Заключëнные мельницей

Как для вечера самого начала октября солнце слишком активно нагревало своими ярко-оранжевыми лучами верхушки домов и деревьев, клочки ещё яркой травы и ровного асфальта. Дневное тепло ещё не ушло и ненавязчиво согревало души людей, возвращавшихся с работы или учëбы, а участки, на которые падали прямые солнечные лучи, радовали глаз и отвлекали от проблем. Иван обмяк на сидении маршрутки, обнимая наполненный мягким рюкзак и слушая музыку в наушниках, и смотрел, как за окном сменяются виды. Днëм яркость мира раздражала его. Он казался таким чуждым, лживым. Но по вечерам, когда почти весь город погружался в тень, начинал розоветь закат, бледно-синие в тенях облака подсвечивались оранжевым, а на верхушки многоэтажек и тополей красиво ложился свет, Иван чувствовал умиротворение. Это так иронично. В наушниках заиграла «Представь» Пореза на собаке. Ещё ироничнее. Но виды, которыми он любуется уже четвëртый год, не могут полностью избавить от обиды, страха, раздражения, поселившихся в его душе. А в последнее время их стало так много, что иной раз выходя из аудитории в чистый и светлый наполнившийся одногруппниками коридор он жалеет, что не взял с собой нож, что упав с четвëртого этажа не разобьëшься насмерть, что покатиться с лестницы тоже не вариант, что его быстрее схватят, чем он разобьëт вазу и вскроется еë осколком… А потом желание убить себя заглушалось, уступало желаниям чего-то достичь, не огорчить родителей и друзей, и оставалось лишь болезненно и вечно ныть в глубине души. Невыносимо. Но не настолько, чтобы Иван не вынес. Маршрутка вела к общаге без пересадок, но Иван вышел на половине пути и пересел на другую. Сначала ему нужно зайти к кое-кому. Жизненно необходимо. Он всегда приходит к нему, когда становится слишком плохо. Возможно, если бы приходил почаще, не довëл бы себя до такого состояния, но это слишком рискованно. Иван включил музыку потише, хотя очень хотел наоборот прибавить еë, чтобы заглушить мысли. И погрузился в болезненные размышления. Чуть не пропустил остановку. Вот бы злился. Иван вышел из маршрутки и огляделся вокруг. Источников теней почти не было, и поэтому пустырь горел ярко-оранжевым. Вокруг него стояли бедные одноэтажные дома, но на них Иван старался не смотреть, чтобы не портить себе впечатление. Он нехотя убрал наушники в рюкзак и надел его. Нашëл тропинку. Пошëл дальше в оранжевое поле, в сторону большого и нелепого заброшенного здания из песчаника. Очень старого. Мельницы. На первом этаже (каменном, кстати, а не песчаном) давно заколотили все входы, а какие-то придурки расписали и стены, и доски, которыми им преграждали путь дальше. Но судя по тому, что через большие окна виднелись граффити на внутренних стенах, вход был. Да что там. Иван точно знал, что вход есть, он сюда уже четыре года через каждые месяцев пять приходит. Пытаясь побороть страх, преследующий его всю дорогу, Иван глубоко вдохнул и отогнул в сторону одну из досок, которыми было заколочено окно. Потом другую. Аккуратно пролез внутрь. Это помещение всë ещё завораживало. Большое, просторное. Приятный полумрак прерывался оранжевыми рваными полосами света, который впускали окна. Он красиво играл на разбитом и потрескавшемся полу, из-под которого местами пробивалась трава. Пахло пылью. Слышались только шорох травы на ветру, скрип гвоздей о доски, вызванный тем же ветром, шелест крон и собственные медленные и спокойные шаги. Попадая в подобное место, ты словно перемещаешься в другое измерение, в котором нет твоих проблем и переживаний. Есть только ощущение чего-то прошедшего и великого, пустоты, приятного одиночества. Правда, Иван-то прекрасно знал, что находится здесь не один. Он направлялся к винтовой лестнице, обнимающей собой какой-то толстый и очень высокий механизм. Поднялся на самый верх. Раньше он боялся, что каменная ступень обломится под ним, что дряхлый пол на верхнем этаже не выдержит, но сейчас ему было так всë равно. Если хочет умереть, с чего бы бояться смерти? На самом верху, в маленькой каморке, чувствовалось присутствие. Иван обрадовался, что добрался до своего любовника. Он позвал: — Привет. Как ты? Поставил рюкзак у входа и огляделся. Посреди комнаты стояли большие круглые жернова и остатки механизма, который крутил их. Обычно оттуда и вылезал его необычный возлюбленный. Из окон виднелось небо, далëкие холмы с выращенными на них многоэтажками, столбами, фонарями, дорогами. Это всë казалось таким далëким, но всë же касающимся его. Наконец из механизма лениво показалась пыльная темнота. — Ну привет, — тьма сонно потянулась своими серыми от пыли щупальцами, —какое сегодня число? Ивана кольнуло чувство вины. Эх, а ведь он может приходить чаще, чтобы монстру не было так скучно. — Первое октября. Монстр полностью вылез из механизма и попытался отряхнуться. Но стоило его щупальцам коснуться пола, как они снова пачкались. — Закончился первый месяц твоего последнего учебного года, я правильно помню? Не сессия даже. И что же тебя привело? Иван собирался с мыслями всю поездку, но сейчас вздохнул и опустил взгляд в раздумьях. До сих пор было немного неловко, и он не мог решить, с чего начать. Темнота вздохнула и указала в сторону окна. — Присаживайся. Иван кивнул и сел на широкую и немного осыпающуюся поверхность полукруглого выреза, который раньше был нормальным окном. Наверное. До макушки сразу же добрался холодный ветер. Монстр перетëк к Ивану и сел ему на колени, дотронулся щупом до щеки, погладил. — Ты похудел, — немного печально отметил монстр. — Родители меньше денег присылают. Он снял свой лëгкий бежевый свитер, чтобы почувствовать прикосновения практически единственного существа, которому он нужен. И сразу же поëжился. — Холодно. Тьма прильнула к его мягкой покрывающейся мурашками коже, обняла, покрыла собой почти каждый сантиметр голого тела. На солнечных лучах она горела бледно-синим. Иван наконец почувствовал, что он может расслабиться и довериться кому-то. — Неделя плохая выдалась. Оказалось, что староста не сказала, что я отсутствую потому что болею, и мне всë это время больше недели ставили Н-ки. Она даже имя моë до сих пор не запомн… — А что такое «Н-ка»? Иван глянул на него немного растерянно. Ему и правда не доводилось объяснять такую базовую вещь? — Отметка о непосещении занятия. «Н» значит «нет». Поняв смысл слов Ивана, монстр ощетинился и спросил: — И что, это никак не исправить? Не верю. — Ну, у меня же есть справка. И я её показывал преподавателям, когда вышел с больничного. Но я всë равно боюсь, что они забудут учесть эту ошибку. Они все такие, словно им на всë плевать, отстаньте от них, не трогайте их. Взять хотя бы моего научного руководителя… Ужас. Я не представляю, как буду писать диплом. Монстр бы пожал плечами, если бы они у него были. И принялся массировать спину. Иван выгнулся, подставляясь под приятные прикосновения. — Разве это такие большие проблемы? Ты через год этих людей больше не увидишь. И ты сам можешь справиться. Это же всë решаемые или не такие уж и важные проблемы. Вот то, что тебе родители начали давать меньше денег — это проблема. Да и то она не будет актуальна через восемь месяцев. Зачем ты ко мне пришëл? Иван вздохнул и перевëл взгляд на природу за окном. Все проблемы становились намного легче, когда о них рассуждали другие люди. — Я… Я чувствую себя так одиноко… Что я никому не нужен… Хоть умом и понимаю, что, ну, у меня же есть друзья, семье я всегда был не нужен, а для других людей я просто очередной молодой человек… И боюсь не защитить диплом, вылететь из универа. Мне страшно, одиноко, обидно. Я не вижу смысл делать что-либо. Монстр озадаченно делал ему массаж шеи, плеч, лопаток. Но всë же нашëлся, что сказать: — Вот. Когда ты начинаешь говорить о чувствах, а не о событиях, всë сразу становится серьëзнее. Я не знаю, что там происходит в современном тебе мире, но почему ты считаешь, что вот три года отучился, а четвëртый не сможешь? И к написанию диплома вас же готовят. И у тебя есть как минимум я и эти двое, как их… Вот правда. Ты же не дурак и не больной какой-нибудь, — монстр провëл щупальцем по его щеке. Они говорили ещё много. Потом Иван достал из рюкзака термос с остатками почти остывшего кофе, сделал пару глотков, глянул на закат. На душе впервые за долгое время стало хорошо. — А почему ты никуда не торопишься? — спросил монстр, увидевший в рюкзаке что-то большое и мягкое, — тебе же скоро уходить, а мы ещё даже не… Он провëл щупальцем по бедру. Иван заулыбался и кивнул. —Даа, я хочу остаться на ночь. А то мы так мало времени проводим вместе. Монстр стал мягче. Буквально. И в неверии тыкнул Ивана в нос. — То есть ты не сбежишь, как только мы переспим?.. То есть мы можем даже сделать это несколько раз? Иван посмеялся и погладил чëрный сгусток щупалец, а потом обнял и зарылся в него лицом. Мягко. — Да. Сейчас перекушу, а потом расстелю постель. Он быстро прикончил бутерброд с колбасой и огурцами. Раньше во время таких обеденных перерывов монстр рассказывал о том, какая еда была раньше. Иван только пожимал плечами на слова о том, что раньше было лучше, и обещал в следующий раз не забыть принести какое-нибудь чудо современной пищевой промышленности, чтобы этот старик на него посмотрел. И однажды принëс ведь кучу химозной еды, от которой монстр впал в такое возмущение, что Иван до сих пор смеялся, как вспоминал этот случай. Но эту тему они уже исчерпали, и поэтому он ел в тишине. Как только Иван прожевал последний кусок, монстр полез к пуговице на джинсах. Но его щупальца остановила рука. — Подожди, расстелю постель. Лëжа мы ещё сексом не занимались. — Хорошо. Звучит иронично. Иван быстро вытряхнул из рюкзака толстый плед и одеяло и уложил одну вещь на другую. М-да, придëтся потом стирать. Лëг. Внизу ветер дул намного слабее, благодаря чему воздух мог сохранить немного дневного тепла. Зато страшный потолок видно было. Ну ничего, он сюда пришëл смотреть на своего любовника, а не на паутину, старые балки и щели в потолке. Этим и занялся. Перевëл взгляд на монстра, который так и не отцепился и сейчас лежал на животе и бëдрах, шурша ширинкой в полутьме. В паху потеплело. Наконец, он потянул джинсы с ног, и Ваня помог снять их. Теперь и ногам холодно. Ну ничего, скоро согреется. Он хотел опереться о руки, чтобы лучше видеть происходящее, но монстр ткнул его в грудь — лежи, мол, и получай удовольствие. Иван хмыкнул и зарылся рукой в сгусток чëрных щупалец, мягких в расслабленном состоянии и твердеющих при возбуждении. Особенно на концах. Пока с него стаскивали трусы, он поймал одно из щупалец за кончик и попробовал, насколько оно твëрдое. От мысли, что одно из них скоро окажется в нëм, к щекам и паху приливала кровь. Монстр наконец надвинулся массой щупалец на вставший член, скрыл его под собой, обхватил, обжал, обнял, погрузил. Какие-то щупальца гладили чувствительную покрасневшую головку и спускались ниже, какие-то раз проезжались по тонкой коже и пропадали, а другие обхватывали и двигались вверх-вниз, вверх-вниз. Иван застонал, согнул ноги, расставил их в стороны, приподнялся на локте и смотрел на монстра таким одновременно затуманенным и полным желания взглядом, что тому захотелось и затрахать его до смерти, и бросить всë и обнимать, обнимать, обнимать, гладить, нежить, пока не попросит прекратить. Поэтому он перевернул их на бок, растянул основное тело от шеи до таза, прижался, обнял множеством щупалец, пока тремя их них обхватил член и принялся надрачивать. Иван обнял любовника как в последний раз, попытался даже ногами прижаться, а ртом прошептал: — Смазка… в маленьком кармане рюкзака… Скоро движения щупалец стали рассеяннее, а из полутьмы донеслись скрип молнии и щелчок крышки тюбика. В животе что-то сжалось, член повлажнел, пальцы на ногах поджались. Когда первая холодная капля упала на анус, Иван дрогнул, сжался, и, не в силах держать в себе возбуждение и ожидание, простонал: — Давай… Уже… Он отвëл ногу в сторону, повернул таз ближе к монстру, хныкнул. Наконец, входа коснулось влажное твëрдое щупальце. — Ты так быстро возбуждаешься… Как он не мог дать своему человеку то, что тот настолько сильно хочет. Тентакль легко протиснулся внутрь, наполняя, растягивая, давя. Иван застонал, лëг на спину, выгнулся. Когда монстр задвигался, в слегка быстром темпе, каждый раз попадая по простате, а параллельно мастерски лаская член, он потерял силы даже чтобы стонать. Закрыл глаза и полностью расслабился, позволяя трахать себя как хочется. Слишком хорошо. Казалось, ещё немного, и он потеряет сознание. Но та черта удовольствия, после которой наступает оргазм, была преодолена раньше, чем у Ивана закончились силы. Он ахнул, чувствуя, что скоро кончит, и с громким стоном излился в чëрные щупальца. Наверное, на мгновение после этого он и правда отключился, потому что не застал, как из тела монстра выплеснулась чëрная вязковатая жижа. Смешиваясь с человеческой спермой, она создавала спирали. В первый раз это было интересно. Иван только сейчас понял, что весь вспотел и тяжело дышал. Подождал, пока монстр выйдет из него, уберëт щупальца, ляжет рядом, и перевернулся лицом к этому сгустку щупалец, сотканных из тьмы. Очень хотелось спать. Как он только раньше сопротивлялся этому соблазну... Но только Иван начал расправлять скомкавшуюся постель и забираться под одеяло, как монстру захотелось поговорить: — Ты ведь боишься того, что нам придëтся расстаться, да? Ты же собираешься уехать в свой город, верно? Ты поэтому остался несмотря на большой объëм учëбы? Иван тяжко вздохнул. Ему совершенно не хотелось обсуждать это сейчас. Он кое-как забрался под одеяло, устроился под ним (для этого пришлось потревожить монстра) и ответил: — Да. И даже если я останусь в этом городе, ты же привязан к механизму. А я не всегда смогу пробираться в заброшенное здание, знаешь. Повисло печальное молчание. — Но почему? Тебе что-то не нравится? Это потому что я чудовище? Иван вздохнул. — Это потому что ты живëшь там, куда вообще-то запрещено ходить, и я уверен, что однажды меня поймают и сильно оштрафуют. И эту чëртову мельницу точно не снесут, чтобы я мог тебя забрать — она имеет историческую ценность. Монстр надолго умолк. Человек не хотел продолжать этот болезненный разговор. Он закрыл глаза и провалился в сон в надежде, что спустя несколько часов его разбудят и ещё раз хорошенько трахнут. Солнце бросало на город последние на сегодня лучи. Холодный ветер истошно выл.