Зачем ты зовёшь меня рабби?

      — Сколько мирры было истрачено на меня. Иуда сказал, что мы бы могли выручить деньги… Не был ли он прав? Так еле слышно рассуждал Иисус, оставшись в одиночестве после ужина. Марфа и Мария прибирались вместе, готовили спать тем, кто оставался на ночь. Всё это они делали, не произнося ни звука, так как слишком велика была радость, чтобы очернять её словами. Только слёзы благодарности иногда утирали сёстры друг другу. Иисус же сидел, обняв колени, будто превратившись в один комок мысли. — Мой путь — помогать как можно больше. Но, может быть, мне подвластен только дух, а деньги хорошо считает тот, кто их любит держать в руках и прятать в карманы. Почему же я тот, кто пойдёт искать одну овцу, бросив сотню остальных?       Он говорил спокойно, глядя прямо перед собой на ветхую стену, завешенную узорчатой тканью. — Когда я вижу одну из овец, я люблю её больше всех вместе взятых, но когда вижу всех, думаю об общем благе. — Иисус помолчал с минуту и, обернувшись ровно в тот момент, когда на пороге появилась Мария, спросил, — Как решить эту задачу? — Какую задачу ты решаешь, рабби? — Истинно говорю, она самая сложная из тех, которые знал и узнает после меня человек. Но только решив: важнее один из толпы или толпа, можно узреть, что должно делать в жизни. — Как же ты можешь решить задачу, которая велика даже для всех людей, которые живут и будут жить? Ты умён, но берёшь на себя слишком много. — Для этого я и послан сюда, мои плечи шире, а дух сильнее. Глаза мои видят там, где для других тьма, ибо смотрю я не столько ими, сколько душой. Мария всегда с блаженством слушала речи Иисуса, он был так уверен в своём предназначении, что любые сомнения становились ничтожны, как редкие камни в бескрайней степи. Их омоет дождём, их высушит ветром, их занесёт песком, и никто уже не вспомнит о том, что споткнулся по пути домой.

***

      Давно стемнело, дом уснул, и ровное дыхание самой ночи успокаивало и баюкало душу, как ребёнка качает мать. Полулёжа Мария гладила волосы Иисуса, тогда как он устроил голову на её плече. Она всегда единственная оставалась рядом, когда все расходились, исчезали и для взора и для сердца. А она была готова отдать всё, что имела, не ради признания или славы — для неё, в отличие от учеников Христа, этот путь был закрыт — со всей искренностью любви Мария стремилась к Иисусу. А его мучила бессонница и необъяснимая тревога. Не понятная тем больше, чем связывалась она с открывающимся взору сознания будущим. — Рабби, тебе нужно поспать, — Мария всего лишь своим голосом умела разогнать тоску, и это снова случилось. — Ты сотворил великое чудо, и если оно не умалило твоих сил, то это сделает отсутствие сна. Но если ты примешь его, он излечит и твой разум, и тело. Тебе не нужно беспокоиться, рабби, я буду рядом всю ночь. Тогда Иисус задумчиво выпрямился, смотря вниз на руку Марии в своей руке, а потом повернулся и сказал: — Я зову своих двенадцать избранных друзьями, а не рабами, ибо говорю всё, как есть. И так же я для них сначала мессия и учитель, но затем друг. Так зачем ты зовёшь меня рабби и не зовёшь возлюбленным? Иисус смотрел благодарно, открыто, и нельзя было заподозрить его в насмешке, хотя он и улыбался. Улыбался, как обычно: зная больше, чем другие, однако не превознося себя этим знанием — скорее, доброжелательно, чем снисходительно. Обезоружевающее обаяние. Мария вспыхнула и как будто даже испугалась. Она не ответила, потому что не ожидала слышать то, что так старательно заглушала в себе. Только на секунду сильнее сжала Мария руку Иисуса, встала и, приготовив ему постель, села чуть поодаль, чтобы сторожить сон, направлять и успокаивать.       Но до того она ждала, пока Иисус снимет платье. Стоя спиной, он неспеша освободил тело от простых тканей и сложил одежду рядом. Мария старалась смотреть себе под ноги, но, невольно поднимая взгляд, вздрагивала нутром. Её волновало это смуглое мускулистое, но стройное тело, влекло к себе, однако всё, что Мария могла себе позволить — редкие невинные, иногда нежные, в другой раз почти раболепские прикосновения. «Я избрала этот путь. Иисус другой, он не похож на остальных мужчин, хотя бы тем, что он бесконечно мудрее и добрее. Он Бог, но он человечнее многих, и хотя бы поэтому я не должна желать его,» — так она думала, но мысли прервал бархатный голос Иисуса из полутьмы, оттуда, где была его постель: — Ты сидишь слишком далеко от меня. Ты действительно так хочешь? — Здесь я не мешаю твоему сну. — Но я не усну без тебя.       Мария, трепеща, встала и осторожно подошла ближе. Если так надо, она только рада: и тому, что заботливые руки ложатся на её талию и сажают рядом, и тому, что свет, будто излучаемый глазами Иисуса, в себе содержит её отражение, отражение недостойной, но любящей. От переизбытка чувств Мария заплакала. Она не знала: можно ли брать этот подарок, или нужно бояться. Не испытание ли это для неё? Но нет, Он бы не стал её испытывать. И тогда Мария сказала: — Видишь ли ты глазами, чувствуешь ли ты душой, Иисус, что ты тоже один из многих здесь? И что, смотря на тебя, я выбираю тебя одного, и когда смотрю на многих, решаю так же. Видишь ли ты это? — Я это знаю. Будь со мной сейчас и будь в последний день мой, ибо близится он. Так нужно, и не стоит бояться, потому что смерть не есть конец, и ты сегодня в этом убедилась. Но ты боишься. Чего?       Иисус обеспокоился. Он угадывал чувства Марии, чистой мыслью до него долетали её страхи и сомнения. Что она скажет? — Я боюсь, что плоть моя превзойдёт дух, рабби… — Мария запнулась, услышав уже от себя вылетевшие слово. Признание было не из лёгких, и тяжкий вздох сопроводил его. — Ты не должна чувствовать вину за то, что ты человек. — Иисус опустил голову, и теперь тень падала на его лицо с одной стороны, подчёркивая скулы. — И я человек. Не забывай это. Что же ты хочешь? Скажи мне, Мария. И, может быть, я смогу дать тебе желанное. — Ты пробуждаешь людей к жизни, я хочу, чтобы ты тоже жил, — Мария коснулась ладонью груди Иисуса и не убрала её, когда он поднял взгляд и кротко улыбнулся.       Когда-нибудь этот момент должен был настать. Как туман стелится по земле, когда он не дождь высоко в облаках, так и любовь не может всегда быть питаема одними высокими чувствами. Ироничен и жесток к возлюбленным закон её существования! Любовь не может летать долго и не ступать по дорожной пыли. Рано или поздно ей надо будет оттолкнуться от земли, а поднявшись вверх, ей придётся после опуститься вниз. Но у любви нет стыда. Она дышит эфиром, сколь бы он ни был губителен для организма.       Иисус, быть может, покраснел, но этого не было видно при малом свете. Он сдерживал неровное дыхание, чтобы не выдать волнения, поневоле охватившего его. Куда пропала уверенность? Что за неведомая тайна обезоруживает того, кто может всё? — Я не знал женщин, Мария. И если для жизни мне нужно сделать это, то я доверюсь только тебе, — он смутился от того, как это могло прозвучать, и поспешно добавил, — потому что люблю тебя и выбираю тебя одну. Мария не совсем верила в то, что происходит. Поверить в чудо было легче, чем в то, что сам Иисус Христос скажет ей о любви, которую можно испытывать только к женщине, но не ко всему страдающему народу грешной земли. К ней, к последней из первых и к первой из последних. У Него горячее тело, гладкая кожа и мягкие волнистые волосы; он, словно само море: окунаешься в него и не можешь выйти из воды, ибо целебна и свята. — Сними платье своё, я закрою глаза, если тебе так удобнее, — сказал Иисус и честно исполнил это. И спустя томительные, растягивающиеся во времени удары сердца, отдающие эхом в виски, Иисус почувствовал её рядом. Так же вкусно пахнущую маслами, длинные распущенные волосы спадали по плечам и закрывали грудь. Мария стыдилась своей наготы, но зря, потому что так же гола она была душой перед Иисусом. Тем более она была молода и здорова. Что ещё нужно женщине, чтобы считаться красивой? И эту красоту хотел видеть Иисус. Как заворожённый, он касался тела Марии пальцами, словно рисуя её в своём сознании. Мария не двигалась, она любовалась тем воплощением невинности, которое сидело перед ней. Ещё невинности. Вдруг Иисус нагнулся и припал губами к груди Марии. Пока она задумалась, сидя вполоборота на краю постели, он застал её врасплох и прижал к себе. — Что мне сделать для тебя? — спросил Иисус, подняв взгляд. — Нет, — Мария пересела так, что оказалась напротив, и грациозно покачала головой, — нет, что мне сделать для тебя? — Просто поцелуй меня сейчас.

***

— Ты решил свою задачу, Иисус? — Да. Ты мне в этом помогла. — И что же ты думаешь? — Мария заинтересованно приподнялась на локте, и на её плече затанцевали рассветные лучи солнца. Иисус так же приподнялся, чтобы смотреть прямо. — Я заступился за тебя, потому что среди множества людей в толпе я выбираю нас. Потому что жизнь есть любовь. И сам Бог есть Любовь.