Лучик надежды

— Ты её трахаешь? — Деб подняла затравленный взгляд с брелка со злоебучими орхидеями и впилась в Декстера обвинительным приговором. Едкий голос её надломился и расколол вульгарное слово на двое. — Деб, я могу объяснить. — Я знаю, что такое трахаться, обойдусь без объяснений, — кривит губы и уходит в защитный сарказм, облачаясь в панцирь броненосца. — Именно поэтому ты не можешь убить её? — Отчасти. Она усмехается, хоть внутри неё гремит буря негодования. — Я самая большая дура на планете. Вся эта херня о том, что ты обо мне сильно печёшься… Чтобы я не сделала что-то, о чём крупно пожалею. И я, блять, купилась, — отрицательно встряхивая головой и убрав пальцы в карманы джинс в попытке взять всё под контроль, Дебра прошлась через гостиную на веранду, сплошь укутанную густой растительностью. Он последовал за ней тенью. Беззвучной и послушной. Повторяющей каждый шаг. — Деб, всё, что я сказал, — это чистая правда, — задвигает стеклянную дверь в дом за ними, будто боится, что Гаррисон что-либо застанет из взрослых разговоров. — Ладно, я не убил Ханну, потому что у меня есть чувства к ней. Но это совершенно не отменяет того, что я сказал тебе, — он прохрипел признание на одном дыхании, потому что боялся ответной реакции. Оказывается, неспроста. — Чувства? Ты влюблён в неё? Вновь она обращается к обесценивающим всё смешкам, зато стискивающиеся нервными ужимками связки мешают говорить без придыханий, поэтому выдают волнение. Деб захлёбывалась, а Декстер ощущал довлеющую растерянность, увеличивавшуюся в размерах с каждой микросекундой их диалога. — Я не знаю. Это максимально честный ответ. Правда не требует работать мозг, увиливать и сочинять. Однако подобная «правда» не объясняла лично ему, что происходит у них с Ханной. Декстер надеялся на то, что Деб прекратит допрос, удовлетворившись холодным «не знаю». Как же он ошибся. Его ответ дал виток сестринскому бешенству, которое скручивало ему виски. — Это потому, что она — серийный убийца? Тебя заводит или что-то в таком роде? И как вы проводите время? Сидите и обсуждаете, кого бы убрать следующим? — на этой прекрасной ноте Декстера отшвырнуло от неё звуковыми волнами. Он прошёлся по маленькому пятачку у дома, увеличив между ними расстояние. — О Господи. Прайс? Ты, сволочь, помог ей убить Прайса? — Нет. — Я даже, блять, не понимаю, зачем я спрашиваю тебя, Декстер?! Каждый раз, когда я думаю, что знаю в точности, кто ты такой, ты открываешься с ещё худшей стороны, — она машет руками и складывает обратно на груди, словно до конца не могла определить достаточно закрытую позу от него. — Быть с Ханной хуже, чем быть убийцей? — Да! Нет, я не… — две глубокие борозды залегли меж бровей, от активного вскидывания которых на лбу сложились морщинки. Она выглядела так, будто в любой момент из глаз потекут разогретые праведным пламенем слёзы. Декстер ждал с содроганием, когда её психика даст новую трещину. — Я знаю, ты не прекратишь убивать. В целом, ты дал мне это ясно понять. Но ты можешь порвать с ней, — надежда блестела в кругляшках зрачков поярче бликов. Она правда надеется, что сможет отговорить его от Ханны? Они стоят друг друга. Испорченные до корней волос, лживые твари по локоть в крови… Встречаться с кем-то чистым и невинным, похожим на Риту, было роковой ошибкой, которую Декстер не намерен повторять. А Люмен? С одной стороны, обуянная яростью и мстёй, «испорченная» честью, пошла на всё ради убийства тех подонков, однако, когда пелена забвения спала с глаз, она очнулась и увидела перед собой не храброго принца, спасшего её, не славного любовника, с которым она ни раз делила ложе и в объятиях которого находила безопасность, а ненасытного убийцу, который, в отличие от неё, не нуждается в обоснованной причине убивать. И Люмен исчезла. Испугалась. Не отвечает на смс и звонки. Всё, роман окончен. У него нет ни шанса на девушку чистых порядков. — Я не хочу рвать с ней. — Посмотри, что случилось с её мужем, Декстер, — не унывая, продолжала Деб с единственной целью достучаться до здравого смысла в голове брата. Что самое ужасное: он знает, что сестра права, но не в силах противиться приказам сердца, которое, оказывается, работает так же примитивно, как и у любого нормального человека. — У неё не самая лучшая любовная история с мужчинами. Я даже не буду, блять, начинать говорить про вереницу из мёртвых тел, которую ты оставил позади в погоне за отношениями. — Я не спрашиваю твоего разрешения, Деб. Маленький укол вонзился аккурат в солнечное сплетение. Вереница мертвых тел… Вот, кем являлись его женщины по мнению Деб. От кого угодно следовало ожидать окрысившегося харчка в лицо, но не от неё. Нет. — То есть тебе плевать на то, как я себя чувствую? — она жалась, давилась немыми слезами и смотрела так проникновенно и жалостливо, что у него скручивались органы в один сплошной запутанный узел. — Я не хочу причинять тебе боль. — Хах, — она вскинулась, худощавое тельце било крупной дрожью, а корпус раскачивался, как у душевнобольной. — Прикинь, что? Ты сделал больно. Ты выбрал единственный способ по-настоящему сделать мне больно. Хуже, чем ты себе когда-либо представишь. — Что… Ты сказала, что принимаешь то, что я серийный убийца. Если ты любишь меня, как ты говоришь, то попробуй принять и мои чувства. В чём заключается проблема для Деб в отношениях с Ханной? Да, они оба опасные убийцы, которые заслуживают то, что получили. Они не достойны доверия, поэтому идеально подходят друг другу. — Если я люблю тебя? Если я люблю тебя?! — Деб почти кричала, икая, соленые дорожки слёз катились вдоль впалых щёк. — Я пошла в церковь той ночью, когда ты убил Трэвиса Маршала, чтобы сказать, что я люблю тебя. Тело прошила хлёсткая молния, импульсы разошлись до подушечек пальцев: их покалывало. Он не ослышался? Нет, у него слуховые галлюцинации. Он тоже любит её, она любит его. Это естественно. Они выросли вместе. Они брат и сестра. Несмотря на внутреннюю уверенность, которую при желании способен пошатнуть лёгкий ветерок сомнений, Декстер решается на уточнение. — Ты… любишь меня? — Блять! Господи… тогда — да, — Деб закрыла лицо ладонями и присела на выступ. Она злобно тёрла пальцами под веками и переносицу в жалкой попытке спрятаться. — Теперь я не уверена, что ты мне вообще нравишься. Просто… Ох, забудь. — Что ты имеешь в виду под тем, что ты меня любишь? — нет, он был упрям, дотошен, ему нужен точный ответ. Ради него Декстер присел на корточки рядом с Деб и затаил дыхание, боясь спугнуть. — Я не должна была этого говорить, — избегает прямого взгляда, в ход вновь пошли ладони. — Я знаю, что это странно и мерзко и вообще пиздец неправильно, но… Я понимаю, ты не испытываешь того же. Я сама не уверена, что сохранила чувства. Одно — влюбиться в своего брата. Совершенно другой уровень — влюбиться в своего брата, который ёбанный серийный убийца. Ты серийный убийца, а я более пизданутая, чем ты! — Деб зарыдала и тщетно старалась задушить начавшуюся истерику. Она выпытывала у него успокоение. Декстер кожей чуял: он должен сказать хоть что-то, но слова застряли у него в горле. — Разве ты не хочешь мне ничего сказать? — Прости. Я не представляю, что говорить. — О, Боже, как всегда. Ты можешь, пожалуйста, просто уйти? — она злобно впилась в него взглядом, таким взвинченным и оскорблённым, вонзившим кол ему в грудину. — Мне правда… Я не могу сейчас тебя видеть. И он ушёл. Мозг отказывался принять романтическую любовь Деб. Это ведь аксиома — сестринская любовь без губительных плотских примесей. Он всю свою нелепую жизнь выстроил так, чтобы не навредить Деб. Всю: от первого знакомства до сегодняшнего дня. «Не показывай наклонностей, не будь жестоким, не мучай животных перед сестрой. Дебра расстроится», — говорил отец. И без отеческих наставлений Декстер не мог позволить ей расстроиться, увидеть себя настоящего. Он хотел сдохнуть тогда на алтаре Маршала, когда горькая правда вскрылась. Столько блядских усилий, столько нервов, столько всего, блять, чтобы она оставалась в неведении. Всё церберу под хвост… Однако с новым открытием о любви сестры становится ясно, зачем она приехала в тот злополучный вечер в заброшенную церковь. Морган долго ломал голову над данным вопросом. Вот он осёл! Он просчитал абсолютно всё: двойную жизнь на работе и за пределами, прикрытие в виде семьи, незаметность в коллективе, доброжелательность ко всем вокруг, тривиальные хобби (боулинг и прогулка на катере), — кроме влюблённости. Справедливости ради, он в жизни бы никогда не поверил, если бы к нему подошли и сказали: твоя сестра тебя любит, но не как брата. «Цирк! Нонсенс! Невозможно!» — мерил он комнату размашистыми шагами. Декстер не представлял, как реагировать. Единственное, что он чувствовал, — это то, как выстроенный с таким трудом мир рушится прямо у него на глазах. Сначала Деб узнала его сущность, затем призналась в любви. И гандоном остаётся всё ещё он. Она влюбилась в его самоотверженность, безоговорочную любовь к ней, в милую маску парни-рубахи, но всё это ложь. Деб сама признаёт, что теперь не понимает, что чувствует по отношению к нему, когда секрет раскрылся, но откровенно беспокоится и… ревнует? Декстер никогда, слышит Бог, никогда не мыслил так о Деб. Даже не позволял, никогда не позволял думать о ней в ключе партнёра! Всегда сестра, всегда взбалмошная такая, смешная, позитивная или, наоборот, дурная до тошноты и эмоциональнее всех людей, которых ему довелось встретить. Для работы копа она слишком ранимая, её сердце огромное — готово принять чужое горе. Она испытывает такой спектр эмоций, который Декстеру и не снился. Он любил её за все несовершенства, которые в глубине души считал преимуществами над ним. Всю и без остатка. Но не так. После признания Декстер ощущал ещё сильнее давление на себя. На то, что он делает. На то, кто он по своей сути. Убийца! Убийца, у которого теперь нет тыла в виде сестры. Нет оправданий и нет укрытия, в которое можно вернуться после преображения в монстра. Всё изменилось. Особенно остро кололо чувство вины. Прямо в затылок. Ханна заметила, что Декстер отнекивается и избегает близости, а если близость всё-таки происходит, то она длится не дольше десяти минут. За секунды до эякуляции он мысленно пытался предотвратить извержение, а, когда он изливался наружу, то ощущал новую порцию жгучей вины. Потому что не выносил секс на фоне стресса. Потому что смущался процесса, когда нечаянно представлял на месте Ханны сестру и задавался вопросом: именно так видит их связь Дебра? Зачем? Декстер ненавидел любознательную пытливость ума. Словно кто-то открыл ящик Пандоры и позволил копаться в аморальных грязных трусах на тему инцеста. А именно так ему виделись даже возможные отношения с Деб… Ханна лютует и, кажется, догадывается, что дело в сестре. Ему казалось, что все вокруг давно знают про любовь Деб, а он настолько слепой, что даже крот оскалит желтые резцы и скажет: идиот слепошарый. Но он всегда был идиотом, когда дело касалось Деб. Барни первым заметил его безотчётную привязанность к приёмной семье. В его понимании она мешала братцу принять монстра внутри, снять ярлыки, заткнуть опостылевшую мораль, разговаривающую голосом отца и смотрящую невинными очами сестры. Забыть человечность. Отбросить как ненужный балласт, чтобы стать настоящим. А что такое настоящий Декстер? Смотря на Деб, прикованную к хирургическому столу и примотанную целлофаном, голую, беззащитную, бессознательную, освещенную сверху одной единственной лампой, в обитом алюминиевой вагонкой подвале, Декстер почти не слышал Барни, затуманенный страхом потерять дорогого члена семьи. — Я приготовил её в точности, как ты любишь. В этот раз мы сделаем это вместе, — изрёк Барни и оглянул брата чёрными бусинками. Хладнокровными и поистине бесовскими. Красная рубаха, накинутая поверх белой майки, напоминала пролитую на молоко кровь. — Это обязательно должна быть Деб? — Это единственный способ. — Но она моя… — Ненастоящая сестра. Я знаю. Скажи мне кое-что, — он пододвинул столик с инструментами к месту преступления. — Твои жертвы. Они все убийцы? — Да. — Гарри научил тебя этому? — Он дал мне свод правил, чтобы я выжил. — Как абсурдный мститель? — Барни открыто позабавился над его наивностью. — Но это не настоящая причина, почему я убиваю, — решив, что низменные мотивы и так видны насквозь, оправдался Декстер. — Ты можешь быть собой рядом со мной, — заговорил дьявол и, разделяя по слогам, задал вопрос: — Кто-я-такой? — Убийца… без причины, без сожалений, — в горле образовался ком зависти, отчего связки дрогнули. — Ты свободен. — Ты можешь быть таким же, — брат кружил вокруг него, аккуратно подходя ближе. — Что насчёт правил? Они важны. Они всю жизнь его оберегали и не давали совершить ошибку. Почему он должен отказываться от них сейчас? Но ему так хотелось… чувствовать себя свободным от условностей. — Чёрт, Декс. У тебя нет правил, у Гарри были, — он приблизился вплотную, перекинул руку через плечо брата и повёл к безвольной жертве, именуемой сестрой. — И он умер вот уже как десять лет назад. Ты не можешь и дальше слушаться его, как будто он сидит у тебя на плече, подобно Джимми ёбанному Крикету. Тебе надо признать того, кем ты являешься. Прямо сейчас. — Я не знаю, кто я, — выдал на выдохе с львиной долей страха перед реальностью. — Конечно же ты не знаешь. Ты лишился семьи, когда тебе было три. Но я здесь сейчас и могу помочь. Мы пройдём этот путь вместе. Сочувствие. Оно сквозило в сладких речах о безвозмездной помощи. — Я не могу, — Декстер смотрит на Деб, и нутро его содрогается, противясь уговорам дьявола. — Только не Деб. — Ох, нет, не говори так, — в голос Барни просочилось злостное нетерпение. — Я очень привязан к ней, — холодное оружие дрожало в нетвёрдой руке. — Ты не можешь быть и убийцей и героем. Это так не работает! — возопил он, потеряв терпение, вывернул нож из чужих пальцев и наставил к груди Дебры. Декстер перехватил запястье и рванул убийцу в сторону. В момент захвата веки сестры распахнулись. Она заторможенно наблюдала за остриём ножа. Он никогда не причинит вред Дебре. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. И это не то, на что его натренировал Гарри. Безопасность Деб — осознанный выбор. И как возможно хотеть вреда человеку, который приносит ему холодное пиво по вечерам? Который делит с ним обед, болтая всякую чепуху? Который обладает тягой к раскрытию преступлений, схожей с его? Который готов прикрывать его задницу, когда наступает пиздец? Который прошёл с ним путь взросления, деля дом? Невозможно ненавидеть Деб. Невозможно оставаться к ней равнодушным. Наверное, такому чудовищу, как он, надо долго знать человека и заботиться о нём, чтобы сформировать окситоциновые связи в мозгу. Вполне логичный исход. Кроме любви. Концепция таковой ему непонятна. И никогда не будет. С Ханной нет необходимости прятаться. Может, поэтому он так её хочет? Явно дело не в ослепительно хорошенькой внешности, иначе у него давно были бы классные отношения со сносной моделью. А Деб… в жизни не примет тёмного пассажира. Поэтому между ними огромная пропасть. Хотя Декстер, не признавая того, однозначно любит сестру, странной корявой любовью, не основанной на страсти. Он хочет видеть её красивую улыбку, озорной блеск медовых радужек, слышать отборную матерную речь, наблюдать скрюченную за рабочим столом в поисках истины, посмеиваясь, так как в девяносто процентов случаях всегда был на несколько шагов впереди. Ежедневно ему нужна доза Дебры Морган. Эта мысль начала напрягать с тех пор, как вскрылась неудобная правда. Напряжение жгутами натягивало терпение, обвивало горло и мерзко ползало по телу. Долго не встречаться с Деб невозможно. Они созданы, чтобы проводить время вместе. Но теперь… трудно наслаждаться её компанией и не переживать разные противоречивые эмоции, которые не должны быть доступны психопатам. От негодования до сожаления, от вины до теплоты и щенячьей радости, переходящей в стыд. Он даже для психопатов ненормальный! Белая овца в стаде.