Обручальное

В просторном кабинете невыносимо жарко несмотря на гудящий над головой кондиционер. Ростов ерзает на стуле и старается как можно незаметнее расстегнуть две верхние пуговицы на рубашке. Цепочка неприятно царапает шею, висит на шее грузом невыполненных обещаний и безжалостно душит. Чертова жара. Леша небрежным движением трет тыльную сторону шеи, пальцы проходятся по нагревшемуся металлу и зарываются в кудри. Сознание предательски вытаскивает из глубин памяти то, о чем сейчас думать совершенно не время. Леша прикрывает глаза. Перед веками возникает он. Распалённый, раскрасневшийся, Женя тонущий в нежности, которой его окружили, доверчиво подставляющийся под собственнические поцелуи. Хочет и задыхается в этом желании. Сжимает широкие плечи и запускает свои невозможные пальцы в мокрые после душа волосы. Леша громко вздыхает и потирает шею рукой. Лучше не привлекать внимание к цепочке, в прошлый раз Московский ему из-за этого кольца весь мозг выебал. Собрание заканчивается строгим взглядом и общими напутственными словами, которые пролетают мимо Леши как и большая часть сказанного. Кабинет наполняется множеством звуков, уши режет скрежет отодвигающихся от стола стульев, приглушенный гул чужих голосов. Ростов прислушивается и с трудом разделяет между собой нелепые шутки разошедшегося Пятигорска, звонкий смех Вовы, недовольный голос Александра Петровича, звонкие возмущения в трубку пришедшего на собрания вместо Николая Руслана. Он улыбается и неспешно направляется к кулеру, у которого уже успела выстроится целая очередь. Все они такие разные: большие и маленькие, тихие и громкие, центральные и периферийные, у каждого из них свои особенности и странности, но все они части одной большой и дружной семьи. Одной страны… Ростов предпочитает не думать об этом и почти сознательно подавляет желание потянуться к кольцу, вернуть его на безымянный палец правой руки — его законное место, но этого делать ни за что нельзя, не здесь. Он бросает короткий взгляд на трущегося около столицы Александра Петровича и все-таки наклоняется за пластиковым стаканчиком. Он осторожно отходит в сторону, стараясь не расплескать прохладную воду. Пить хочется ужасно, и он почти прикасается к стаканчику губами, когда замечает мельтешащего в конце очереди Вову. Парнишка тоже замечает его и, растягивая яркие, кажется, накрашенные губы в улыбке, добродушно машет ему рукой. Ростов поражается раскованности современной молодежи, ловит себя на мысли, что наверное даже в самые лучшие времена не решился бы появиться перед Московским в таком виде. Да ему собственно никто и не предлагал. Не успевшее окончательно исчезнуть воспоминание снова уводит от реальности туда, где он все еще может целовать мягкие Женины губы. Они на фоне бледной кожи лица всегда горели яркими лепестками мака. Как же Леша все-таки любит их: любит, когда Женя задумавшись о чем-то прикусывает нижнюю, любит, когда они прижимаются к его собственной щетинистой щеке, любит, когда они распахиваются, стоит Леше войти в разгоряченное тело полностью, и наружу вырывается несдержанный стон, любит, когда… да всегда. Он вообще все в Женьке любит: и хрупкие запястья, и вдумчивые серые глаза, и даже залегшую между тонких бровей, незаметную издалека, складку морщинки. Будь Ростов на пару сотен лет младше, он обязательно бы вспыхнул предательским румянцем. Сейчас, чтобы отбросить навязчивые мысли, хватает пары неторопливых вдохов и выдохов. Он еще раз смотрит на стаканчик, потом на стоящего в конце очереди Вову и принимает решение. — Привет, мелкий. — он добродушно улыбается и искренне надеется, что это все-таки больше походит на дружелюбную улыбку чем на привычный оскал. — Я еще не пил отсюда, поэтому если хочешь… Вова благодарно улыбается и кивает, принимая стакан из чужих рук. Они недолго разговаривают о чем-то совершенно неважном. Ростов спрашивает, отвечает на автопилоте. Так же абсолютно автоматически шутит и смеется перед тем, как попрощаться с Владивостоком и выскользнуть на дышащую жаром августовского вечера улицу. Такси приезжает быстро. Леша даже докурить не успевает. Кондиционер дышит вонючей прохладой. Водитель тактично молчит. Леша прижимается лбом к успевшему остыть окну и, погрузившись в мысли, закусывает мизинец. Он старательно пытается вытравить из головы прогибающегося в спине и стонущего на каждом толчке Женю. Сжимает в пальцах тонкий золотой обруч, ерзает им по цепочке, звук противный. Вдох-выдох. Выходит из рук вон плохо, но это он понимает непростительно поздно, в брюках теперь до раздражающего тесно. Перед водителем резко становится неловко, и стоит машине остановиться перед отелем, Донской уверенно впихивает недоумевающему мужику тысячу рублей, бубнит, что-то насчет того, что сдача ему не нужна и, прикрывшись сохранившимся еще с совковых времен кожаным портфелем, выскакивает из такси. Духота номера кажется ничтожным обстоятельством, когда трясущиеся руки наконец-то справляются с широким ремнем. Леша опускается на кровать попутно избавляясь от отутюженных утром брюк, стягивая их вместе с ярко жёлтыми трусами в цветочек. Ладонь чересчур привычно обхватывает член у них не было ничего последние четыре месяца, но сейчас в голове места для этой мысли не остается. Все пространство занял Женя. Возбужденный донельзя, подмахивающий бедрами Женя. Женя, короткие ногти которого оставляют на спине неглубокие красные полосы. Такой хрупкий, невозможно красивый, нежный-нежный, принадлежащий ему одному на всем белом свете Женя. Женя, который так соблазнительно запрокидывает голову, подставляя ее под жадные поцелуи, и стонет громко и протяжно, будто бы озвучивая, насколько они близки к завершению. Его любимая и драгоценная женушка. Леша тихо вторит своему воспоминанию и, резко толкнувшись в собственный кулак, пачкает спермой белую рубашку. Нега накатывает на него тяжестью осознания. Они увидятся в лучшем случае в сентябре. Он прикрывает глаза и наощупь находит висящее на шее кольцо. Тонкая цепочка не выдерживает резкого рывка, но Леше наплевать на нее — купит новую. Нагревшееся золото очень правильно обхватывает палец. Женя открывает глаза и лениво подставляет щеки осторожным поцелуям. Леша не может налюбоваться: от вида вырубающегося, разнеженного, покрытого его следами Жени щемит в груди. Леша бы все на свете отдал, чтобы видеть Дунайского таким как можно чаще. — Знаешь, что подумал… — глубокомысленно выдает Леша и тянется к валяющимся комом на полу вещам. Женя вопросительно смотрит на него, но легко выпускает из объятий, наверное думает, что он потянулся за сигаретами. — Жениться нам надо, вот что. — кряхтит Леша. — Донской, у тебя шо давление подскочило… — Женя теряет дар речи, когда замечает небольшую бархатную коробочку, кажущуюся совсем маленькой в чужой широкой ладони. — Я мог немного промахнуться с размером, — задумчиво бормочет Леша. — но ведь это не главное? Ты согласен? Женя понимает, что забыл, как нужно разговаривать, поэтому просто уверенно кивает. Вид у него все еще взъерошенный и непонимающий. Леша смеется и сжимает его в объятьях, ласково целуя в висок. — Заживем, Женька. Ох заживем. Ты понимаешь, что ты теперь моя женушка? — Женя отмирает, когда на его палец надевают идеально подошедшее по размеру тонкое золотое кольцо и с недоумением поднимает глаза на Ростов. Леша улыбается ему теплой родной улыбкой и кивает на затерявшуюся в складках сбитого в кучу одеяла коробочку. В ней лежит еще одно кольцо: такое же золотое. Женя осторожно достает его, задумчиво улыбнувшись, надевает его на подставленный безымянный палец и, ухмыльнувшись, шепчет Ростову в самые губы: — Как скажешь, муженек, как скажешь. Леша открывает глаза и пару секунд пялится в белизну натяжного потолка. Кажется, он отрубился. Вставать неохота, но перед самолетом нужно успеть сходить в душ и собрать вещи, поэтому Донской усилием воли заставляет себя подняться. Тело кажется неестественно тяжелым. Леша тяжело вздыхает и, потерев большим пальцем простое кольцо, красующееся на безымянном пальце открывает дверь тесной гостиничной ванной.