В одно море дважды

Ресницы Ши Цинсюаня затрепетали, всколыхнув сердце Хэ Сюаня. «Сработало?» — спросил тот себя. Ши Цинсюань осмотрел комнату сонным, расфокусированным взглядом, который остановился на Хэ Сюане. Глаза, тёмно-зелёные, как листва на пике лета, которая вот-вот начнёт терять краски, не мутнели от влаги. «Сработало», — мысленно выдохнул Хэ Сюань, но вслух задал вопрос: — Ты что-нибудь помнишь? Глаза Ши Цинсюаня расширились: — Мало что. Вы… ты лекарь? Это болезнь или проклятие? Выходит, сохранилось достаточно, чтобы он не «выкал» Хэ Сюаню. Отлично. — Ни то и ни другое. Ты сам об этом попросил, — ответил Хэ Сюань. — А? — Давай по порядку. Что ты помнишь? Своё имя? Свою семью? Хорошо, что Хэ Сюаню не нужно было дышать, иначе голос бы точно дрогнул на последнем вопросе. — Меня зовут Ши Цинсюань. У меня есть старший брат… Но это не ты. Ты кажешься знакомым, но тебя я не помню. Я божество… не помню чего, — он засмеялся вдруг, — надеюсь, и правда божество. А не то очень уж высокомерным я выхожу. Или, может, я актёр, который играл божеств? Я помню много пьес и стихов, героев из романов — но ничего из своей жизни. А ты… — попытавшись приподняться, Ши Цинсюань опёрся на больную руку и вскрикнул. — Да уж. Не божество, — улыбнулся он. — Я всё вылечу, — пообещал Хэ Сюань. Он бы разобрался с конечностями Ши Цинсюаня раньше, но вынужден был заняться дурным кашлем, который тот подхватил от одного из нищих. Весь их кагал лечить пришлось, а то Ши Цинсюань вовсе отказался бы пить снадобье. А теперь он взял — и забыл и о стараниях Хэ Сюаня, и о своих дружках. Снова в божества метит. — Так ты… я прошу прощения, если ошибаюсь, но мне показалось, что ты демон, — Ши Цинсюань опустил взгляд. — Один из сильнейших. Поэтому и избавлюсь от твоих пустячных недугов с лёгкостью, — фыркнул Хэ Сюань. — Но проблема с моей памятью не недуг, — Ши Цинсюань задумчиво провёл пальцам по узорам одеяла. — Что же такое случилось, что я захотел забыть? Это связано с моими ранами? — Отчасти, — Хэ Сюань постучал когтем по ободку своей серьги, как бы в нерешительности. К этому он готовился. — Способ, которым я воспользовался, не стирает воспоминания, а лишь прячет. Поэтому ты ещё что-то помнишь. Если будешь долго размышлять, сможешь наткнуться на нить, которая приведёт тебя к твоему прошлому, — он сглотнул так, чтобы Ши Цинюсань точно увидел движение кадыка. — Но это тебя разрушит. Ты пережил невероятную боль. Огромное предательство. Оглушительные потери. Тебе любопытно, поэтому я расскажу о случившемся в общих чертах. Чтобы ты понял, почему решил избавиться от этих воспоминаний и почему не стоит их возвращать. Ши Цинсюань смотрел большими глазами, но там плескалось лишь удивление, не страх. Всё шло по плану. И Хэ Сюань поведал ему историю, которую так часто крутил в своей голове. Историю о благородном Повелителе Ветра и его лучшем друге, Повелителе Воды, который вонзил тому кинжал в спину. Повелителя Воды волновала лишь власть, и ради крупицы её он готов был растоптать чужую жизнь. Могущественный, но лёгкий нравом Повелитель Ветра угрожал его положению, поэтому коварный Повелитель Воды вошёл к тому в доверие, обманом заставил Повелителя Ветра передать всю свою божественную силу ему, а затем на его глазах убил их третьего товарища, Повелителя Земли. Повелителя Ветра тоже ждала бы жестокая гибель, но Повелитель Воды не знал, что приветливый Ши Цинсюань водил дружбу даже с угрюмым Господином Чёрных Вод, который в последний момент пришёл на выручку и одолел Повелителя Воды. Ши Цинсюань, однако, не смог вернуться на небеса и какое-то время скитался по миру, пока его не настигло прощальное проклятие Повелителя Воды, атаковавшее всех, кто находился рядом с ним. — Я сильнее этого проклятия, поэтому можешь не тревожиться. Через какое-то время оно развеется. Но такую злобу и жестокость… ты больше не хотел помнить, — закончил Хэ Сюань. — Что насчёт моего брата? — конечно же, первым с губ Ши Цинсюаня сорвалось именно это. Хэ Сюань всё распланировал и давно заготовил ложь под слоем лжи на этот случай. — Ты же провёл на небесах несколько сотен лет, — придал он мягкость своему голосу. — Он… ты редко говорил о нём. Пальцы Ши Цинсюаня стиснули покрывала. — Мы с ним друг друга очень любили. Хэ Сюань в этом не сомневался, но промолчал. Он хотел, чтобы Ши Цинюсань заметил его напряжённость. Пусть сначала спишет её на неловкость и сочувствие, а потом, когда придёт время, увидит другое значение. Хэ Сюань заставит его отречься от Ши Уду. Не сейчас — пока воспоминания ещё могут вернуться от малейшего слова. Но однажды оба брата получат то, что заслужили. — Я знал, наверное, что он мёртв. В груди… — не договорив, он прижал руку к сердцу. — Не думай лучше о грустном, — поспешно сказал Хэ Сюань. — Это было давно. Теперь у тебя всё будет хорошо, — он подвинул к Ши Цинсюаню поднос с чаем и закусками. — Ты долго спал, тебе нужны силы. Пока он не мог подать ослабленному Ши Цинсюаню любимые им вкусности — ограничился конджи. Зато чай заварил белый, высшего сорта Байхао Иньчжэнь. Его Ши Цинсюань всегда пил с удовольствием, хоть и не с таким, как вино. — Спасибо, Хэ-сюн очень заботливый, — улыбнулся тот. После первой же ложки на его лице отразилось удовольствие: разум забыл, но тело помнило долгий голод, после которого даже такая простая пища казалась даром небес. Забрав Ши Цинсюаня, Хэ Сюань, само собой, кормил его как следует, хоть и пришлось начинать с каш и лёгких супов. Но в последние дни давал уже и мясо. А потом… пришлось заняться его памятью, и вот они вернулись к началу. Когда в тебе селится голод, сложно его выжить. Поголодай неделю — и ещё месяц он будет точить твой желудок. Уж Хэ Сюань-то знал. Он не планировал прерывать Ши Цинсюаня разговорами, но, проглотив пару ложек каши, тот спросил сам: — А что насчёт других моих близких? Которым угрожало проклятие? — Ты их защитил, вот и покалечился. А потом я тебя забрал, так что они будут в порядке. Вы сможете увидеться, когда опасность минует. Ши Цинсюань слегка нахмурился: — Когда проклятие развеется, ты сказал. Но ведь оно не исчезнет само по себе. — Не само по себе. Я поставил барьеры, оно о них бьётся и ослабевает. Поэтому ты должен сидеть смирно и ждать. Если попадёшься ему, оно снова начнёт набирать силу. Глядя на то, как Ши Цинсюань ест, Хэ Сюань тоже ощутил голод. Он достал из рукавов цянькунь припасённые юэбины из Синьцзяо. Нежные и розовые пряники, которые Ши Цинсюань любил брать нежными розовыми пальчиками и класть в рот Хэ Сюаню, не подозревая, как легко тот мог бы вместо кусочка пряника откусить кусочек пальца. Вязкая паста из лотоса на мгновение заполнила не только рот, но и мысли. Если Ши Цинсюань съест один юэбин — вреда не будет. Может, Хэ Сюань его угостит. — Как мы с тобой познакомились? — спросил вдруг Ши Цинсюань. — Бог и демон… наверное, знатное было приключение? — он опять улыбнулся, немного рассеянно. Потеря памяти и рассказанная Хэ Сюанем история занимали его разум, не давали расслабиться, но его губы не дрожали, а глаза не таращились в испуге. Он скоро восстановится. Хэ Сюань заполнит эту пустую голову новыми воспоминаниями, и тогда с лица Ши Цинсюаня навеки пропадёт тень любой тревоги. Благодаря этой мысли новый благодушный голос Хэ Сюаня прозвучал естественно, как никогда: — Я пробрался на один из банкетов Небесной столицы. Чтобы шпионить. И ради еды. А ты ко мне приклеился. Посчитал новеньким и принялся опекать. — Так я невольно помог тебе шпионить? — Помог? — Хэ Сюань потряс головой. — Сам попробуй подслушать чужие разговоры, когда в ухо тебе безостановочно лепечет пьяный балбес! Я не знал, как от тебя отделаться. Да, потому что тогда он и не подозревал, кто к нему прицепился. Но потом всё сложилось как нельзя удачнее: потому что в чужих глазах это не он заинтересовался Повелителем Ветра, это излишне дружелюбный Ши Цинсюань надоедал нелюдимому Повелителю Земли. Ши Цинсюань вдруг рассмеялся: — Но теперь-то ты понимаешь, какой я замечательный! Хэ Сюань чуть не фыркнул по привычке, и уже даже видел надутые в «Мин-сю-у-у-ун» губы, но вовремя спохватился. Он начал заново не для того, чтобы повторить прошлое. Он сделает всё лучше. — Теперь понимаю, — согласился он. Голос вышел тихим, нелегко было признаваться в таком. — Прости, я тебя смутил. Я думал, ты… — Ши Цинсюань осёкся, застеснявшись сам. Хэ Сюань положил ему на поднос маленький юэбин и подсказал: — Я буду ворчать, когда ты выздоровеешь. Огрубевшие желтоватые пальцы легли на всё такой же нежный и розовый пряник. Это ничего: тепло, питание, уход, даже косметика — Хэ Сюань поможет Ши Цинсюаню восстановиться. — И юэбинов больше не дашь? Розовая крошка пристала к пухлой нижней губе, трещины на которой уже заживали. — Дам, но буду ворчать, — пообещал Хэ Сюань. Убирать крошку собственными руками ещё слишком рано, поэтому он просто подал Ши Цинсюаню платок. Не один из его старых — хотя парочку из его бывшего дворца Хэ Сюань всё же стащил вместе с другими вещами. Но те прежние вещи — самые любимые дарил либо Ши Уду, либо Мин И. Кто знает, какие воспоминания они бы всколыхнули? Нет, Хэ Сюань купил новый платок, очень похожий на те, что нравились Ши Цинсюаню раньше: нежного персикового цвета, по краям которого вышитый зверобой сплетался в орнамент. Ши Цинсюань поглядел на него и быстро слизнул крошку: — Жалко ведь! Ты, верно, очень богат, господин могущественный демон Хэ? Как быстро он отринул свои замашки щеголя. Что же, нищета — сестра-близнец голода и въедается также глубоко. Однако Хэ Сюань и её вытравит. — Богат, и богатство мне тратить некуда. Только на тебя, — он положил платок рядом с чашкой. — Впрочем, и ты богат, пусть и не можешь пока добраться до своих кладовых. Так что потом найдёшь, чем отплатить. «Отплатишь собой, — подумал Хэ Сюань, — и своей улыбкой, своим смехом, своим счастьем». Хуа Чэн говорил, что при плате нужно соизмерять ценность. Когда он ссудил Хэ Сюаню деньги, они были тому необходимы. Когда Хэ Сюань вздумал вернуть ему долг золотом — оно для Хуа Чэна было что грязь под ногами. Хэ Сюань же не вёл дела честно: давал мало, а взыскать собирался много. Впрочем… «Я уже отнял у тебя столько, что никогда не расплачусь», — бесцветным голосом сказал Ши Цинсюань на прошлый его подарок, серьги из радужного коралла. Хэ Сюань со злости стёр их в крошку тогда, и на Ши Цинсюаня напала мелкая дрожь. Он тогда тоже лежал на той же кровати, которую Хэ Сюань специально для него подобрал, а он даже смотреть не захотел… — Допивай чай, и я покажу кое-что, — сказал Хэ Сюань. — Таким чаем нужно наслаждаться медленно, — наставительно проговорил Ши Цинсюань, но на лице его отразилось любопытство, да и в чашке оставался всего один глоток. Палочка благовоний не успела бы прогореть и на пятую долю, как он уже отодвинул поднос. — Свесь руку, — попросил Хэ Сюань, — и коснись края кровати. Чувствуешь резьбу? Ши Цинсюань кивнул. Хэ Сюань осторожно взял его указательный палец и повёл по линиям. — Третий цветок слева, лепесток с щербинкой у основания, чувствуешь? — он прижал палец Цинсюаня сильнее. — Нажми на него. Так он показал Ши Цинсюаню все элементы, и наконец потайное отделение в верхнем левом столбике кровати распахнулось. Глаза Ши Цинсюаня загорелись. Он протянул руку и вытащил оттуда нефритовую подвеску в виде двух целующихся рыбок. Ну, сам Ши Цинсюань назвал их «целующимися», для Хэ Сюаня они просто соприкасались хвостами и ртами, чтобы образовать круг. Тот день был хорошим. Ши Цинюсань говорил с ним почти без надлома в голосе, и долго держал подвеску в руке, поглаживая вырезанные в голубом камне чешуйки. А потом подвеска пропала. Хэ Сюань понятия не имел, куда Ши Цинсюань умудрился её выбросить: за тумбочкой и под кроватью её не нашлось, а встать он не мог. Оказывается, он запомнил потайное отделение. Его Хэ Сюань показал в первый же день, как Ши Цинсюань очнулся. Прямо как в этот раз. Но тогда его палец в руке Хэ Сюаня лежал почти безжизненно, и открывшейся панели достался лишь мимолётный взгляд. Хэ Сюань списал это на слабость после болезни и попытался потом показать тайник ещё раз. Ши Цинсюань всегда восторгался мебелью с секретами, хотя ему самому прятать в ней было нечего. Вот только от повторного предложения Ши Цинсюань отказался мертвенно-вежливым голосом: «Не утруждайте себя, молодой господин Хэ. Я помню, как оно открывается. Премного благодарен вам за возможность пользоваться такой редкостью». Если бы на кровати не лежал Ши Цинсюань, Хэ Сюань и её бы в щепки разнёс. Хорошо, что не разнёс. Сегодняшний Ши Цинсюань был очень рад. Он закрыл отделение и тут же попытался снова открыть его без помощи Хэ Сюаня. Получилось с первого раза, и он просиял. Рыбки снова легли к нему в ладонь, и Ши Цинсюань попытался поблагодарить Хэ Сюаня за подарок. Тот мотнул головой. — Это ты их туда положил. Ши Цинсюань неожиданно принял задумчивый вид. — Есть ещё один потайной ящик, но он в изножье, сейчас ты туда не дотянешься, — поспешно сообщил Хэ Сюань, отвлекая его от размышлений о прошлом. Ши Цинсюань опустил взгляд на своё тело, наполовину скрытое одеялом: — Моя нога сломана? — Она неправильно срослась, и пришлось сломать кость заново. Она скоро заживёт, а пока я буду тебя носить. На лице Ши Цинсюаня проступила краска. — Ты… будешь здесь постоянно? — Нет, — если торчать рядом сутками напролёт, они друг от друга быстро устанут. Хэ Сюань сорвётся. — Но я поделюсь с тобой духовными силами, когда соберусь уходить, и ты сможешь позвать меня в любой момент. — А слуги? Хэ Сюань нанял несколько, чтобы сделать дом уютнее для Ши Цинсюаня, но это не значило, что он собирался подпускать к нему мелких демонов. Кто знает, что они сболтнут? — Я им не доверяю, — сознался он. — Большинству демонов не стоит доверять. Ши Цинсюань, конечно, в душе уже рвался с ними познакомиться. Поболтать, помочь, подарить что-нибудь полезное. Впрочем, пока ему было нечего раздавать. Хэ Сюань позволит ему проявить свою щедрость, но позже. Когда будет уверен, что это безопасно. Так и он сказал. В ответ получил медленный кивок: Ши Цинсюань хотел попробовать упросить его, но пока не решался. Хэ Сюань предложил показать ему дом. Заодно и на пляж заглянут. Познакомятся с драконами. Опять. Ши Цинсюаню они пришлись по душе даже в том его меланхоличном состоянии. Драконы от него и вовсе пребывали в восторге. Таяли даже от слабой его улыбки. А сейчас он улыбнётся по-настоящему, и что с ними случится? Совсем разум потеряют. Как Хэ Сюань. Перед тем как покинуть комнату, Ши Цинсюань умылся и переоделся с помощью Хэ Сюаня, порадовавшись большому выбору ханьфу. Он смущался немного, и его загоревшее лицо вспыхивало прежним розоватым цветом. Неловкость сохранялась в его теле, когда Хэ Сюань подхватил его на руки, но он не цепенел больше от прикосновений. Даже сам обхватил Хэ Сюаня за шею подвижной рукой. В прошлый раз, впервые подняв Ши Цинсюаня, Хэ Сюаню пришлось вертеть его тело, как шарнирную куклу, пока тот бормотал какие-то бесполезные извинения. Поместье Хэ Сюаня не было богато обставлено — оно строилось не для жизни. Но теперь сюда вошёл Ши Цинсюань. Как первый весенний ручеек, которому предстояло превратиться в бурлящий поток, он приносил эту жизнь в застоявшиеся Чёрные Воды. Хэ Сюань достал из разбитых кораблей остатки мебели, ширм, картин. Кое-что было зачаровано от морской воды, и потому сохранилось полностью или подлежало восстановлению. Ши Цинсюаню нравилось расписывать веера и ширмы, так что он мог этим заняться. А Хэ Сюань бы ему помогал. И, разумеется, когда он удостоверится, что Ши Цинсюаню можно выходить, они навестят все столичные лавки. А после, когда даже тень прошлого навсегда скроется от Ши Цинсюаня, они заберут всё из его прежнего дворца. Но об этой последней детали плана Хэ Сюань пока умолчал. В любом случае, Ши Цинсюань обрадовался возможности заняться украшением поместья. На пляже ему тоже понравилось: он втянул воздух полной грудью и сказал, что всегда любил море. «Должно быть, ты это и так прекрасно знаешь», — рассмеялся он после. Этот звук призвал драконов, подобно команде их хозяина: две любопытные морды взметнулись над водой. Хэ Сюань не припоминал, слышали ли они смех Ши Цинсюаня раньше, чтобы узнать его, но с другой стороны — кто ещё здесь мог беззаботно смеяться? Драконы были тварями простыми, но отнюдь не глупыми. Убедившись в своей правоте, они тут же скрылись в глубинах моря. — Они стесняются? — спросил Ши Цинсюань. — Разве они со мной не знакомы? — Скоро вернутся, — фыркнул Хэ Сюань. Они сейчас наперегонки неслись за мячом: уже пять дней Ши Цинсюань с ними не играл, кошмар какой. Как будто он для этого тут оказался! — Как их зовут? — спросил Ши Цинсюань, как и в прошлый раз. — Нюжоу и Цзижоу, — буркнул Хэ Сюань. Тогда Ши Цинсюань, услышав это, опустил вдруг голову с несчастным видом. Словно винил себя за недостаточно громкие имена. Но сочинять новые клички взрослым драконам уже поздно. Сейчас же… Ши Цинсюань расхохотался: — Хэ-сюн, ну разве можно?.. Это же всё-таки драконы! Ладно-ладно, понимаю, ты их очень любишь, поэтому назвал как свою любимую еду. Заботливый хозяин Хэ-сюн, — он потрепал его по плечу. — У меня нет любимой еды, — возразил Хэ Сюань. — А? Видимо, я забыл… — Ши Цинсюань немного растерялся, но тут же пришёл в себя: — Хорошо, я хоть имя своё помню, а то с твоей подачи превратился бы в Тан Хулу! — Скорее уж в Тан Жэнь. Такой же полупрозрачно-красивый и хрупкий: не сломается, так растает. — Даже не отрицает. Друзья — это не еда, Хэ-сюн, — погрозил он Хэ Сюаню пальцем. Расслабился с этими катаниями на руках и приятными разговорами. Совсем страх потерял. Вот пусть и не находит. — Ещё есть Чжужоу и Янжоу, но их я отправил разбираться с одним беюем на границе моих владений, — сказал Хэ Сюань. Нюжоу вынырнул с мячом в пасти и выжидающе посмотрел на него. Не то чтобы пустые глазницы были особо выразительными. Просто, создав своих стражей, Хэ Сюань образовал с ними духовную связь, поэтому понимал их эмоции. Впрочем, не то чтобы их сложно было истолковать. — Это… игрушка? — Ши Цинсюань сощурился и вытянул шею, пытаясь разглядеть, что принёс Нюжоу. — Да. Развлечёшь их немного? — спросил Хэ Сюань скорее для виду. Ши Цинсюань и раньше не отказывал им. Он питал слабость ко всем живым существам: малым, большим и совсем огромным. И не совсем живым. Вот и сейчас он согласился, и Хэ Сюань дал Нюжоу позволение опустить мяч. — Не волнуйся, он лёгкий. Хэ Сюань сам наложил заклинание, чтобы Ши Цинсюань смог кидать мяч одной рукой. Мяч полетел обратно к Нюжоу. Тот отбил его головой в сторону Цзижоу. Какое-то время расшалившиеся драконы играли между собой: головы, хвосты, лапы, позвонки — они словно бахвалились своей гибкостью. Пользуясь случаем, Хэ Сюань объяснил Ши Цинсюаню, как различать этих двоих: Цзижоу, самка, была крупнее. Тот слушал, завороженно наблюдая за их игрищами. Наконец, зажав мяч зубами, Цзижоу осторожно вручила его Ши Цинсюаню. Теперь драконы больше не перекидывались мячом, а сразу плыли за ним и обратно, чтобы Ши Цинсюань тоже чувствовал, что участвует. — Им нравится, когда их гладят? — спросил тот, когда костяной нос в очередной раз оказался рядом с его рукой. Это кость, не мех, даже не чешуя! Что приятного в том, чтобы гладить кость? В прошлый раз Ши Цинсюань и спрашивать не стал, впрочем. Просто провёл ладонью по морде Цзижоу. Само собой, той очень понравилось. Поэтому Хэ Сюань ответил: — Да. Хотя ты единственный, кто до этого додумался. — Тебе стоит относиться к ним поласковее, — укоризненно заметил Ши Цинсюань, поглаживая Цзижоу. — Надеюсь, хоть мячик был твоей идеей? — Без него они порывались играть с камнями и гнилыми досками. Пришлось найти что-то получше. Нюжоу подплыл за своей порцией ласки, но вскоре снова подобрал мяч с песка. Цзижоу недовольно боднула его: играть ей больше не хотелось, она ждала поглаживаний, а у Ши Цинсюаня лишь одна рука действовала как полагается. — Мы закончили, — пока не дошло до драки, Хэ Сюань мысленно велел драконам убираться. Слушались они его по-прежнему беспрекословно, как бы ни баловал их Ши Цинсюань. — Пора ужинать. А потом тебя лечить. *** Когда-то ноги Ши Цинсюаня были изящными колоннами гладкого белоснежного нефрита. Он не стеснялся их показывать ни в мужском облике, ни в женском. Сейчас они стали слишком тощими. Когда Хэ Сюань ломал кость, он даже испытал какое-то странное удовлетворение. Словно понял тех мальчишек, которые любят по весне отломить прутик от живого деревца. Это приятное чувство: когда ты приложил совсем немного усилий, но нечто прекрасное и живое поддалось и разрушилось. Ши Цинсюаня он погрузил тогда в сон, и тот ничего не почувствовал. Хэ Сюань мог извлечь тонкие белые косточки из его тела, разломить их одну за одной и слизать костный мозг, который был бы на вкус как засахаренная слива. А потом изготовить из прочного черепашьего панциря новый скелет и вложить его в Ши Цинсюаня, вырезав на каждой косточке символы марионетки. Демоны-кукольники на такое не способны, в их руках человек бы умер без костей, но Хэ Сюань Непревзойдённый, ему бы достало сил не только сохранить жизнь Ши Цинсюаню, но и продержать его в забытье всё это время. Чтобы, очнувшись, тот и не понял бы, почему его так тянет к Хэ Сюаню и почему тело будто само слушается демона. Но это не остановило бы его слёзы, так что Хэ Сюань пошёл другим путём. Менее трудоёмким, но и не столь надёжным. Твёрдые кости не нашли бы сами по себе путь обратно к хозяину. А вот текучие воспоминания… Впрочем, первый день был самым опасным, но пока шёл хорошо. Хэ Сюань втирал мазь из кровавого цистанхэ на место перелома. Ши Цинсюань спокойно наблюдал за ним. Раньше он отворачивался, а однажды Хэ Сюань заметил, что в уголках его глаз появилась влага. Кажется, в чертогах Чёрных Вод Ши Цинсюань наплакался больше, чем за все остальные свои шесть сотен лет. Зато сейчас на его губах мелькнула улыбка. — Ты меня как будто гладишь, — заявил он. Тогда Хэ Сюань чуть приподнял руку и провёл пальцами по волоскам, не касаясь кожи. Чёрные и толстые, на вид они казались жёсткими, как медвежья шерсть, но на деле ощущались невесомой щекоткой. Ши Цинсюань хихикнул, как будто это его тут щекотали. Хэ Сюаню захотелось мазнуть ему нос — просто так. Но хоть кровавое цистанхэ и не было самым редким средством в Поднебесной, расходовать его попусту тоже не стоило. Закончив с мазью, Хэ Сюань обернул в бинт из водорослей ногу Ши Цинсюаня. — С рукой ты так не делал, — заметил тот. — Я и намазал её другим средством. Разные болезни — разное лечение. К твоей руке скоро должны вернуться силы. Я сделаю тебе акупунктурный массаж. Можно было обойтись и без него: тысячелетний женьшень — мощное лекарство, но Хэ Сюаню нравилось держать эту изящную ладонь. Если не знать, ни за что не догадаешься, что её обладатель обращается с мечом ничуть не хуже, чем со своим любимым веером. На ней и мозолей не появилось, хотя кожа огрубела. Впрочем, «огрубела» в этом случае значило «из лебяжьего пуха превратилась в гусиный». С такими ладонями Ши Цинсюань, должно быть, все прикосновения воспринимал мягко и щекотно. Может, поэтому он так много улыбался. …Ну вот, опять его присутствие заставило Хэ Сюаня думать глупости. — Сейчас может быть немного больно, — предупредил Хэ Сюань. Ши Цинсюань безмятежно кивнул. Да, всего пару лет назад он точно так же не верил, что «Мин-сюн» способен причинить ему боль. Но на сей раз он прав. Удлинив коготь, Хэ Сюань надавил им в точку у основания большого пальца. — Совсем не больно. Ты слишком осторожничаешь, — улыбнулся Ши Цинсюань. Хэ Сюань не ответил. Когда он отнял коготь, на руке Ши Цинсюаня остался след. Точка, похожая на ямочку. Хэ Сюань всегда хотел поцеловать ямочки Ши Цинсюаня. И эту точку тоже. И укусить нежную лебяже-гусиную ладонь, чтобы оставить больше ямочек, а потом целовать их все. — Хэ-сюн, — позвал его Ши Цинсюань, и Хэ Сюань увидел на его лице тень сомнения. — Мы ведь… на самом деле не друзья, верно? «Что он понял? Что он вспомнил? Что мне делать?» Его рука дёрнулась, чтобы коснуться лба Ши Цинсюаня и погрузить того в сон. Потом можно заново вытащить воспоминания. Можно забрать больше. Рискованно, но лучше, чем опять… — Мы ведь… вместе? — добавил Ши Цинсюань. Неужели поведение Хэ Сюаня натолкнуло его на подобную мысль? Разумеется, Хэ Сюань был таким заботливым не только потому, что хотел этого, но и рассчитывая, что рано или поздно ласковое отношение заставит Ши Цинсюаня отдать ему своё сердце. Однако это было чересчур уж «рано». Возможно, он ещё не чувствовал ничего особенного, а просто сделал свои выводы. В таком случае нельзя торопить события: пусть чувства расцветут. Иначе Хэ Сюань может взять больше, чем Ши Цинсюань готов отдать. Если проявить терпение, Ши Цинсюань сам предложит ему всего себя — с улыбкой на лице, радуясь возможности поделиться. Насколько это будет лучше? — Даже если голова забыла, моё сердце помнит, — Ши Цинсюань приложил руку Хэ Сюаня к своей груди. — Как только я увидел тебя, оно сразу… я почувствовал… нечто особенное. Ох, Цинсюань. Твоё сердце в самом деле помнит то, что забыла твоя тупая башка. Оно, бедное, зашлось от страха. А ты решил, что это любовь. Но раз уж ты заплыл в Чёрные воды, путь тебе лежит на дно. Здешний хозяин ничего не выпускает из своих когтей. — Я знал, что ты увидишь перед собой незнакомца, поэтому не мог сказать… — Хэ Сюань опустил взгляд в притворном смущении. — Слишком осторожничаешь, — Ши Цинсюань довольно сощурился. — Поцелуй меня. Если бы Хэ Сюань всё ещё держал его раскрытую ладонь, то приложился бы губами к ней, как и представлялось. Но Ши Цинсюань сдвинул его руку. Сам. Всё его вина. Хэ Сюань поцеловал то место на его лице, где появлялась одна из ямочек. Потом то, где появлялась вторая. Потом они обе возникли на самом деле и пришлось целовать их ещё раз. Хэ Сюань целовал и целовал это лицо всюду, заставил Ши Цинсюаня запрокинуть голову и целовал его под подбородком, поцеловал его шею… Ши Цинсюань засмеялся. — Я понял, ты сдерживался, очень долго сдерживался, я тебя намучил! Хэ Сюань остановил свои губы, чтобы ощутить вибрацию его горла. Как музыка, как игра на янцине. Он прикоснётся — и струны зазвучат. — И всё-таки… — задумчиво произнёс Ши Цинсюань, — мы были парой, но я решил всё забыть... Эта мелодия Хэ Сюаню пришлась не по нутру. — Тебе было очень больно, — сказал он. — А каково тебе?.. — Я сам предложил, — прервал его Хэ Сюань. Не из-за этого Ши Цинсюань должен чувствовать перед ним вину. — Я думал, что смогу заставить тебя влюбиться в меня заново. Хотя раньше Ши Цинсюань любил не его — своего дорогого друга Мин И. Но оболочка Мин И рассыпалась в прах, оставив лишь оскал скелета. Хэ Сюань не хотел больше скалиться. Ши Цинсюань желает видеть лицо, пусть и угрюмое, значит, Хэ Сюань даст ему живое лицо, которое иногда даже улыбается. Это куда честнее, чем вся его предыдущая ложь, когда он пытался убедить себя, что ненавидит Ши Цинсюаня, а потом — что Ши Цинсюань может простить убийцу своего брата. — А я и не переставал тебя любить, — Ши Цинсюань погладил его по затылку, — так что у тебя ничего не вышло. Хэ Сюань чувствовал губами, как ускорился его пульс, и всё же его голос звучал столь расслабленно… Может, у Ши Цинсюаня и сердце такое же глупое, как голова. Хэ Сюань хмыкнул ему в горло. Ши Цинсюань вздрогнул, а потом протянул: — Хэ-сю-у-у-ун, не надо так больше. Я же пока болею. Нам нельзя… ну, только если ты попро… Хэ Сюань тут же поднялся. В самом деле, Ши Цинсюань пока слаб. Их новая весна вступит в свои права чуть позже. — Хэ-сюн! — Ши Цинсюань надул губы. — Я тебя больше не дразню, потому что нельзя. И ты меня не дразни. — Не знаю-не знаю, — Ши Цинсюань стрельнул в него кокетливым взглядом. — Ты даже не покраснел. А я хочу увидеть, как ты краснеешь. Мне кажется, Хэ-сюна легко смутить, но нелегко это заметить. Студента Хэ, пожалуй, было легко. И разве не пытался сейчас Хэ Сюань вытащить его из омута своего прошлого? Его ведь и любить было легко. Студент Хэ и Ши Сюань могли бы стать лучшими друзьями и полюбить друг друга по-настоящему такими, какие они есть. Ши Цинсюань сейчас был близок к Ши Сюаню, который пролил вино. Беззаботный, потому что рядом есть защитник, на всё ради него готовый. И Хэ Сюань ради него мог стать призраком юного студента Хэ. Ши Цинсюань достал из-под подушки подвеску с рыбками и надел шнурок на указательный палец: — Ты знаешь, в моём родном городе их называют «рыбками инь-ян». Ими обмениваются супруги. — Ты всё пытаешься меня смутить, — ответил Хэ Сюань, заставляя щёки покраснеть. Он к этому привык: не в образе Мин И, но с другими двойниками приходилось играть и такое. — Нет-нет, это правда! Я понял, что ты не знаешь, когда я достал её. Интересно, почему я тебе не сказал? — «Потому что боялся, что именно это я и предлагаю?» — подумал Хэ Сюань, продолжая слушать Ши Цинсюаня. — Может быть, я тоже смущался? Мы вроде бы давно вместе… — Недавно. — Недавно? Ты кажешься таким родным! — фраза, как глоток воды из горного родника. Зубы ломит, но как приятно, приятно, приятно… И покраснеть снова совсем легко. — Мы знакомы несколько столетий, — сказал Хэ Сюань. — Может быть, я надеялся отыскать парную подвеску для тебя. Нехорошо, если носить её в одиночку. Как ян без инь. Хотя ты же тоже ян… Отныне это рыбки ян-ян? — Я же дух. Так что могу оставаться инь, — напомнил Хэ Сюань. — Точ… — Ши Цинсюань запнулся и коснулся мимолётно своей шеи. — Точно, ты ведь и не дышал. И ты не можешь на самом деле покраснеть. Как глупо с моей стороны. — Ничего глупого. Ты заслуживаешь видеть, что ты со мной делаешь. Если бы моё сердце билось, мы не смогли бы разговаривать. Оно бы стучало, как десяток ритуальных барабанов — только его и слышно во всём доме. Так что это к лучшему. — Что ты говоришь! — Ши Цинсюань, улыбнувшись, покачал головой, но улыбка вышла принуждённая. — Это к лучшему, — продолжил настаивать Хэ Сюань, — потому что иначе мы бы не встретились. — Верно. Мне просто кажется, — тёмная зелень его глаз стала почти чёрной, — что твоя смерть была ужасно печальной. — Не думай о печальных вещах. Я же тебе говорил, — Хэ Сюань нарочно заронил намёк: через какое-то время Ши Цинсюань осознает, о каких именно печальных вещах ему нельзя вспоминать и задумается, как с ними связана смерть Хэ Сюаня. Но не сразу, Хэ Сюань его отвлечёт. — Дать тебе книгу? Или набор для живописи? Каллиграфии? Он рассчитывал, что Ши Цинсюань, увидев, как суетится его Хэ-сюн, уступит, чтобы унять его беспокойство. Так оно и вышло: Ши Цинсюань попросил расписать веер, а потом заволновался, можно ли ему пересесть за стол с обмотанной ногой и не запачкает ли он постель... Ши Цинсюаня заметно огорчала мысль, что он обременяет Хэ Сюаня. И своих телесных нужд он стеснялся. Возможно, стоило полностью исцелить его перелом. Не хотелось выпускать его из рук, но раз они теперь «пара», возможно, Ши Цинсюань сам согласится, чтобы Хэ Сюань носил его хотя бы время от времени. В конце концов, изначально Хэ Сюань притворился, что не может излечить ногу сразу, чтобы Ши Цинсюань привык к его прикосновениям. А потом Хэ Сюань сам сроднился с ощущением тепла у груди, словно бы проникавшим внутрь. Можно притворяться, что навеки застывшая кровь вновь бежала по его венам. Да, если Ши Цинсюань начнёт дарить ему это добровольно, станет только слаще. Завтра утром Хэ Сюань объявит что-то вроде: сегодняшнее лечение сработало идеально, можно переходить к заключительному этапу. Когда Ши Цинсюань встанет на ноги, он сможет танцевать. Со своим новым расписным веером. Давно Хэ Сюань не видел, как он танцует… Ши Уду ненавидел, когда Ши Цинсюань танцевал с веерами: там, откуда они были родом, считалось, что это позволено исключительно женщинам. Кроме того, не пристало Его Превосходительству Повелителю Ветра унижать себя представлениями на потеху другим. Поэтому какое-то время, стоило брату отвернуться или вовсе не явиться на пир, как Ши Цинсюань принимался развлекать друзей, поклонников и всех, кто оказался рядом, танцами. А Хэ Сюань предложил ему выучиться танцу с тешанем, представив это как шаг навстречу желаниям Ши Уду. Ши Цинсюань с радостью ухватился за шанс хоть как-то разделить увлечение с братом. Конечно, Ши Уду снова разозлился и запретил «строить из себя бродячего артиста». Конечно, Ши Цинсюань дулся на него и как полный дурак пытался утешить «Мин И», чей замечательный план провалился. Конечно, Хэ Сюань лишь примеривался, как бы вбить между братьями клин. И, конечно, у него и в самом деле ничего не вышло. А через пару лет Ши Цинсюань почти позабыл про танцы: он никогда не относился к ним серьёзно. Только изредка на него находило настроение, он восклицал: «Я хочу танцевать!» и принимался кружиться перед Хэ Сюанем. Но если Хэ Сюань попросит, никакого иного повода Ши Цинсюаню и не потребуется. Рассуждая об этом мысленно, Хэ Сюань успокоил Ши Цинсюаня — постельное бельё легко поменять — и принёс ему переносной столик с материалами. Потом усилием воли оставил того в одиночестве: пусть спокойно погрузится в своё занятие. И соскучится немного по Хэ Сюаню. *** Он совершил ошибку. Нельзя было оставлять Ши Цинсюаня одного. Ни на секунду. Устанет от него? Смехотворная мысль! Ши Цинсюань сам был липким, как конфета, которую уже подержали во рту. Всюду таскал за собой Мин И — ему нравилось быть «неразлучными». Может, оттого что он сам был пустоголовым, ему требовалось заполнять эту пустоту чьим-то присутствием. И если рядом не было Хэ Сюаня, даже сейчас его помыслы стремились к… — Мы катались на такой вместе с братом, я уверен, — с ностальгической улыбкой Ши Цинсюань провёл пальцами по краю веера. По шёлку расстелилась гладь реки, которую нарушал ход позолоченной прогулочной лодки, украшенной фигурами морских раковин. На рисунке она была пуста, но в памяти Хэ Сюаня на носу её всегда стояла изящная фигура в бледно-зелёном, нежно-голубом или пастельно-розовом — но всегда в обрамлении развевающихся волос, которые никогда не заслоняли смеющееся лицо. Ветра любили своего Повелителя. И не только они, потому что чуть поодаль обычно можно было заметить второго человека, чьё обычное надменное выражение сменялось тогда еле заметной улыбкой. Это была прогулочная лодка Повелителя воды. Когда Хэ Сюань впервые увидел это зрелище, ему захотелось обернуться драконом, обрушиться громадным телом на середину этой лодки, схватить одного из братьев в зубы и трепать его, как бродячая собака треплет кусок падали, наблюдая за безграничным ужасом на лице второго. Тогда он ненавидел сразу двоих, поэтому его ненависть должна была быть сильнее, но отчего-то не выдать свои чувства сложнее было сейчас. Он попробовал вспомнить запах крови Ши Уду, но лишь почувствовал на языке его силы: тяжёлые и рассыпающиеся на волокна прямо во рту, как кусок переваренной говядины. То ли дело силы Ши Цинсюаня — как сливовое вино, лёгкие, растекающиеся по всему телу сразу, пахнущие цветами и летним садом… — Да, меня ты тоже брал на прогулки по реке, — Хэ Сюань поднял уголки губ. — Хочешь, закажем потом лодку. Я знаю мастеров. — Ракушки подошли бы и тебе… — Я же демон. Только глубоководные рыбы с огромными зубами, — студент Хэ притворно оскалился, и это никого бы не напугало, тем паче Ши Цинсюаня. Тот столь же наигранно выпятил губу. — Хэ Сю-у-у-ун… О, знаю! Пусть будут Нюжоу и Цзижоу. Костяные драконы ведь достаточно ужасающи для твоей демонической натуры? — Годится, — согласился Хэ Сюань и протянул руку к вееру. — Я уберу его, чтобы краска сохла. Что бы придумать потом? Веер куда-то пропал и «неужели один из этих мелких демонов посмел у меня красть»? Его испортил нерадивый слуга? Совершенно случайно уронил в воду сам Хэ Сюань? Да, лучше так. Если приплести слуг, Ши Цинсюань начнёт им сочувствовать. А если Хэ Сюань повинится сам, тогда и прощать Ши Цинсюань будет его. — А ты не можешь высушить его духовной силой? — спросил Ши Цинсюань. — Могу, — согласился Хэ Сюань. Некогда он гордился своей выдержкой, позволявшей в разных обликах прятать нож за улыбкой и лебезить перед ненавистными братьями Ши. Но он устал. Шёлк вспыхнул, как промасленная бумага. Студент Хэ тут же залил пожар водой из стакана для кисти, но на его бесстрастном лице возникла тень печали: веер уже было не спасти. Он повернулся к Ши Цинсюаню, избегая смотреть тому в глаза. — Прости, я перестарался. Мне очень жаль. Все твои усилия… завтра я дам тебе новый веер, хочешь? — он чувствовал себя так неловко, его кулак стиснул обгоревший веер, ломая деревянные планки. — И распишешь его вместе со мной? — спросил Ши Цинсюань. — Распишу. Но я не слишком хорошо рисую. — Ладно, ладно, — махнул рукой Ши Цинсюань. — Это моя вина, я зря тебя поторопил. Вечно брат ругал меня за спешку! Знаешь, что мы в таком случае можем разрисовать вместе? Мячик для наших драконов. Правда ведь? А то он такой гадко-серо-коричневый, смотреть противно. Подберём яркие цвета! Студент Хэ в порыве благодарности сжал его в объятиях. — Но я заставлю тебя что-нибудь нарисовать, понял? — хихикнул Ши Цинсюань. Хэ Сюань вновь подумал, что хочет вечность носить его на руках. Разве можно выпустить Ши Цинсюаня, который прощал его с такой готовностью? И уже считал драконов их общими. — Спасибо, — шепнул он на ухо Ши Цинсюаню, а потом принялся убирать устроенный бардак. Сгоревший веер, разрушенные храмы, оторванная голова Ши Уду и улыбающийся Ши Цинсюань — всё было прекрасно. Череп Мин И поглотила непроглядно-чёрная вода. Ши Цинсюань видел лишь живые любящие глаза студента Хэ. Хэ Сюань зажёг для него благовония: смесь абрикосового масла — чтобы спалось без сновидений — и порошка из раковин — чтобы пахло морем. Ши Цинсюань попросил почитать перед сном, и Хэ Сюань достал пьесу. — Новая. Посмотрим постановку, когда проклятие спадёт. — Скучно просто зачитывать текст пьесы. — Будем читать по ролям. Как ты любишь. — Мы с братом часто так делали, — кивнул Ши Цинсюань. — Не могли ходить… жили далеко? — Возможно, — Хэ Сюань спрятал чувства за улыбкой. Как он мог просчитаться? На небесах Ши Уду презрительно фыркал на просьбы брата почитать что-нибудь с ним. «Негоже Повелителям стихий лицедействовать». Хэ Сюань тоже отказывался, опасаясь, что выдающиеся актёрские способности вызовут вопросы. Нарочно играть плохо сложнее, чем кажется. Вот и решил, что никаких лишних воспоминаний у Ши Цинсюаня не всплывёт. А оказалось, что в незапамятные времена надменный Ши Уду был вовсе не против развлечь малыша Ши Сюаня. Что же, отступать поздно, а пьеса всё равно новая, и никаких упоминаний божеств в ней нет. Только небольшая молитва к Линвэнь, которую Хэ Сюань вымарал. А Ши Уду вряд ли играл столь же хорошо, как навострился Хэ Сюань. Так что Ши Цинсюань будет восхищаться своим Хэ-сюном, а не копаться в прошлом. — За кого читаешь? — подсунул Хэ Сюань тому страницу со списком ролей. — О, но петь мы не будем. — Как не будем? — Ночь на дворе. — И мы побеспокоим наших соседей? Господина и госпожу Рыбий Скелет? — закатил глаза Ши Цинсюань. — Тогда я буду плясать. — А твоя нога уже прошла? — Ну раз ты так ворчишь, то, должно быть, прошла! — Хорошо, — издал смешок Хэ Сюань, — я спою. Хочешь, голосом Ань Чэн? Или Лю Сюйсюй? Именитые певицы Ши Цинсюаня не соблазнили. — Хочу голосом Хэ-сюна. — Подражаю я лучше, чем пою. — Дай сначала вспомнить, как ты поёшь. — Один куплет, — уступил Хэ Сюань. — И помни: когда ты выздоровеешь, я не позволю тебе так капризничать. Он хотел услышать: «Тогда не лечи меня!» или что-то в этом роде. Пусть это было бы сказано из чистого упрямства… Однако Ши Цинсюань засмеялся: — Правильно, тогда настанет твоя очередь. А я буду крутиться вокруг тебя и исполнять желания. Сердце Хэ Сюаня не забилось вновь, но он явственно услышал гул ритуальных барабанов вокруг. Не внутри, а снаружи, исходящий от самого Ши Цинсюаня. А тот и не ведал, как оглушал. Что же, Хэ Сюань потом поймает его на слове. А пока он лёг рядом, приобняв Ши Цинсюаня за плечи, чтобы удобнее было читать из одной книги. Волосы Ши Цинсюаня щекотали Хэ Сюаню то щёку, то ухо. Почему-то Хэ Сюань всегда ждал, что от них будет пахнуть корицей, и неизменно удивлялся, когда это оказывалось не так. Может, стоило добавить в рисовую воду или мыло для волос что-нибудь с нужным запахом? Но это будет не то… Хэ Сюань ещё раз вдохнул. Пахло морской солью. Возможно, из-за ракушечного порошка. Но Ши Цинсюаню запах шёл не меньше корицы. И голос его шептал, как прибрежные волны, подсказывая Хэ Сюаню: ты правильно выбрал. В чертогах Чёрных вод Ши Цинсюань как дома. *** Несколько дней Хэ Сюань и его возлюбленный были счастливы. Куда счастливее, чем Повелитель ветра и его лучший друг. В конце концов, Мин И был фальшивкой. Огоньком на макушке глубоководного удильщика, заманивающим в острозубую пасть. А студент Хэ — лапой дракона. Всего лишь одной частью грозного создания, но частью настоящей. И Ши Цинсюань порой видел за ней проблески монстра целиком. Видел — и не отворачивался. Например, когда они впервые пошли разбирать сундуки, поднятые с морского дна. «Чёрная вода топит корабли», — пробормотал Ши Цинсюань себе под нос, но потом потянулся откинуть крышку как ни в чём не бывало. «Уже нет, больше нет. Ты меня изменил», — сказал ему тогда Хэ Сюань чистую правду, чтобы порадовать. Но Ши Цинсюань готов был его принять, как принимал своего брата, сгубившего не меньше моряков. Хэ Сюань представил, как превращает это воспоминание в жемчужину, нанизывает на нить и носит на шее, чтобы в любой момент можно было опустить взгляд и полюбоваться. А сейчас, меньше недели спустя, подобных воспоминаний накопилось уже столько, что хватило бы на целое ожерелье. Вот они раскрашивали драконий мячик и, поддавшись уговорам Ши Цинсюаня нарисовать «хоть что-нибудь», Хэ Сюань изобразил нелепую круглую поросячью морду со слишком заострёнными ушами. Ши Цинсюань так хохотал, что к свинье добавились овца, корова и курица — такие же толстые и глупые на вид. Драконов не волновало, как выглядел их мяч, но смех Ши Цинсюаня опять привлёк их и заставил плескаться на мелководье. В другой раз они собирали ракушки на пляже, чтобы сделать из них браслеты. Среди трофеев Хэ Сюаня таких было не сыскать: слишком дешёвая безделушка, чтобы тратить на неё защитные чары, и в кораблекрушениях хрупкие раковины неминуемо рассыпались осколками. Как раз в этот момент вернулась Чжужоу. Гордая. Беюя-смутьяна одолела именно она и посчитала вправе попросить награду: стать первой, кто прокатит Ши Цинсюаня на себе. Забавно: на конях тот ездить не любил, а вот дракона оседлал с воодушевлением. Впрочем, ни один конь не скользил так плавно и не взмывал в воздух столь стремительно. Хэ Сюань сидел позади Ши Цинсюаня и слышал все его восторженные крики, а потом, на пляже, помогал высушить волосы и сцеловывал солёные капли с лица. На сей раз это была всего лишь морская вода. Или тот случай, когда в приданом какой-то богатой невесты Ши Цинсюань нашёл глиняную куколку, бережно завернутую в шёлк, и воскликнул: «У меня была похожая!» Хэ Сюань напрягся: если бы знал заранее, то избавился бы от игрушки, как от всех остальных предметов, которые могли всколыхнуть воспоминания Ши Цинсюаня. Но тот не упомянул брата, а вместо этого пустился рассказывать, как пытался сшить одёжки для неё, да ничего не выходило: некому было выучить его обращаться с иголкой и ниткой. Тогда Хэ Сюань дал ему другую куколку, которую Ши Цинсюань обожал наряжать. «Волосы чёрного шёлка, гематитовые глаза и фарфоровый лик», — хвалил Повелитель ветра несравненную «Мин-цзе». И, конечно, нынешнего Ши Цинсюаня его Хэ-цзе тоже привела в восхищение. Он уложил ей волосы и сделал макияж, а Хэ Сюань, в отличие от Мин И, не надо было притворяться перед собой, что она едва терпит его прикосновения. Ши Цинсюань изобразил цветочные узоры на её шее: Мин И от этого неизменно отказывалась, оправдываясь щекоткой, но Хэ Сюань могла позволить. А потом и она подобрала ему наряд. Белые штаны и синяя рубаха, на которой мерцающей нитью вышиты стрижи в стремительном полёте. В волосах — перо из серебра, на руках — два серебряных наруча с выгравированными быстрокрылыми птицами. Настоящий герой цзянху из пьесы. Сама Хэ Сюань походила на духа-чаровницу, которая заманила героя в свой павильон, чтобы сбить с истинного пути. Герой, конечно, шёл спасать невинную и нежную истинную героиню, а чаровнице предстояло пасть — от его руки или спасая его. Но Ши Цинсюань принялся разыгрывать собственное представление, соединяя куски существующих монологов и сочиняя что-то на ходу. У его героя не было цели, врагов и героини. Только эта демоница, которой он кинулся поправлять накидку и будто невзначай коснулся груди. Недостойное благородного мужа поведение. Словно это он здесь соблазнитель. Целовались они исступленно. На сцене так целуются лишь перед трагедиями. При счастливом финале героям полагался один долгий поцелуй — и всё. Но никакой трагедии в тот день не случилось: они переоделись и пошли ужинать, а ночью Ши Цинсюань заснул, привалившись головой к плечу Хэ Сюаня. А ещё как-то раз Ши Цинсюань спросил, как звали его брата. «Ши Цинвэй», — назвал Хэ Сюань имя потомка рода Ши, который некогда был божеством Средних небес, но не справился с ролью. Ши Цинсюань кивнул и нарисовал портрет Ши Цинвэя, который Хэ Сюань потом повесил в его комнате. «Старший братец», — пробормотал Ши Цинсюань, остановившись перед портретом. Всё было хорошо, Хэ Сюаню больше не надо было лгать, и от Ши Цинсюаня теперь всегда пахло морем. Иногда Хэ Сюань даже воображал, что Ши Цинсюаню и наружу больше не хочется, с него достаточно общества Хэ Сюаня и четырёх драконов. Неправда, конечно, но влюблённым позволено тешить себя глупостями. А потом явились незваные гости. Хэ Сюань и Ши Цинсюань на кухне лепили пельмени. Оба готовили не слишком хорошо, но уж раскатать тесто, а потом залепить в них начинку — это легко, а остальное можно оставить слугам. Аккуратные пельмешки Ши Цинсюаню удавались на славу: его сноровистые пальчики для этой работы подходили идеально. Хэ Сюань больше любовался, чем помогал. Потому что настала его очередь капризничать: Ши Цинсюань уже совершенно не хромал. Хэ Сюань подумывал куснуть Ши Цинсюаня за ухо: очень оно было похоже на пельмешек из тоненького теста. Сладкий пельмешек с алым ягодным сиропом. Но если пустить кровь, Ши Цинсюаню будет больно. Хэ Сюань вздохнул мысленно и продолжил наблюдать. И тут кто-то возник у самых дверей. Ну как «кто-то». Хуа Чэн с супругом, конечно же. Се Лянь искал Ши Цинсюаня, тут и гадать нечего. Подозревал что-то, поскольку явился без предупреждения, но давал возможность впустить и объясниться, иначе вторгся бы прямиком в одну из комнат. Хэ Сюань попросил Ши Цинсюаня подождать на кухне и пошёл открывать. — Он здесь, — сказал сразу же. Се Лянь кивнул, и Хэ Сюань продолжил: — Он в порядке, но ничего не помнит. Он сам попросил меня запечатать его память! Так что не упоминайте того, что может причинить ему боль. — То есть он ещё может вспомнить? — уточнил Се Лянь. — Да, и тогда мне придётся проделать всё заново, а это опасно. — А если он не захочет забывать во второй раз? Что значит «не захочет»? Се Лянь просто не видел, каким делался Ши Цинсюань рядом с Хэ Сюанем. Он-то помнил Ши Цинсюаня, беззаботно смеявшимся даже в полуразвалившемся сарае в окружении нищих, с которыми делился последней коркой хлеба. В поместье Чёрных вод тот становился иным. Словно полноводная река после нескольких лет засухи превращалась в мутный ручеёк. Напиться всё ещё можно, но на языке останется противный привкус песка. Излишне вежливая речь и тусклый взгляд, блеск в котором служил лишь признаком набежавших слёз. Ши Цинсюаню не годилось быть таким. Хэ Сюань дёрнул плечом, не став объяснять: чего доброго, вынудят отпустить, раз Ши Цинсюань «несчастен». Лучше показать нынешнего Ши Цинсюаня: бурный поток, способный в одиночку напитать целое море. Тогда большинство сомнений развеется. — Я его позову. Скажу, что пришли друзья, — произнёс Хэ Сюань. Ему хотелось вернуться на кухню и самому вынести Ши Цинсюаня на руках, но тогда возникнут вопросы, в порядке ли его нога. Пусть Се Лянь собственным глазами увидит, что в порядке. Хэ Сюань передал Ши Цинсюаню сообщение по духовной сети и предложил гостям чай. В конце концов, со своим заимодавцем надо быть вежливым. А Ши Цинсюаню нужно было переодеться. — Ты поменял обстановку? — поднял брови Хуа Чэн, осматривая мебель в гостиной для важных персон. Ну, Ши Цинсюань в шутку назвал её так, потому что пока это была единственная полностью обставленная комната. Мебель тут была высшего качества. Из грузов богачей, которые могли позволить лучшие защитные чары, благодаря которым она не пострадала. — Ши Цинсюаню так больше нравится, — ответил Хэ Сюань. — Он говорил, что у меня пустовато. Хуа Чэн усмехнулся. Возможно, это выражало одобрение. В конце концов, он сам обставил поместье, основываясь даже не на вкусах, а на слухах о вкусах супруга. — И оделся ты тоже под него, — заметил Хуа Чэн. Хэ Сюань не считал, что сине-зелёное ханьфу с разбегающимися по нему фиолетовыми молниями сильно отличалась от его обычного стиля. И уж точно он не желал слышать ничего на этот счёт от демона, который, планируя первую встречу со своим возлюбленным, потратил пять часов, перемерив все украшения в доме. Может, стоило упомянуть этот факт при Се Ляне. Хотя нет, тот просто в восторг придёт. Эти двое друг на друге были помешаны. Се Лянь вдруг улыбнулся. Скорее вежливо, но толика искренности присутствовала. — Хочу поблагодарить Господина Чёрных вод: около месяца назад вы помогли остановить эпидемию. А. То происшествие с больными нищими. — Цинсюань попросил, — пояснил Хэ Сюань. — С тех пор он с вами и остался? Возможно, Се Лянь полагал, что Ши Цинсюань согласился жить с ним в обмен на помощь его друзьям. Это было не так. Хэ Сюань увидел, что Ши Цинсюань болен, взял его и сказал: «Пойдёшь со мной». Тот не противился. И даже не просил за своих товарищей по несчастью. Хэ Сюань сам знал, что этот мягкотелый дурак будет переживать за них, если их не вылечить, вот и пришлось стараться. После этой истории взгляд Се Ляня потеплел. Не смягчился. Он с самого начала был мягким, как будто Се Лянь в самом деле пришёл всего лишь навестить старого друга по предварительной договорённости. И письмо об этом загодя отправил. И тут наконец-то в комнату впорхнул Ши Цинсюань. — Прошу прощения, задержался! — Ничего страшного, мы первые проявили грубость, явившись без приглашения. Так сложились обстоятельства… Ши Цинсюань тоже отмахнулся от извинений Се Ляня. А то выяснилось бы, что «обстоятельства» значит что-то в духе «мы подозревали, что Хэ Сюань сожрал тебя, и не хотели дать ему возможность сбежать». — Молодой господин Ши тоже изменил свой стиль, — заметил Хуа Чэн. Ши Цинсюань был в чёрном. Обычно он избегал этого цвета, но Хэ Сюань решил, что красные камелии на этом ханьфу могли заставить его передумать, и не прогадал. — Вам очень идёт, — улыбнулся Се Лянь. Чистая правда. В чёрных одеждах кожа казалась белее, а камелии сочетались с алыми губами. «Ещё рыбий скелет ему в волосы сунь, — съехидничал Хуа Чэн в духовной сети, — а, подожди, у него на поясе рыбы болтаются. Тогда осталось только написать «моё» на лбу». «И напишу. Мой-то почерк разберут». Хуа Чэн недовольно потёр татуировку. Его почерк понять никто не мог, а сделать ему новую Се Лянь отказался. Хэ Сюань знал об этом, потому что Хуа Чэн многословно сокрушался по этому поводу. Возможно, сегодня он попытается убедить супруга снова. Тем временем ничего не замечающий Ши Цинсюань заново знакомился со своими друзьями. «Не нужно формальностей, хоть я вас и не помню», — заявил он и пригласил остаться на ужин. — Мы тоже принесли угощение, — обрадовался Се Лянь. Одновременно с этим Хуа Чэн передал: «Там битые огурцы. Не переживай, подходит вашим плебейским вкусам». Лично Хэ Сюань «плебеем» назвал бы скорее того, кто готов добровольно пихать себе в рот пересоленную, переперчённую, переваренную, пережаренную и при всём этом недоготовленную пищу, какая обычно выходила у Се Ляня. Однако Хуа Чэн жил в собственном мире, и бесполезно было спорить с ним. Хотя бы не нужно говорить сильнейшему божеству в лицо: «Убери это со стола, пожалуйста, ведь хуже вкуса твоих блюд только твой вкус в мужчинах». А битые огурцы в самом деле оказались весьма неплохи. Как и застольная беседа. Словно с Хэ Сюаня сняли все подозрения. Ши Цинсюань весь вечер сидел вплотную к нему, говорил «мы» и то и дело касался его ладоней, так что вряд ли гости долго гадали о природе их нынешних отношений. Разговор зашёл о любви, «кто первым признался». «Конечно, я», — рассмеялся Ши Цинсюань. — Я думаю, это судьба: что демоны и небожители могут повстречаться и полюбить друг друга, несмотря на все различия, — заявил он в какой-то момент. Хэ Сюань не выносил слова «судьба». — Не думаю, что в любви есть какая-то предопределённость. Я так же мог полюбить и другого. Если бы рядом со мной был Се Лянь с его добротой, рассудительностью и спокойным характером, я знаю, что через какое-то время я полюбил бы и его, — сказал он, чтобы чуть-чуть позлить Ши Цинсюаня и побудить его доказывать, что он подходил Хэ Сюаню лучше всех. А Хуа Чэн не стал бы ревновать из-за такого пустяка. В конце концов, тот и сам был уверен, что его гэгэ способен очаровать любого, дай только время. — Но я ведь не отличаюсь рассудительностью, — заметил Ши Цинсюань. — Господина Хэ в тебе привлекли другие качества, — лукаво улыбнулся Се Лянь. — Какие? — посмотрел Ши Цинсюань на Хэ Сюаня. Тот неопределённо пожал плечами. — Хэ-сю-у-у-ун, — протянул Ши Цинсюань. — Гэгэ и Ши Цинсюань очень стойкие, — влез Хуа Чэн. — Их не ломают невзгоды. «Не ломают, как же!» — Хэ Сюаню вспомнились моменты после смерти Ши Уду. Как Ши Цинсюань ни на что не реагировал. …Но потом он оправился и стал прежним собой. И даже вновь очутившись в Чёрных водах, он продолжал заботиться о других: о нищих, драконах, костяных рыбах, неведомых ему слугах… Только о пугающем Хэ Сюане он не мог побеспокоиться настолько, чтобы скрыть свои слёзы. Хэ Сюаню пришлось взять дело в свои руки. Однако гнева, зла, ненависти в сердце Ши Цинсюаня так и не зародилось. Да, пожалуй, чересчур умный ублюдок Хуа Чэн разглядел камни в желудке Хэ Сюаня. Пока Хэ Сюань размышлял над этим, Се Лянь вдруг направил на него свой мягкий, почти кроткий взгляд и произнёс: — Я полностью согласен с Саньланом. В конце концов, когда мы с Ши Цинсюанем виделись в последний раз, он сказал мне: «Ни за что на свете я бы не забыл о молодом господине Хэ и моём брате». Так вот почему Безликий Бай пытался выковать из него сильнейшего Непревзойдённого! Жестокий, жестокий, жестокий. А Хэ Сюань не мог его заткнуть. Не смел начать сражение, потому что против этих двоих вместе у него не было шанса. Его одолеют, а потом расскажут Ши Цинсюаню всё, заставив вновь залиться слезами. Хуа Чэну, может, было и плевать. Но Се Лянь… он не раскрыл правды лишь потому что хотел «позволить» Хэ Сюаню самому сделать «верный выбор». «Жестокий, как сами небеса», — вновь подумал Хэ Сюань. — А как звали моего брата? — спросил вдруг Ши Цинсюань. Хэ Сюань словно сам обратился в ритуальный барабан, и какой-то злющий монах ожесточённо лупил по нему палками. Почему Ши Цинсюань ему не верил? Хэ Сюань открыл рот, чтобы снова соврать «Ши Цинвэй», но Се Лянь его опередил: — Ши Уду. Ши Цинсюань кивнул, как будто и сам уже знал. Хэ Сюань закрыл рот. Как тупая, издыхающая рыбина. Ши Цинсюань посмотрел на него будто бы с сожалением и сказал: — Я извиняюсь, но нам с Хэ-сюном надо поговорить. По крайней мере, всё ещё «нам». Но это слабо утешало. — Конечно-конечно, — Се Лянь кивнул. Ему хватило совести не принимать виноватый вид. «Смотри не отгрызи что-нибудь своему сокровищу», — вместо прощания сказал Хуа Чэн. «Будете осматривать, когда явитесь в следующий раз?» — Хэ Сюань не скрывал холода в словах. «Обожаю твою понятливость». Да что тут понимать? Как будто Се Лянь после такого бросил бы Ши Цинсюаня на произвол судьбы. Конечно, он придёт посмотреть, как Хэ Сюань «исправил» ситуацию! О, он не лезет в самую гущу, конечно, не лезет. Просто подталкивает. Помогает. Потому что Ши Цинсюань ему не чужой. А ведь все остальные небожители, которых Ши Цинсюань звал друзьями, были знакомы с ним столетиями. И никто не обеспокоился его судьбой! Почему Се Лянь не мог быть равнодушной сволочью? — Пойдём в спальню? — позвал Ши Цинсюань, и Хэ Сюань перенёс их обоих, подхватив Цинсюаня на руки. Тот не сжимался. Может, не всё было потеряно. Ши Цинсюань поглядел на портрет Ши Цинвэя. — Я знал, что это не мой брат. Я… — он опустился на колени у кровати и открыл потайное отделение в изножье. Там лежал лист бумаги. Портрет. Этот горящий надменностью взгляд Хэ Сюань узнал бы повсюду: он был последним, что Хэ Сюань видел в своей жизни. Он шагнул к кровати. Ши Цинсюань стиснул листок, смяв верхний край. — Не надо сжигать его, ладно? —просил он с несвойственной робостью. Хэ Сюаню почудилось, что чёрные воды стылого озера стали прозрачными, обнажив всю гниль на дне: остовы кораблей; тысячи утопленников, желающих всплыть; четыреста двенадцать костей Мин И; четыре урны с прахом; оторванная голова Ши Уду и студент Хэ, чьё лицо не раздулось и не слезло. Оно почти растворилось. Студент Хэ с самого начала был полупрозрачным, будто призрачный огонёк. Ему не хватало сил стать Непревзойдённым. А ещё на дне озера таились скалы. Ни водорослей, ни ракушек на них. Потому что эти древние камни вовсе не камни, они способны сдвинуться в любой момент. Это зубы ненасытной пасти Господина Чёрных вод, и они вот-вот сомкнутся, а студент Хэ в своей нематериальности ничего не сможет с ними поделать. — Не буду, — пообещал он. Он не лгал, но и говорил лишь за себя, не за демона Чёрных вод. Ши Цинсюань, казалось, вздохнул с облегчением. — Понимаешь, стоило мне задуматься, как рука выводила два лица. Важных людей — четверо, а лица всего два, не странно ли? Через какое-то время я понял, — он моргнул так судорожно, будто стряхивал слёзы, — Повелитель воды — это и есть мой брат, верно? Почему его сердце отрастило внезапно глаза? Хэ Сюань не знал, что ответить. Чаша воспоминаний грозила перелиться от каждой новой капли, и вот-вот смести их настоящее потоком из прошлого. — А Повелитель земли… «Заткни ему рот!» — подумал Хэ Сюань, но что если это грубое прикосновение и окажется тем, что повернёт время вспять? — …это твой брат, так? — закончил Ши Цинсюань. — Поэтому вы так похожи. Вы близнецы. Хэ Сюаню захотелось расхохотаться в голос от собственной глупости. Ну до чего мог додуматься Ши Цинсюань, у которого по-прежнему в голове один ветер? Только до того, что играло на руку Хэ Сюаню. В конце концов, план был продуман прекрасно, и все намёки подтолкнули мысли Ши Цинсюаня в нужную сторону. Чего было бояться Непревзойдённому Хэ Сюаню? Чего ради было цепляться за оболочку студента Хэ? Нет его, плоть сгрызли рыбы, кости смешались с песком, а дух растворился в солёной воде. Здесь один лишь Хэ Сюань, поймавший свою добычу. — Не надо вспоминать, — сказал он в рамках своей роли. — Но мой брат убил… — Не вини себя. Виноват только он, — Хэ Сюань заключил Ши Цинсюаня в объятия, словно утешая. На самом деле — присваивая. Но разве Ши Цинсюань поймёт? Наконец-то справедливость восстановлена. Впредь Ши Цинсюань возненавидит Ши Уду за преступления против Хэ Сюаня. Как и должно было быть. — Но почему Мин И… Хэ Сюань запечатал его губы лёгким поцелуем. — Не думай о прошлом. Не надо страдать. Я здесь, я в настоящем, я люблю тебя, — студент Хэ улыбнулся, и Ши Цинсюань опять купился. Он прислонился лбом к плечу Хэ Сюаня в поисках защиты. Да, Хэ Сюань защитит его. Если бы он мог, он бы носил Ши Цинсюаня во рту, как некоторые рыбки свои икринки. Если бы он мог, он бы поглотил Ши Цинсюаня и держал бы внутри, не растворяя. Если бы он мог, он разрезал бы себя по швам и запечатал Ши Цинсюаня, как доспех. Всё это было недостижимо, поэтому он сделал единственное, что могло передать эти чувства: опустил Ши Цинсюаня на кровать. Они целовались так долго, что Цинсюань едва не начал задыхаться. Хэ Сюань оторвался от него раньше, чем это произошло. Можно было убить Ши Цинсюаня, поймать его душу и превратить в призрака, но без горечи и мук демон получится слишком слабым. Не было в нём той одержимости, которой Хэ Сюань мог бы доверять. Они всё равно останутся вместе навсегда. Хэ Сюань будет вливать в него духовные силы, не позволяя состариться. Из Чёрных вод нет возврата. А пока тело Ши Цинсюаня было совершенно смертным. Жилка на его шее пульсировала быстро-быстро. Когда Хэ Сюань коснулся её губами, то почти обжёгся и сам себе показался чересчур холодным. — Десяток ритуальных барабанов, — пробормотал Ши Цинсюань. Выходит, он тоже помнил те слова Хэ Сюаня. Выходит, его сердце… Хэ Сюань больше не сомневался. Он пил вздохи Ши Цинсюаня с его губ, и раз за разом принимал его в себя. Хэ Сюань склонился так, что его волосы чернильным пологом занавесили Ши Цинсюаня от остального мира. Здесь существовали лишь они двое, слившиеся в одно целое настолько, насколько доступно людям. Ши Цинсюань поддерживал его бедра, стиснул пальцам тазовые косточки. — Хэ-цзе не такая худая, — пробормотал он, — но ты мне нравишься таким. Настоящий ты мне нравишься. «Я не отпущу тебя, — хотел сказать Хэ Сюань, — я тебя спрятал, никто не отыщет, никто не отнимет, никто не разлучит нас». Но вышло только: — Я люблю тебя. Ши Цинсюань укусил его губу. Всё было в порядке, Хэ Сюань не нуждался в ответных признаниях, Ши Цинсюань уже множество раз повторил ему эти слова. И всё равно тот начал шептать вновь: — И я тебя. И я люблю тебя, Хэ-сюн. «Вот почему это называют «поесть жареной свинины», — понял Хэ Сюань после. Он чувствовал такую сытость, словно и впрямь съел целый горшок ароматного жирного мяса. Сердце Ши Цинсюаня продолжало колотиться, хотя его бег должен был уже замедлиться. Словно… от страха. — Хэ-сюн, — позвал Ши Цинсюань. Его тёмно-зелёные глаза в полумраке смотрелись непроглядно-чёрными, и Хэ Сюань захлебнулся. Почему он вспомнил? Хэ Сюань был слишком грубым? Слишком жадным? Слишком мёртвым? Ши Цинсюань зажмурился: Хэ Сюань впился когтями в его нежное плечо. «Не разожму», — подумал Хэ Сюань, но разжал. Отпускать Ши Цинсюаня он всё равно не собирался. А бежать тот бы не сбежал. И вообще, сейчас Хэ Сюань возьмёт его, унесёт на далёкий-далёкий необитаемый остров, зачарует все подступы и даже драконам закроет путь туда. А потом сотрёт всю память Ши Цинсюаню и взрастит его с нуля. Обучит его, что в мире нет других людей, и тогда у Ши Цинсюаня не останется выбора: все океаны его любви прольются на Хэ Сюаня. Замечательный план, лучше предыдущего. Ши Цинсюань прижал голову Хэ Сюаня к своей груди. Как будто тот мог расплакаться. Сердце Ши Цинсюаня отбивало бешеную дробь, но голос звучал спокойно: — Знаешь, ты цепляешься за меня так, будто у тебя в мире ничего больше не осталось. Я подумал: отчего мой замечательный Хэ-сюн такой? И вспомнил отчего. Но я не понимаю… почему ты не хочешь оставить того меня, который знает правду? Который знает тебя всего? Что за тупые вопросы? Весь Хэ Сюань — огромный монстр. Не гибкие и игривые Нюжоу, Цзижоу, Чжужоу и Янжоу. Настоящая тварь из глубин. Неотступная, неумолимая, как рок. Тварь, которую можно лишь бояться, не любить. Твоё тупое сердце так колотится, а ты ещё спрашиваешь! Вместо этого Хэ Сюань сказал: — Повелитель воды не заслужил, чтобы о нём помнили. И это тоже была правда. — Но разве я не заслужил помнить своего брата? — Он хотел, чтобы ты умер. Он пытался убить тебя моими руками. Он мечтал увидеть тебя в аду. Правда, правда, ничего, кроме правды теперь. — Но разве я не заслужил помнить его последние минуты? Ши Цинсюань отвечал такой же правдой. И зачем-то прижался к Хэ Сюаню сильнее. Будто не знал, что тот только и думал, как бы прогрызть грудную клетку Ши Цинсюаня и раскусить наконец его сердце. Тогда рот наполнился бы вкусом сливового вина, а этот неистовый стук ушёл. Ши Цинсюань лежал бы спокойный, улыбающийся, влюблённый… Ши Цинсюань погладил Хэ Сюаня по голове. — Я ведь всё равно ни на секунду не забыл самого главного. Что я люблю своего брата. И что я люблю тебя. Хэ Сюань хотел оттолкнуть его и вцепиться в горло, но все силы словно его покинули. — Как ты можешь меня любить? — его голос прозвучал невнятно, но Ши Цинсюань всё равно услышал. — Я задавался тем же вопросом раньше. «Я люблю его, но как он может полюбить меня после всего случившегося?» Мы с тобой… оказывается, похожи. Может быть, он лгал. Ждал, что Хэ Сюань ослабит бдительность, и он сможет сбежать. Если это то, чего он хотел… Хэ Сюань вывернулся из его рук, бросив: — Сиди здесь. Он спустился в самую глубокую комнату поместья. Там, где хранилось то, чему не было места среди четырёх урн. Потребовалось много времени, чтобы придать нужную форму. Даже с помощью заклинаний. Хэ Сюань оставил Ши Цинсюаню духовные силы. Тот мог связаться с Се Лянем. Или кем-то ещё. Или сесть на лодку и уплыть. Или… Но когда Хэ Сюань поднялся, Ши Цинсюань встретил его в своей комнате. На столе стоял лёгкий завтрак или обед: тофу с зеленью и куриный суп. На стене Ши Уду занял место рядом с Ши Цинвэем. Глаза Ши Цинсюаня были тусклыми, но не влажными. Он открыл рот, но Хэ Сюань опередил его: — Делай с этим что хочешь, — он сунул Ши Цинсюаню в руки подвеску в виде двух целующихся рыбок. Чёрную, как эти гиблые воды. — Похоже на гематит, — сказал Ши Цинсюань. Хэ Сюань лишь усмехнулся. Он давал Ши Цинсюаню шанс по-настоящему сбежать. Только так тот смог бы избавиться от Хэ Сюаня. Но если Ши Цинсюань не понял, что заполучил, — это его проблемы. Его собственная глупость. — Тогда эта теперь твоя, — Ши Цинсюань вручил Хэ Сюаню своих зеленоватых рыбок. — Ян к инь, инь к ян. Прилаживая чёрную подвеску к поясу, Ши Цинсюань погладил её куда трепетнее, чем некогда нефритовую. Или Хэ Сюань выдавал желаемое за действительное. — Ты тоже делай, что хочешь, — добавил Ши Цинсюань. «Унести тебя на новый остров и начать с чистого листа?» — мысленно огрызнулся Хэ Сюань. Конечно, ничего он не начнёт. Не получится у него воспитать Ши Цинсюаня таким же. А если каким-то чудом и получится — тот зачахнет без других существ. «Мы похожи». Ши Цинсюань тоже жадный, ему подавай большие компании и шумиху вокруг. — Хочу сводить тебя к твоим нищим, — буркнул Хэ Сюань. — Ты никак весь извёлся из-за их судьбы. — Что, даже не поешь и не переоденешься? — Ши Цинсюань улыбнулся, как улыбался студенту Хэ. — Поем и переоденусь. Иди подбери мне что-нибудь, — Хэ Сюань махнул в сторону гардеробной и принялся хлебать бульон. Ши Цинсюань упорхнул прочь. Ши Уду на стене хмурил брови. Может, Хэ Сюань порвёт этот портрет. Порвать не сжечь. Или скажет Ши Цинсюаню убрать его с глаз долой обратно в потайное отделение. Или поцелует Цинсюаня прямо под этим осуждающим взглядом, а душа Ши Уду будет корчиться в адском пламени. Или, напротив, она будет ликовать: его брат жив, здоров и счастлив. Или… какая вообще разница, что подумает этот гнилой ублюдок? Главное, что Ши Цинсюань не собирался уходить. И больше не плакал.