Отчаяние. Безысходность. Умиротворение.

      Иногда, в минуты отчаяния, хочется просто забыться. Не делать абсолютно ничего. Слиться со вселенной, разделиться на тысячи атомов, а может и вовсе перестать существовать. В минуты, когда тебя перестают понимать. В минуты, когда тебе кажется, что ты одинок. В минуты, когда складывается ощущение, что всем наплевать на тебя, и даже если ты исчезнешь здесь и сейчас, то этого попросту никто и не заметит. Человек жив, пока о нем помнят, эта фраза врезается в голову, но что если даже при жизни, о нем никто не помнит? Что если он является обузой для общества, что если он становится противен сам себе, что если…       Утро. Хенджин проснулся от звонка будильника. Трек, что был его любимым, начинает раздражать его все больше. «Стоит поменять рингтон, на что — нибудь другое.» — подуман Хван. Каждое утро он вставал в 6 утра, ел нелюбимый завтрак, и шел на нелюбимую работу. Все это навязало ему общество и близкие. Или те, кого он считал близкими людьми.        «Ты должен!» «Хенджин, ты должен устроиться на нормальную работу, твои краски тебя не прокормят.» «Хенджин, перестань есть эту гадость на завтрак, каша куда полезнее, ешь ее.» «Хенджин, ты.» «Хенджин!»       И изо дня в день, он строил из себя идеал общества, для семьи, для друзей, для окружающих. Что будет, если он перестанет быть идеальным? Что будет, если ожидания окружающих не оправдаются? Что будет, если перестать быть удобным? Что будет, если выбрать себя? Каждый вечер, изо дня в день, Хван задавал себе эти вопросы, а ответы на них так и не находил.       Работа, фальшивые улыбки, дом. Притворство, лицемерие, разговоры за спиной. Ложь, удар в спину, смешки. Мир настолько прогнил, что порой единственным решением проблемы казался конец света, который бы очистил вселенную от всей накопившейся желчи, что исходила от людей. Хенджин верил в любовь, верил в дружбу, но он не верил в людей. И единственной отдушиной в этом прогнившем мире у него было искусство. Пожалуй оно было единственно прекрасным из всего, что создало человечество.       Не сказать, что Хван был прирождённым художником, и он не занимался этим профессионально, но творчество было его отдушиной. Кисти, краски, холст — и больше ничего и никто ему не нужен. После очередной тяжёлой недели Хенджин вернулся домой без сил, без настроения и с огромным желанием напиться. Он полез в холодильник за белым полусладким, когда на соседней полке увидел бутылочку красного. Странно, он не покупал красное с тех пор, как пролил его на единственную белую рубашку, что ещё не была бесповоротно испорчена красками, а после этой истории, не осталось ни одной. Тогда откуда она тут взялась? И пусть Хвана немного интересовал этот вопрос, но не на столько, чтобы заниматься расследованием в два часа ночи. Вместо этого, он взял бутылку, включил музыку, распахнул шторы на панорамных окнах в его многоэтажке, и сел напротив холста. Хоть что — то хорошее должно было пооизойти за этот день. Хотя, если учесть время, фактически, уже наступил следующий. Песню, что он включил, полностью отражала его состояние сейчас. Jonghyun — Let me Out, глубокая, но бесконечно грустная, красивая, но доводящая до слез. Но сейчас это было нужно Хвану, ему хотелось выплеснуть всю грусть и негатив, от чего краски на холсте были мрачнее тучи. Мазок за мазком, пустая бутылка, слезы, что скатывались по щекам, и пришедшее спокойствие. Картина была готова. С большого холста на Хенджина смотрели пара кроваво — красных глаз. Бледная кожа, и чёрные как мрак волосы, что струились как водопад и были ниже пояса. Хван не знал кто это, но отчего — то он казался куда более родным, чем все его лже друзья и родственники, которые приходили к нему только тогда, когда им нужно было что — то от него. И почему же эти глаза, смотрели на него как живые, почему они заглядывали так глубоко, в самую душу парня, заставляя лить водопады слез от боли. Хенджин хотел раствориться в этих глазах, исчезнуть из этого прогнившего мира и больше никогда не возвращаться. Хван закрыл глаза. Он устал. Он устал бороться, он устал притворяться, он устал быть удобным. Он устал быть. И кажется, сейчас он принял решение. Парень подошёл к окну, в руках у него была баночка с какими — то таблетками. Лил дождь, небо плакало. Плакало также, как его душа. — Тебя тоже некому успокоить? Мы с тобой так похожи сейчас. Забери меня с собой, ладно? Тогда мы будем друг у друга.       Хенджин высыпал содержимое баночки в ладонь, а когда собирался проглотить, то оцепенел от неожиданности. — Боюсь, тебе не туда. Хван обернулся, как только пришёл в себя. — Да, я с тобой разговариваю. Сам меня позвал, а теперь пытаешься уйти так далеко, чтобы я до тебя не добрался. Нехорошо так поступать, Хван Хенджин. — Но я тебя не звал, кто ты? — Как это не звал, а кто это уничтожил все содержимое вон той вот бутылки? — Ты, твои глаза… но это невозможно, я ведь тебя нарисовал, ты плод моего воображения… — Исключено. Стоили тебе сделать хотя — бы глоток дьявольского вина с каплей моей крови, как мой образ сам пришёл к тебе.       Хван оцепенел, он не мог поверить своим глазам. Холст, на котором буквально пару минут назад красовался портрет незнакомца с невероятными глазами, был пуст. На нем не было и следа, ни капли краски, ничего. Он был чист. — Ну так что, пойдёшь со мной? Я покажу тебе куда более захватывающее место. Я заберу твою боль. Хочешь? — Но зачем тебе это? Что ты хочешь взамен? — Ничего, что могло бы тебе потом пригодиться. Всего — го лишь твою душу. Отдашь? Хенджин рассмеялся. — Только забери все без остатка.       Дьявол, что явился к Хвану, приблизился к нему в одно мгновение и поцеловал.       Темнота, а вместе с её появлением отступила боль. Все заботы, невзгоды, переживания. Наверное, это и есть конец. — подумал Хенджин. — Это не конец, это начало, тебе понравится…       Фраза брошенная Хвану была последней, что он услышал перед тем, как распахнул глаза и ощутил полное спокойствие.