Исповедь и виолончель.

Иво Мартен всегда разделял себя и себя на работе. В некотором смысле можно сказать, что в этом мире существовали, как и Приор, так и Иво Мартен. Инквизиция всегда заставляла быть холодным, требовательным и серьезным, в то время как сам Месье Мартен таким никогда и не был. Он знал, как удобно ему прицепили на шею петлю с надписью «Палач» и, если народу нужен был козел отпущения — то Приор Инквизиции всецело отдавал себя и этой роли. Он не боялся жестокости и не испытывал жалости, ведь государство может крепко держаться только на тоталитаризме и крови. Но каждую ночь, Месье Мартен пытался избавиться от второй части себя, скинуть это бездонное чувство безвольности и пустоты; он не испытывал вину, разве, что частично, и душа его всегда была в терзаниях. Поэтому, он позволял себе играть; ведь искать отдушину в искусстве всегда было легче. И вот, виолончель в руках и плачет и смеется за Иво. Ее звуки неподвластны закону, ее никто не может осудить или наказать за то, что она играет; и мелодия души месье Мартена всегда выходила излишне печальной, порой, она становилась агрессивной, требовательной… Словно руки, что играли, на секунду уходили во власть Приора, что тоже желал поведать о пережитом им дне. С годами, Иво стал призраком своей профессии. Ему все сложнее и сложнее было отделить мысли от своих и «правильных». Месье Мартен будто сходил с ума, в попытках оправдать то, на что порой приходилось идти. Любой человек, коли он человек, будет сомневаться в своих действиях, если они имеют настолько жестокие последствия. И сомнения были не чужды Иво Мартену, но чужды Приору Инквизиции. Когда первый спрашивал себя о правильности выбора, второй просто отдавал приказы, потому что так «надо». Этот груз был не каждому под силу и с годами Иво Мартен больше черствел; он терял себя в этой оболочке и терялся в своем же бессилии. Он словно попал в роман «Процесс» и просто наблюдал за тем, как медленно, но, верно, палач и над ним заносит топор. Для Приора эшафот — был очередным рабочим местом, но для Иво — эшафот был началом конца. Возможно, не особо осознавая, Иво искал искупления в своей смерти; так клишировано и трагично, что хотелось бы рассмеяться. Но Приор не смеялся. И в эту ночь, звуки, что приглушенно вылетали с самого высокого балкона, наверняка заставили бы трепетать множество душ; конечно, из тех, кто все еще был способен уловить струны самой сущностью, а не только слухом… Иво Мартен воедино слился с мелодией, что так плавно извлекали его пальцы из натянутых струн. Его разум и сердце находились далеко не здесь, а тело, словно кукла в театре, изящно двигалось, заслоненное ночной тьмой. Сведенные брови и серьезное лицо терялись в прядях, что, так внезапно выбились из хвоста. Глаза были плотно зажмурены, словно старались вытеснить из головы все дурные воспоминания о сегодняшнем дне. Иво заиграл в новом темпе, шустрее, настойчивей, делая мелодию более быстрой и грубой. Он ускорялся до тех пор, пока напряженные пальцы не соскочили с не менее напряженных струн, вызывая прерванный вой виолончели. Словно приходя в себя, Иво попытался отдышаться, грубо смахивая пряди назад. Его широкая грудь быстро вздымалась, Месье Мартену будто не хватало кислорода. Он открыл глаза и осмотрелся, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей. Сегодня ему пришлось пережить нечто более изощренное, нежели уже привычные казни. Он был там и видел все, что видеть не должен был. Бледные пальцы сжимали колени, пытаясь отгородиться от нахлынувших чувств и воспоминаний. И Иво и Прирор, в свое время, поклялись никогда не возвращаться к этой теме, но Викарий сегодня вдруг решил заговорить и даже показать то, чего Месье Мартен боялся в обеих своих личинах. Так получилось, что много лет назад, будучи молодым и амбициозным, Иво оставался непреклонен ко всему мирскому. Этим он цеплял высших лиц и тем же временем, своей недоступностью, притягивал и внимание противоположного пола. Его обходительность и умение подать себя, всегда служили располагающим фактором. Мартен тогда был заинтересован во внимании. Ему все это казалось приятной игрой; мимолетных близостей он избегал, хоть и создавал впечатление совершенно другой личности. И все же, вопреки своим устоям, он смог встретить ту, что всколыхнула его сердце. Настолько сильно, что спустя год они собрались жениться. Конечно, общество было в восторге от пары: двое чистых завоевывали почтение и мгновенное благословение. И что в этой истории могло сложиться не так? Никто и думать не смел, о чем-то плохом. И пока молодой Мартен медленно, но, верно, поднимался по карьерной лестнице, его жена уже носила ребенка. Иво не был сентиментальным, однако, зная о том, что у него скоро родится сын — испытывал и трепет, и страх и радость одновременно. Он был вдохновлен этим, хоть беременность и держали в тайне от посторонних лиц. Это было их совместное желание. Как и сохранить ребенка в тайне, пока он достаточно не подрастет, а Иво не займет более высшие должности. Но все полетело к чертям, когда ребенку только исполнилось семь лет. Тогда уже многие знали о нем, но все еще не видели. Да и сами родители предпочитали отмечать праздники в узких кругах, без лишних фанфар. Идея сталкивать ребенка с высшим обществом лоб в лоб им не особо нравилась. По крайней мере, пока он не подрастет еще больше. Впрочем, тот день рождения оказался полон сюрпризов и без гостей. Иво помнил это как сейчас: Большой торт был главным весельем вечера, по крайней мере, для мальчика. Мартен поставил его на стол и выключил свет, — так они делали каждый день рождения. Сейчас он должен был зажечь свечи, а мальчик загадать желание и задуть; но маленькая рука ребенка остановила отца. — Я могу сам! — отозвался он, почти залезая на стол. Удивленные родители переглянулись, но не осмелились отказывать. Иво протянул зажигалку сыну, но тот отодвинул ее рукой. Кажется, еще в этот момент, Приор догадался о том, что их ждет; догадался, но не хотел верить. В последующие минуты, он с оцепенением наблюдал за тем, как его сын поочередно вспыхивает свечи на торте. От шока, он не мог пошевелиться, не мог позволить себе взглянуть на жену; и вся голова теперь была забита лишь паническими представлениями того, что их ждет. Под радостный хохот, Мартен сжал кулаки до белеющих костяшек. — Иво… — холодные и дрожащие пальцы обхватили ладошку месье Мартена, но он даже не пошевелился. — Правда здорово? — послышался со стороны радостный голос. — Иво… Я прошу тебя… — короткие ноготки вонзились в кожу, от чего Мартен раздраженно скинул чужую руку. Он не мог в это поверить, не мог. Как такое возможно, если они оба были чистыми. Разочарованный и раздраженный в моменте, он буквально процедил: — Мне нужно позвонить. Быстро развернувшись, Мартен услышал глухой стук и тяжесть в районе подола. Обернувшись, он увидел жену на коленях. — Не рассказывай! Мы уедем с ним. Скажешь всем, что мы развелись и я забрала ребенка. Никто не будет искать нас… — Ее голос подрагивал, хоть она и сдерживала слезы. Они оба замолчали, пока ребенок непонимающе лепетал с вопросами. — Я… — Иво запнулся. Он прекрасно знал, что если расскажет, то лишится ребенка. Но сейчас его больше беспокоил тот факт, как такое вообще могло случиться. О, Единый, как же много он тогда не знал… — Это невозможно. Я не могу вас отпустить. — Холодный тон как хлыст ударили по сердцу возлюбленной. Она всегда знала, что он такой, но надеялась, что его чувства будут сильнее, чем долг перед работой. — Иво… — выдохнула она, крепче сжимая подол. — Ты не научишь его контролировать пси, ты об этом вообще ни черта не знаешь. А если он выйдет из-под контроля? Я не позволю своему сыну стать преступником. — Мартен отчеканивал слова так, что сам не верил, что их произносит. Его взгляд был прикован к жене, которая была на грани истерики. Она медленно поднялась, заглядывая Иво прямо в глаза. — Ты не посмеешь. Но он посмел. И посмел сделать все так, что ребенок получил другое имя и фамилию. Ничего их больше не связывало. Это было больше желание Викария, чем его собственное. Он объяснил это как необходимость обезопасить самого Иво и его сына. Впрочем, он был прав, скандала было бы не избежать и никакой жизни, ни у мальчика, ни у Иво, ни у его жены — уже бы не было. Викарий был благодарен Мартену за такую откровенность, он пообещал позаботиться о мальчике и поспособствовать тому, чтобы официальная версия произошедшего была совершенно другой. Легенда не заставила себя долго ждать: брак развалился из-за смерти ребенка. Убедительно и никто не осмелился бы узнавать подробности. Жена Иво почти сразу же собрала свои вещи. А он, в свою очередь, не пытался ее уговорить остаться; знал, что в ее глазах он теперь просто предатель. Мартен не даже не хотел ее попробовать переубедить, напротив, был уверен, что будет лучше, если она просто уедет. Они не прощались, она просто исчезла из его жизни, слово все — что когда-то между ними было, лишь больная галлюцинация. Сам же Мартен полностью погрузился в работу. Личная жизнь сошла на нет, хотя мероприятия он посещал довольно часто. Никто и подумать не мог, что на самом деле скрывалось под маской сарказма, легкого флирта и холодного взгляда. Иво сломался и тогда на замену ему пришел Приор. Новая должность, новые заботы… Позволив себе утонуть в этом, он старался больше не оборачиваться назад. Он знал, что время надежно зароет в глубины сознания всю боль, чувства и воспоминания. Знал и не сопротивлялся этому. Прошло достаточно времени, чтобы Иво отпустил эту историю с концами. Вероятно, ему самому в это хотелось верить… Как и в то, что он сделал правильный выбор, и его сын в безопасности, умеет обращаться со своим пси. А когда он повзрослеет и выйдет из интерната, обязательно найдет хорошую работу, обзаведется друзьями, семьей и будет счастлив. Иво поможет с этим, по возможности, да еще и так, чтобы никто не узнал. Об этом он думал на досуге, совершенно отказываясь от идеи, что он когда-то вновь встретится с сыном лицом к лицу. Пальцы отбивали нервный ритм по столу. Месье Мартен даже не смотрел в сторону Марка. Он был озадачен. И сильно. — Откровенно я понимаю, что ты не хочешь туда ехать. Что с этим местом у тебя хватает неприятных ассоциаций. Но ситуация, видимо, требует… — Понять не могу, что-то случилось? Жертвы есть? — перебил Мартен. Жонсьер отрицательно покачал головой, — Тогда зачем я там нужен? — Викарий высказал свое желание твоего присутствия. — Марк с сочувствием взглянул на Иво. — Тогда едем. Каждая поездка в Интернат для Мартена была довольно тошнотворна. И причин, для подобного самочувствия было достаточно. Но он держался; надев холодную маску Приора, Иво вновь погрузился в апатию. Он не хотел обременять своим приездом жизнь сыну, если они вдруг увидятся. Медленной походкой Приор шел в сопровождении лишь пары служителей Викария. Учеников, как арестантов, вывели в коридоры, чтобы поприветствовать лидера инквизиции. Кто-то разглядывал гостя с интетересом, кому-то было все равно, а некоторые и вовсе смотрели с презрением. Иво же, совсем не обращал внимание на окружение, не пытался разглядеть в лицах детей знакомые черты. Испытывая лишь мимолетную тревогу, он надеялся, что ситуация не патовая и судить детей ему больше не придется. Дверь в кабинет для Приора открыли и, словно оставляя все дурные ощущения за дверью, Мартен вошел туда с невозмутимым видом. Викарий смотрел в окно, задумчиво сложив руки на груди. Он был один. У них с Иво состоялась абсолютно непринужденная беседа. Викарий высказал пару идей о том, как привить молодым псионикам интерес к церкви и желание пойти в корпус. Приор согласился, выразив при этом и минусы подобных затей. Вдруг, посреди диалога, раздался торопливый стук. Без ожидания одобрительного ответа, дверь распахнулась и, Иво, с недовольством развернулся назад. Он не переносил, когда посреди важных бесед кто-то незнакомый вот так врывался, как сейчас. Впрочем, Викарий тепло улыбнулся, увидев юношу в дверном проходе. Мартен подобным дружелюбием ответить не смог, его пробило, уже забытое, оцепенение. Грудь сдавило так сильно, что Иво не мог повернуться, чтобы взглянуть в глаза Викария. Если быть честным, на секунду ему захотелось придушить старика прямо на месте, но он быстро откинул эти мысли. Черт знает, что еще ждать от эмпатика, тем более такого сильно. Впрочем, в одном Мартен был сейчас уверен точно — все остальные его эмоции Викарий давно уже считал. И понял, что Иво узнал своего сына. Мартен просто задавал себе один и тот же вопрос «зачем?». По растерянному лицу парнишки, было понятно, что он сам не понимал, что происходит. — Ну, проходи, чего же ты в дверях стоишь. — Викарий жестом руки позвал его к себе. Иво уже не сопровождал его взглядом, он вдруг повернулся в сторону эмпатика, сохранив абсолютно нейтральное выражение лица. В глубине души он был к этому готов. И был готов к разговору с сыном о том, почему он так поступил. — Познакомься, дитя, это один из первых лиц нашей власти. Приор инквизиции — Иво Мартен. — Сперва удивленно дернув бровями, Иво вдруг понял, что, по всей видимости, его сын ничего не помнит. Посмотрев на приора воодушевленным взглядом, пацан вдруг широко улыбнулся, торопливо кивнув. В тотальной растерянности, Иво медленно поднялся с места, кивнув в ответ. Улыбка парня была копией улыбки его матери. По телу прошелся противный холодок, а в сердце будто вонзили сразу семь стрел. Иво вдруг ощутил сильную тоску по жизни, которую так и не получил. Как бы сложились обстоятельства, если бы он позволил им двоим сбежать? Вспоминая размытый образ своей избранницы, Мартен слегка побледнел. Подобное не могло остаться без внимания Викария, который мимолетно кинул на него неодобрительный взгляд. Видимо, в его планы входила более стойкая реакция и возможно, что-то большее, чем быстрое «знакомство». — Правда, к сожалению, он уже уходит, так, месье? — Руки до боли сжались в кулаки. К чему этот цирк был устроен? Показать, как на деле может быть беспомощен Приор? Нет, сломать дважды человека невозможно, так что, показывать лишние эмоции Мартен более не собирался. Кивнув, он поднял на Викария тяжелый взгляд, пока тот, как ни в чем не, бывало, улыбался. Он не понимал, что почему в нем проснулись такие негативные чувства, а самое главное, не мог принять тот факт, что на самом деле злился на себя. Почему? Его сын вырос, судя по всему, в хороших отношениях с церковью, никого не убил, научился обращаться с пси. Его никто не дергает, потому что он сын Приора, никто не ненавидит за это. Он просто такой же, как и все тут. Так какого черта, смотря на него, Иво так дурно? Сдержанно улыбнувшись и ссылаясь на много работы, Приор покинул кабинет, плавной походкой удаляясь по длинному коридору. Сохранять невозмутимость было больно даже физически, ибо все мышцы Мартена были максимально напряжены. Только после того, как Иво оказался в машине, он позволил эмоциям взять вверх. Мерзкая тахикардия, тревога и тошнота обуяли тело. Руки слегка потряхивало, а сам Мартен молчал. Никто не рисковал спрашивать, что случилось. И он и Приор оказались абсолютно разбиты. Мартен чувствовал, словно все его личное обнажили и выставили напоказ. Понять мотивы Викария он даже не пытался. Может тот, будучи уверенным, что Иво пережил былые драмы, сможет без лишней предвзятости заняться воспитанием парня? Может он просто хотел показать, как вырос его сын… Все это не имело уже никакого смысла, Иво провалился. Приор провалился. Остаток дня Месье Мартен провел даже слишком безмятежно. Все резкие эмоции, после успокоительного, сменила бесконечная и родная апатия. Однако, ближе к ночи, Иво вновь ощутил это мерзкое ощущение тоски. Он хотел верить в то, что поступил на тот момент правильно, что он не бросил сына, а дал ему лучшую жизнь. Так почему же так чертовски больно было увидеть эти глаза и эти черты, что сохранили в себе частицу его матери. Почему так невыносимо было осознавать, что сын не помнит его…? Виски небрежно полетел в стакан со льдом, окропив часть прозрачного стола. Приор обязан отпустить это. Иво же, сделав пару торопливых глотков, направился в сторону балкона, чтобы сыграть свою исповедь на виолончели.