Spanktober 2023

      Ньют спустился в теплицы почти бегом, на ходу пряча за пазухой птенца болтрушайки, которого едва выходил, после того, как нашёл в начале сентября на границе антиаппарационного барьера. Наверняка малыша затянуло в перемещение, когда к директору наведывалась делегация из Ильверморни. Взрослая болтрушайка ни за что бы не попалась, но этот птенчик едва оперился и наверняка только учился летать, вот ему и не повезло угодить в магические потоки.       — Мистер Саламандер, — удовлетворённо кивнула декан, когда он, запыхавшийся и путающийся в наспех намотанный шарф, вырос перед ней между грядок с мандрагорами. Выглядела она сердитой. — Ваша отработка ещё не началась, не следовало так спешить, — Ньют, ещё не отдышавшийся, закивал кудрявой головой. — На дворе октябрь, а вы уже здесь! — тихо забормотала себе под нос профессор Стебль. — Что прикажете с вами делать? — она скрестила руки на груди и скептически оглядела его снизу вверх. — Вот скажите мне, Ньют, что прикажете с вами делать?       Ньют почувствовал, как у него стремительно покраснели уши и щёки. Он ещё не забыл последний разговор с деканом в июне, но ему уже исполнилось пятнадцать, за лето он вытянулся на полторы головы, и это служило зыбкой гарантией того, что профессор не посчитает возможным укладывать его к себе на колени, чтобы отшлёпать. То, что его вызвали на отработку в теплицы, внушало надежду. Да он готов пересадить сотню мандрагор без наушников!       — Я не знаю, мэм, — честно ответил он.       Ему хотелось предложить ничего с ним не делать.       Профессор была внимательна к нему с первого курса. Она обожала его старшего брата и всегда заботилась о них по мере возможностей. Даже присылала сладости каждое лето.       Но они всё же были пуффендуйцами, а значит, должны были соблюдать школьную дисциплину. И Ньют знал, что туда не входят споры с профессорами Ухода за магическими существами и ночные прогулки (он как раз подобрал болтрушайку на одной из них).       — Вы же взрослый юноша, — вздохнула профессор. Ньют, стоя перед ней и смотря на носы своих выпачканных в глине ботинок, совершенно не чувствовал себя взрослым юношей. Да и рост ощущался как-то смутно. На самом деле он возвышался над профессором, а казалось, будто это она нависает над ним, глядя из-под тёмных бровей. — Ньют, куда это годится? Вы позволяете себе такое поведение, потому что знаете, что я ни строчки не напишу вашему брату?       — Нет, мэм, — тихо ответил Ньют. Болтрушайка за пазухой заворочалась, но, как и все болтрушайки, не издала ни звука.       Все профессора жаловались на рассеянность Ньюта профессору Стебль. А профессор никогда не жаловалась его брату. Она любила свой факультет и всегда знала, как разобраться с проблемой самой. И нужно ли разбираться.       — Вы ведь выгнали из своей комнаты всех животных, как и велел директор? — профессор посмотрела на него пронзительно. Ньют побордовел, но через силу кивнул. Болтрушайка завозилась активнее. — И с последнего выговора вы больше не покидали школу после отбоя?       — Один раз, мэм, — признался Ньют, прячась за чёлкой. Он был высок, долговяз, и попытки его выглядели нелепо.       — Всего один? — с нажимом уточнила профессор. Она обычно говорила таким тоном, когда планировала хорошенько отшлёпать кого-нибудь щёткой, но вряд ли кто-то, кроме пуффендуйцев, когда-то придавал этому её изменению в тоне значение.       — Один, мэм, — Ньюту на секунду показалось, что на глаза наворачиваются слёзы. От обиды жгло горло. Профессор всегда понимала его увлечение, но даже её понимание не могло позволить ему нарушать школьные правила.       Но тут произошло непредвиденное. В горшке рядом раздался негромкий стрёкот какого-то кузнечика. Болтрушайка, не вынеся оглушительного стука сердца Ньюта, выпорхнула мимо его руки и с радостью оголодавшей птички накинулась на поскакавшую от неё в панике добычу.       Профессор Стебль не выглядела удивлённой. Ньют покраснел так сильно, что на шее проступили бугры вен, и, пробормотав оправдания, кинулся ловить питомца под осуждающим взглядом. Ему повезло не расколотить пару горшков, потому что болтрушайка успокоилась только после того, как утолила голод, после чего мирно уселась на один из кустиков и принялась чистить перья, балансируя на перевязанной Ньютом лапке.       — Мистер Саламандер, — вздохнула профессор, и Ньют втянул голову в плечи, прижимая болтрушайку к груди. Профессор едва доставала макушкой ему до плеча, и выглядел этот его жест донельзя забавно. — Это никуда не годится, — укоризненно заключила женщина, заправляя единственную ещё седую прядь кудрявых волос за ухо. — Я-то понадеялась, в этом году вы возьмётесь за ум! Вам сдавать СОВ, а вы не находите ничего лучше, чем ругаться с профессорами и разводить в общей гостиной зверинец.       — Простите, мэм, — тихо откликнулся Ньют, невольно поглаживая голубое мягкое крылышко большим пальцем.       — Это чудо, — профессор указала палочкой на вполне довольного жизнью птенца, — вы оставите здесь. Будет помогать мне с вредителями, раз уже вы откуда-то его достали. Я не желаю знать, откуда, Ньют! Сможете навещать его в свободные часы, раз уж изжить ваши повадки опытного зоолога не выходит, — Ньют вскинул на женщину глаза. — Но никому ни слова!       — Профессор, — дрожащими руками усадив птичку женщине на ладонь, Ньют быстро отёр об себя вспотевшие пальцы. — Профессор, спасибо вам, я…       — И остальной ваш зверинец приносите! — повысила голос женщина. — Жить без них не можете, получше спрятать тоже, что мне ещё делать? Будете изучать всех этих косматых-когтистых под моим присмотром. И помогать мне с растениями. И ни единого слова, вы слышите, ни единого, мистер!       Ньют часто закивал. Профессор, усадив птицу в трансфигурированную клетку, отлевитировала еë в сторону своей личной теплицы.       — Спасибо, мэм, — горячо повторил Ньют.       — Ну-ну, — покачала головой профессор. — Рано радуетесь, Ньют. Что до вашего безобразного поведения, так я знаю, как вразумить вас хотя бы на время, чтобы ваш исследовательский пыл поумерился для приемлемого вашему возрасту и комплекции. Вы себя видели? Кожа да кости! По ночам носитесь вокруг школы, просыпаете завтрак, а на обеде доделываете домашние работы. Разве такой образ жизни должен вести ребёнок пятнадцати лет? — строго сведённые брови давали понять, что разговор для Ньюта далеко не закончен. — Чтобы я этого больше не видела, вам ясно? Учитесь распределять своё время, иначе я буду делать это за вас! А теперь, юноша, перегнитесь через вон тот стул. И не советую испытывать моё терпение.       Ньют захлопал глазами. Профессор так резко перешла от слов к действиям, что он даже не успел ничего понять и осмыслить как следует. А уж когда чужая палочка на глазах удлинилась, превращаясь в длинный гибкий прут, в горле мгновенно пересохло.       — Мэм, а может, не нужно? — по-детски пробормотал он, глядя на женщину из-под чёлки. У профессора была тяжёлая рука, он знал это с первого курса, но никто ещё не говорил ему, что она может использовать что-то кроме щётки.       — Нужно, — бескомпромиссно кивнула сама себе женщина и подтолкнула его к низенькому крепкому стулу с высокой спинкой, на котором обычно стояли пустые горшки. — Вперёд-вперёд, юноша.       Ньют неуклюже перевесился через округлую спинку коренастого стула, упёрся в сиденье руками и позволил профессору привычным движением спустить с себя форменные брюки. Пробормотал, прячась за упавшей на лицо чёлкой:       — Я не хотел вас беспокоить, мэм.       — Не говорите глупостей, — добродушно отозвалась профессор. — Кто ещё будет беспокоить меня, если не вы? Кому-то ведь нужно.       Ньют шмыгнул носом и поправил рукава свитера, чтобы они не цеплялись за дерево.       Розга профессора неприятно свистнула в воздухе, и наказание началось.       Ньют молчал, сцепив зубы и ухватившись за край стула. Спинка упиралась ему под рёбра, но не была достаточно высокой, чтобы по-настоящему давить. Она скорее наоборот помогала удерживать равновесие.       — Терпите-терпите, — приговаривала профессор под противный свист. Ньют послушно терпел — радость от поступка женщины перекрывала все возможные невзгоды, которые только могли свалиться на него за этот учебный год. — Я вам покажу ночные прогулки, — Ньют вздрагивал, кусая губы, морщился, но его всё равно распирало ликованием. Слёзы проступали в уголках глаз, и жгучая боль разгоралась по коже, а он отчаянно давил ползущую на лицо улыбку. — Я вам покажу демимаску посреди гостиной. Я вам устрою дискуссии с профессором по Уходу! Вы у меня как сидеть забудете, ох забудете…       — Простите, мэм! — быстро всхлипнул Ньют между ударами. Утёр набежавшие на щёки слёзы, ойкнул.       — Ну хватит с вас, — вздохнула профессор, взмахивая уже обычного вида палочкой снова.       Ньют, ещё не отошедший от последних ударов, сдавленно пискнул, когда его штаны внезапно оказались на своём законном месте.       Профессор погрозила пальцем у него перед носом, угрожающе пообещала:       — Ещё раз вытворите что-нибудь до Йоля, это вот всё вам покажется цветочками.       — Да, мэм, — снова всхлипнул Ньют и всё же улыбнулся, быстро потирая пострадавший зад через колючие брюки. Спросил осторожно: — А после Йоля?       — А ну пошёл вон! — гаркнула на него профессор, и откуда-то залязгала прутьями клетки болтрушайка.