***
— Джисон-а, я не спою, ты же знаешь, я... — Споешь.***
Минхо убьет режиссёров, продюсеров, стафф, Чана, кто там еще есть, за эту бездумную идею! Недавно услышанная новость, факт, перед которым его поставили, вызывали полное непонимание и "что мне, блять, делать?" Его спросили хотя бы? Конечно... нет. Впрочем, тут даже удивляться не нужно: спрашивают его лишь о "хореографию придумал? Быстрее ставь. Сроки поджимают". Минхо вертел этот холодный тон менеджеров, честно. Не нравится? Ставьте сами. Ему-то какое дело. Но дело ему есть до выступления на огромной сцене Японии. Ли уже хотел стукнуть Чана по голове его же блокнотом, разозлиться, повысить голос, что он практически и сделал, однако его попытки оказались безрезультатными, как и всегда. Чан лишь устало посмотрел на его красное от злости и непонимания лицо, поднял одну бровь, как он делает в не особо приятные моменты, и произнес короткое "рот на сцене открывать будешь". Да лучше бы у ширинки, ей-богу! Минхо так ему и сказал, только ответной реакции не получил. Остался со своей детской злостью и скрытой под ней безысходностью. Ведь ему придется исполнить свою сольную песню "Limbo" без фонограммы и поддержки мемберов рядом. Песня сложная, он вряд ли вообще справится с ней, особенно при таком огромном количестве людей. Особенно при его неумении расслабляться на сцене одному. Когда он с кем-то — пожалуйста. Споет хоть сложнейшие партии всей индустрии K-pop. Но одному... Нет. Рядом с ним не будет никого, не считая фанатов, которые хоть и поддерживают, но не так, как близкие люди. Он и технически не справится, голос точно сломается на высоких нотах, это более, чем факт, и... — Ну пожалуйста, ну я даже не- — Хен, ты айдол, ты обязан петь на сцене, понимаешь? — Джисон убирает вишневую прядь волос с его лица и улыбается. — Я буду на тебя смотреть и думать, какой у меня красивый парень. И как он хорошо поёт! Минхо смеётся и прикрывает глаза. Концерты выматывают. Он не помнит, когда в последний раз был в отпуске. Наверное, в армии побудет. Джисон же будет любить его лысым? — Ну Джисон-и, ты не понимаешь... — Понимаю! — А вот и нет! Ты такой расслабленный на сцене, а я не могу и звука выдавить, когда один, — Минхо легко похлопывает Хана по коленке и кусает его за мочку уха, на что тот ойкает и фыркает. — Но у тебя ангельский голос, милый, ты просто не уверен в своих силах, — Хан закидывает на него ногу и кутается в теплое одеяло. С Минхо всегда тепло спать. Минхо всегда тёплый. — Зато я уверен в тебе! — Я не хочу опозориться. И очень вредный! — Ты и не опозоришься! Хочешь, мы порепетируем с тобой вместе? — он трется носом о шею парня, пока Минхо от этого действия чуть ли не мурчит. — Джисон-и... Или просто боится... — Хен, у нас нет выхода. Ты либо поёшь, либо... поёшь! — Хани, у меня слабый голос, ты же знаешь... — Я люблю твой голос. Ты справишься, хен, — Джисон осторожно прикасается губами к шее Ли, будто пытаясь вселить в него хотя бы каплю уверенности. — Главное — не зажимай голос и направляй его не в себя, а в зрителей. — Сони, я... — Минхо прикусывает губу. Джисон дает верные советы, конечно, но Минхо в стрессе вряд ли вообще о них вспомнит. Он не так часто пел один, а на такой сцене — вообще никогда! Записывать в студии, где тебя слушают только родные люди и несколько менеджеров, не сравнится с тем, что он представляет под фразой "Будешь исполнять Limbo один". Понятное дело, что один, не с Джисоном же, хотя очень бы и хотелось. Но просто стоять и петь, смотреть в глаза тысячи звёздочек, ощущать дрожь во всем теле... Для Минхо это то же самое, что и танцевать на сцене голым. — Чаги, ты сможешь. Я честно-честно верю в тебя! И Минхо пытается поверить тоже.***
Джисон нежно целует за сценой, пока Феликс срывает голос в своем выступлении. Минхо в белом костюме — точно ангел — сжимает его талию сквозь такую же белую рубашку и укороченный пиджак. Джисон слышит его бешенный стук сердца, кладет руку Ли на свою грудь и без слов помогает немного успокоиться. И Минхо хочет бесконечно благодарить его, но губы Хана не останавливают движения на его собственных ровно до тех пор, пока в зрительном зале не поднимается шум от окончания песни Феликса. Джисон целовал его более трех минут, останавливаясь только для того, чтобы набрать в легкие больше воздуха. Стафф привык, охранники ничего не говорили, да и Джисон бы им попросту не позволил испортить момент. Будет возможность, он поцелует Минхо при всех. Ему давно все равно, правда, какой смысл скрывать то, что давно известно? Три года прошло, они имеют полное право любить. Они имеют полное право не скрывать этого. Хан отрывается от его губ и дарит мягкую улыбку, в последний раз оставляя маленький поцелуй на щеке. Минхо одними губами говорит "спасибо" и смотрит ему вслед. Он отбрасывает все переживания и смотрит, как под первые аккорды "Don't say" Джисон проходится языком по все еще опухшим губам и ухмыляется зрителям. И Минхо в который раз думает, что он прекрасен. У Джисона на шее блестит цепочка с кольцом, а Минхо это кольцо трет на безымянном пальце левой руки. На правой нельзя, хоть и Джисон много раз говорил перестать бояться. Минхо и не боится, просто не готов услышать что-то мерзкое в свой адрес. Не готов услышать, что мерзким как раз и будет являться он. Хенджин как-то раз бросил что-то про внутреннюю гомофобию. Минхо хотелось ляпнуть "кто бы говорил", но тактичное молчание Джисона рядом вызвало небольшой укол вины. Или большой. Он рот Хвану скотчем заклеил, честное слово, но только после того, как поговорил с Джисоном. И нет у него никакой гомофобии. И Джисона он не стесняется! Просто... Просто он не хочет, чтобы на него и Хана смотрели косо. Чтобы Хан еще больше боялся толпы. Но именно Джисону давно плевать. И Минхо знает об этом. Так почему его беспокоит мнение тех, кто не должен иметь никакое значение в его жизни? Минхо снимает кольцо с левой руки и надевает на безымянный палец правой. И Джисон снова прекрасен. Он поёт так, словно в последний раз. Так, словно от этого зависит вся его жизнь. Хватается за микрофон и рвет горло, буквально трахает зал своим голосом. Минхо видел репетиции, слышал песню, он уже знал, что приготовил Джисон, но именно сейчас это ощущалось совсем по-другому. Его бросало то в жар, то в холод, губы приоткрывались каждый раз, когда Хан брал высокие ноты и вытягивал их слишком хорошо. Чересчур идеально. И это совсем не сочетается с привычно низким, хриплым голосом Джисона. Минхо готов поклясться, он никогда не видел, чтобы Хан настолько отдавался сцене. Ли даже строчки песни не улавливал, обращая свое внимание лишь на голос Хана и на то, как он им владеет. И Джисон будто знает, что он идеален. Нет, он правда это знает. И Минхо ничего не остается, кроме как смотреть и слушать. Вновь и вновь восхищаться. Вспоминать его губы на своих и нежные касания рук, что успокаивали абсолютно всегда. Черный пиджак уже валяется где-то на полу сцены. Джисон закатывает рукава белой рубашки и держит микрофон, отдавая всего себя этому моменту. Минхо смотрит и так сильно гордится, что хочет прямо сейчас закричать о том, какой Джисон молодец и как же он прекрасен. Минхо знает английский, но не так хорошо, чтобы полноценно разбирать речь или песни. Джисон поет самую высокую и сложную партию, а Ли закрывает лицо руками, ведь слышится ему далеко не "just watch me out". Может, Джисон специально так спел, а может, фантазия Минхо под влиянием стресса проявила себя в не самом лучшем образе. Минхо склоняется ко второму ответу, сглатывая слишком шумно для самого себя. Белая рубашка подчеркивает широкие плечи и невероятно узкую талию, которую Минхо всегда любил сжимать руками. Джисон идеален для него. Он весь создан для Минхо. Его глаза горят яркими звездами, что освещают зал своим блеском. Лино чувствует себя открытым и уязвимым под этим нескончаемым светом. Даже сейчас его волнение сжигается вулканической лавой, о которой Джисон писал. И он знает, что это ненадолго. Но когда он выступит, когда они поедут в отель, когда они вместе лягут спать под теплое белое одеяло... У Минхо есть смысл продолжать стоять за сценой и успокаивать свое сердце таким идеальным Джисоном. Впрочем, сердце бьется только сильнее, а значит, и усилия его, к сожалению, напрасны. Лишь тревога на некоторое время покинула тело Минхо, обещая обязательно вернуться. Но это будет потом. Минхо не любит думать о будущем. А зря. Гитара, пальцы Хана, его взмокшая челка, что спадала на лоб, зал, который кричал слишком громко и оглушительно. Минхо растворялся в этих вещах. Стафф настаивал, чтобы Джисон не играл сам, а лишь делал вид, но он не мог на это согласиться. Даже если звук не настолько громкий, чтобы перекричать фанатов. Джисон переставляет пальцы на ладах и зажимает струны, как до этого зажимал Минхо за сценой. Лино уверен — это соло взорвет Японию. Уже взрывает, вообще-то, но глаза Минхо переключились в замедленное действие, а сердце глухо билось в ушах. Почти под бит песни. Они даже здесь магнитом тянутся друг к другу, хотя, наверное, Минхо просто сошёл с ума. Он неотрывно смотрит на Джисона, что тяжело дышит и хочет поскорее его обнять. Он даже не успел понять, что музыка уже не играет, а Хан уже не поет. Черт, его очередь, еще немного и... И от навязчивых, противных мыслей отвлекают пальцы Хана, удачливо показывающие всем, что гитара была включена, и он действительно сам исполнил это до приятной боли идеальное соло. Видел бы Джисон свое лицо... Видел бы, как Минхо зажмурился после этой его выходки... Минхо знал, что Хан способен на многое. Но каждый раз он смотрит на него и думает: не бывает таких идеальных людей. Даже со своими тараканами в голове он... он просто самая сильная любовь Минхо. Ли не видит в нем недостатков. Не говорите ему, что это плохо и граничит с нездоровой зависимостью. Он все прекрасно знает. И пускай его назовут странным, ему все равно. Джисон же нормальный, а Минхо нравится все нормальное. — Ну что, готов? Минхо даже не успел опомниться, как этот самый Хан Джисон оказался прямо перед ним. Ли глупо хлопает глазами, а затем резко хватает Джисона за щеки и тянет на себя. — Эй-эй, стой, — Хан осторожно отстраняет его от себя. Минхо смотрит глазами, полными нескончаемой любви и восхищениями, пытается снова поцеловать, но Джисон крепко держит его за плечи и сохраняет зрительный контакт. — Ну Джисон... — Сейчас, детка, сейчас. Ты в порядке? — Нет, потому что ты не даешь мне тебя поцеловать! — обиженно говорит Минхо, наблюдая за мягкой улыбкой своего любимого человека. — Ладно, ты просто... Блять, ты идеален. У меня других слов нет, я... — Я понимаю, спасибо, хен, — Джисон снова дарит ему мягкую улыбку и притягивает к себе за шею. Поцелуй выходит глубоким, громким для них самих, нежный и с капелькой боли от чужих зубов. Минхо плавится под руками Хана, что оглаживают его тело сквозь слои белой одежды. — Ангел... — шепчет Джисон в его губы и продолжает целовать. Чувствует вишневый бальзам, слизывает его с чужих губ, а в голове красными буквами горит "люблю". Им осталось совсем немного, буквально секунды, Минхо знает это. Потому и целует Хана так, будто это последний раз. Отчасти в этом что-то есть, ведь Лино уверен, его сердце остановится ровно в тот момент, когда он выйдет на сцену и возьмет в руки микрофон. — Лино, пора, — прерывает голос менеджера. Минхо отстраняется от Хана и пытается найти в его глазах поддержку, хоть и получал он ее все время до выступления в полной мере. Джисон ярко улыбается: — Ты сможешь. Он сможет.***
Минхо на ватных ногах погружается в тьму сцены, пока зал в ожидании становился до мурашек тихим. Зал перед ним — море незнакомых лиц, сверкающих огнями и ожиданием. Тепло прожекторов обжигает его лицо, делая его горячим и покрывая потом. Минхо чувствует, как каждый вздох превращается в удар грома, готового рухнуть в любую секунду. Его мысли смешиваются и запутываются, словно клубок нитей, и Ли не может найти начало или конец. Буря эмоций бушует в голове, волнуя и переполняя Минхо. Страх, сомнения, тревога — они все принимают над ним контроль. Где-то за сценой на него смотрит Джисон. Его любовь, его свет, его поддержка. И это заставляет Минхо кивнуть звукорежиссёру, а затем услышать первые аккорды собственной песни. Они не начали встречаться сразу. Многолетняя дружба играет огромную роль, и... И в первую очередь — Джисон его лучший друг. Нет, он его родственная душа. Минхо с первых минут зрительного контакта тогда, во времена предебюта группы, понял: вот он, тот, которого он искал. И Минхо не один. Даже если он не справится — Джисон никуда не уйдет. Это самое главное. Ли собирает все свои силы и приоткрывает губы, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. Начинает тихо, так нежно, как думает Джисон и весь зал, что зрители полностью замолкают. Его белый костюм свободно висел на очаровательном теле, блеск хайлайтера переливался и выделял скулы, глаза смотрели куда-то сквозь людей, но даже так сохраняли свои привычные звезды. Он искусство, думал Хан, мягко улыбаясь. Настоящее искусство. Самое сложное, как говорится, начать. Ком от горла немного отступил, но не полностью, чтобы полноценно и громко исполнять песню. Руки безбожно потеют, сжимают микрофон и хотят оказаться в тепле рук Хана. Нужно просто спеть. Не идеально, как хотелось бы, но хоть как-то. И все бы ничего, у него даже... Получается! И совсем неплохо, наоборот. Голос не дрожит, не срывается, все просто замечательно, но... Но это же Минхо. Казалось бы, песня, которую он так любит, требует точности и чистоты исполнения. Но нервы играют с ним злую шутку. Очень злую шутку. Правильная позиция голоса, которую Сынмин ему вдалбливал в голову все пять лет, резко забылась, улетучилась куда-то вглубь зала, оголяя все недостатки вокала Минхо. А недостатков у него много. Очень. Иначе бы он не боялся петь один и имел хотя бы долю уверенности. Но он поет. Слышит в голове голос Джисона и его мягкое "ты отлично стараешься". Минхо не может оставаться в плену страха. Он заставит себя пережить каждую ноту, даже если его голос дрожит. Даже если срывается на высоких нотах. Джисон сказал, что он сможет. Минхо не может его подвести. Но где-то в глубине сознания собственный голос смеется и кричит "ты уже подвел, Минхо, Джисон разочаруется". И это неправда. Минхо знает, пытается не верить, и... "— Ты сможешь" Он сможет.***
Весь остальной концерт отпечатался в памяти пеленой тумана перед глазами. У них не было времени на разговоры, только взгляды сожаления Минхо и как всегда добрые глаза Джисона. И чем Ли только заслужил это счастье? Судьба — сука, ведь даже в отель они едут на разных машинах. Минхо за это время успел загнаться, обматерить бедного Чанбина, надуть обиженно губы и лишь затем смириться со всем. Ну, не спел так не спел. Что ему теперь, под поезд бросаться? И ругать его никто не будет. Только он сам, но это уже потом. Ночью. В отеле он даже не переодевается: идет сразу к Джисону. А тот у порога номера стоит, тапочки обувает. Смотрит на Минхо своими милыми глазками и моргает. — Ой, а я к тебе собирался... — неловко шепчет Хан и не сдерживает улыбки. — Что же ты не переоделся, любовь моя? Минхо мычит что-то и закрывает дверь номера, чтобы обнять Джисона. Он слишком давно хотел это сделать. Хан обнимает его в ответ, ласково поглаживая спину. Объятия с Джисоном всегда приносили ощущение тепла и безопасности. Каждый раз, когда он обнимает его, Минхо чувствует, что они становятся одним целым. Они же палочки для еды, которые нельзя разделять, по словам Сынмина. А Сынмин не умеет врать. — Детка, пойдем в ванную? — подаёт голос Хан, после чего оставляет невесомый поцелуй на шее Ли. — Вместе? — Если ты не против. — Конечно. Джисон ведет руками по телу, размазывает белую пену по напряжённым мышцам и иногда что-то мурлычит Минхо на ухо. Минхо не запоминает. Он в состоянии то ли покоя, то ли сильного напряжения, ему трудно разобраться в своих ощущениях и чувствах. Джисон ему помогает. — Чаги, давай вода смоет все плохое? Но для этого нужно- — Рассказать об этом... Знаю, Сони, — отвечает тихо Минхо, поддаваясь приятным прикосновениям Хана. Его руки идеально знают Минхо. Его руки прекрасны, волшебны, они создают самое лучшее и пишут неповторимые стихи, песни, эти руки греют и оберегают сердце Минхо. И если ему суждено быть разбитым, то только руками самого Ли. Джисон же склеит его по остаткам, по мелким осколками, по каждому стеклышку. Это же Джисон. Он умеет создавать и строить. — Можно сначала я скажу? Спасибо. Хо, это не идеально, я не буду лицемерить, но ты... Ты молодец. Я горжусь тобой и твоей смелостью. Ты очень хорошо постарался, правда, даже более, чем достаточно. Я тоже под фанеру пел в некоторые моменты, мы все не... не идеальны, да. Боже, слишком красивые слова, — Джисон смется и поворачивается к Минхо. — Я очень тобой горжусь, веришь? Минхо верит. Сразу все слова из головы пропали, а ком в горле начал подниматься, и... — Умница, поплачь... Джисон прижимает его к себе в душевой кабинке, пока на них льется теплая вода. Лицо Минхо теперь омывают еще и горячие слезы. Откуда они взялись? Чувства к Джисону слишком сильные. — Я люблю тебя, милый. Ты замечательный, — шепчет Хан. Минхо вздрагивает сильнее и всхлипывает. Ну что же Джисон делает с ним... — Я т-тебя тоже... — выдавливает Минхо и прячет лицо в изгибе плеча Хана. Тепло. Тепло, немного больно, и интимно. Доверительно. Минхо никому больше не позволит обнимать себя плачущего в душевой кабинке под струями теплой воды. — Я тебе стих потом покажу. Писал для тебя, — спустя время говорит Хан. Его пальцы вплетены в волосы Ли и массируют кожу его головы шампунем. Минхо чуть ли не мурчит от этого, из-за чего Джисон назвал его ласковым "котенок". — Хани... — Правда, я буду рад, если ты прочитаешь. — Я прочту. — Спасибо. — Это тебе спасибо, Сони. Если бы не ты... — Не говори так. Ты справился сам, без меня. Ты прекрасен. — Но ты мне очень помогал, Сони, спасибо тебе... — Я люблю тебя. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив. И Минхо снова плачет слезами любви. Это единственные слезы, которые Минхо любил. И Джисон сцеловывал их с щек. Джисон идеален. Джисон — искусство, как бы тот ни говорил обратного. Он надеется, что когда они умрут, то их статуи на могилах будут так же смотреть друг на друга. Ведь звёзды — это прошлое. Космос — тоже. Минхо и Джисон — звёзды настоящего. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а порадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.***