Как Даня и Макс стали лучшими друзьями

Макс ненавидел младшие классы. И детский сад. И ясли бы он ненавидел, если бы помнил их. Он ненавидел все время, предшествующее его знакомству с Даней. Как будто его вообще не было. Или если было, то какое-то скучное блеклое и серое, растекающееся между пальцев, как грязь из лужи, как серые тучи серым днём в сером городе. Но однажды прямоугольник из солнечных лучей выпал вниз нерушимой стеной, и все вокруг вдруг стало ярче, теплее, добрее. Так странно, что мальчик, поселивший свет в душе Макса, со стороны казался абсолютно темным, закрытым, школьная форма, одинаково чёрная на всех, надетая на него, наливалась тенью как пески пустыни под ночным небом, с отрешенными от всего мира глазами, пристально глядящими в никуда, сквозь шебутную детвору, вихри из осенних листьев и звенящий колокольчиками смех, как будто вдалеке была зияющая темная дыра, пустота и бездна, которая приковала к себе его взгляд. Как и всегда, он стремился оставаться в отдалении от всех. Ни с кем не говорил по долгу, но всегда здоровался и интересовался как дела. Получив в ответ «хорошо», всегда сразу же отходил, утвердительно кивнув, как будто давая согласие на то, какие у кого дела. Макс иногда наблюдал за ним издали. Он казался старше его собственных почти уже взрослых братьев. Даже старше его собственного отца. Серьезнее и спокойнее даже самого главного человека в Корпорации. Он как будто не умел смеяться. Или не хотел. Или то и другое одновременно. Они жили на заданной Даней дистанции достаточно долго, где-то до пятого класса. Им было по одиннадцать лет, когда одно внезапное обстоятельство сблизило их. Хотя нельзя сказать, что они не проводили вместе времени раньше. Например, на традиционное празднование Нового года, куда приглашались ежегодно все представители знати. Но семьи их не были близки, так что, как и все остальные дети, Макс не очень хорошо помнил его голос, только редкие ответы на уроках, и привычное «привет» перед первым звонком. В пятом классе мальчишки начали драться. Много, мерзко и нечестно. Дети - самые злобные создания на земле, совершенные в своём эгоизме и невинные в своей безжалостной жестокости. Худшие из них собираются в стаи по несколько человек, подобно диким зверям или отрядам туземцев, чтобы точно быть уверенными в своей силе и безнаказанности. Естественно главарем одной такой мелкой шайки стал Поклонский. Даню он не донимал, почему точно - никто не знал. Но однажды он подошёл к нему, и они проговорили несколько минут к ряду. Поклонский стал бледный как мел и больше к тому не совался. А Макс - со всеми одинаково дружелюбный и улыбчивый, быстро оказался вхож в ближний круг Поклонского. Но от драк ему удавалось уклоняться только первое время. Но вечно мех оставаться пушистым не сможет, если копошится возле гнойной ямы. И вот, однажды, в промозглый ноябрьский полдень, как только звенящая трель разрезала воздух во всей начальной школе, ученики снопом разорвавшегося снаряда повылетали из центральных массивных дверей, предусмотрительно отворяемых на большую перемену, чтобы напомнить юным наследникам о важности свежего воздуха и уличных прогулок для растущего организма. Настроения в толпе царили буйно-агрессивные, как в сообществе молодых львят, у которых начали резаться зубы. Традиционно Поклонский собрал вокруг себя царскую ораву, всех самых сильных и знатных, и, стоя во главе полукруга, нарочито громко рассказывал анекдот, до того не смешной, что даже изображать смех было бы трудно. Смех раздался сразу же и невпопад, гоготала толпа подпевал, стайка девчонок левее хихикала, скорее не от самой шутки, а от общего смущения, окутавшего их при виде хорохорящихся мальчишек. Мимо них, уткнувшись взглядом в землю, обутый в лакированные до блеска ботиночки, в перевалку и засунув обе руки в карманы, шел Михаил, или, как его ласково окликнул Поклонский, - Мишуткин. «Мишуткин» в своей манере передвижения походил на детеныша императорского пингвина, и хотя костюм предавал определенное сходство, гораздо большее делала его походка и привычка складывать руки по швам, когда он останавливался.          ⁃        Мишуткин, куда ласты намылил, иди к нам! - Поклонский выжидательно уставился на юного Михаила, как затаившийся в тропиках тигр, скрываясь за улыбкой, как прячется в тени листвы оскал. Миша замер, привычно сложив руки, и обернулся. Выражение его лица стало сосредоточением внутренней тягостной борьбы, так хмурились брови на его лбу и раздувались ноздри.          ⁃        Спасибо. Но я лучше пойду. - Наконец выдавил из себя он, глядя так же себе под ноги.          ⁃        Мишуткин, ты ничего не перепутал? Я сказал, иди к нам. - Голос Поклонского перестал казаться дружелюбным, он стал по-детски грозным и по-взрослому противным. Макс наблюдал за этим монокамерным трейлером боевика с рейтингом 0+ с высоты небольшого холма, застыв поодаль, как только заметил меланхоличное, но решительное движение Миши. Уже тогда он заподозрил, что добром все это не кончится. А дело было вот в чем. Миша дружил с Костей. Костя дружил с Поклонским до поры до времени. А потом сказал ему какую-то совершенную гадость - дескать, он дурак, и если не будет нормально учится, его выгонят наравне с любым другим учеником. За что был бит и путем невербального остракизма навеки исключен из королевской шайки. И вот перед Михаилом в первый, но далеко не в последний раз в жизни, встал ребром поперек горла извечный вопрос - «ты мне друг или просто в воздух пук?» Михаил долго раздумывал над ответом, целый день он места себе не находил, исходил всю свою комнату вдоль и поперек, написал две записки Косте, обе злостно разорвал, напился томатного сока и без сил, совершенно отчаявшийся, лёг спать, провалившись в страну кошмаров, где Поклонский в мундире и треуголке командовал армией агрессивных помидоров, а те, прыгая на врага прямиком с огромных несущихся галопом лошадей, раздавливали противника своей массой, заставляя их захлебываться вытекающим из них соком. И вот наконец наступила развязка это остросюжетной драмы, Михаила призывали к ответу, и он, с решимостью суриката, вперив в ноги взгляд, стоял как на распятии пред распаленной мальчишеской толпой.          ⁃        Что, не присоединишься к друзьям? - голос Дани стал удивлением для Макса. Он впервые услышал его так близко от себя, оказавшись за его спиной на расстоянии вытянутой руки.          ⁃        Да как-то не хочется, - вальяжно протянул Макс, вскидывая руки вверх, будто потягиваясь от скуки.          ⁃        А видимо придётся, - Даня взглядом прочертил дорогу до машущего рукой и глядящего в их направлении Поклонского.          ⁃        Вот бляха… - Макс втянул губы, улыбка на его лице почти исчезла.          ⁃        Ну не иди, раз не хочешь.          ⁃        Ха, легко сказать, - он обернулся к Дане, заглянул ему прямиком в глаза и резко выпалил, - они от меня потом живого места не оставят.          ⁃        Тогда иди, - пожал плечами Даня.          ⁃        Советчик из тебя конечно. А сам-то, стоишь особняком, как будто тебя это не касается.          ⁃        Я не идиот, чтобы бить постороннего человека, потому что другие бьют.          ⁃        Ну защитил бы тогда, раз такой правильный, - сказал Макс с раздражением и злостью в голосе.          ⁃        Я не идиот, чтобы защищать постороннего человека от разъяренной толпы, очевидно превосходящей меня по силе.          ⁃        Моя хата с краю - ничего не знаю, так получается? - огрызнулся Макс.          ⁃        А ты его прямо таки защищать собрался?          ⁃        Миша хороший.          ⁃        Ага, и скоро будет немного покалеченный. Ну ничего, повозят мордой об землю, да отпустят. Переживет как-нибудь. Макс судорожно сглотнул. Поклонский даже дрался как-то мерзко, не по-мужски: бил туда, куда нельзя, лежачего ногами пинал, лицом в землю утыкал так, что дышать становилось невозможно. Почему-то именно с образом Миши у Макса это не вязалось: он был таким нелепым в своем пингвиньем марше, смеялся всегда громче всех, хоть и никогда не шутил сам - наверное стеснялся.          ⁃        Я помогу ему, - Макс поднял глаза, и они сверкали - решительный огонь черным пламенем осветил радужку глаз, напрочь стерев с лица улыбку.          ⁃        Не самый продуманный ход.          ⁃        Да и хуй с ним, - весело отозвался Макс, и привычное выражение беззаботного веселья снова легло маской поверх его лица. Он отвернулся от Дани и вприпрыжку умчался вперед, развиваясь на ветру трепещущимися бортами пиджака, алым галстуком, закинутым на плечо, выправленной белой рубашкой и рыжими как медные трубы растопыренными во все стороны волосами. Весь он был как дерзкий бриг, несущийся всеми мачтами навстречу волне-убийце, непроглядной стеной восставшей против него и сокрывшей солнце и последнюю надежду на спасение. И все же он спешил вперед, расправив белеющие в океане паруса, не боясь разбиться, весело смеясь над силой стихии и встречая ее как старого друга на своем борту. Он успел нанести единственный удар, пришедшейся по левой скуле одного из свиты Поклонского, тут же им самим оказался сгребен под руки и повален на землю - Поклонский был существенно выше всех своих сверстников и превосходил их физически, опережая в развитии на пару лет. Дальше было темно и сумбурно, Макс пытался увидеть просвет, защищая голову руками и выглядывая периодически в сторону из-под локтя, но из обозримого ему доставались только лакированные мыски ботинок с выпуклыми и заостренными носами, песчинки земли, откалываясь неровным строем, норовили попасть в глаза - от того приходилось постоянно жмуриться, жухлая трава, покрытая инеем, неприятно колола лицо и обнажившиеся лодыжки, не защищенные слишком короткими носками. Удары раздавались россыпью молотков, стучащих на каком-нибудь пригородном заводе по производству дешевой однотипной обуви - тук тук тук, тук тук тук, как будто мелодия глухого барабанщика, стремящегося задать ритм по старой памяти, но то и дело сбивающегося и отвлекающегося на людей вокруг в безнадежной попытке понять, правильно ли он играет. Боль отливала в виски, наполняя их чугуном, краска залита лицо от накопившегося давления и нехватки воздуха. Максу казалось, что время обратилось в смолу, тягучую каплю которой он видел стекавшей как-то с огромного дуба, росшего напротив окна его спальни - она будто текла когда-то очень быстро вниз, стремясь сбежать как можно скорее, а потом вдруг замерла, и от свидетельства ее побега осталась только тонкая струйка, застывшая теперь длинным следом на рыхлой коре. Внезапно рядом с собой он услышал звук падающего тела. Он почувствовал, как непрекращающийся залп ударов оборвался на середине, столкнувшись с не существовавшим ранее защитным барьером. Град кончился так же резко, как и начался. И за ним наступила тишина. Безмятежная усталость охватила его тело и разум - ни сил, ни желания предпринимать хоть что-то не оставалось. Он вдыхал морозно-чистый воздух, острыми холодными иглами пронзавший его горло и нос, и эта боль была освобождающей. Сознание приходило в ясность, свет окутывал хаотичные мысли, изгоняя путаницу и ворох неразборчивых страхов прочь, оставляя только отчетливое понимание того, что он, Макс, совершил правильный поступок, и это светлое чувство гордости и благости, там внезапно на него снизошедшее, отобразилось на его лице тонкой дрожащей улыбкой, окутанной дорожками слез, пробежавших скорыми ручейками по его грязным от земли щекам. Он наконец нашел в себе силы приподняться на руках и повернуть голову в сторону. Сбоку от него, лежа на спине, распластаться Даня. Его мертвенно-бледная кожа казалась сотканной из ситца, а струившаяся из носа кровь на нем - пролитыми каплями старого бургундского вина. Он смотрел в счастливо-разостланное небо, расшитое нарядно перьями-облаками, пар образовывался в размашистые клубки, вылетая из его рта. Он вдыхал глубоко, выдыхал немного, и снова старался вдохнуть как можно больше, словно желая напиться именно этим воздухом, этим мгновеньем, этой секундой, остановить ее физически, облачив во что-то материальное, и не дать соскользнуть в чехарду сменяющихся воспоминаний.            ⁃        А как же «моя хата с краю, ничего не знаю»? - весело спросил Макс, переваливаясь на менее травмированный бок.          ⁃        Ты не посторонний, - ответил Даня, обернув голову в пол-оборота - прохлада земли коснулась его щеки.          ⁃        Хм, - улыбка Макса растянулась шире чеширской, он облокотился на локти, откинувшись назад, и задрал голову вверх. И небо показалось ему наряженным, как новогодняя елка во дворце Елисеевых, а воздух сладким, как будто созревшим персиками и медом. Он понял, почему Даня так глубоко им дышал.