***
— Аку-ча~ан? Голос знакомый. Мужской. Мягкий, плавный. Так приятно тянущий гласные буквы. И уж точно не тот, который она хочет слышать рядом со своей постелью. — Че пришел? — сонно спрашивает она, даже не повернув голову. Да что там, глаза даже не открыла. И как Дазай вообще вошел? Неужели она дверь забыла закрыть? — Как грубо, Гин, — он наигранно кладет ладонь на сердце, якобы его это обидело. И плевать он хотел, что сердце слева. — Ты же сама позвала меня. Серьезно что ли? — Не припомню, чтобы… Дазай тычет ей экраном смартфона в лицо, кажется, намеренно выкрутив яркость на полную, чтобы у Гин глаза лопнули. Дазай Приветик) Занята? 18.27 Дазай Ты онлайн в Твиттере 18.56 Не игнорь 18.56 Дазай Ну Гииииин 19.01 Мне скучнооооо 19.02Ну и что я сделаю теперь?
20.54
Дазай Уже ничего 20.54 Мне весело 20.54Поздравляю
20.57
Дазай Можно приду? 20.58
не
20.58
— Ну и где я тебя звала? — Ты отказала со слишком мягкой интонацией. Прозвучало как приглашение. Ты еблан, хочется озвучить ей, но вместо этого Акутагава просто пишет это у себя на лице. Прямо поверх других эмоций жирнющими чернилами строчит многотомные письмена. — Интонация не та. Читай по-другому. — И как же? — Иди нахуй. К шлепку по ягодице от него она всегда готова, вот только сейчас, все еще пребывая одной ногой во сне, она его не ожидала. Он несильный, как если бы ребенка шлепнули за какую-нибудь пакость. И это бесит. Дазай ей никто, чтобы так над ней возвышаться. — Эй! — после короткого вскрика Гин порывисто садится на кровати и вперивается гневным взглядом в лицо Дазая, но тот разбивается о стеклянное выражение лица. Ах да. Это же Осаму Дазай. Как она посмела вообще сказать что-то кроме «да» и «конечно, да». Но сам он отвлекается на что-то другое. На ее красные нос и щеки, слезящиеся глаза и круги под ними. Еще он конечно же обратил внимание на хрипоту в ее голосе, который сейчас ниже чем обычно, оттого и грубый. — Ты болеешь что ли? Бинго. А по другим признакам это непонятно было? Например, по бардаку на ее половине комнаты? Про сторону Юан Гин лучше промолчит — там всегда творится что-то непонятное. Или как сегодня по универу она в медицинской маске гоняла? Дазай-то ее точно видел. Всегда высматривает ее, где бы не находился, и чем бы не был занят. Одержимый что ли? — Нет, по приколу дерьмово выгляжу. Дазай закатил глаза. — Ну хватит. Давно? Да господи, отстань же ты от нее. — Вчера вечером начала часто чихать. Потом температура поднялась и нос заложило. — Лечишься хоть? — Осаму протянул перебинтованную руку к ней, приложил тыльной стороной к ее лбу. Влажный и горячий. А ладонь юноши такая прохладная, что Гин с удовольствием бы взяла его вторую и тоже прижала к своему лицу. Но нет. Нельзя тешить его самолюбие. — Да. Рука ползет куда-то выше, зачесывает эту длинную прядь, что всегда лежит прямо по середине ее лица, касается темных волос на темечке и гладит. — Умница. Ощущается все это донельзя сладко. Так противно. Особенно от Дазая. — Да блять! — Акутагава резко дергает рукой, сбрасывая со своей головы чужую ладонь. Ей сейчас любые прикосновения, длящиеся больше двух секунд, поперек горла стоят, а Дазай явно ведь не просто о состоянии узнать пришел. — Что не так? — Не трогай меня. — Раньше тебе нравилось, — пробурчал он, явно недовольный тем, что его вечер безнадежно испорчен одной строптивой особой и ее простудой. На Гин подействовали обезболивающие, голова больше не болит и тело не ломит, да и встать с кровати оказалось на редкость легкой задачей. Сейчас Дазай еще уйдет и совсем прекрасно станет. Только бы. ТОЛЬКО БЫ. Она запирается в ванной, сказав напоследок: — Раньше было не фальшиво. — Я честно беспокоюсь за тебя, как за свою девушку, — поднялся с кровати и Дазай, встав рядом с дверь и скрестив руки на груди. — Кого? Не видя сейчас ее лица, но четко различая интонацию, пусть и приглушенную дверью, он понимает — она очень и очень недовольна. Возможно сейчас она выйдет, на ее лице появится эта складка меж бровей, взгляд метнет в него молнию, в очередной раз доказывая, что ему здесь не рады, и никогда, по всей видимости, рады больше не будут. Может быть, даже даст ему пощечину. А потом собственноручно вытолкнет за дверь, матеря всеми знакомыми ей словами. Только представив все это, мелкая доза адреналина выбрасывается в кровь, но этого вполне достаточно, чтобы она начала вскипать, и он бросает последнюю фразу. Незначительную для него, но убийственную для той, что сейчас за дверью. — Мы встречаемся, если ты забыла. Гин молчит. Осаму слышит ее шаги за дверью, журчание воды в раковине, еще какое-то копошение, и через короткое время дверь ванной открывается. Как он и думал — она хочет его убить. Губы тянутся в ухмылке на его лице, и девушке даже как-то сильно хочется испачкать в его крови свой маникюр. Свежий, кстати, трехдневной давности. — Не обманывайся, Дазай. Мы просто ебёмся время от времени. Акутагава отпихивает его, вставшего поперек прохода, в сторону, чтобы пройти к столу. Ну почему он не может просто уйти? Ему не принесёт никакого удовольствия, если он не потрахается сам, но хорошенько так выебет ей мозги. Гин ведь его знает. А еще она хорошо знает себя — и выебет мозги ему в ответ. — Обманываешься здесь ты, детка. Забыла как радостно соглашалась на мое предложение? Она закатила глаза. Щелкнул включатель на чайнике, и в ее руках зашуршал пакетик с противовирусным порошком. Дазай Дазаем, а лечение никто не отменял. Ничего он не предлагал. Все началось спонтанно. Вот бы оно так же спонтанно и закончилось, но Дазай такой-господи-прости-боже-приставучий. Он и через год заявится к ней на том основании, что что-то у них там когда-то было. — Да, а потом и полугода не прошло, как ты переспал с Мизуки. — Был момент. — И с Аяно. — Такое тоже было. — И с Сасаки. — Да. — И с Сакурой- — Да я ублюдок, можешь не напоминать, — спешно перебил он ее, понимая, что список еще даже не на четверти. — Ничем из этого я не горжусь. Но я же всегда возвращаюсь к тебе, детка. — А здесь твоя гордость пробивает потолок. Честь какая — быть лучше твоих шлюх. Она хотела пройти обратно к своей кровати, но чужие руки крепко впились в стол по обе стороны от ее тела, преграждая любой путь. Злится? Очень похоже на что-то из спектра честных эмоций. Осаму так делал часто. Незаметно крал ее в людном коридоре, или на улице, где она была со своими подругами, или на перерыве вовсе прям из аудитории, на глазах у всей ее группы, придумывая самые дурацкие причины, чтобы она с ним пошла, а потом зажимал ее в любом укромном уголке универа. Или в пустых кабинетах прям к преподавательскому столу. Ну или, если брать уж совсем высоко, в лаборантской кабинета химии, пока у другой группы идет занятие. Кто угодно мог войти. Кто угодно мог раскрыть их отношения, а потом пустить этот слух по всему учебному заведению. Тогда гормоны бушевали, все дотла сгорало изнутри, и остальное казалось таким мелким и незначительным… Тогда любовь была? Стоит ли говорить, что сейчас ей не приносит это былого удовольствия, как в начале их отношений? Что сейчас ее только воротит от него? Что не тянет абсолютно? Кажется, нет. Хотя, Дазаю напомнить стоит, пока между их губами есть хотя бы эти жалкие три сантиметра. — Ревнуешь просто, — шепчет юноша ей в губы, обдавая их жарким дыханием. И понеслась. Боги видят, как же ей хочется ему врезать! Высказать в лицо, какой он кусок дерьма и гондон. Облить его кипятком из чайника и, может быть, даже вогнать нож в печень. Но, походу, у судьбы есть план получше и Гин он определенно по душе. Чихнуть едва ли не в лицо, оставив на его худи сопли и слюни, заметить как он сжимает челюсти, до появления желваков, и безудержно смеяться до боли в легких, пока он оттирает салфетками кишащие бактериями жидкости с одежды. — Если я заболею и умру,. — причитает он, пока Гин откровенно задыхается от смеха и кашля, а слезы без остановки текут по ее щекам. — Моя совесть станет чиста. Неожиданно серьезным, но в то же время отстранённым, тоном она его перебивает, ловит его пораженный взгляд. А в темноте его глаза совсем черные. За что?За то, что когда-то доверилась тебе.
— Пошел вон, — совсем обессилено прошептала она, отодвигая Осаму от себя. — Видеть тебя не могу. Пришел, нервы помотал и ушел. Разворошил в ней все, что только можно, оставил ее до изнеможения тихо давиться горячими слезами и скулить в подушку. Это у него какой-то новый метод садизма? Если да, то действенный. И ей больно. Очень больно.***
Увидеть его во вторник в медицинской маске, мучающегося от головной боли и раздирающего горло кашля, невозможности нормально дышать и такого ослабленного— Поймав ее взгляд, он с презрительным прищуром выпутывает из скрещенных на груди рук правую и, не разжимая кулака, выпрямляет один палец. Средний. А Гин трясется, беззвучно смеясь. Карма-таки существует. Просто божий подарок.