***
Харт — А кто это у нас? — противно улыбался офицер, разглядывая нас. — Щеночки? — Мы — волки, — мрачно сказал Брайан. — Ага. И котик! — Он — леопард. — Ну-ну! И мужик с заплывшей рожей радовался, словно мы террористы, а он лично нас поймал и теперь медаль получит. Не верьте, что копы в штатах жрут одни пончики. Этот явно тушёную капусту ел, а потом ею же газировал, потому что пëрло от него так, что глаза слезились. А у нас и вина-то невелика. Просто в ночном клубе немного повеселились. Началось всё ещё в доме Рассела и было сначала очень культурно. Рождение близнецов — это вам не попугайчика завести. Короче, близнецы — это дело! А пацан и девчонка разом — это вообще круть! Наследники есть, и теперь никто не доебëтся, чтобы я тоже рожал. В переносном смысле, конечно. И в сторону Каи фыркать никто не будет. Собственно, в его сторону фыркать некому, потому что в Эс-Ирме мы с Каи теперь хозяева. Отец наведывается периодически. Походит, посмотрит, выдаст коронное: «Кажется, сынок за ум взялся». И свалит. На рождение племянников мы всем табором приехали. Близнецы, кстати, это по нашей, Янговской части. У отца тоже брат-близнец есть, и вот теперь у Рассела двойня. Дядя Джеймс — мужик что надо и с отцом на одну рожу, а вот его сынок Коди похож на меня и блядун тот ещё. Он даже меня переблядовал! Коди в своём городе всех девок и парней перепробовал, а я в своём — только половину. И, вообще, это давно было. Когда дядя Джеймс с Коди предпоследний раз приезжал, блядский кузен истёк слюнями на моего Каи, и на последнюю встречу я вообще не поехал. Да ну его в жопу! У Рассела на ферме здорово. Винограда, правда, нет, зато свиней много и тыквы размером с автомобиль. Большой дом, куча весёлого народа, и в целом мне тут нравилось. Племянники лежали в кроватках, и в пене белоснежных кружев виднелись две розовые мордашки. Объятия, поздравления, горы подарков и застолье… Всё культурно и никому не интересно. А вечером мы намылились в город. Каи уже крепко спал, напробовавшийся разноягодных наливок, и свалили мы впятером: я с Брайаном и Расселом, рыжий шурин Генри, и наш котик. Отец в кои-то веки разрешил Вэлу отойти от него дальше чем на десять футов. Мы неплохо повеселились, хоть местный городишко и дыра дырой, а опомнились уже в участке. Виноватым, конечно, сделали меня. А я, между прочим, вообще не виноват! Ну подумаешь, станцевал на столе. Подумаешь, без трусов… Ерунда какая! На студенческих вечеринках я редко когда в трусах танцевал. Так иначе никто не смотрит! Какой смысл танцевать, если никто не смотрит? А трусы снимешь — и ты король! В клубе, кстати, всем мой танец понравился, кроме самого хозяина клуба. И в результате мы оказались за решёткой. Толстый офицер масляно блестел глазами. На нас троих ему было наплевать, и блестел он в сторону Вэла. Ясен пень! Вэлу только моделькой работать, а как отожрался и отоспался, так и вовсе прям звезда экрана. К нему уже подкатывали с такими предложениями, кстати. Пузатый дядька в форме, которая не сходилась на пузе, водил взглядом по его телу и раздувал ноздри. Дома, небось, тоже пухленькая жёнушка ждёт, а тут такая красота за решёткой. Я помню нашу первую встречу в саду Элизабет фон Линн. У Вэла тогда был бланш на пол рожи и шмотки, на которые даже бездомные не позарятся. Теперь он с головы до ног в Армани и Гуччи, и офицерик, от которого разило кислой капустой и её последствием, скалился и лез к нашему котику: — Что-то твой папик не торопится тебя выручать, моя киса. Его просто распирало, что человек — по эту сторону решётки, а оборотни — по другую. На нас ему насрать было, и он, протянув руку за решетку, попытался дотронуться до волос Вэла. Тот с шипением отшатнулся, а полицейский довольно ухмыльнулся: — Попробуй только перекинуться в животное! Здесь запрещено! Мигом в подвале окажешься. У нас такой уже был… Рычал, рычал и дорычался. Там с ним быстро разобрались. Мы помалкивали и офицерика это злило. У него обычно бродяги и хулиганье, а тут вдруг такой принц расфуфыренный. — Хочешь, выпущу прямо сейчас? — спросил он. — Соснëшь мне — и свободен. Кукла с таким ртом зашибенно должна сосать. Вэл при этих словах весь сжался, а я встал.***
Брайан Отец про прошлое Вэла ни словом не обмолвился, но мы с Хартом сами догадались. Шибко он своего отчима ненавидел. За простые побои так не будешь. Покойный садовник Элизабет фон Линн либо сам им пользовался, либо другим разрешал — с того урода станется. Вэл ещё долго привыкал к новой жизни. По его взгляду было видно — всегда настороженный, словно подлянку ждал. Отец котика ни на шаг не отпускал и трясся над ним, как над величайшим сокровищем. Большой плюс, что Вэл всё-таки оборотень, с человеком было бы сложнее. У них и психика слабее, и тела. Вэл справился. А у нас из людей лишь Робби остался. Харт, когда приезжал, всё время его уговаривал стать одним из нас. Это не так просто, как кажется. Если укусить случайно, во время страсти — это одно, а намеренно… Самого Харта отец отмазал, когда тот Каи обратил, но я не уверен, что отмажет меня. Но если попросит сам Робби, отказать будет трудно. Да и в целом… Человеческая жизнь короче нашей, а хочется, чтобы он жил подольше. Но сам Робби пока волком становиться не хотел. Боялся собственных изменений, реакции родителей… Но Харту если что в башку взбредёт, то это надолго. Робби в тот день прибежал в нашу комнату и повалился на кровать, давясь от хохота. Оказывается Харт подманил его к соседней спальне и дверь приоткрыл. А там на кровати отцовский любовник в своей пятнистой сущности вылизывал себе яйца. — И ты так сможешь, — гордо сказал Харт. Вот так… гордишься собой и своим происхождением, силой и двойной сущностью, а оказывается самое большое достижение зверолюдей — это яйца себе языком массировать. А жирдяй офицер тем временем глумился над Вэлом, выставляя его шлюхой. Он бесился, зная, что эта прелесть его никогда не станет, и прижимаясь пузом к решётке, интимным шёпотом предлагал Вэлу отсосать. Молчать мы не привыкли и своих в обиду не даём, и я ласково спросил: — Ваша милая жена с этим не справляется? — Ты мою жену не трогай, волчье отродье! — взвизгнул коп. — Этот драный кошак будет делать всё, что я скажу. Захочу, чтобы за щëку взял — и возьмёт! — А хотите, я возьму? — неожиданно предложил Харт. — Вы только пузо приподнимите, а то там до хера не добраться, наверное. Рассел, сидящий с другой стороны, голову нагнул и сказал: — Что-то, вроде, из портков выпирает. Господин офицер, вы бы предъявили нам… объём работы… А то может и вчетвером не справимся. — Только пусть этот объём он отмоет сначала, — добавил я. Вэл начал хихикать, а полицейский побурел, как свёкла. — Оскорбление офицера при исполнении служебных обязанностей… Ну, за это вы ответите! — Ответим, — кивнул я. — Так в суде и скажем: оскорбили офицера, лишив его заслуженной возможности сунуть за щëку задержанному. Надо будет ещё репортёров собрать. Будете им свои возмущения изливать. Толстяк попыхтел сердито, ещё раз облизал котика взглядом и учапал. А вскоре за нами приехали.***
Генри Эти четыре козла попали в полицейский участок. Без меня! Они и так крутые такие, а теперь и вовсе… А мне в моей жизни похвалиться можно только тем, что я с лестницы упал, когда на чердак лез. А всё Брайан виноват. Сначала так весело было, а потом ещё веселее, когда Харт голым на стол полез и давай своей дубиной махать во все стороны. Тут мне завидно стало. Я так танцевать не умею и дубина таких размеров у меня не выросла. Вот если бы Тай с нами поехал и рядом голым сплясал, то ещё неизвестно, кто бы круче был. Ему раздеться тоже раз плюнуть, и дубина не меньше. Но Тай как-то расслабился после сытного ужина, махнул рукой, и отпустил меня одного — под охраной волков. И мы так хорошо повеселились, но тут примчалась полиция, и Брайан, пихнув меня за декоративную стеночку, велел сидеть тихо, а после мотать домой. А я, может, вовсе и не хотел домой! Я в полицию хотел, чтобы потом мужикам хвалиться, как меня в наручниках везли. Такое событие в жизни обломали! Приехав домой, я хотел разбудить их отца, но передумал. Ричард Янг — мужик крутой, он только глазами сверкнёт, и не только его сыновей — там всех уголовников выпустят. Но потом от него на орехи все четверо получат. И я, возможно, тоже. И я побежал к собственному отцу. Папочка дрых и просыпаться не хотел. Лягался и рычал, и тогда я сказал, что знаю, где мамуля прячет ключи от винного погребка. Папочка тут же вскочил: — Чего расселся, ребят же выручать надо! Поехали! Арестованных отпускать не хотели. Эти четверо, кроме аморального поведения, оказывается, ещё и нахамить в участке успели. А я, блин, опять в пролёте! Я бы тоже высказался, потому что тоже копов не люблю. Правда, пока ещё не знаю, за что. Пузатый и воняющий капустой полицейский смотрел на папочку презрительно, и повторял как попугай: — Утром приезжайте. Папочка хитро подмигнул мне и сказал офицеру: — Слышь, Джек, а хочешь я скажу, кто тебе в пятом классе собачью какаху в коробку с едой положил? Пузатый сморгнул и аж шею вытянул: — Ну? — Отпускай парней, тогда скажу. — Не положено. Утром… — А ещё скажу, кто в школьном ду́ше у тебя шмотки спëр и ты голый домой пошёл. Джек пыхтел и елозил по стулу. Видать эти происшествия на него такое сильное впечатление произвели, что до сих пор не отошёл. Он кивнул и ушёл, а вернулся через пару минут с нашими волками и леопардом. Мы все намылились к выходу. Папочка подождал, когда парни выйдут, и картинно повернулся к Джеку. — Ну? — нетерпеливо спросил тот. — Какая падла мне говно подкинула и шмотьë украла? И папочка гордо сказал: — Это был я!***
Ричард Скрыть ночное приключение мальчишкам не удалось. Когда они вернулись, я уже ждал на пороге. Френку Салливану, конечно, огромная благодарность, за то, что так ловко всё вырулил, и он тут же дал понять, что принимает благодарность только в жидком виде. Ну, это я и так понял. Харту и Брайану дал по подзатыльнику, а Расселу не успел — ему уже жена двинула. — Позор! — воскликнула Лили. — И это отец моих детей! Ты тоже на столе оголялся? — Нет, конечно, — засопел Рассел и его кудрявая лисичка расстроенно вздохнула: — Жаль… Вчера все девчонки в клубе были: и Белла, и Долорес… Они бы обзавидовались. Иди в душ, горе моё! Волк, а воняет, как хрюшка. Вэл же глядел на меня виновато, но на него я сердиться не мог. И уж точно знаю, что он бы на стол не полез — ни в трусах, ни голышом. Когда охи-ахи поутихли, и вся женская половина Салливанов убежала в дом, кормить «бедных, голодных мальчиков», мы остались на веранде вдвоём. — Пойдём, ты ведь тоже есть хочешь, — сказал я Вэлу, но сам с места не двинулся и продолжал обнимать его, а он сказал мне в шею: — Я тебя хочу. И прямо сейчас. — Неудобно как-то… Вэл засмеялся: — Так все в дом ушли. Пойдём в сад, там такая замечательная беседка. Когда я с ним, во мне просыпается двадцатилетний пацан. Скажет на крышу полезть — полезу. А беседка, действительно, замечательная. Кто-то из племянниц Салливанов играл там днём и оставил плед с подушками и куклами. Очень кстати. Вэл начал проявлять инициативу недавно. Он охотно принимал поцелуи и ласки, и вообще был отзывчивым, но всегда застенчивым. Я давно ждал от моего мальчика первого поцелуя, но вдруг растерялся, а он закинул руки мне на шею и глядел счастливо: — Я уже соскучился… Беседка увита диким виноградом, и солнце, просвечивая сквозь резные листья, рисовало золотые узоры на теле Вэла. Особенно не расслабишься, вдруг кто увидит. Но от этого быстрого экстремального секса голову снесло напрочь. Я расслабленно валялся на деревянном полу, глядя на тёмные ягоды винограда, и шевелиться было лень. Вэл завозился, вставая и потягиваясь. Стройный, длинноногий… На него можно было глядеть бесконечно. — Неплохо, да? Надо выбираться в гости почаще. — Если мы так будем вести себя в гостях — нас никуда звать не станут, — насмешливо фыркнул Вэл. Это верно. Но беседку, пожалуй, дома тоже надо построить.***
Френк Умелись, наконец-то… Скатертью дорога! Не люблю, когда шумно. Так-то новые родственники у нас хорошие, в целом, и вообще, неделька была весёлая. Плохо, что теперь всю следующую неделю выпить не дадут. Это же целых семь дней! Сто шестьдесят восемь часов! А сколько минут — просто представить страшно! Десять тысяч с чем-то. Ричард Янг угостил пивком на прощание и отчалил, надменно ручкой помахав. Педераст и есть, хоть и крутой весь из себя. Сыночки его тоже выпендривались вначале, а на следующий день в одних трусах в сад вылезли. Младший накануне в клубе и вовсе без трусов отжигал. Чего с педерастов взять! А может, свежий воздух на них так действует? И ещё разноцветные коктейли, которые в барах навешивают. Не… Не моё. И музон этот припадочный… Не-е… То ли дело — сядешь в кресло-качалку, а вокруг птички поют, порхают тигровые парусники и цветёт пенно-розовый миндаль. Солнце садится за крышу старого амбара, и янтарный виски блестит в толстостенном стакане. Или солнечная текила с кусочком лайма. Или водка со льдом, будто с хрустальными кубиками. Или ром. И такое умиротворение душу наполняет… А без стакана это просто розовые деревья, крылатые козявки и красный шар. Ценители меня поймут. Но карман приятно греет дубликат ключика от винного погреба. И так кстати пришлась моя новая жилетка с большими карманами для фляжек. Сядешь, душевно прибалдеешь… Поросята визжат где-то вдалеке, жена спустится раз пятнадцать, уточнить, что готовить завтра на обед: капусту или бобы, ещё раз триста сыночек вокруг дома оббежит. С верхнего этажа бабуля громко интересуется, куда спрятали её панталоны и пудру, и воркует с новым хахалем сестра Сюзетта. Воркует она так, чтобы все соседи слышали и знали, что у неё новый хахаль. Благодать… Обожаю свой дом!