BUFERA

      Омега до конца не верил, что альфа слово своё сдержит. Оказывая принудительное воздействие своими феромонами, он заставляет Кима везде ходить за собой по пятам, отпуская контроль только на работе и дома. Тэхён недовольства своего не скрывает, но воспротивиться никак не может, становясь в один миг таким слабым и беспомощным, проклиная свой пол и Намджуна заодно. Он не знает, что теперь придётся сделать мужчине, чтобы парень про эту ситуацию забыл и простил его. Обида душит, наступая на горло и наказывая Намджуна молчанием. На любые вопросы, затеи просто поболтать парень одаряет альфу убийственным взглядом, а после делает вид, что не замечает его, не забыв при этом посильнее надуться.       Намджун сходит с ума. Ему начинает казаться, что у него постепенно едет крыша, и вообще омегу он просто себе выдумал, с поразительным упорством болтая со стенами. Самому не нравится его контролировать, зверя себе подчинять, что уже давно забился от него в самый дальний уголок чужой души, а напряжение, которое царит в их скромной квартире, ощущается им на физическом уровне. Так и сосуществуют, будучи такими близкими и отныне таким далёкими.       Он правда не знает, сколько это будет продолжаться. Точнее, сколько сможет удерживать парня от глупостей. Внутри перманентно присутствует клокочущее чувство, вопящее о том, что как только альфа перестанет воздействовать на Кима, то парень сразу же побежит творить что-нибудь невообразимое назло ему. Просто для того, чтобы доказать Намджуну, что никакие оковы его не удержат и не заставят подчиниться.       И будет глупо отрицать, что в нём не взыграла та самая отравляющая душу ревность, когда омега три дня тому назад поведал ему о своей очередной встрече с Чоном. Намджун всё в толк взять не может, зачем Первому сдался именно этот парень, почему его не зацепил кто-нибудь другой из официантов в ресторане? Ещё и Тэхён со своим «гениальным» планом по сближению с ним. Нет. Мужчина не может этого позволить. Да, он эгоист, да, хочет привязать к себе омегу, да, не собирается делиться им с Чонгуком, намерения которого ясны как день. Жаль, что Киму этого не объяснить.       — Тэхён, — мужчина встаёт перед телевизором перед тем, как уйти. — Хватит, — устало просит альфа, взывая к всему святому, что есть в омеге.       Тот лишь на мгновение вступает с ним в молчаливую борьбу глазами, втянув щёки и во всех красках представляя, с каким бы удовольствием разбил лицо Намджуну, а после сдвигается с насиженного места вбок, делая громкость побольше. Джун прикрывает веки, отсчитывает несколько секунд про себя и резко разворачивается на месте, нажимая большую круглую кнопку и выключая прибор. Но даже так парень не удостаивает его вниманием, уставившись в пустоту за спиной альфы. Будто бы его и нет вовсе.       — Тэхён, — сквозь зубы цедит Намджун, делая шаг вперёд, но замирает, остановленный горечью, отражённой во взгляде омеги.       — Что? — Тэхён вскидывает подбородок, впервые свой обет молчания за эти дни нарушает. — Давай, заставь меня ещё и разговаривать с тобой, ты же можешь, — упрёка, приправленного желчью, в голосе не скрывает.       — Ты же не из-за этого злишься, — морщится мужчина, невольно вспоминая Чонгука.       — Не из-за этого? — повышает голос. — Ты охренел, Намджун? Действительно, мне же так нравится, когда какие-то альфы пытаются контролировать меня, мои действия и мою жизнь с помощью метки! — он подскакивает на ноги, равняясь с мужчиной. — Знал бы, что этим всё кончится, послал бы тебя ещё тогда и никогда бы не связывался с таким, как ты!       Мужчина поджимает губы. Он всё стерпит. Пусть Тэхён кричит, бьёт его, только не молчит, равнодушие своё не показывает. Не любовь, так ненависть, но не безразличие. Намджун молча выдерживает порыв ярости парня, не зная, что ему ответить.       — Мне надо уйти, — зачем-то предупреждает его альфа. — Не сбежишь?       — Ты так достал меня за эти три дня… Меня уже тошнит от тебя! Иди ты куда хочешь, — обречённо закатывает глаза Тэхён и разводит руками.       — Как татуировка? — переводит тему, с опаской на правую ногу поглядывая, только бы не переставать говорить с Кимом. — Всё хорошо? — Намджун на самом деле волнуется по поводу работы, ведь омега сбежал тогда, и они не смогли закончить.       — Иди ты уже, Господи, — закрывает лицо руками омега, издавая обречённые звуки, которые глушит в ладонях.       Тяжело вздохнув, мужчина разворачивается и выполняет просьбу, оставляя Тэхёна одного в квартире. Возможно, им правда нужно побыть немного порознь. Иначе Ким точно придушит его ночью подушкой. Намджун тихо закрывает за собой входную дверь на два оборота, пряча ключи в задний карман чёрных джинсов. Он испытывает мимолётный укол вины, но притупляет его рассуждениями о том, что, в целом, парню некуда идти, а значит и из дома ему выходить незачем. Обернувшись, Намджун силой вынуждает себя отвлечься от этих сжирающих мыслей и быстро спускается вниз по лестнице.       К началу ноября начинает подмораживать, однако альфе очень нравится такая осень — голову хорошо охлаждает. Выйдя из подъезда, Джун немедленно меняет выражение своего лица на недовольное и, можно сказать, злое, завидев рядом с домом машину, а следом и подпирающего её дверцу Чонгука. Мужчина неизменно курит свои сигареты, старательно высматривая что-то в окнах. Или кого-то, думает мужчина, мрачнея.       Что будет, если он прямо сейчас избавит мир от этого душегуба? Максимум, после этого его обязательно отыщут черепа и убьют. Но тогда и до Тэхёна тут же доберутся, а этого допустить нельзя. Ему нельзя умирать. Ему ещё этой страной управлять.       Но всё же жалко, что у него нет оружия с собой.       — Эй, — окликает подвисшего мужчину Чон, слегка удивившись, увидев самого лидера повстанцев, но решая на этом не зацикливаться. — Ты здесь живёшь? Тэхёна знаешь? — заваливает вопросами альфа, бросая окурок на землю, притаптывая его ботинком, и засовывает руки в карманы штанов.       Намджун очень хочет проигнорировать его. Но это всё-таки Первый Череп — ему каждый человек в столице, и не только, должен беспрекословно подчиняться, любую волю исполнять. Только вот альфе его авторитет по барабану. Его цель убивать таких, как Чонгук. Каждый, кто незаконно себе власть захватил, будет либо уничтожен, либо посажен. Но в случае мужчины ему ничего, кроме казни, не светит.       Вот сдался ему Тэхён? Других омег что ли мало?       — А зачем Вам? — бросает альфа, отходя от подъезда. Чтобы пройти дальше, надо как-то миновать Чона, что перегородил дорогу своей машиной. Почему-то кажется, что вечер сегодня не задастся.       — Если спрашиваю, значит надо, — более-менее спокойно отвечает Первый, продолжая поглядывать на окна, надеясь заметить там Кима. — Если ничего не можешь сказать, иди отсюда, — качнув головой, приказывает альфа, набирая побольше воздуха, чтобы позвать парня. — Эй! Официант! Выходи!       У Намджуна чуть дёргается глаз, и тело застывает, поражённое этой по-детски наивной выходкой. Ему это не мерещится? Это Первый стоит в пробирающий до костей холод посреди опустелого двора и во всё горло зовёт Тэхёна? Это уже даже не смешно. В стране переворот назревает, черепа на каждом шагу ходят наперевес с оружием, по всей границе стоят караульные, Девятка в полном составе рыщет по стране в попытках найти наследника, а Чон Чонгук, самый главный из них, главнокомандующий черепов, личный каратель Джина, приехал, нашёл адрес омеги, который ему просто, чёрт возьми, понравился, и, не найдя иного способа связаться с ним, кличет его под балконами.       Безошибочно определив окно их гостиной, альфа замечает небольшое шевеление давно не стиранной занавески, усмехаясь от собственной безысходности. Он по-настоящему не может понять, почему эти двое так рвутся к друг другу. Один другого способен без дрожи в руках прибить, и Намджун бы поспорил, кто из них сделает это быстрее.       — Знаю, — твёрдо подаёт голос Джун, не давая себе времени передумать. — Мой это омега.       Чонгук отвлекается от изучения оконных рам, с лёгким недоверием бросая взгляд на решительное лицо мужчины. Но его быстро пробирает на смех, и Чон не сдерживает язвительный смешок, отмечая про себя ту глупость, с которой Намджун посмел ему такое произнести. Он несколько вальяжно подходит к альфе, надменно вставая перед ним и пребывая в увеселительном настроении от того, что собственную свою смерть в отражении зрачков оппонента видит.       Интересно.       — Правда что ли? — в неверии вскидывает брови Чон, склоняя чуть голову к плечу. — Ну был твой, станет мой, — вмиг становясь серьёзным, заключает он, угрозу прекрасно читая в человеке, но нисколько его не боясь.       — Он меченный, ты ничего не можешь сделать, — Намджун переходит на неформальный тон, потому что кулаки сводит так сильно, что непонятно вообще, как ему удаётся сдерживать малодушный порыв ударить Первого, хотя это и чревато значительными последствиями.       — Н-да? — наигранно удивлённо повышает интонацию мужчина. — Запрети мне, — бросает вызов Чонгук, уголки губ которого опускаются, а лицо приобретает устрашающий вид.       Этого было достаточно, чтобы щёлкнуть последний выключатель трезвости внутри мужчины. Он бьёт первым, безошибочно попадая по лицу Чона, который этого явно не ожидал. Всё-таки не каждый день кто-то из гражданских нарывается на драку с ним. Это заставляет кровь внутри вскипеть, пуская по венам капельку азарта. Да что уж — большую каплю.       За омег альфа ещё не дрался. Тэхён и здесь стал первым.       Они сцепляются мгновенно, не жалея сил, не тратя времени на дыхание. Намджуном движет ревность, оскверняющая его кровь, невзаимность Кима и его вымотанные за три дня молчания нервы. Чонгуком — ярость из-за того, что какой-то щенок смеет считать, что может тягаться с ним. В машине пистолет, а в кармане куртки нож, но Первый даже не думает так легко расправляться с мужчиной, которому не повезло стать тем, на ком он выместит весь свой гнев, все унижения, которые испытывает в последние дни от Сокджина, от Черепов, от своих же подчинённых. Даже, блять, от простых выскочек с улиц. Неужели они все забыли, кто он такой? И как с ним можно разговаривать, а как нет?       — Сука, — сквозь зубы проговаривает Чон, с ювелирной точностью рассчитывая удар.       Джун сгибается пополам, стоит упустить крошечный момент и получить от Первого под дых. Сжав зубы, он хочет встать обратно в стойку, но его сбивают с ног, укладывая на лопатки. Чонгук сбивает костяшки, смешивая свою кровь с кровью альфы, совсем не ощущая боли. За долгие годы службы это человеческое чувство притупилось в нём окончательно. Противник задерживает дыхание, напрягаясь всем телом, чтобы подняться, сбросить с себя Чона, однако тот всё равно оказывается проворнее, хватая Намджуна за шею и прикладывая головой с размаху к асфальту, да так, что у последнего на мгновение темнеет в глазах.       — Намджун! — в испуге кричит из распахнутого настежь окна омега, в отчаянии глаза округляя и почти полностью за подоконник вывешиваясь.       Альфа это слышит лишь очень отдалённо и будто бы сквозь вакуум и какой-то шум. И только эта интонация, этот до ужаса резкий, взволнованный голос вынуждает Чонгука замереть и перестать избивать уже плохо сопротивляющегося мужчину. Он поднимает взор на Тэхёна, языком проводит по разбитой губе, солёную кровь собирая, и с явным удовлетворением разглядывает его, позабыв про Намджуна.       — Хватит, пожалуйста, — дрожащим голосом просит Ким, беспокойно на лежащего на земле друга смотрит, быстро прощая ему все свои обиды. — Хватит, — тише добавляет, взывая к человечности Первого.       — Тэхён, — зовёт Чон, дёрнув щекой, кровь на костяшках пальцами растирая на автомате. — Выходи давай, — недовольным тоном приказывает, присаживаясь на корточки, и тянет Джуна за грудки, приподнимая скривившегося от боли мужчину. — Пока он ещё живой, — со сталью в голосе небрежно бросает альфа, резко отпуская и выбивая сдавленный стон. — Минуту даю.       — Я не могу, — прикрывает в ужасе рот парень, готовый с второго этажа спрыгнуть, только бы Чонгук прекратил мучить Намджуна.       — Что значит «не можешь»? — бесится Чон, чёрными глазами впиваясь в хрупкую фигуру в оконном проёме. — У тебя сорок секунд, — для убедительности он сверяется с наручными часами.       — Ключи, — севшим от подавляемой истерики голосом шепчет Тэхён, указывая кивком на Намджуна. — Ключи у него.       Мрачный и недовольный альфа с пренебрежением осматривает поверженного противника, рыская по карманам и добывая ключ. Он как-то недобро усмехается, думая про себя, что будто спасает принца из башни. Парень неотрывно, почти не моргая, следит за тем, как Чонгук перешагивает друга, оставляя его валяться на асфальте, и направляется к подъезду. В груди ноет от того, что Намджун там остался один, что ему плохо и определённо нужна помощь. Но гулкие шаги поднимающегося по монолитным лестничным пролётам мужчины отдают в сознание, резонируя с сердцебиением в висках.       Едва оторвав себя от окна, Тэхён бежит к двери, почти споткнувшись о собственные ноги, и делает глубокий вдох прежде, чем услышит два характерных щелчка, и Чонгук уверенно откроет дверь, зайдя внутрь. Его острый взгляд прошибает до самого позвоночника, однако парень усиленно просит себя не бояться. Он ничего не сделал. Ему его ни в чём не уличить. Чон вряд ли понял, кто он такой, а приехал лишь потому… А почему? Ким делает неуверенную попытку, молча протягивая раскрытую ладонь, в которую, надеется, альфа вложит ключи. Не хватало ещё, чтобы у него был постоянный доступ к их с Намджуном жилищу.       — С чего бы? — притворно удивляется он. — Это мне за потраченные нервы, — Первый демонстративно поднимает на одном пальце связку, пряча её в кулаке и не глядя засовывая в карман.       Тэхён в смятении приходит к выводу о том, что теперь уже точно пора менять замки.       Почему-то омега чувствует себя таким незащищённым перед ним, от одного взора испытывающих его чёрных глаз весь тушуется, что уж говорить о навязчивом кровавом запахе. За эти дни Намджун в достаточной степени на него воздействует своим ароматом, а этому и никаких меток не надо, чтобы зверя внутри запугать. Ким делает небольшой, пробный шаг вперёд, обойти альфу хочет, умчаться к другу, за которого так сильно переживает, но всё же Чонгук эту попытку замечает, преграждая путь своим могучим, годами тренировк накаченным телом.       — Намджун, — вновь пытается не действиями, так словами, тревогу упорно внутри подавляя. — Ему нужно помочь.       — Подождёт, — безэмоционально произносит альфа, наступая на парня, который тут же пятится, пытаясь держать ту нелепую дистанцию между ними. — Кажется, тебе пора кое-что прояснить, — начинает Чон, с лёгкостью поймав Тэхёна за талию одной рукой, грубо подтягивая ближе, а второй подбородок поддевает, принуждая неотрывно в глаза смотреть, и только этим заставляет его всего, как попавшегося охотникам зайчонка, замереть и затаить дыхание. — То, что ты пользуешься моим снисхождением, вовсе не означает, что я позволю какому-то омеге водить меня за нос…       — Когда я?.. — перебивает Ким, сбиваясь на лихорадочном вздохе, быстро проигрывая своей воле и начиная вырисовывать в голове самые ужасные из своих кошмаров. Неужто они с Намджуном сегодня оба попрощаются с жизнью?       Мужчина толкает его к стене в прихожей, да так, что Тэхён задевает головой небольшую картину, с которой тут же сыпется пыль на пол. Но он не обращает на эту лёгкую грубость никакого внимания и даже не думает сопротивляться, потому что знает — это бесполезно. Если даже сильный альфа не справился с Первым, то хрупкие кости омеги переломать ему большого труда не составит. Загнанно наблюдая за действиями Чона, парень быстро зажмуривается, когда большая ладонь тянется к шее, и вспоминает все молитвы, которые уже однажды спасли его от черепов.       Чонгук про себя лишь фыркает. Ему этот страх по воздуху передаётся, от него никуда не деться, его не унять, не прекратить. Он уже потихоньку сознание мутит, да так, что альфе чудится, что это не Тэхён перед ним дрожит, а он сам в дикий и необузданный ужас отчего-то приходит. Отвратительно. Однако это не мешает ему не без брезгливости оттянуть ворот домашней кофты омеги и в полумраке прихожей на молочной коже рассмотреть ровный укус, оставленный кем-то очень давно в районе ключицы. Хотя почему кем-то? Вон Намджун, валяющийся во дворе, кажется, уже без сознания, и является хозяином метки. Первый полагал, что вышел из себя из-за идиотской попытки нападения, а сейчас же понимает, что причина была в другом.       Из-за другого человека.       — Почему не сказал? — спокойнее, чем ожидал Тэхён, спрашивает альфа.       — Я не знал, что надо… — лепечет Ким, но из-за загоревшихся глаз напротив вообще жалеет, что открыл рот.       Омега начинает опасаться каждого слова, которое произнесёт или собирается произнести. Будто на заминированном поле, где любое неверное сочетание букв равносильно моментальной смерти.       — В столице не выжить без метки, — прорезавшимся голосом отвечает он, жалея вообще, что она у него есть. — Это моя защита, а не факт безумной любови, — зачем-то оправдывается парень, кусая изнутри щёки и уводя на секунды взгляд, но после неизменно возвращая его Чонгуку.       — А, то есть, он мне губу разбил тоже только из твоей защиты? — иронизирует Первый, упираясь согнутым предплечьем в стену рядом с головой парня. — Своим омегой назвал тоже исключительно из твоей защиты? И рвёшься ты к нему, конечно, из твоей защиты и только по доброте душевной? — Чонгук наседает на него, впервые по-настоящему осознавая природу своих претензий, которую, конечно же, не назовёт ни вслух, ни про себя.       Это дико для него. Никогда ещё подобные чувства не душили его. Чувства, которым даже страшно дать определение. Он же Первый Череп, а не сопляк какой-то.       Он хочет сказать ещё что-нибудь едкое и колкое, задеть Тэхёна, раз ударить его не может или не хочет, то хоть как-то дискомфорт причинить, как застывает мраморной статуей, искреннего шока своего не скрывая. Становится неживым, неодушевлённым, переставая о чём-либо думать, чего-либо желать. Омега тянется к его лицу рукой, останавливаясь в нерешительности в ничтожных сантиметрах, уже вернуть её хочет, передумать, но альфа не позволяет, накрывая как всегда холодные пальцы Кима своей большой горячей ладонью, помогая переступить этот невидимый барьер. Чонгук никогда бы не подумал, насколько стал жаден до нежности, насколько сильно простое, безобидное касание к своему обветрившемуся, уже покрывшемуся мелкими морщинами лицу заставит казавшееся ему мёртвым сердце с силой биться о грудь. Постепенно смелея, Ким чуть улыбается, отключая мозг и оставляя все проблемы за этим моментом, ласково, осторожно и как-то зачарованно большим пальцем незапёкшуюся кровь растирая по нижней губе мужчины.       — Тэхён, — утробно зовёт альфа, возвращая парня обратно на Землю, где они всё ещё так неоднозначно стоят на входе в квартиру, а на улице всё ещё мёрзнет Намджун. — Если это будет метка Первого, то к тебе никто и близко не подойдёт, — выпаливает Чонгук, всю серьёзность своих слов во взгляде показывая.       Услышав это, Ким, словно ошпаренный, отнимает руку, слыша разочарованный звук от мужчины, и прижимает конечность к груди, натягивая ворот кофты обратно.       — Зачем!.. — он останавливается и меняет интонацию с взволнованной на более спокойную. — Зачем так торопиться? Мы можем сходить на свидание, попробовать, узнать друг друга, — тараторит Тэхён. — Хотя в той ситуации, в которой сейчас находится страна, это будет глупо, да? — нервно смеётся, прикрывая веки. — И, может, Вы вообще всего этого не хотите, а я уже надумываю…       — Хочу, — слишком быстро и уверенно отвечает Первый, тяжело сглатывая. Ему вообще плевать на что-либо, когда он видит перед собой этого омегу. Восстания, повстанцы, Сокджин, Хосок, план — пусть идёт всё к чертям в самый Ад.       Парень на это тихо посмеивается и благодарит мрак за то, что тот его горящие щёки скрывает.       — Но у меня есть условие! — вспоминает Тэхён, рискуя и решая воспользоваться ситуацией. — Помогите мне затащить Намджуна, пожалуйста… — голос его теряет запал, стоит столкнуться с чужим раздражением.       — Ты же понимаешь, что он до сих пор жив только из-за тебя? — цокает Чонгук и, видя, как активно машет головой парень, закатывает глаза. — Что у вас за отношения с?.. — Чон вовремя прикусывает язык, не договаривая «с лидером повстанцев», не рискуя ни себя выдавать, ни омеге давать возможного повода обмануть. В любом случае ему кажется это занимательным: очередное совпадение или стоит уже проверить его на наличие шрамов и родимого пятна? Про это вроде бы говорил Чимин.       — Нет у нас никаких отношений, — возмущается Тэхён, никогда даже не думая о Намджуне в таком плане. — Мы дружим уже кучу лет, — вздёргивает нос, чтобы казаться убедительнее, но лопатками всё равно все шероховатости стены изучает, плотнее прижимаясь к поверхности. — И почему я вообще должен опять оправдываться? — омега думает, что пора бы ему вылезать из позиции жертвы, переставать испуг и нервозность демонстрировать, так легко позволяя альфе на этих чувствах играть. Иначе ему в этой схватке с Первым победителем не выйти, свою жизнь не отстоять.       — Не показывай свои зубки, если они молочные, — Чон вздыхает, выпрямляясь, и с трудом себя от парня отрывает. — Тем более когда от тебя несёт им, — скалится, словно наяву представляя в своей голове то, как альфа Кима во всех позах имеет. — Дружба с привилегиями?       — У Вас нет права меня отчитывать, — Тэхёну не нравятся эти полунамёки мужчины.       — Да что ты? — выгибает бровь. — Ты ещё не понял, солнце? Оно появилось у меня в тот самый момент, когда я решил, что ты будешь моим, — он вытягивает руку, заправляя прядку волос за ухо застывшего омеги. — Так что не испытывай моё терпение. В другой раз я его убью, — без тени веселья ставит его перед фактом Чонгук, оглядываясь в знакомой ему квартире. — Ему стоит начинать собирать вещички.

***

      В комнату заходят без стука. У Чимина ещё с детства осталась эта странная привычка сидеть на широком подоконнике, поэтому бета и находит его именно там. Вообще, насколько помнит омега, это раньше была комната Тэхёна. Наверное, именно поэтому он её и выбрал. Брат, хотя и был вечно занят и не раз срывался на младшего, всё равно иногда звал его ночевать вместе, рассказывая сказки или позволял играть у себя на мягком ковре, пока делал уроки или что-то в этом роде.       У себя было не то.       Сокджин без сил валится на кровать, глотая жгучий алкоголь прямо из горла. Ким за этим всем наблюдает лишь издалека, не приближаясь и не заводя разговора. Буквы книги, которую он читает, не складываются в предложения, а те в абзацы, потому что стоит мужчине заявиться, как спокойствию внутри омеги приходит конец. И казалось бы, что он уже должен привыкнуть и смириться, но Чонгука на базе нет, что сеет лёгкую панику. Никто не поможет. У Главы отвратительное настроение по всем известным причинам, и единственный, кто способен его демонов заткнуть, на свою беду, это Чимин.       — Эй, — пьяно зовёт Джин, прикрывая глаза. — Чимин-а, — парню слух режет эта манера произносить его имя. — Как думаешь, если я твоё бездыханное тело к столбу какому-нибудь на центральной площади привяжу и круглосуточную трансляцию запущу, брат твой заявится мстить?       Он игнорирует его, насильно вынуждая себя не прекращать читать, однако в итоге по пятому разу проходится по одному и тому же предложению, никак смысл его понять не может. Сокджин не в себе и несёт всякий бред, который в общем-то ничем не отличается от его обычных речей. Только вот Чимин не уверен в том, что сегодня бета не способен претворить свои идеи в жизнь. И вряд ли Тэхёна это вынудит наконец-то показаться.       — Чимин-а, — настойчивее повторяет. — Не хочешь разговаривать со мной? Да как ты смеешь!.. — пытается угрожать Джин, но омеге нисколько не страшно.       На какое-то мгновение вновь повисает тишина, прерываемая звуками заливающего в себя коньяк мужчины и шелестом страниц Чимина. Он вроде как домучил тот абзац. Сокджин с невнятными звуками поднимается, принимая сидячее положение спиной к окну, и это позволяет Киму незаметно наблюдать за ним. Хотя сбежать всё равно не выйдет. За дверьми черепа, которые пресекут любую попытку, отдавая его обратно в беспощадные руки Главы.       — Чимин-а! Выключи свет, — приказывает, морщась от раздражающего глаза верхнего освещения.       — Я читаю, — холодно отвечает омега, не без труда сталкиваясь взглядом с Джином, убеждая себя не разрывать зрительный контакт.       По выражению лица мужчины Чимин отчётливо понимает, что его терпение лопнуло. Он сглатывает вязкую слюну, прослеживая путь Главы от кровати до подоконника. Тот, пошатываясь и бросая недопитую бутылку где-то около постели, целенаправленно идёт к парню. Небольшой роман в твёрдой обложке остаётся на подоконнике даже без закладки. Лучше лишний раз не нарываться. Подойдя, Сокджин борется с самим собой несколько мгновений, в которые омега морально подготавливает себя ко всему, что бы с ним ни произошло. Джин и трезвый-то не совсем адекватен. Мужчина хватает Кима за щёки пальцами, сдавливая одной рукой, и приподнимает его голову, своей властью наслаждаясь.       — Чимин-а, ты такой вредный стал, — склоняет голову бета, хватку резко расцепляя, боль лаской заменяя и уже поглаживая лицо парня тыльной стороной ладони. — У Чонгука нахватался? Я ваши встречи ограничу, — будто бы в себя произносит он.       Голова, словно у сломанной куклы, отлетает в сторону, ведь Джин силы не жалеет, отвесив ему пощёчину. Щека загорается, а с губ слетает сдавленный вскрик. Чимин не спешит поворачиваться обратно, глаза поднять дерзости не находит, но мужчина с этим справляется сам, оттягивая волосы и склоняясь над его лицом. Ему приходится приподняться с подоконника вслед за усилием Главы, вцепившись ногтями в его руку, чтобы неприятные ощущения хотя бы немного облегчить.       — Забыл, где твоё место? — злится Сокджин в пухлые губы. — Осмелел после новостей о брате? — безумие в выпученных глазах внутри всё сворачиваться заставляет. — Знаешь же, да, что сдохнешь вслед за ним? Что дни твои почти сочтены?       — Отпусти! — кричит ему Чимин.       — Я завершу дело тринадцатилетней давности, — Главе хватает возможностей скинуть парня с окна на пол к своим ногам.       У последнего из глаз брызгают предательские крупицы слёз, которые он тут же смаргивает, стараясь быть стойким. Распластавшись на полу, Ким смотрит на Джина снизу-вверх, ненавидя всей душой то положение, в котором постоянно находится. Раб. Жалкий раб без цели и без выбора. Рождённый быть на троне омега всю жизнь только и видит ножки этого трона, а выше поднять голову не может. Сжав ладони в кулаки и сцепив зубы, Чимин покорно ждёт своей сегодняшней кары. Так, как и делает это обычно.       Но Джин лишь одаривает его высокомерным взглядом, делая полушаг назад и устало падая на подоконник, обитый мягкой тканью. Книга, задетая тушей беты, слетает на пол, раскрываясь на уже прочитанной Чимином главе «Перед казнью». Такое совпадение кажется до идиотизма смешным. Дилемма же в том, что так просто Глава его не убьёт, даже если Ким его очень сильно попросит. Поэтому, покуда Тэхёна нет в стенах этого дома, бояться за то, что не сможешь завтра открыть глаза, нет смысла. Парень отвлекается от своих мыслей, заметив копошение Сокджина в карманах, а, завидев уже хорошо знакомый пакетик с порошкообразным содержимым, в ужасе шарахается назад.       — Не надо, — просит, будто бы мужчина послушает его.       — Сюда иди, — игнорирует его Джин, протягивая руку к омеге.       Чимину уже плохо от того количества наркотиков, которые в него закачали. Он совсем ничего потом не соображает, путается во времени и пространстве, не живёт, а начинает существовать. И парень понятия не имеет, что происходит вокруг, что за люди рядом с ним и что они делают. Сознание отключается, эмоции подавляются, а тело перестаёт отвечать на сигналы мозга, становясь предателем. Для мужчины это наилучший расклад: Ким не мешается под ногами и послушно исполняет все приказы. Чимин же потом чувствует себя отвратно, начиная приходить в себя и мгновенно ощущая всю тяжесть этого мира. И каждый следующий раз труднее предыдущего. Совсем не хочется выходить из того сна, в который его помещают с помощью наркотика, но и вечно эта мнимая эйфория не длится.       — Чимин, — нетерпеливо повторяет Сокджин, прищуривая глаза.       Однако это вовсе не оказывает на парня никакого эффекта. Он отползает назад, избежать очередного приступа хочет, ногтями паркет царапая, но мужчина успевает поймать его за лодыжку, стискивая конечность стальными пальцами и боль великодушно даря. Чимин разворачивается на полу лицом к бете и сквозь болезненные ощущения дёргает ногой, освободиться пытается. Без толку. Если Джину что-то взбрело в голову, то так тому и быть, от своего он не отступится.       Затравленно в его глаза глядя, Ким одними губами молит его этого не делать, не заставлять подсознание по всем кругам Ада проходить, в очередной раз пытаясь прийти в себя. Он заваливается сверху на омегу, у которого сил недостаточно, чтобы его с себя скинуть. Уперевшись руками в грудь мужчины, Чимин отворачивается, плотно рот закрыв, чтобы ни одна жалкая крупица психотропного порошка не попала ему в организм. Пусть изобьёт его, пусть в подвале закроет, пусть пустит по рукам черепов — только не в это болото, засасывающее его вместе со страхами, с прошлым, с настоящим и таким неясным, почти иллюзорным, будущим.       — Неблагодарный! — орёт Сокджин, рассыпая добрую половину пакета на пол в попытках скормить часть парню. — Я же тебе чистейший сорт даю, даже заграницу такой не высылаю. Открой рот, Чимин! — он перехватывает дёргающегося всем телом омегу за шею, не жалея сил и грозясь его придушить, если тот не повинуется.       Тот краснеет лицом, что-то хрипит сквозь сомкнутые губы, напряжёнными пальцами скребётся, чужие руки с себя скинуть пытаясь, отпор дать, но не сдаётся, упрямо не желая подчиняться воле Главы. Лучше смерть, думает Чимин, чем несколько часов этого сумасшествия. Он напрягается всем телом, его мозг отчаянно не хочет умирать, подаёт сигналы получить новую порцию кислорода хотя бы каким-нибудь способом, однако непреклонность омеги противится этому, со всей своей ярой ненавистью в глаза напротив врезаясь, тысячи лет мучений обещая за все зверства, которые Джин с ним творит.       Стоит глазницам Кима чуть закатиться назад, как мужчина с психом разжимает руку, отбрасывая пакетик с жалкими остатками куда-то в сторону и поднимаясь с начинающего откашливаться Чимина. Бета недовольно усаживается, подперев спиной подножье кровати, без особого участия наблюдая за тем, как парень заваливается на бок, глубоко наполняя лёгкие воздухом и пытаясь восстановить свою жизнедеятельность. Ким часто-часто дышит, поднимаясь на четвереньки и сглатывая выделившуюся слюну, вытирая часть рукой со рта. Рвануть бы из комнаты, убежать, закрыться где-нибудь, только бы один на один с Джином не оставаться. Собственный кашель в голове отдаётся страшными звуками, и спустя время омега понимает, что едва не испустил дух от рук Главы.       Вернув процесс дыхания к автоматическому режиму, Чимин садится на согнутые ноги, набираясь смелости посмотреть на мужчину, изучая свои дрожащие руки. Вид у него ещё тот, но не то чтобы это волновало парня. Насколько же отчаялся Сокджин? Он не хочет этого видеть, но прекрасно слышит, как звенит уже пустая бутылка, одиноко покатившись по полу и собирая все его неровности. Знали бы черепа, как на самом деле выглядит их великий и ужасный Глава, оставшись лицом к лицу со своими чертями, то охотнее бы пошли на его свержение. Такой разбитый и потерянный, неспособный убедить весь мир, а самое главное себя, что является абсолютным победителем. И для этого ему не хватает контроля лишь над одним человеком в стране.       И имя ему — Ким Тэхён.       Мальчишка, что ищет отмщения за свою семью, мальчишка, что с лёгкостью соберёт вокруг себя недовольный народ, не заставит, а с мужеством поведёт за собой, тот, кем могут воспользоваться враги, чтобы напасть на страну, земли Кимов себе прихватить, в законности правления мужчины усомниться.       Ким Тэхён заклятый враг неКим Сокджина.       — Жалко тебя, — омега пугается собственного голоса, вновь кашляя, положив руку на грудь, чтобы вернуть себе нормальную речь.       — Жалость? — грустно усмехается Сокджин, согнув одну ногу в колене. — Это всё, что я заслужил от тебя?       — Ты и этого не заслужил, — сглотнув, холодные глаза Чимина наконец-то сталкиваются с его растерянными. — Хватит, — резко бросает омега, нахмурив брови, ощущая взявшуюся откуда-то вину. — Хватит так на меня смотреть.       — Я же люблю тебя, знаешь? — выдаёт на выдохе Джин, даже не делая паузы и ставя перед фактом, в парне же от этого ярость просыпается, поднимая корешки волос на голове. — Своей эгоистичной, жуткой, болючей любовью, но люблю. А ты? — смотрит так чисто и искреннее, будто бы от ответа омеги всё его существование становится под угрозу. — Ты любишь меня? — добивает мужчина, с детским упорством испытывая нервы Кима на прочность.       Чимин молчит, прикрывая глаза. Тысячи противоречий борются в нём день ото дня, грозясь однажды вытрясти из него последние вздохи. Лицо напрягается, а тишина давит на уши. Он не отстанет, пока не услышит то, что хочет услышать. Не вот этим своим жалобным видом, так силой выбьет из него слова, которые ему необходимы, чтобы в своей значимости в очередной раз убедиться.       Парень не верит ему. Давно перестал. В тех словах, что произносит иногда Сокджин, настоящую ценность имеют единицы. Хотя в последнее время и это число стремится к нулю. Любовь. Этот безумец не знает, что это такое. А Чимину уже не пятнадцать, чтобы в рот заглядывать своему покровителю, что спустя три года, прямо на его день рождения, изнасилует омегу на глазах бойцов, не остановившись ни от его слёз, ни от мольбы пощады. Похоронив свои вспыхнувшие юнышеские чувства к Главе, Ким этим идиотским мыслям возвращаться не даёт, наученный горьким опытом.       Но это не мешает ему испытывать метания каждый раз, когда Джин по одному и тому же кругу задаёт этот дебильный вопрос. Не понимает, врёт или правду говорит, отвечая ему, от того и страдает, душевные муки облегчить не может. Не любит. Не любит. Не любит, повторяет. А вслух всё равно произносит дежурное:       — Люблю, — потому что знает, что без этой идиотской подпитки мужчина загнётся, что без этого болезненного, даже для самого себя, слова он на части разломается, в конец озвереет, и тогда никому не будет пощады, никто живым от него не выберется, всех похоронит под обломками своей гнилой души.       И Сокджину этой сладкой лжи достаточно, чтобы продолжать держать себя в руках. А Чимину, чтобы держать в руках его.