту пора убеждать L последовать их примеру. L почёсывает шею, а когда убирает руку, Лайт замечает на его ладони что-то тёмное. — Что у тебя на руке? L поворачивается к нему. Он не отвечает, но и не протестует, когда Лайт берёт его руку и переворачивает ладонью вверх, чтобы посмотреть. Лайту всё ещё трудно побороть въевшееся нежелание дотрагиваться до людей, но теперь, когда метка уже есть, избегать прикосновений бессмысленно. По ладони L, спускаясь от маленького пёрышка вниз, тянется имя Лайта. Парень даже узнаёт свой собственный почерк. — Когда это появилось? — спрашивает он, резко вскидывая глаза. — Тогда же, когда и метка, — отвечает L и чуть сдвигает пальцы, чтобы видимым осталось только перо. — Когда я показывал тебе руку в прошлый раз, я прикрыл имя. Подумал, что информации о том, что мы — родственные души, будет вполне достаточно. В вопросах толкования меток многое сводится лишь к догадкам, но Лайт тщательно изучал эту тему, особенно после того, как обзавёлся меткой сам. И значение имени на метке — это единственное, в чём научное сообщество согласно целиком и полностью. L влюблён в него? — Мы с тобой знакомы сколько, четыре месяца? — спрашивает Лайт, почёсывая запястье, которое отчего-то сильно зудит. — И два из них я провёл за решёткой. Ты знаешь меня по большей части благодаря видеонаблюдению. Ты влюблён не в меня; ты влюблён в того, кем меня считаешь. В Киру. — Интересная теория, — спокойно замечает L, — особенно если учесть, что моя метка, похоже, приравнивает это к влюблённости в тебя. — Я не… Я не Кира! — Лайт едва в состоянии следить за разговором — зуд на коже вдруг сменяется резкой болью. Минутку. «Дерьмо». Лайт опускает взгляд на своё запястье. Как он и боялся, там, прямо под символом «L», виднеется несколько букв: «Эл Ло». Имя не полное. Он не влюблён. Но его чувства к L, очевидно, меняются, а ведь он так хотел этого избежать. Впрочем, латинские буквы — это крайне любопытно. Похоже, что имя L не японское. — Тебя на самом деле зовут Эл? — Ты в меня влюбился? — вопросом на вопрос отвечает L, и в его голосе слышны нотки веселья. — Из-за того, что я влюблён в тебя? Довольно эгоистическая основа для влечения, не находишь? — У тебя ужасный почерк. Как будто у Лайта и без того мало причин избегать разрастания метки. Эти корявые буквы совершенно не соответствуют его всегда аккуратному образу. — Если мне повезёт, ты, возможно, не сумеешь его прочесть. Лайт слегка дёргает запястьем, отчего цепь начинает звенеть. — Если бы я был Кирой, можешь быть уверен, я уже задушил бы тебя во сне этой цепью, — заявляет он.***
Лайт выхватывает из рук L тетрадь и кричит. Он видел реакцию остальных и понимал, что сейчас испытает нечто странное; думал, что увидит бога смерти. Но он никак не мог подготовить себя к тому, что произойдёт на самом деле. В его голове молниеносно высвобождаются воспоминания; пробелы в памяти, которых он даже не осознавал, мгновенно заполняются; каждая минута вдруг предстаёт перед ним в совершенно другом свете. Ужасная дорожная авария, свидетелем которой он стал в прошлом ноябре — это он её вызвал. Мужчина, который умер, едва выйдя из вагона метро. Женщина, с которой он шёл по улице в Новый год и беседовал так, словно был её другом. Захват автобуса, который Лайт воспринял до странности спокойно — не раз вспоминая тот случай, он всё не мог понять, как вообще умудрился не испугаться… Он — Кира. Он — Кира, убийца. L всё время был прав, и страхи отца оказались… Он — Кира, и план идеально сработал. Лайт опускает взгляд вниз, на свою руку, туда, где должны быть часы с обрывком тетради смерти. Но это левая рука — он совсем забыл, что переодел часы на правую, чтобы L смог защёлкнуть ему браслет от наручника. Кроме браслета, на его запястье имеется лишь метка души: «Эл Лоу». Внезапное возвращение воспоминаний оказалось тем, чего Лайт никогда прежде не испытывал, и, должно быть, он был слишком потрясён, чтобы ощутить, как метка разрастается. Честно сказать, установление душевной связи с L никогда не входило в план. Но, в конечном итоге, это указывает Лайту идеальный курс действий. «Эл Лоу». Это вполне может быть полное имя. Но в глубине души Лайт знает, что нет, здесь должно быть что-то ещё. Почему новая буква появилась сразу после возвращения памяти? После того как Лайт вспомнил, что они двое были врагами? Впрочем, для его целей это в любом случае хорошо. Всё, что нужно сделать — это влюбиться в L, и тогда его можно будет убить.***
Цепи больше нет, но они до сих пор спят в одной постели. Если ночевать в разных спальнях, то болеть метки не будут — ведь эти спальни всё равно находятся в одном здании, — но в ранние утренние часы кожа начнёт неприятно зудеть. Хотя Лайту, вероятно, пора привыкать к тому, что душевная метка причиняет дискомфорт: L очень скоро умрёт, а значит, боль станет постоянной. С другой стороны, сон в одной постели вполне способствует цели сблизиться с L, поэтому Лайт не возражает. Впрочем, спящий L представляет собой не слишком соблазнительное зрелище. Иногда он раскидывается по всей постели, как тщедушная морская звезда, а иногда спит на полу, закинув на постель только ноги. Очень часто бывает так, что он засыпает лицом в подушку, и в такие минуты Лайта одолевает нестерпимое искушение задушить его, а потом сказать, что он умер из-за этой своей кошмарной привычки. Но спать в одной постели недостаточно. Лайту необходимо найти в L что-нибудь привлекательное, что-то, на чём можно сфокусироваться. И когда он начинает об этом думать, то приходит к выводу, что больше всего ему нравится метка на коже L. Собственное имя Лайта, отчеканенное на ладони величайшего детектива и навсегда его заклеймившее. Вечное свидетельство того, что после всех дел, которые L раскрыл, именно Лайт стал тем, кто сумел запасть ему в душу. Свою собственную метку Лайт поначалу считал просто символом и ничем большим, зато L сразу в него влюбился. И пусть это не та победа жизни или смерти, к которой они оба стремились, но всё-таки — победа. В мозгу Лайта эхом звучат слова: «Эгоистическая основа для влечения, не находишь?» Но даже если так, Лайт не против — он готов пустить в ход всё, что способно ему помочь, а это, несомненно, помогает. Лайт продолжает концентрироваться на L, на своих чувствах к нему, на имени, тянущемуся по его ладони — и через несколько дней на запястье проявляется ещё две буквы. «Эл Лоула». В попытках понять, что это может быть, Лайт просматривает списки самых распространённых европейских фамилий. Безуспешно.***
Когда L не работает, он любит проводить время на крыше штаб-квартиры, а значит, Лайт тоже проводит там много часов. По возможности он предпочитает не выпускать L из поля зрения, но, по счастью, никто не видит в этом ничего подозрительного. Почему бы ему не хотеть быть рядом со своей родственной душой? «Это может сработать», — думает Лайт, стоя на самом краю и глядя вниз, на город. Укоренившаяся привычка проводить время на крыше небоскрёба, склонность не посвящать людей в свои намерения… Да, похоже, Лайт только что придумал, как он убьёт L. Эта мысль сворачивается в животе тугим, волнующим кольцом. Лайт уже видит конец их игры, и он так близко. Когда Лайт оборачивается, L наблюдает за ним. Кажется, что он всегда наблюдает. — Это опасно, — говорит L. — Слишком близко к краю. То, что родственные души могут слышать мысли друг друга — популярный миф, который давно развенчан. Лайту иногда приходится напоминать себе об этом, потому что многое из того, что говорит L, зачастую звучит, как прямой ответ на его мысли. — Я просто любовался видом, — отвечает Лайт, отходя от края, ближе к L. — Красиво, правда? Обычно что-то подобное говорят для создания соответствующего настроения, и это наталкивает Лайта на идею, которая может подстегнуть развитие его душевной связи с L. Сократив расстояние между ними, Лайт берёт L за подбородок, заставляя выпрямиться, и целует. Это не самый лучший поцелуй, даже с точки зрения Лайта, который подобными занятиями никогда особо не увлекался. L касается его лица тем же деликатным, неловким образом, каким всегда держит вещи — самыми кончиками пальцев. Прикосновение настолько неестественное и едва ощутимое, что Лайт едва не вздрагивает: ощущение очень похоже на то, когда попадаешь лицом в паутину. Лайт не чувствует в своей метке никаких изменений, но, когда они отстраняются друг от друга, всё равно смотрит на неё. L, проследив за его взглядом, скупо улыбается: — Да, похоже, что не сработало. — Я только что поцеловал тебя, — замечает Лайт. — И это — твоя реакция? — Тебе придётся приложить чуть больше усилий, чтобы узнать моё имя, Лайт-кун. Лайт раздражённо отводит взгляд: — Я пытаюсь быть искренним. Но если хочешь рассматривать это, как часть расследования, не стану тебе мешать. Вспоминая позже этот момент, Лайт так и не смог понять, стал ли поцелуй тем, что в итоге повлияло на его чувства. Возможно, переломным моментом стало то, что L вновь увидел его насквозь, так, как это было всегда; так, как его не мог увидеть никто другой.***
«Ты был неплох, — говорит Лайт. Он знает, что это сон: он никогда не сказал бы такого наяву. — Победа с самого начала была предначертана мне, но ты сумел подобраться к ней ближе, чем кто-либо другой. Ты первый человек, который действительно бросил мне вызов. Это было весело, L». В ответ L просто смотрит на него своими глубокими, тёмными глазами.***
Когда Лайт просыпается, эти глаза всё ещё стоят перед его мысленным взором, и он понимает, что победил. Когда он поднимает руку, с запястья на него смотрит имя: «Эл Лоулайт». Он даже не колеблется.***
Лайт находит L на крыше, как и планировалось. С неба хлещет дождь, что, конечно, доставляет некоторые неудобства, но одновременно с этим придаёт всей сцене соответствующий драматизм. — Вышел подышать в такую погоду? — мягко спрашивает Лайт. — Я зашёл бы внутрь, если б мог, — отвечает L и смотрит на него долгим взглядом. — Я под контролем, не так ли? Теперь можно без всякой опаски раскрыть карты. Инструкции запрещают L разговаривать или подходить к кому-нибудь ещё. Если точнее, ему запрещено общаться со всеми, кроме тех, кто пользовался тетрадью смерти — Лайт, конечно, был не настолько глуп, чтобы написать: «Со всеми, кроме Лайта Ягами». — Если тебе интересно, ты спрыгнешь с крыши, — любезно сообщает Лайт, после чего смотрит на часы. — У тебя осталось около двенадцати минут. L ненадолго закрывает глаза: — Понимаю. Он победил. Он победил, и L знает об этом; и у Лайта есть ещё целых двенадцать минут на то, чтобы насладиться этим знанием. Его переполняет такое возбуждение, какого он не чувствовал никогда в жизни; возбуждение настолько сильное, что он едва способен удержать его внутри. Ему хочется запрокинуть голову и расхохотаться. Ему хочется поцеловать L прямо здесь, под дождём, а потом, полностью разрушив свой идеальный план, сбросить его с крыши своими собственными руками. L тянется к его левой руке, той, где красуется метка, и Лайт позволяет ему. L уже ничего не сможет ему сделать. — Ты не боишься, что попадёшь под подозрение? — спрашивает L, изучая его запястье. — Очевидно, что ты знаешь моё имя. Конечно, Лайт об этом подумал. Теперь, когда он знал, что искать, ему не составило труда найти в интернете информацию на Эла Лоулайта, а потом составить факты так, чтобы сама собой напрашивалась мысль — этот человек может быть L. После этого Лайт разместил готовый, написанный на английском языке файл на различных сайтах, где поддерживали Киру. К данной минуте о личности L мог узнать любой человек, у которого есть доступ в интернет. Целевая группа, скорее всего, проверит имеющуюся у них тетрадь смерти, но имени L они там не найдут, к тому же им известно, что Лайту неоткуда знать, где эта тетрадь хранится. — Со мной всё будет отлично, — заявляет Лайт. — Когда тебя не станет, целевая группа начнёт слушать моего отца. У меня не останется никаких препятствий. После этих слов Лайта впервые посещает чувство утраты. Несколько мгновений слышен лишь шелест дождя. L по-прежнему держит ладонь Лайта обеими руками. — Знаешь, жечь будет вечно, — замечает он. — Я слышал, что боль очень сильная. Метка души L с самого начала была более замысловатой, чем у Лайта, а за последнее время сильно разрослась: теперь каскад чёрных перьев покрывает половину его ладони, исчезая под промокшим рукавом. Если это символизирует самого Лайта, то ему это, пожалуй, нравится. — Хорошо, — говорит он. — Это станет постоянным напоминанием об этом моменте. — Ты, очевидно, в меня влюблён, — L наконец-то поднимает на Лайта взгляд. Отяжелевшие от дождя волосы облепляют его лицо, мокрая одежда липнет к телу — он выглядит так, словно его пытались утопить. — Тебя хоть раз посещала мысль не убивать меня? Ни на секунду. Лайту даже не нужно ничего говорить, L уже знает ответ. — А ты хоть раз думал отпустить меня на свободу? L тихо смеётся: — Полагаю, именно поэтому мы с тобой родственные души. Ты хотя бы останешься со мной до конца? Лайт отрицательно качает головой: — Я должен быть с командой, чтобы обеспечить себе алиби. И ты это, конечно, знаешь. Ты просишь меня остаться только потому, что надеешься, что после твоей смерти меня арестуют. L улыбается, признавая, что Лайт прав. Они действительно идеальные родственные души, Лайт полностью с этим согласен. Но их связь — это связь победителя и проигравшего, а он всегда стремится к победе. — Прощай, Эл Лоулайт, — говорит он. — Что ж, — отвечает L, — если мы используем настоящие имена… Прощай, Кира.***
Метка Лайта вспыхивает такой болью, какой он ещё не знал. Он чувствует удар L о землю и с криком сгибается пополам — никто никогда не узнает, что по большей части это крик триумфа. Его отец сразу же оказывается рядом, тревожно спрашивая, всё ли в порядке, но Лайт лишь качает головой. — Где Рьюзаки? — настойчиво спрашивает он, и слёзы боли затуманивают его зрение. — Что-то случилось… Где Рьюзаки? Жжение в метке быстро ослабевает, становится менее интенсивным. Но боль всё ещё здесь, она останется с Лайтом навсегда — вечное свидетельство его победы. Всё, чего Лайт сейчас хочет — это спуститься вниз, посмотреть в мёртвое лицо своего противника, теперь окончательно поверженного. Но нельзя, чтобы кто-нибудь догадался, что он уже знает о судьбе L. Безопаснее, если тело первым найдёт кто-нибудь другой. Разумеется, Лайт демонстративно участвует в поисках, поочерёдно проверяя кухню, общую комнату отдыха, спальню, которую они делили. И в конечном итоге направляется на крышу. На самом её краю валяется скомканная, промокшая насквозь футболка. Зачем L её снял? В прописанных обстоятельствах смерти об этом не было ни слова, хотя, с другой стороны, технически Лайт не запрещал L раздеваться. В любом случае это даёт разумный повод думать, что L всё же спрыгнул с крыши, а значит, Лайту пора взглянуть на своё достижение. Спустившись вниз и выйдя на улицу, Лайт обнаруживает, что L действительно разбился. Аизава и Мацуда склонились над его полуобнажённым телом, отец Лайта стоит неподалёку, повернувшись к ним спиной. Все они выглядят потрясёнными, что, в общем-то, неудивительно. Пожалуй, даже к лучшему, что Лайт не оказался на месте происшествия первым, хотя был бы рад на несколько минут остаться с телом наедине. Это идеальная победа: мёртвый L выглядит так сломлено и жалко, как Лайт всегда себе представлял. Закричав, он бросается вперёд, к L, но в тот же момент ошеломлённо застывает на месте: Аизава и Мацуда направляют на него пистолеты. — Что?! — спрашивает Лайт, тяжело дыша. — В чём дело? Что с Рьюзаки? Почему вы… Машинально он бросает взгляд на отца, ведь тот обязательно сейчас вмешается и остановит остальных! Но отец продолжает стоять неподвижно, с низко опущенной головой. Запястье Лайта горит огнём, как напоминание. Зачем L снял футболку? Он смотрит вниз, на тело. Метка души L разрослась больше, чем он предполагал: чёрные перья струятся вокруг имени «Лайт Ягами», поднимаются до середины предплечья, сплетаясь там со словом «Кира», а дальше, на сгибе локтя сливаются воедино, превращаясь в легко узнаваемую чёрную тетрадь. Лайт закрывает глаза. Жжение в метке словно бы усиливается, создавая ощущение, что L смеётся над ним. Лайт всегда знал, что встреча со своей родственной душой не приносит ничего, кроме неприятностей.