***
Подрагивающие пальцы пробежали по серебристой вышивке на талии и в нерешительности замерли вдоль тела. Эсмер подняла голову и придирчиво взглянула в высокое хрустальное зеркало на свое отражение. Ее локоны мягко струились по плечам, бриллиантовая диадема сверкала сотнями крохотных огоньков, белоснежное платье, вышитое серебряными нитями, оттеняло сияющую здоровым румянцем кожу. Однако Эсмер оставалась недовольной, поправляя складки на одеянии и каскад кудрей. Едва переступив порог своих покоев, она начала лихорадочно готовиться. Служанки совсем измучились, выполняя приказания госпожи. Она не могла выбрать, в чем пойти к шехзаде, определить, как уложить волосы, нетерпеливо покрикивала на девушек… Но подготовка наконец завершилась. Смотря на свое отражение, Эсмер уже не сердилась, не хмурила черные брови, однако ей казалось, что в ее облике чего-то не хватает, стоит что-то исправить. Двери в покои распахнулись, и голос тонкобровой Фидан-калфы произнес: — Госпожа, нам пора идти к шехзаде. Эсмер слегка вздрогнула. Колени ее дрожали, когда она ступала по каменным плитам. По вискам будто стучали молотком, сердце учащенно билось у самого горла. Ее покои, где лунный свет сиял прозрачным серебром, отделяли от его, окутанных опьяняющей темнотой и терпким ароматом благовоний, немного шагов, дававшихся однако с трудом. Проходя мимо общей комнаты девушек, Эсмер бросила взгляд на пространство между раскрытыми дверями и наткнулась на прозрачно-серые глаза, сверкавшие затаенной ненавистью: глаза Румейсы Султан. Молодой женщине, подарившей шехзаде Мустафе двух сыновей и двух дочерей, было тяжело смириться с его внезапной женитьбой. Смотря вслед Эсмер, ее глаза горели бессильной ненавистью: Румейса чувствовала, что каждый шаг в сторону покоев шехзаде медленно, по капле, забирает его у нее, и ничего нельзя поделать. В сердце ее еще долго будет пылать ревность, а превратившись в глухое молчание, уступит место мрачному терпению… Таков был ее удел, и, осознавая его неотвратимость, Румейса с ненавистью взирала на колыхание белых одеяний темноволосой красавицы. Коридор остался позади. Позади были и веселые голоса девушек, и жгучий взгляд Румейсы. Впереди лишь он — ее судьба… Эсмер вздохнула и вошла в покои шехзаде. Темнота окутала ее, словно дымчатое облако. Стража плотно закрыла двери за спиной Эсмер. Шехзаде повернулся к жене, замеревшей в изящном поклоне, и вдохнул полной грудью исходивший от нее аромат миндаля. Эсмер подошла ближе, наклонилась и медленно поднесла к губам края светлого атласного одеяния шехзаде. Мустафа опустил руку и, взяв Эсмер за подбородок, поднял ее с колен. Наклонившись, Мустафа притянул Эсмер к себе за талию и мягко коснулся ее губ, забирая их в долгий плен. Эсмер закрыла глаза и приникла к нему, обнаружив, что боязнь и волнение отступили, едва шехзаде коснулся ее. Обвив его шею руками, Эсмер привстала на цыпочки и теснее прижалась к Мустафе. Поцелуй опьянял ее, окутывал мягким теплом, и она обо всем забыла: каждое его прикосновение было волшебным…***
Мягкий утренний свет, ласково коснувшийся лба и глаз, пробудил Мустафу от сна. Он открыл глаза и прищурился. Бледное солнце маячило в просвете между темными шторами. Мустафа сел на постели и посмотрел влево. Эсмер спала рядом, накрытая бархатным покрывалом. Улыбнувшись, шехзаде легко провел рукой по обнаженному плечу жены и слез с кровати. Подняв с пола рубашку и штаны, он оделся и подошел к окну, разминая затекшее от сна плечо. Наступал новый день… Что он принесет с собой? Нахмурившись, Мустафа посмотрел вдаль. Ночь унесла терзающие мысли, но утро возвратило их. Вчера гонец привез письмо от султана из военного лагеря в Эрегли. В письме говорилось: повелитель желает, чтобы шехзаде приехал в лагерь и явился к нему без оружия и личной охраны. Мустафа уже велел Атмадже готовиться к поездке. В письме не было ничего, что могло бы насторожить, но сердце Мустафы сжималось: уже много лет повелитель не доверял ему, хотя явно не показывал этого… Мустафа старался быть достойным сыном, но время от времени между ним и отцом будто вставала незримая стена, не дававшая им услышать друг друга, понять друг друга. А с недавних пор вокруг стали витать слухи, будто он, наследник престола, собирает войско и даже вступил в сговор с врагом, персидским шахом Тахмаспом, желая свергнуть отца. Мустафа знал о сплетнях, но не мог и предположить, что падишах в это поверил. Махидевран Султан, сверкая от гнева темно-зелеными очами, твердила: виной всему рыжеволосая ведьма, Хюррем Султан, и ее зять — Рустем-паша. Они клевещут на него, хотят очернить, готовят ему погибель. И рана… Засаду наверняка устроили не разбойники. Лекарь исцелил рану, но предупредил, что заживать она будет долго. Но рана в плече — ничто. Гораздо сильнее была ноющая боль в сердце. Шехзаде не боялся смерти, был готов принять ее даже от рук отца. Его страшило другое: потеря доверия, потеря любви повелителя… Много писем было им послано, и одно, незапечатанное, еще лежало на столе со вчерашнего вечера. Его он возьмет с собой, и если свершится казнь, повелитель найдет послание у его сердца. Почитав, он поймет, что шехзаде очень любил своего отца и повелителя. Любил он и матушку, и сыновей, и дочерей… Румейса, подарившая ему детей, тоже была дорога его сердцу. Вместе с тем в нем поселилось еще одно чувство: любовь и страсть к Эсмер. Холодный брак по расчету превратился в пылкое чувство. Мустафа смотрел на спящую Эсмер, вспоминая, как она преданно сидела у его постели, и сердце его сжималось: если суждено умереть, он будет жалеть лишь о том, что больше не увидит ее, не увидит ее прекрасных глаз. …Когда слуги принесли завтрак, шехзаде взял Эсмер за руку и, слегка сжав ее, рассказал обо всем, попросив не лить по нему слезы, если он погибнет. Эсмер слушала его, поджав губы. Слова шехзаде звучали пугающе. До сегодняшнего дня она не знала, что положение его дел так серьезно, так опасно… А мысль о том, что она может потерять Мустафу навсегда, больше не увидеть его лица, не услышать его голоса, не почувствовать его рук, привела в ужас. Эсмер плохо понимала в дворцовых интригах, но после слов шехзаде осознала: если не попытаться что-либо предпринять, он больше не вернется к ней. Эсмер придвинулась к Мустафе и крепко обняла его. Задумчиво взглянув на приоткрытую дверь, где в просвете была видна часть коридора, она заметила мелькнувшую вдали тень. Эсмер подняла подбородок и подернула изящным уголком рта. Атмаджа…***
Словно темная тень, подкралась чернота ночи. Окутав дворец и сад, усыпанный золотом опавших листьев, она тихо замерла над гладкими крышами. Эсмер смотрела в окно на черные ветви деревьев, ворота дворца, белеющие во тьме, и серую, едва различимую впереди ленту дороги. Сердце ее прерывисто билось, глаза сощурились. Скоро он отправится в путь. После утреннего разговора Эсмер не переставала думать о том, что будет ожидать шехзаде там, в военном лагере. Она страшилась больше не посмотреть в его глаза. Страх охватывал ее, змеей обвивался вокруг стройного тела, подступал к горлу… Так было, пока Атмаджа, получив ее послание, не пришел в сад, пока, не преодолев робость, Эсмер не поговорила с ним. Встреча немного успокоила ее, а сказанные им слова вселили уверенность: и Атмадже, и тем немногим, кто предан шехзаде без остатка, можно доверять. Для его оправдания и спасения они сделают все. Атмаджа сказал еще кое-что… Сердце Эсмер дрогнуло, когда она услышала, что вскоре до их дворца дойдет хорошая весть. В обмен на сказанное воин просил лишь об одном: ничего не говорить шехзаде. Он знал, что эта весть подарит спокойствие всем, кто искренне переживает за будущее Мустафы, но он… Он не сможет смириться тем, что вот-вот произойдет, а быть может, и попытается предотвратить это, помешать. Эсмер пообещала оставить их разговор в тайне. Ей было странно и неловко скрывать что-то от Мустафы, но, вглядываясь в черные глаза Атмаджи, она понимала: ее молчание поможет ему и, возможно, сохранит многие жизни.***
Потрескивание дров в мраморном камине дарило успокоение глазам и телу. Эсмер потянулась под алым бархатным одеялом и, удобнее устроив голову на коленях шехзаде, придвинулась ближе к огню. По телу разливалась приятная усталость. Эсмер медленно перевернулась на спину, взглянув на Мустафу снизу вверх. Он улыбнулся ей. В темноте ее глаза казались бездной, и он тонул в ней, не спеша выбираться. Мустафа наклонился к Эсмер, но, поморщившись, выпрямился: резкая боль снова ударила в плечо. — Все еще не зажила? — спросила Эсмер. — Да. Но не волнуйся, вскоре пройдет, — кивнул Мустафа. Эсмер задумчиво взглянула на пляшущие в камине языки пламени. — Я скоро вернусь, — проговорила она, откидывая одеяло. — Куда ты? — спросил Мустафа. Эсмер села на подушках и улыбнулась, взглянув на него через плечо: — Мне нужно кое-что взять в моих покоях. Мустафа проводил взглядом гибкий стан жены. Когда легкие складки ее платья исчезли за дверью, он повернулся к камину и провел рукой по плечу, мягко разминая затекшую мышцу. Эсмер быстро вернулась. Сев позади шехзаде на широкие подушки, она подняла его рубашку, открывая взору гладкие плечи. Проведя кончиками пальцев по розовевшему шраму, Эсмер принялась чем-то покрывать место раны, осторожно массируя его пальцами. — Что это? — спросил Мустафа, почувствовав пряный запах трав и масла. — Это мазь. Я привезла ее рецепт с родины. Она успокаивает боль, залечивает раны, — ответила Эсмер. Закончив, она легко поцеловала место рядом со шрамом и стала медленно опускать рубашку. Когда ее рука оказалась на другом плече, поправляя складки одеяния, Мустафа сжал ее в ладони. — Я люблю тебя, — сказал он. Эсмер улыбнулась, почувствовав, как от его слов в груди что-то приятно шевельнулось. — И я люблю тебя, — шепнула она в ответ и прижалась щекой к его спине. Мустафа нахмурился. Держа ее мягкую руку в ладони, он подумал о предстоящей поездке в военный лагерь. Повелитель никогда не поверит, что его сын — бунтовщик и мятежник… А если поверит? Если он уже вынес ему приговор? Что тогда будет с его семьей? Они станут вечно носить по нему траур, с их щек не сойдет бледность, и до конца дней они будут помнить о нем, лить слезы… А Эсмер облачится в черное. Ее лицу, подобному цветущей розе, так не идет этот мрачный цвет. Если не ехать… Если сделать так, чтоб никогда не расставаться с ней… Но нет. Нет! Лишь на краткий миг его посетила эта мысль, лишь на краткий миг, и он мгновенно отогнал ее. Он любит ее. Ему жаль будет с ней расставаться… но преданность, преданность — важнее всего. Что бы ни случилось, он никогда не свернет с верного пути, не станет помышлять о предательстве. Мустафа повернулся к Эсмер. Она нежно обняла его, положив голову ему на плечо. Вдохнув аромат черных кудрей, шехзаде поцеловал ее в лоб. — Моя Эсмер, — прошептал он, закрывая глаза.***
Дорога изгибалась впереди темной лентой. Лесной воздух, пропитанный густым запахом влаги и сырости, проникал в легкие, бежал по открытым ладоням и шее, покрывая ее быстрыми мурашками. Эсмер ехала за шехзаде, крепко держа узду. Ее вороная лошадь, всегда резвая и быстрая, этим холодным вечером была тиха и неторопливо шла вперед, перебирая стройными ногами. Тряся головой, она фырчала, чувствуя запах прохлады и влаги. Мустафа ехал впереди на белоснежном коне. И он был спокоен, тих, неспеша шел по лесной дороге. Шехзаде смотрел вперед, прищурив глаза. Его фигуру окутывал шерстяной серый плащ. Лишь часть прямого гордого профиля виднелась за плавными складками. Эсмер слегка пришпорила лошадь и, поравнявшись с шехзаде, посмотрела на него, изящно отведя с лица капюшон бархатного плаща. Почувствовав на себе взгляд жены, Мустафа повернулся к ней и слегка улыбнулся. Эсмер протянула руку, и их пальцы крепко переплелись. Так они ехали в молчании, не разжимая рук и глядя вперед. Им не хотелось ни о чем говорить, ни о чем думать. Этот вечер — последний перед отъездом. Завтрашний будет иным… Эсмер чувствовала, как сердце ее снова охватывает волнение. Она, Махидевран Султан, Румейса Султан — все проведут еще не один чернеющий за окнами вечер в тягостном ожидании. Каждая из них будет думать о шехзаде и его грядущем. Эсмер крепче сжала руку Мустафы и поежилась. Хотя сердце трепетало от волнения, мысли ее не покидали слова Атмаджи, и Эсмер знала: он не отступит, будет действовать решительно. Шехзаде остановил коня и снова взглянул на жену. Глаза ее сияли в темноте, разливая по сердцу приятное тепло. Эсмер тоже остановилась. Когда шехзаде предложил ей поехать на прогулку, прежде чем отправиться в покои, она, не став раздумывать, согласилась. И прогулка получалась хорошей, несмотря на холод осеннего вечера. Медленно уступавший место ночи, он зажигал в небе крохотные звезды, освещавшие им путь. Темнота вокруг и сияние небесных светил словно стали их маленьким миром, где не было места для печали и тоски. Мир, принадлежавший им, — прекрасный и скрытый. Шехзаде остановил лошадей, спешился и, подав руку Эсмер, помог ей спуститься на землю. Оказавшись рядом, она утонула в его объятиях, услышав над ухом шепот: — Моя Эсмер… Моя прекрасная, золотая госпожа. Его слова вызвали на лице улыбку. Эсмер вздохнула и, привстав на цыпочки, прижалась лбом к теплой шее Мустафы. Она ничего не желала, кроме его объятий и нежного шепота. Она готова была вечно стоять здесь, вечно чувствовать его руки на талии, слушать его голос. В это мгновение она была так счастлива, что и не заметила, как глаза ее увлажнились, смочив густые ресницы. Она любила, так сильно любила его. Внутри у Эсмер сильнее росла тревога перед отъездом шехзаде. Однако нет… В этот вечер дурным мыслям не будет места в ее голове. Сердце ее еще станет тревожно биться, но не теперь, когда в целом мире есть лишь он и она. Мустафа крепко обнимал стройный стан жены. О, Эсмер! Эсмер… Как ему не хотелось покидать ее! Уезжать туда, где аромат ее кудрей и тела не захватит, опьяняя желанием… Но все решено. Он поедет, предстанет перед отцом-повелителем, убедит его в своей невиновности, докажет, что вокруг него витают клевета, ложь… После он вернется, и с ней они никогда не расстанутся ни в этом мире, ни в ином. Наклонившись, шехзаде поцеловал жену в прохладные губы. Эсмер порывисто обняла его за талию. На миг отстранившись, она шепнула: — Обещай мне, что вернешься, Мустафа. Молю, обещай! Замерев, Эсмер стала ожидать ответа, хотя и предполагала заранее, что он скажет ей. И все же она лелеяла слабую надежду услышать то, чего так страстно желала, укрепиться мыслью, что путь, который она избрала, и молчание, которое обещала Атмадже, не напрасно. Эсмер знала: этим молчанием она виновата перед шехзаде и будет причастна к тому, что ранит его сердце… Но ради его будущего она готова сделать все, что потребуется, пусть даже это и причинит ему боль. Мустафа нахмурил темные брови. — Я не могу знать, что готовит мне судьба, — поговорил он, заглянув Эсмер в глаза. — Однако я надеюсь на лучшее. Повелитель справедлив. Я верю, он поймет меня. Эсмер едва заметно кивнула. Может быть, поверит. Если же нет, тогда… И она вновь порывисто обняла шехзаде, спрятав лицо у него на груди, словно вымаливая прощение.***
Утро прощания перед дорогой было тихим. Серое от дождя, пронесшегося над облетевшим садом, небо еще было пасмурно, а воздух — холоден, однако Мустафа собрался в путь. Подготовка к отъезду скоро завершилась, и на мраморном крыльце у входа во дворец госпожи и шехзаде провожали его. Махидевран Султан, протянув сыну обе руки, крепко обняла его, зажмурившись от подступающих к глазам слез. — Ты береги себя, Мустафа, береги… Если с тобой что случится, я не переживу! — шепнула она. — Не расстраивайтесь напрасно, матушка. Я верю, что все будет хорошо, — с легкой улыбкой ответил шехзаде. От матери он перешел к сыновьям и дочерям. Запечатлев на их нежных щеках поцелуи и велев им слушаться учителей и наставников, шехзаде подошел к стоявшей рядом Румейсе. — Я молюсь за вас, — шепнули ее бледнеющие от волнения губы. Кивнув ей, Мустафа прошел дальше и остановился напротив Эсмер. Она поклонилась ему и поцеловала протянутую руку. Мягко улыбнувшись, шехзаде провел ладонью по гладкой щеке жены. Эсмер подняла голову, и Мустафа утонул в омуте ее глаз. — Я буду ждать тебя, — проговорила она, склонив голову набок и коснувшись губами его руки. Мустафа еще раз пронзительно взглянул на Эсмер, и сердце ее прерывисто забилось… Это продолжалось лишь мгновение, и, опустив руку, шехзаде направился к воротам дворца. Затуманенным взором Эсмер смотрела на его фигуру, направлявшуюся к воротам дворца. От шехзаде взгляд ее перешел вправо, на Атмаджу, шедшего рядом. Душа ее тяжко заныла… Эсмер знала том, как сильно предан Мустафа повелителю. Она и сама не раз видела это и слышала о любви из его уст. И мысль об интриге, в которую она сознательно вмешалась, обожгла холодным огнем ее сердце. Но разве она могла бездействовать, зная о том, что ему грозит? Разве могла? Смотря на Мустафу, Эсмер думала о том, как в туманной дали чей-то резвый конь уже мчит к тем, кто пойдет ради шехзаде и достойного его будущего на все, и везет им приказ черноглазого воина… Глядя вслед Мустафе, Эсмер чувствовала: он вернется к ней, вернется в блеске и величии. Снова обнимет ее, поцелует в алые губы… Он вернется к ней, но другим. Совсем другим.