Очевидец

— Тебе хорошо видно? — голос у Коннора холодный и жесткий, совсем не подходящий для уютного полумрака спальни — спальни Гэвина, между прочим. Больше для допроса. — Гэвин? Гэвин моргает. Да, ему отлично видно, так что он кивает — а потом облизывает губы и все же произносит: — Ага, — или, скорее, сипит. Он наказан, и злить сейчас Коннора — не лучшая идея. Вообще, злить Коннора когда угодно — идея так себе, но обычно Гэвин не может удержаться от подколок и яда. Просто иногда он заходит слишком далеко. Иногда одними словами дело не ограничивается. — Он смотрит, — произносит Девятка мягко — сейчас контраст особенно острый, — ему все видно. Девять прогибается в спине, покрывало мнется под его коленями: вид и правда бесподобный, Коннор явно выбирал ракурс по какому-нибудь сложному алгоритму — типа «доведение до инфаркта за семь минут» или «самый эффективный метод взорвать человеку член». И голову заодно. Гэвин облизывает пересохшие губы, его пальцы стискивают подлокотники кресла с такой силой, что твердое дерево трещит. Штаны трещат тоже. Чертов Коннор! Тем временем «чертов Коннор» удовлетворенно кивает, но не расщедривается на улыбку — у него по-прежнему суровый вид, даже когда он заворачивает рукава рубашки и окидывает совершенно обнаженного Девять оценивающим взглядом. Гэвину взгляда не достается. И да, он накосячил, но сейчас внутри все равно вспыхивает обида — можно подумать, Коннор никогда не косячит. Можно подумать, это повод строить из себя говнюка и… — Я не виноват, — говорит он, — можно подумать… — Помолчи, Гэвин, — перебивает Коннор. Кончики его пальцев касаются поясницы Девять, и тот крупно вздрагивает. — Я злюсь на тебя, но Девять заслужил хороший вечер. Тебя никто не заставляет смотреть. Гэвин скрипит зубами: верно, его никто не заставляет смотреть. Коннор сказал только, что не прикоснется к нему сегодня, потому что слишком зол. Но Гэвин может смотреть, если хочет. Гэвин хочет. — Не смей себя трогать, — предупреждает Коннор, — или я выгоню тебя. Гэвин сжимает подлокотники еще сильнее — на случай, если Коннор попытается его выгнать. Девять поворачивает голову — волосы падают ему на лоб — и смотрит на Гэвина своими блестящими глазами, и непонятно, что в этом взгляде: предвкушение или сочувствие? Насмешка? Раздражение — потому что он тоже зол на Гэвина, хотя и не так, как Кон? Возбуждение, потому что он балдеет от происходящего? Гэвин открывает рот, чтобы сказать ему что-нибудь полное остроумия и сарказма, но в этот момент Коннор наклоняется и прижимается губами к ягодице Девять — прямо к этой округлой потрясной ягодице, и пересохший рот Гэвина сам по себе наполняется слюной. Девять стонет, упираясь лбом в покрывало, и Гэвин стонет вместе с ним. — Черт… — выдыхает он Он сдохнет тут, точно. Точно. Коннор открывает рот, Гэвин видит язык, касающийся скина, — пока пальцы скользят по пояснице выше. Каждый влажный звук поцелуя вынуждает Гэвина вздрагивать. Коннор выпрямляется — оставив на заднице Девять голубоватый след, — вторая рука присоединяется к первой, скин с мерцанием расходится, оголяя белые и серые панели корпуса, и пальцы Девять впиваются в покрывало, скручивая толстую ткань. Гэвину приходится моргнуть — перед глазами пелена, и на мгновение ему кажется, что он словно бы отгорожен от этого порно полупрозрачным экраном: роль зрителя делает все еще интимнее. Ему так тесно и жарко в одежде, что болит все тело — но он не решается расстегнуть ширинку. Вряд ли угрозы Коннора пустые. Спина Девять начинает светиться — тонкие стыки между панелями оживают, и словно в ответ на это пальцы Коннора тоже светятся. Сложно представить себе что-то более эротическое. Гэвину так сильно хочется тоже прикоснуться, что он едва не теряет сознание. Хотя это, может, от того, что вся кровь отлила от головы. Даже жутко, как сильно его заводят такие вещи… — Черт, Кон, — шепчет он, ерзая в кресле, — пожалуйста… Он уже готов просить прощения, готов на что угодно, но Коннор не обращает на него внимания — его глаза только на Девять. Вместо обиды Гэвин готов кончить, не раздеваясь. Девять вскрикивает, когда Коннор снова касается губами его ягодицы — Гэвин вторит крику, как будто губы обжигают его собственную кожу. — Восемь, — Девять поднимает голову. Снова бросает на Гэвина долгий, полный огня взгляд, хотя тот и так уже сгорел до костей. Не выдержав, Гэвин отрывает, отдирает руку от подлокотника — кажется, под ногтями остаются куски обшивки, — накрывает пах… Ненадолго он выпадает из реальности, однако холодный — все такой же холодный! — голос Коннора приводит его в себя, как стакан льда за шиворот. — Руки, — повторяет Коннор, когда у Гэвина перестает звенеть в ушах, — быстро. Его диод безмятежно-голубой. Гэвин едва не плачет, возвращая руку на подлокотник. Кивнув, Коннор снова отворачивается, будто утратив к Гэвину интерес. Его ладони на ягодицах Девять, разводят в стороны… Гэвину приходится зажмуриться — и тут же раскрыть глаза пошире, чтобы ничего не упустить. Уперевшись коленом в край кровати, Коннор наклоняется, и его влажный язык касается сжатого отверстия. Девять издает звуки, которые Гэвин хотел бы помнить до конца жизни. Пот стекает по его шее, пропитывая футболку. Запрет невыносим и в то же время делает все ярче, острее, горячее. — Боже, — хрипит он, не соображая, как быстро перешел в своих поминаниях от дьявола к господу, — боже… Язык Коннора протискивается внутрь. Скин сходит с рук Девять до самых локтей, пальцы, сжимающие покрывало, светятся. Он весь как натянутая струна, пока Коннор трахает его языком, и это длится, длится, длится, а Гэвин… Гэвин умирает. Раскаленная пружина скручивается изнутри, стягивает внутренности, прожигает мышцы и кожу. Он вскидывает бедра, не в силах терпеть давление в джинсах, и движение вызывает целый фонтан искр у него перед глазами. Пальцы Коннора оставляют на заднице Девять следы. Язык выскальзывает с влажным звуком, Коннор прижимается щекой к ягодице Девять — его волосы разлохмачены, на скулах пятна. — Хороший мальчик, — шепчет он. Его тяжелый взгляд на Гэвине, темные глаза блестят, как кусочки металла, и Гэвин даже не может понять… упрек… ли… это. С протяжным стоном он кончает, оргазм выворачивает его наизнанку, воздух на томительно долгие секунды сжимает и душит его — как если бы удушение было чем-то охуенным, — и он обмякает в кресле. Ему так классно, что из тела словно бы исчезли все до единой кости. Он моргает, разгоняя туман в голове. Коннор сидит на коленях на краю кровати, скин медленно наползает на его руки, диод светится желтым с проблесками красного. Девять выпрямляется одним гибким движением, обнимает его за плечи, целует в щеку — картина близости заставляет сердце Гэвина стучать быстрее… Девять подмигивает ему. Гэвин колеблется всего секунду. Еще секунду спустя он на ногах, делает шаг вперед, другой. Да, Кон запретил ему прикасаться, но… Но он больше не может держать руки при себе. Осторожно, бережно Гэвин приглаживает волосы Коннора, проводит пальцем по диоду — тот ощущается горячим. Опускается на колени и тянется вперед, касаясь ртом сомкнутых губ Коннора. Это невинный поцелуй, но Гэвин вкладывает в него все свои чувства. — Больше не злишься? — улыбается он. Коннор хмурит брови. — Не стал бы на это рассчитывать, Рид, — но его голосу недостает запала. Что ж. У Гэвина есть запасной план. — Посмотрим, помогут ли более глубокие извинения. И он принимается за пуговицы на рубашке Коннора.