Первое правило

Напиться на хорошей вечеринке в хлам и закончить её в обнимку с унитазом — дело святое. Напиться на хорошей вечеринке бесплатно, не заплатив ни копейки — дело святое вдвойне. По крайней мере, именно так объяснял Джуён, когда уговаривал своих друзей пойти на вечеринку в честь Дня Конституции, которую устраивал Ли Феликс (будто подростков волновала Конституция; лишь очередной повод напиться до слюней халявным алкоголем). Хёнджун с Чонсу колебались, Сынмин понемногу сдавался, а Гониль уже заранее смирился с тем, что весь вечер будет тенью отца Гамлета следить за Джуёном и Джисоком, чтобы они не натворили глупостей на пьяную голову — в прошлый раз, когда они своей небольшой компанией отмечали День доктора (почему, зачем, по какой причине — неизвестно до сих пор), эти двое умудрились стащить списаный аппарат ИВЛ и ни в какую не признавались, откуда именно они его стащили; на допросах печально известный дуэт был неумолим, как советские партизаны, и о всех подробностях воровства медтехники стойко молчал. С тех пор Гониль был назначен неофициальным главным смотрителем компании. Тем более, он никогда не пил. Совсем. Совершенно. — Будет весело, — Джуён тыкает кулаком в плечо Гониля, тот привычно бьёт его в ответ, пока это не перерастает в небольшую шуточную драку. Сынмин закатывает глаза. — Я знаю, ты праведный трезвенник, стоишь на страже своей целомудренности и не хочешь злить Иисуса, но в такой-то день! В такой день можно! — Ладно, ладно! — Гониль раздражённо вскидывает ладони в примирительном жесте, уже полностью соглашаясь на авантюру Джуёна, и тот издаёт победный вопль, кидаясь с объятиями почему-то на Сынмина. — Но учти, я тебя пьяного из бассейна вылавливать не буду! — А у Феликса нет бассейна, — отмахивается Джуён, уже не скрывая своего довольства. Кристально ясно, что уговоры Гониля были ключевыми в планах неугомонного парня, поскольку всем известно — уговори на очередное сумасбродство Ку Гониля, и остальные невольно согласятся со своим лидером.

***

Хёнджун ненавидит оставаться самым трезвым в их компании, потому что правило гласит: если ты видишь два пальца там, где все остальные товарищи видят четыре, то значит именно на твоей совести лежит ответственность за сохранность этих самых вышеупомянутых товарищей. И ещё — он впервые остаётся самым адекватно мыслящим: раньше курицей-наседкой над остальными хлопотал именно Гониль, который не пил ничего алкогольного на вечеринках. Один раз, когда заболел Пу, и он остался дома, его роль мамочки на один вечер отошла к Чонсу, но сегодня Чонсу вместо четырёх пальцев уже давно видел восемь, а то и все шестнадцать, а Гониль... Что ж. Теперь Хёнджун понимает, почему Гониль никогда не пьёт на вечеринках. — Эй, Джуён-а, — Хёнджун вовремя ловит момент, когда Джуён проходит мимо него. Тот и сам уже навеселе, его взгляд сосредотачивается на лбу Хёнджуна, а после глаза парня опять ползут к переносице. Хёнджун встряхивает его за плечи, и Джуён кривится. — Ключи от машины Гониля у тебя? Кажется, ему уже пора домой. Они оба смотрят в сторону дивана, где Гониль о чем-то бурно и активно рассуждает с Джисоком, размахивая в воздухе руками, а иногда подключая к своему разговору и ноги. Только Джисок уже минут пятнадцать как смылся с вечеринки с какой-то брюнеткой, и с кем сейчас так увлечённо спорит Гониль — остаётся загадкой для всех. — Они у Чонсу, а Чонсу где-то... где-то там, — Джуён машет в сторону, пошатывается и хватается за плечи Хёнджуна, чтобы не упасть. Тот с усталым вздохом подхватывает друга под локти. Господи, и вот с таким Гониль имеет дело каждую их попойку? В этот момент Хёнджун начинает уважать хёна ещё больше. — Слу-ушай, отведи его в спальню на второй этаж, пусть проспится, Феликс против не будет. Вряд ли родители Гониль-хёна обрадуются, если их сыночек придёт домой в таком состоянии. Они снова смотрят на Гониля, который к этому времени заканчивает спор с воображаемым Джисоком и сейчас упорно пытается достать что-то из высокой вазы с цветами. Хёнджун обречённо вздыхает. Раньше он думал, что Гониль не злоупотребляет алкоголем, потому что дорожит своим здоровьем и является разумным верующим человеком. Но оказалось, Гониль не пьёт, потому что превращается в дикое и неуправляемое... — Если ты сейчас же не подойдёшь к нему, он эту вазу либо разъебет, либо выебет, — доверительно сообщает Джуён, и Хёнджун сдаётся, широким шагом подходит к Гонилю и не без труда отцепляет его руки от многострадального шедевра китайских работников. Гониль недовольно мычит и уже собирается пнуть Хёнджуна с нечленораздельным «Джисок, катись к чёрту, я уже объяснял тебе, почему я прав», но в последний момент путается в своих ногах и падает обратно на диван. — Гониль-хён, поднимайся, я отведу тебя в место поспокойнее, — произносит Хёнджун, удобнее подхватывая под мышки ужравшегося друга, который не горит желанием покидать свою любимую позу «собака мордой вниз». — Давай, полегоньку, потихоньку... — О-о-о, Сынмини-и, — пьяно тянет Гониль, тут же обнимая Хёнджуна за шею и жарко мыча куда-то под ухо. Хёнджун вздрагивает, не ожидая от него такой прыти, и уж тем более не ожидая, что Гониль перепутает его с Сынмином. Каким местом они похожи с ним вообще? — А где остальные? Почему никто не танцует? Я хочу тацевать! — Успокойся, пожалуйста, — Хёнджун перехватывает запястья Гониля и медленно уводит его в сторону лестницы. Гониль недовольно дует губы, но покорно следует за ним. — Поспишь, а потом пойдёшь танцевать, хоть танго, хоть польку. — Я не умею танцевать польку, — Гониль запинается на третьей ступени и почти вписывается лбом в стену, но Хёнджун хватает его поперёк груди, прижимая к себе. Гониль всхлипывает. — Сынмини, ты такой хороший! Хёнджун уже хочет с раздражённым вздохом сказать ему, что никакой он не Сынмини, но Гониль смотрит таким растроганным взглядом, что он решает промолчать. Кто знает, пошёл бы хён на второй этаж подальше от пьяной и шумной молодёжи, если бы понял, что это не Сынмин сейчас так любовно тащит его на себе. Они уже поднимаются на второй этаж, и Хёнджун напряжённо размышляет, в какую из комнат втолкнуть перебравшего парня, как вдруг Гониль издаёт какой-то непонятный звук и повисает на плече у Хёнджуна. — Кажется, меня сейчас стошнит, — объявляет он, и Хёнджун стонет сквозь зубы, в считанные секунды преодолевая расстояние до ванной комнаты и вталкивая в неё Гониля. Гониль тут же, несмотря на всё свое пьяное состояние, бросается к унитазу и в следующую секунду склоняется над ним с весьма говорящими звуками. Хёнджун вздыхает, присаживается на корточки перед ним и удобнее перехватывает его длинную чёлку, пока сам хозяин отросших волос мучительно сблёвывает весь выпитый алкоголь в унитаз. Вот вам и Ку Гониль, главная мамочка их компании и абсолютно идеальный во всех смыслах молодой человек. Где-то через минуту Гониль стонет, упираясь лбом в холодный ободок унитаза. В другое время Хёнджуна бы передёрнуло от такого, но сейчас он поднимается на ноги, вытряхивает зубные щётки из стоящего на крае раковины стакана и набирает холодной воды, протягивая Гонилю. Тот что-то благодарно мурчит — или же пытается сдержать очередные рвотные позывы, Хёнджун не понимает. — Что бы я делал, если бы не ты, Сынмин, — бормочет Гониль, когда возвращает стакан и снова прижимается к унитазу, но уже щекой. Так, ясно. Он всё ещё уверен, что перед ним Сынмин, а не Хёнджун. — Повезло тебе, ты такой заботливый, такой чуткий, такой... Гониль не то мяукает, не то мычит, и через секунду снова склоняется над унитазом. А Хёнджун снова со вздохом зачесывает его волосы назад, придерживая пряди на затылке. Гониль стонет почти на ультразвуке, пальцы его шарят по холодной плитке на полу, и Хёнджун тут же всучивает ему в руку стакан с водой. — Вот если бы я был таким же смелым, как ты, — хрипло продолжает Гониль, опустошая стакан. Кажется, он снова возобновляет свой разговор с Сынмином, которого тут даже не было, — то я бы, наверное, ему уже давно признался. Хёнджун недоуменно хмурится, Гониль удобнее усаживается у унитаза, обнимая его, словно старого друга, и разгоряченной щекой прижимается к холодном белому боку. — Ты же знаешь, он такой... Он.... Ах... Взгляд Гониля, и без того не отличавшийся ясностью, сейчас туманится ещё сильнее; парень смотрит куда-то мимо правого плеча Хёнджуна, а Хёнджун же колеблется между желанием увести друга до кровати и желанием узнать, о ком он сейчас говорит. Гониль-хён влюблён в парня? — О ком ты? — осторожно интересуется Хёнджун. Нет, он вовсе не собирается как-то использовать эту информацию, просто в душе уже разгорается любопытство, и он решает хоть немного его удовлетворить. — О нём, — мечтательно вздыхает Гониль, а после недовольно кривится и снова склоняется над унитазом. Хёнджун вскидывает глаза к потолку ванной, уже привычным жестом убирая его волосы назад, чтобы он их не запачкал, и старается не вслушиваться в то, как Гониля выворачивает наизнанку. Наконец Гониль выпрямляется, утираясь рукавом рубашки, и возвращается в прежнюю позу. — Ты же знаешь, он такой красивый, такой... Ох... Я так сильно люблю его, так сильно, Сынмин, ты же знаешь, да? Ты же знаешь, как же сильно я его люблю! — Да-да, конечно, знаю, — торопливо произносит Хёнджун, опасаясь, что Гониль сейчас начнёт размахивать руками и своротит тут все, но он успокаивается, услышав от него ответ, и снова придвигается к унитазу. — И его руки... Ох, Сынмини, ты же видел его руки?? И его глаза, они такие... Прекрасные! Я хочу смотреть в них всю свою жизнь! Хёнджуну становится неловко от внезапной исповеди Гониля, но тот даже и не думает замолкать, продолжая: — И его губы... Гониль вздыхает, едва ли не растекаясь по полу, и Хёнджун думает о том, что хочет бы оказаться где угодно, но не здесь, чтобы не слушать слезливых рыданий. Нет, он не имеет ничего против того, что его друг оказался влюблённым в парня, но это было... Слишком интимным? Сынмин был лучшим другом Гониля, и все эти слова предназначались для его ушей, и Хёнджун сейчас чувствует себя максимально некомфортно, точно подслушивает под дверью чужой разговор. — Его губы такие манящие. Я бы отдал всё, что у меня есть, лишь бы хоть раз коснуться их... Я уверен, что на вкус они безумно сладкие... То есть, не в прямом смысле сладкие, это было бы полным бредом, а только для меня, понимаешь? И, наверное, не только губы, я думаю, он был бы для меня сладким везде, даже... — Оу-оу, попридержи коней, — торопливо перебивает его Хёнджун и мысленно кривится: сейчас он говорит точь-в-точь как Сынмин. — Давай-ка мы сейчас поднимемся, умоемся и пойдём немного отдохнём, окей? А потом утром снова поговорим, но это утром, пока что давай, Иль-хён, поднимайся. — Он тоже звал меня Иль-хён, — жалобно тянет Гониль, но всё же позволяет Хёнджуну поднять себя на ноги. Пошатывается, на автомате обнимая Хёнджуна за пояс, чтобы не упасть, и осторожными шагами приближается к ванне. Хёнджун протягивает руку, включает кран и набирает воды, чтобы помочь Гонилю умыться. Тот фыркает, как простуженный ёж, всячески отбивается от попыток себя умыть, и тогда Хёнджун не выдерживает, зло встряхивая его за шиворот. — Знаешь, — хватая воздух каждый раз, когда Хёнджун плескал ему водой в лицо, бормочет Гониль, — а если бы мы поженились, как ты думаешь, мне бы подошла его фамилия? То есть, обычно же так и делают, да? Когда люди женятся, они берут фамилии друг друга, чтобы показать, что любят и всё такое. – Подошла бы, подошла, — раздражённо бормочет Хёнджун, усаживая Гониля на бортик ванной. Спокойно сидеть он не желает, вертится в маленьком пространстве нетерпеливым ужом и то и дело заваливается назад, грозясь упасть в ванну, но Хёнджун каждый раз хватает его за горловину футболки, выглядывавшей из-под промокшей рубашки, и притягивает обратно с недовольным шипением. — Я тоже думаю, что да, — выдыхает Гониль с такой счастливой и безмятежной улыбкой на лице, что Хёнджун помимо воли умиляется, на секунду забывая о своём желании утопить хёна в ванной. Даже в таком пьяном состоянии Гониль-хён был очаровательным и вызывал у Хёнджуна что-то тёплое и странное в районе сердца. — Ты только послушай: Хан Гониль... Мне нравится. Хёнджун удивлённо вскидывает брови, переключая кран на душевую лейку, и заставляет Гониля наклонить голову: ещё внизу он умудрился вылить себе на макушку не то сидр, не то пунш. Надо же, какое забавное совпадение, думается Хёнджуну, Гониль-хён влюбился в его однофамильца. И пока он размышляет, уж не про Джисона-хёна ли идёт речь, Гониль продолжает бубнить себе под нос, иногда широко открывая рот, чтобы глотнуть лившуюся из душевой лейки воду. — Или, наверное, наоборот, — Гониль фыркает, когда вода льётся ему в нос, — знаешь, Сынмини, наоборот даже лучше звучит. Ку Хёнджун. Как ты думаешь, ему подходит моя фамилия? Бам. Лейка, всё ещё разбрызгивающая прохладную воду, с громким стуком падает на дно ванны, а Хёнджун поражённо замирает, уставившись на Гониля. Что он только что сказал? — У тебя лейка упала, — спокойным и даже почти трезвым голосом произносит Гониль, тянется за ней и едва не падает с акрилового бортика, но Хёнджун хватает его за рубашку. — Так идёт или нет? Хотя, это всё равно не имеет значения, он никогда не обратит на меня своё внимание. С каждым словом голос Гониля становится всё тише и тише, начиная дрожать, и Хёнджун даже беспокоится — не закатит ли он истерику здесь и сейчас: он против женских-то слёз терялся, как пятилетний мальчишка, а если то же самое устроит Гониль, то он и вовсе потеряет всякий самоконтроль. Господи, Гониль же признался ему в любви только что. Внутри всё как-то странно тянет, закручивает и остаётся в низу живота спутанным комком нервов. Гониль-хён в него влюблён. Хёнджун и сам не прочь сейчас сунуть голову под холодную воду, потому что в мыслях царит полный хаос, но, дав себе мысленную пощёчину, он снова возвращает внимание к Гонилю, стаскивая с него мокрую рубашку — хвала небесам, что футболка под ней сухая. — Хён, вставай, идём отсюда, — он честно старается не дрожать голосом столь ясно, но Гониль всё ещё безумно пьян и всё ещё думает, что перед ним Сынмин, а потому послушно поднимается, едва не роняя ванные принадлежности с раковины, — я сейчас отведу тебя в спальню, ты ляжешь спать, а утром поговоришь с Хёнджуном обо всём. Не со мной, а с Хёнджуном, ладно? Это так глупо — говорить о себе в третьем лице, однако Гониль в ответ на его слова кивает, выдыхая. — А если он меня пошлёт? — вдруг испуганно спрашивает он, цепляясь за плечи Хёнджуна, когда тот уже доводит его до первой попавшейся на глаза спальни и пытается стащить с него обувь. — Если он меня отошьёт и скажет, чтобы я не при-бли-жал-ся к не-му? — выдавил Гониль по слогам, стараясь справиться с заплетающимся языком. Хёнджун откидывает его ботинки в сторону, заставляет лечь на кровать, подсовывает под голову подушку и накрывает пледом. Гониль продолжает смотреть испуганно и расфокусированно, напоминая пьяного ребёнка. — Не пошлёт, — произносит Хёнджун, старательно отводя взгляд. Почему-то загораются щёки. — Ты только сейчас проспись, окей? А завтра подойдёшь ко мне... То есть, к нему и скажешь всё то, что сейчас говорил, хорошо? Гониль кивает, закрывая глаза и успокаиваясь, и Хёнджун наконец выдыхает, невольным жестом утирая лоб рукой. Поправляя плед, он спиной пятится к двери и, уже взявшись за ручку, слышит сонное: — Сынмини, спасибо тебе. Ты самый лучший в мире друг. Хёнджун ничего не отвечает ему, осторожно прикрывая за собой дверь и почти сразу же приваливаясь к ней спиной. Ему срочно нужно напиться.