С меткой реализма

В жизни Ханды довольно много хороших вещей. Есть слегка строгий, но, по словам окружающих, чрезмерно заботливый отец, есть самая мила и добрая мама на свете, есть много школьных приятелей и несколько хороших друзей. А еще, уже в там возрасте, у него имеется цель, то, чему он готов посвятить всего себя без остатка — каллиграфия. Его успокоение, его медитация, его любимейшее занятие. Если бы это было возможно, то он бы целыми днями сидел за удобным столом и выводил изящной кистью прекраснейшие черные линии по белоснежной бумаге, которые в конечном итоге складывались в невероятные произведения искусства. Ханда Сей — поистине счастливый человек. — Ханда, ты слышал? Сэмпай назвала тебя эгоистичным фанатиком каллиграфии! Все с ней согласились и!.. Он был поистине счастливым человеком. Сэмпай — невероятно красивая и очень популярная девушка, настоящая королева школы, старше года на два. Он с ней познакомился, когда по просьбе учителя помогал клубу садоводства, прямо во время ухаживания за цветами в саду. Сначала она называла его «глупышка-кохай» и не воспринимала всерьез, но потом они поладили и даже начали иногда ходить в кино или еще куда-нибудь на выходных. Он искренне думал, что они поладили. Яркий мир перед глазами вдруг приобрел блеклый оттенок серости и поплыл, а лицо Кавафуджи — одного из друзей, с которым у него схожие уличения — неестественно вытянулось в какую-то непонятную и жуткую рожицу. Разговоры людей, машины, птицы, да вообще все звуки утихли на пару секунд и неожиданно зазвенели в ушах с новой силой, напрочь оглушая его. Это было настолько много, просто много, что вызвало головную боль, из-за которой он не смог понять больше ни единого слова. Что пошло не так? Ханда непонимающе моргнул, сглотнул вязкую слюну и посмотрел на все еще разговаривающего Кавафуджи, который теперь выглядел крайне неловко и протягивал ему какой-то листок бумаги, нервно почесывая затылок. Губы Такао двигались, но слишком большая нехватка воздуха в легких мешала сосредоточится. Мыслей в голове не было. Удивительная пустота завладела сознанием, оставив только четкий стук сердца в висках. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Он еще около минуты стоял на подгибающихся коленях, но, наконец придя в себя, сорвался с места и быстро пошел на поиски сэмпая, вырвавшись из рук Кавафуджи, который пытался растормошить его. По пути Ханда воровато прижимал свой портфель с книжкой по каллиграфии и принадлежностями для той же каллиграфии к груди и настороженно оглядывался по сторонам. Кому она уже это рассказала? Кому успела? Кто ее поверил? Ученики и даже учителя оборачивались в его сторону, смотря ехидными глазами и шушукались, пряча за ладошкой дьявольские усмешки. Нет, не может быть. Сколько из них согласны? Нет-нет-нет. Все? По его виску скатилась капля пота. Неужели они все думают о нем, как о эгоистичном ублюдке? Он зажмурился и ускорил шаг, хватаясь за портфель как за спасительный круг. Неужели они все уже обсуждают его, все смеются над ним? Тошнота. Его тошнит. Неужели все их слова о том, что он действительно классный парень с интересным хобби — ложь? Неужели он всегда был им противен? — Ханда-кун! Мелодичный, до боли знакомый голос мгновенно заставил ноги примерзнуть к полу и рефлекторно поднять голову. Сэмпай стояла позади него, заложив руки за спину и немного раскачиваясь на носочках. Короткая юбка и красный бантик на шее идеально подчеркивали просто очаровательную, даже неземную внешность, а ее длинные и блестящие волосы красиво обрамляли овальное лицо, на котором, вопреки всему, было написано выражение чисто садистского удовольствия. Ошибки не было. Она явно наслаждалась столь жалким видом человека, который был ей противен. Ханда сжал губы в тонкую линию и немного скосил глаза вбок. За ними наблюдали. Он почти мог слышать, как эти люди, сбросив маски лицемерной доброжелательности, открыто насмехались над его глупостью и доверчивостью, называя дураком, каких еще поискать. — Кавафуджи мне все рассказал. Сэмпай нисколько не удивилась словам, которые совершенно непонятны для любой другой ситуации. Почему это должно быть правдой? Кажется, она догадывалась, что рано или поздно ему раскроют всю правду об их отношениях, она, возможно, даже жаждала раскрытия, поэтому специально начала во всеуслышание сплетничать. — И что? На глаза почти навернулись слезы, а в груди сильно-сильно заболело от ее фальшивой улыбки и насмешливого взгляда, лучившегося злым весельем. Почему же она так поступает с ним, почему? В чем Ханда провинился, чем заслужил такую ненависть? Сэмпай хитро сощурилась и подошла чуть ближе, приложив указательный палец к щеке. — Ты согласен с моими чувствами? Это стало последним гвоздем в крышку гроба. Окружающие зашептались еще громче, видимо, ожидая грандиозного представления. Плевать, Ханда не собирался веселить всех за свой счет. Он, смотря только в пол, резко развернулся и торопливо ушел в класс, сев на свое законное место. А чтобы не вслушиваться в чужие слова-оскорбления, ему пришлось достать набор для каллиграфии и оставшиеся перерыв сосредоточится на идеальном написании народных пословиц. Но вот уже на уроке он не мог не замечать повышенное внимание одноклассников и отделаться от собственной мысль о возможной правдивости слов сэмпая. Он настолько помешан, что хватает для ненависти? За весь оставшийся день к нему никто так и не подошел, даже лже-друзья не утруждали себя попытками утешения или наскоро придуманными оправданиями. Ха-а, неудивительно. Они ведь всегда знали об истинном отношении сэмпая, но все равно ничего не сказали, продолжая издеваться, говоря, что скоро в школе появится новая парочка. А Ханда, наивный идиот, поверил им! Лишь Кавафуджи, лишь добряк-Кавафуджи, лишь популярный-но-бесконечно-честный-Кавафуджи беспокоился, лишь он, запыхавшись, прибежал и поведал правду, выглядя при этом так, будто бы ему действительно жаль. Список людей, с которыми можно поделиться чем угодно, снизился до единственного настоящего друга. Домой Ханда возвращался совершено разбитым. В первый раз он не чувствовал себя счастливым.

***

Ханда Сей — мрачный и зажатый человек. У него есть только ненависть окружающий, любовь-каллиграфия и лучший друг. Ага, один единственный, самый незаменимый, самый честный, добропорядочный, сострадательный, жалостливый и добрый. Самый-самый. Тот, который не бросил, не закрыл глаза, был готов пойти против всех ради него, бесполезного неудачника. А они ведь даже не особо часто общались! Но Кавафуджи было плевать. Ему, правда, и сейчас плевать на то, что подумают одноклассники, увидев их вместе. Он никогда не заботится о скрытности, легкомысленно здоровается с ним в школе и яростно отвергает все попытки Ханды прекратить общение. Каждый подобный разговор заканчивается душещипательной речью о том, что с ним весело, что он действительно забавный, нелепый. Ханда, если честно, не совсем понимает. Нелепый? Можно было бы принять это за обычное оскорбление. Ага, если бы слова принадлежали кому-нибудь другому. Но Кавафуджи? Нет и нет. Разве может популярный-но-бесконечно-честный-Кавафуджи оскорблять его? Считать обычным источником развлечения? Смеяться над его неудачами и даже не скрывать свое мнение? Ерунда какая-то. Ведь Такао — самый-самый. Он не оскорбляет, лишь сидит у окна с кружкой горького кофе и внимательно выслушивает все жалобы и нытье Ханды. Никогда не перебивает, не давит и не обвиняет, только закрывает лицо руками в то время, как его плечи трясутся. Это можно было бы ошибочно принять за беззвучный смех, но, эй, Кавафуджи, как и любой адекватный человек, не станет смеяться над тем, что из-за жесткой травли неудачник-лучший-друг заперся в туалете и два часа смотрел на канцелярский нож, думая о том, чего делать нельзя. Кавафуджи не призирает его. Есть, конечно, парочка людей, которые ведут себя так, будто бы не презирают его. Ха-х, чушь, на которую Ханда не поведется. Ведь если бы с ним кто-нибудь действительно захотел поговорить, подружиться, просто провести немного времени, то Такао, лучший друг, никогда не стал бы молчать. Такой надежный человек приложил бы все усилия, пропустил бы мимо ушей все отговорки и неуверенность, вцепился в малейшую возможность сделать жизнь Ханды лучше. Но Кавафуджи молчит, а искорки в его глазах подозрительно сильно походят на веселье.