у меня в руках огненный меч

Грязные носы были вытерты, грязные каемки из-под ногтей вычищены, джинсы с дырками взмахом руки заштопаны до приличного состояния, развязанные шнурки подтянуты в аккуратные бантики, пуговицы на рубашках застегнуты до последней (кроме Уэнслидейла — он был застегнут, чист и причесан с самого начала), и крохотный отряд уже готов был направиться в город, когда Пеппер демонстративно осела на диван и обняла себя за талию. — Пеп? — позвал Брайан. Пеппер сложилась пополам и прижалась лбом к коленкам. — Пеп, — повторил Адам, приближаясь осторожно, как к опасному дикому зверю (потому что все Эти помнили, как Пеппер умеет кусаться и пинаться, когда чем-то недовольна, даже если такое неспортивное поведение вышло из моды уже пару лет как). — Ты окей? — А похоже, что я окей? — глухо спросила Пеппер. Азирафаэль сложил в замок тревожные пальцы и быстро скользнул по девочке крохотным чудом, которое должно было определить, что с ней не так. Чудо показало небольшую близорукость, два кариеса и непереносимость лактозы, но ничего такого, что могло бы доставлять ей неудобство здесь и сейчас. — Похоже, что у тебя скрутило желудок, — честно сказал Адам. Пеппер подняла потемневшее от притока крови лицо и прожгла его гневным взглядом. — Это не желудок, тупица. Это моя! Тупая! Матка! Азирафаэль спешно повторил чудо, на этот раз сосредоточившись на репродуктивной системе. Результат был прежним. — Ой, — сказал Адам со всей возможной эмпатией и доброжелательностью. — «Ой»? — передразнила Пеппер. — «Ой»? Я ехала из Тадфилда четыре часа, чтобы пойти с вами на дурацкую выставку в дурацкий музей, а теперь у меня кровоточит моя дурацкая матка, и я могла бы лежать дома с грелкой, а застряла в дурацком книжном с дурацким ангелом, — Азирафаэль сдержанно моргнул, — и все, что ты можешь сказать — это «ой»? Ты серьезно? — Это очень неприятно, — добавил Адам. При более пристальном рассмотрении было похоже, что он не так уж сильно эмпатизирует и вообще ситуация кажется ему смешной. Самую малость. — Я тебя ненавижу. — Как будто я в этом виноват. — Да, виноват! —Пеппер ткнула в него пальцем. — Какого черта ты, мистер «в моих силах переписать реальность», ничего не сделал с этим? — Я должен был… сделать месячные безболезненными? Во всем мире? Начиная с того дня, или на всю историю назад, до самого Эдема? — вежливо уточнил Адам. — Ты мог сделать месячные безболезненными для меня! Ты мог вообще меня от них избавить! — Если вопрос стоит так, у меня есть… — попытался осторожно вклиниться Азирафаэль, у которого действительно имелась аптечка, собранная еще во времена бомбежек в сороковые и с тех пор регулярно обновляемая в соответствии с британскими нормами оказания первой помощи. Дети его проигнорировали. — Ты же сделал Уэнслидейла мальчиком! — Уэнслидейл уже был мальчиком! — Адам развел руками. — Я просто сэкономил ему немного денег и времени на будущих операциях и всё такое! — То есть Уэнслидейлу экономить на операциях можно, а мне на прокладках… — Одноразовые прокладки, кстати, не разлагаются. — Брайан. Умри. — Пеп, — Адам поймал ее руки в свои и пристально посмотрел в глаза. — Прости, пожалуйста, что, когда мне было одиннадцать и я останавливал апокалипсис, я не подумал заодно порадовать тебя будущей аменореей. Я исправлю это сегодня, когда привезу тебе самый огромный, дурацкий и дорогой сувенир из музея. И чтобы дополнительно тебя порадовать, Кроули его не купит, а украдет. — Эй, — вяло возмутился Кроули, хотя сидел в машине и не должен был слышать этот диалог. — Я мог бы… — Азирафаэль занес руку для благословения: даже если его чудо утверждало, что Пеппер находится в превосходном физическом состоянии, он все еще мог попытаться избавить её от дискомфорта небесной благодатью. В конце концов, иногда боли бывают психосоматическими. Дети снова его проигнорировали. Зато Кроули поймал его взгляд (через стекла черных очков, витрину и окно бентли — но такие мелочи редко мешали их коммуникации) и коротко качнул головой, и Азирафаэль, послушавшись, сложил руки за спину. Что бы тут ни происходило, оно должно было идти своим чередом. Адам сжал пальцы Пеппер в своих ладонях в последний раз, пожелал хорошо провести время («давай, издевайся надо мной»), и к этому моменту Кроули уже начал бибикать им из машины, так что мальчишки поторопились занять места. — Еще раз спасибо, что решил вопрос до того, как мне пришлось с этим столкнуться, — успело донестись высоким голосом Уэнслидейла, а потом дверь захлопнулась, колокольчик звякнул, и в магазине наступила долгожданная тишина. Азирафаэль растерянно заскользил взглядом по книжным полкам, гадая, чем может занять нежданную гостью. Визиты крестников (для большей простоты в их число были посчитаны все несовершеннолетние участники неслучившегося апокалипсиса) всегда были скорее вотчиной Кроули — это он, закатывая глаза и всячески вздыхая и жалуясь, возил их то в планетарий, то в ботанический сад, то объедаться тридцатью восемью видами мороженого, приговаривая «вы у меня будете землю любить, паразиты» так, как будто без него бы они с этим не справились. Задачей Азирафаэля было превращать растянутые футболки в аккуратные рубашки, выделять детям реальные человеческие деньги на карманные расходы и отвечать на звонки встревоженных родителей своим вызывающим доверие мягким голосом с южным акцентом. Но он не разговаривал с детьми, он не развлекал детей, и он не оставался с детьми наедине. Хорошо. Ладушки. Он ведь как-то справлялся с Варлоком. Вряд ли Пеппер захочет пойти в сад и накопать слизняков, но он может предложить ей книгу. Что читают девочки её возраста? «Практические яды»? О, он мог бы дать ей «Сказки» братьев Гримм, но все издания в его коллекции были ранними… слишком ранними, чтобы доверять кому-то, мог облизывать пальцы, пока он не видит… — А вайфай тут есть? — спросила Пеппер с дивана. Азирафаэль моргнул. — Эээ… — он напрягся, вспоминая, что обычно говорит Кроули, когда об этом заходит речь. — В моем магазине нет, но есть в МакДональдсе через дорогу, и Кроули говорит, что воровать вайфай сетевых фастфудов это благое дело, так что я ему не запрещаю… — Нежно, — ухмыльнулась Пеппер, и погрузилась в телефон. Испытав смутное и необъяснимое расстройство от того, что доставать первые издания братьев Гримм все-таки не придется, Азирафаэль сложил нервные руки на животе. Возможно, нужно было предложить ей что-то еще — таблетки, гигиенические средства, или хотя бы чай, но она выглядела погруженной в свое дело, а Азирафаэля ждала книга, к которой он планировал вернуться, как только избавится… попрощается с детьми, и…. Через пару минут он был уже с головой в тексте, который был достаточно архаичным, чтобы ностальгически напоминать о тех веках, когда чтение было роскошеством, а книги — изысканной редкостью. Некоторые обороты фраз даже он, с его памятью и прожитым опытом, разбирал с трудом; и некоторые из этих фраз складывались в шутки настолько давно забытые, что он улыбался им как в первый и мысленно делал пометки, чтобы не забыть рассказать их Кроули, когда он вернется. За его спиной Пеппер несколько раз извернулась на диване, отложила телефон и поднялась. Азирафаэль был ангелом, был защитником человечества, эфирной сущностью и признанным королем гей-сцены Сохо на протяжении десятилетий, но в первую очередь он все-таки был владельцем магазина антикварной книги, и периферическая часть его сознания, не занятая чтением, отметила, что Пеппер принялась слоняться по залу, не сворачивая в проходы между шкафами и вообще не выходя за пределы того пятачка, с которого Азирафаэль мог её видеть краем глаза. Она трогала корешки книг, трогала вазочки и шкатулки на столиках и полках, но ничего не брала в руки даже чтобы рассмотреть, только вздыхала время от времени, и поэтому его инстинкты не рассматривали её как угрозу. На самом деле, ему понадобилось добрых несколько десятков минут, чтобы заметить эти вздохи и хождения, и еще столько же, чтобы понять, что они ему напоминают. Именно так вел себя Кроули, если хотел получить внимания, которого Азирафаэль ему жестоко, с его точки зрения, не давал, но при этом был слишком горд, чтобы требовать этого прямо. Еще несколько минут Азирафаэль, сканируя невидящим взглядом страницы, судорожно решал, насколько поведение шеститысячелетнего демона и девочки-подростка может совпадать, и должен ли он обратить на это внимание, но потом Пеппер издала такой долгий, трагичный и полный пассивной агрессии вздох, что не выдержала бы и более святая, чем Азирафаэль, сущность. Он решительно закрыл книгу, отложил ее в сторонку, обернулся к Пеппер и спросил, протирая очки: — Чашку чая? — Да, пожалуйста, — согласилась Пеппер, закатывая глаза с таким видом, словно призывала в свидетели своего невыносимого положения все небесные сущности. Потом она снова тяжело вздохнула, когда поняла, что Азирафаэль собирается кипятить воду, заваривать чай в заварнике и совершать все остальные милые сердцу приготовления к чаепитию — с человеческим вниманием к деталям и старческой неторопливостью. — Разве ты не можешь просто… — она щелкнула пальцами, довольно умело копируя ангельскую манеру творить чудеса. — Сотворенное своими руками всегда вкуснее, — наставительно возразил Азирафаэль, на мгновение снова чувствуя себя не в Сохо, а в британской глубинке, в поместье американского посла, заваривающим чай на кухне для слуг, пока маленький Варлок сидит рядом на столешнице, болтая ногами. Пеппер последила за ним еще пару минут и неодобрительно шмыгнула носом. — Варлок говорит, в Америке воду на чай греют в микроволновке. Азирафаэля, который собирался дискорпорировать раньше, чем микроволновая печь появится в его квартире, передернуло всем телом. — Американцы, — ответил он с вежливостью, которой не заслуживала эта информация, — Богиней оставленные люди, и нам не следует им уподобляться. — Правда? — слегка оживилась Пеппер. — Нет, — вынужденно признал Азирафаэль, которому претила идея врать о божественной милости даже в шутку. — Но они могли бы быть, после того, что сделали в Бостоне. Пеппер снова поскучнела. Обычно чашки чая было достаточно, чтобы люди, которые хотели с ним поговорить, невольно раскрыли душу (ничего такого с его стороны, тем более никаких ангельских вмешательств в сознание, что бы там ни придумывал Кроули, у него просто была располагающая внешность — он вкладывался в неё шесть тысяч лет, культивируя образ, который взял бы первое место на конкурсе безобидных-и-приятных). Но некоторым требовалось, чтобы их подтолкнули, чтобы они не выглядели так, как будто они хотят с тобой поговорить (Азирафаэль за годы знакомства с Кроули изучил это состояние с обеих сторон — да, Кроули было сложно вывести на искренний разговор, но и он прекрасно понимал, какие замысловатые пируэты приходилось выделывать Кроули, чтобы добраться до сути его тревог в те времена, когда заглядывающие через плечо архангелы еще были реальной и регулярной опасностью в его жизни). Пеппер, очевидно, была из таких, поэтому еще минут через десять Азирафаэль звякнул чашечкой о блюдце и с самой приятной своей улыбкой спросил: — Как твое самочувствие, моя дорогая? Если ты все еще чувствуешь себя нехорошо, мы можем заварить что-то… — Ой, прекрати, — фыркнула Пеппер. — Ничего у меня не болит. И не болело, вообще-то. Азирафаэль изобразил вежливое удивление, в очередной раз поражаясь прозорливости Кроули. — Просто хотела… — она задумалась, подбирая слова, и Азирафаэль воспользовался паузой, чтобы подлить им обоим еще по чуть-чуть чая. — Ты часто смотришь новости? Это был не тот вопрос, которого ожидал Азирафаэль, и теперь уже он воспользовался необходимостью сбалансировать пропорции чая и молока в чашке, чтобы дать себе секунду на размышления. — Я слежу за мировыми новостями, — деликатно сформулировал он. Сказать по правде, они с Кроули к этому моменту имели каждый по несколько дорогих для них географических точек, известных фамилий, областей науки и искусства, которым они уделяли внимание, иногда обмениваясь деталями; но даже эфирные сущности, наблюдающие за колебаниями высших сфер, и оккультные, регулярно обновляющие твиттер, не могли уследить за всеми новостями отовсюду, так что время от времени случались сюрпризы. Иногда приятные. Иногда не очень. Чаще не очень. Пеппер наморщила нос, посопела, вздохнула, пристально посмотрела в чашку, потом на Азирафаэля, и поинтересовалась на пол тона тише: — Ты точно уверен, что мы, ну. Остановили апокалипсис четыре года назад? — Мы определенно остановили вмешательство рая и ада в судьбы земли, — деликатно сказал Азирафаэль (придержав при себе назойливое «пока», которое портило ему жизнь все эти четыре года). — Да, но, — Пеппер снова поморщилась и извернулась в кресле так, чтобы теперь сидеть боком, сложив ноги на подлокотник. — Не похоже, чтобы что-то изменилось к лучшему. — А должно было? Пеппер посмотрела на него круглыми непонимающими глазами, как будто он заговорил с ней на енохианском. — А разве нет? Значит, вот как. Вопросом на вопрос. — Как я уже сказал, мы остановили вмешательство рая и ада в дела земли, — с нажимом повторил Азирафаэль. — Учитывая, что мы с Кроули за эти четыре года не получали никаких приказов, и не видели наших коллег… как минимум на нашей территории, все, что происходит сейчас — это исключительно человеческих рук дело. — Ага. Это все меняет, — кивнула Пеппер. — Когда человечество будет умирать под грохот ядерных взрывов, будет приятнее делать это, зная, что в этом виноваты только мы. — Я думаю, у климатической катастрофы больше шансов уничтожить человечество на данный момент, чем у ядерной войны, — подсказал Азирафаэль. — Супер, — хмыкнула Пеппер. — Спасибо. Очень утешил. Хотя бы это будет не по моему ведомству. — Ничего из того, что может случиться с человечеством, не будет «по твоему ведомству», — Азирафаэль нахмурился. Пеппер пожала плечами. — Да, но, — она расползлась по креслу так, что голова свесилась с сидения, и посмотрела на Азирафаэля вот под таким углом, снизу вверх, но прямо и почти даже с вызовом. — Это же я дралась с Войной на мечах. — Это была в большей степени метафора, чем… — Я проткнула её мечом, — хмуро перебила Пеппер. — И пнула под коленку, — на мгновение она задумалась. — Это странно, что пнуть Войну кажется более крутым, чем проткнуть? Типа, у меня не было оружия, ничего такого, я просто увидела Войну и подумала «ах ты вредная рыжая баба». И пнула её. По-моему, это было очень по-панковски. Мама бы одобрила. (На самом деле, Пеппер пыталась описать маме все, что произошло на авиабазе в тот памятный день, но для женщины, которая назвала родную дочь Пиппин Галадриэль Мунчайлд, она оказалась на удивление нечуткой, похвалила Пеппер за богатое воображение и предложила вместе нарисовать серию антивоенных плакатов, объединенных идеей борьбы детей со всадниками апокалипсиса. Они даже взяли региональную награду, которую Пеппер с большой неохотой получила из рук важного чиновника на сцене в ратуше. Его тоже очень хотелось пнуть под коленку.) — Я думаю, это было очень мужественно с твоей стороны, — согласился Азирафаэль, пытаясь спрятать улыбку, против воли тронувшую его губы. — Но Война в том виде, в каком ты её застала, была всего лишь символом. — Этот «символ» довольно неплохо фехтовал. — Ха. Сплошное позерство, если спросить того, кто действительно ходил на войну с мечом, — возразил Азирафаэль с глубоко личным раздражением в голосе, но по перевернутой вверх тормашками ухмылке догадался, что его беспощадно подловили на грехе всезнайства. — Так или иначе, я просто пытаюсь тебе сказать, что Война — это не рыжая женщина, с которой ты подралась на авиабазе под Тадфилдом четыре года назад. Просто вселенная не любит пустот, и если есть меч, то кто-то должен его держать… — он запнулся и предпочел подлить себе еще немного чаю. — Он бы очень легким, — неожиданно тихо сказала Пеппер. Азирафаэль бросил на нее осторожный взгляд, но даже если бы он таращился на нее во все полтысячи разномастных глаз, она бы не обратила внимания — слишком сосредоточилась, разглядывая свою ладонь, как будто линии на ней складывались в слова. — Я думала, такой большой меч должен быть тяжелым, а он был очень легким. Замахнуться им… это было самое легкое, что я делала в жизни. Даже легче, чем не держать в руках вообще ничего. Ты когда-нибудь жалел? — Что? — Азирафаэль вздрогнул и едва не пролил чай мимо чашки. — Ты когда-нибудь жалел, что отдал людям свой меч? — Пеппер снова извернулась, втянула плечи и голову на кресло и устроилась относительно приемлемо, не считая подтянутых к груди коленей (Азирафаэль выбрал проигнорировать пыльные кеды на обивке кресла. На этот раз). — Получается ведь, что ты создал войну? Да, вот почему Кроули любил детей, и почему Азирафаэль их побаивался. Задавать неудобные вопросы было в их природе. — Ах. Я понимаю, о чем ты говоришь, но это не совсем так, — вежливо поправил Азирафаэль. — Я дал вам выбор — остальное вы придумали сами. Уверенность в его голосе выковывалась тысячелетиями терзаний, рассуждений — наедине с собой, с Богиней, с Кроули, когда задаваться вопросами в пустоту становилось невыносимо и он был готов обратиться за поддержкой даже к демону. Спроси его Пеппер три, даже две тысячи лет назад, и он бы замялся. Но это был давно решенный, совсем уже не больной вопрос. (Кроме того, как регулярно указывал Кроули, мечи давно перестали быть оружием, на которое полагались человеческие армии, и ни один ангел — или демон, — не смог бы изобрести ничего подобного даже простейшему огнестрелу, так что «нечего присваивать себе чужие заслуги», требовал от него демон, который только этим и занимался все шесть тысяч лет на земле.) — Но ты жалеешь? — Пеппер снова нахмурилась, как будто уверенность Азирафаэля не укладывалась в картину, которую она нарисовала в своем воображении. Не удивительно: у неё не было трех тысяч лет и даже трех десятилетий, чтобы все обдумать. Что такое четыре года, даже с точки зрения смертного существа? — Нет, — он придвинул к ней чашку, и она автоматически взяла ее и отхлебнула, не задаваясь вопросом, как мог не опустеть чайник, из которого за этот разговор разлили чай уже по четыре раза. — Я не жалею о том, что отдал Адаму меч. Я хорошо видел со своего поста, что он учился пользоваться им на ходу, отгоняя зверей от себя… и от Евы, — он встряхнул головой, отгоняя воспоминания об этих первых днях. — Нет, меч был нужен им, чтобы защищаться от диких животных и разводить огонь. Без меча они с Евой не прошли бы дальше первого голодного льва, или окоченели бы ночью в пустыне, и не было бы ничего из этого, — он помахал вокруг, имея в виду и собрание книг, и винный погреб, и толпы лондонцев, спешащих по своим делам снаружи магазина. — Возможно… возможно, Богиня послала бы кого-то, чтобы за ними присмотреть. Пусть так. Но я не думаю, что люди были бы счастливее, полагаясь во всем на защиту ангелов. — Мы бы выросли расой Уэнслидейлов, — фыркнула Пеппер. Азирафаэль мог бы сказать, что Уэнслидейл, в отличие от некоторых, всегда сидел в кресле прямо, вытирал ноги об коврик у двери, и использовал специальные щипчики, когда клал сахар в чай, но это противоречило духу беседы. Кроме того, прелесть человечества была в том, что оно порождало бесконечное многообразие характеров и привычек, и такие, как Пеппер (а также всевозможные Брайаны, Варлоки, Адамы и все прочие) были нужны, чтобы Уэнслидейлы выгодно выделялись на их фоне. — Могу ли я узнать, — осторожно спросил он вместо этого, — почему ты задумалась об этом сейчас? — Я не задумалась об этом «сейчас», — немедленно насупилась Пеппер. — Я заговорила об этом сейчас, а думала я об этом давно. «Заговорить» и «спланировать сцену, которая позволит остаться наедине с ангелом господним и обсудить с ним вопросы Войны как всадника апокалипсиса, войны как человеческой проблемы и потенциального конца света» — две разные вещи. Опять же, Азирафаэль мог на это указать, но он выбрал отхлебнуть чаю и немного подождать, и, как и ожидалось, Пеппер вскоре продолжила сама. — Просто, знаешь. Нам уже по шестнадцать, — она сказала это с ощутимой тяжестью прожитого опыта в голосе, которую в полной мере можно прочувствовать, только когда тебе шестнадцать или шесть тысяч лет. — Еще год, и, если человечество не вымрет под растаявшими ледниками и все такое, надо будет выбирать, куда поступать. — Я могу клятвенно обещать, что человечество не перестанет существовать еще как минимум… — он поймал её взгляд и осекся. Ах. Не та тревога. — Так… и что ты выбрала? Пеппер пожала плечами жестом, который мог бы значить «с чего ты взял, что я вообще что-то выбрала», если бы к этому не вел весь предыдущий разговор. — Я думала насчет международных отношений, — она снова свернулась в кресле, обняв себя за одну коленку. — Дипломатия. — Угу, — она дернула плечами, шмыгнула носом, покосилась на Азирафаэля и закатила глаза. — Ты не мог бы перестать светиться? Это как-то неловко. Азирафаэль честно попытался, но последние четыре года заставили его расслабиться настолько, что сдерживать свой восторг приходилось учиться заново. Вот уж действительно, к хорошему быстро привыкаешь. — Вообще-то, я думала, что это Адаму нужно пойти в дипломатию. Или в политику. У него неплохо получилось разрулить апокалипсис, и он мог бы стать кем-то вроде президента всего мира… — она пересела иначе, прямо и серьезно, и постепенно начала жестикулировать, подчеркивая свои слова рубленными движениями ладоней. — Ну, знаешь, в одиннадцать такое кажется реальным. Хотя моя мама все еще считает, что он может возглавить какой-нибудь культ, когда подрастет. Говорит, лицо у него подходящее, и манера держать себя, и вообще она такую породу за версту чует, — с этим сложно было не согласиться. — Но Адам весь такой «я пока не решил» и «не надо на меня давить» и «может, я вообще хочу в восемнадцать жениться и завести пять детей, почему это можно только девочкам», и все такое. И я сначала злилась, потому что как будто мировая политика волнует одну меня, а потом подумала, что если хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам… — она покосилась на Азирафаэля, проверяя его реакцию. Он приложил все возможные усилия, чтобы не светиться. Пеппер это не впечатлило. — Ну и… — она пожала плечами. — Что скажешь? — А тебе важно, что я скажу? — не то чтобы Азирафаэль был против, ему ужасно нравилось, когда люди опирались на его мнение, подталкивать души к свету было основной его рабочей обязанностью последние шесть тысяч лет; но Пеппер достаточно четко давала понять, что её мало волнуют авторитеты в целом и советы пожилых белых мужчин в частности. И он, в отличие от Кроули, не умел выглядеть в глазах подростков крутым (над чем, возможно, стоило поработать, если он хотел продолжать влиять на неокрепшие умы). — Ты ведь уже определилась. — Да, но у всех есть Мнение по этому поводу, — Пеппер закатила глаза. — Варлок говорит, что дипломаты бесполезны и только мотаются из страны в страну, как клоуны с частными самолетами, а мама говорит, что это потому что все дипломаты — пожилые белые мужчины, а я — совсем другое дело, но еще она говорит, что это крайне андроцентричная отрасль и не лучше ли бы мне было пойти в психологию, а Брайан говорит, что я добьюсь большего, если взорву пару оружейных заводов, а Уэнслидейл говорит, что мне не хватит баллов для поступления, если я не начну учиться вот прямо сейчас, а Адам говорит, что мы все можем менять мир вокруг себя и для этого не нужно быть антихристами… — она шумно выдохнула, протараторив это все на одном дыхании. — И они не правы? — Они правы! Все! — Пеппер воздела руки к потолку. — Но еще… никто из них не держал этот меч в руках, так? Его в принципе держали в руках трое: ты, я и Война. Азирафаэль вежливо промолчал и даже не стал поправлять, напоминая, что еще меч держал Адам (оригинальный), а иногда также Ева, и только после рождения Каина и Авеля меч куда-то таинственно испарился — как полагал Азирафаэль, его убрали подальше, чтобы дети не поранились, играя. — Вот. Ну я и решила спросить. Как думаешь, насколько пост-иронично пойти учиться на дипломата… — она чуть помахала рукой, изображая что-то вроде фехтования невидимым мечом. — В моём случае? Для такого легкого тона у неё был слишком серьезный, даже просящий взгляд — и Пеппер была не из тех детей, которые часто о чем-то просят. Больше в её духе было приказывать, командовать и требовать, кричать и кусаться и добиваться своего кулаками; глядя на неё, Азирафаэль видел это, её взрывной характер, её короткое терпение — и её целеустремленность, напористость, готовность отстаивать свое. Обороняться. Защищать. — Я думаю, — медленно и аккуратно проговорил он, — что я дал людям возможность выбирать. И я рад, что ты свой выбор сделала. Сделала как никто другой в этом мире, посмотрев альтернативе в лицо. Подержав её в руках. Они оба помолчали, Азирафаэль — улыбаясь (не светиться, не светиться, не светиться), Пеппер — закусив губу и подозрительно часто моргая. В конце концов, она коротко шмыгнула носом и отвернулась, и Азирафаэль выбрал этот момент, чтобы деликатно подняться с кресла и хлопнуть в ладоши. — Уэнслидейл прав — начинать готовиться нужно уже сейчас. Думаю, у меня найдется несколько книг, которые помогут тебе подготовиться к вступительным экзаменам… — Ты же не про библию? — немного влажно, но больше насмешливо поинтересовалась Пеппер за его спиной. Азирафаэль, фыркнув, закатил глаза — не хуже, чем умеет девочка-подросток, вкладывая в это весь опыт прожитых шести тысяч лет. — Боже упаси учиться дипломатии по библии, дорогая моя.