i chose u.

      Прошло уже пару недель с того момента, как дом Блумквист вынужденно стал временной собственностью министерства, служивший теперь для одного из его представителей тайным укрытием. Мог ли кто-то заметить бегло озирающегося по сторонам почтальона, втискивающего толстую стопку писем в хлипкий ящик? Мог ли кто-то услышать скрежет щебня под тяжестью шин, циклично протирающих макадам? Мог ли кто-то подумать, что за глухими бетонными стенами в неоновом свете теперь вершатся судьбы людей?       Хлесткий ветер трепал волосы Стеллы жестким воздухом, когда она закоченевшими костяшками пальцев цеплялась за перила лестницы, в попытках выудить из кармана скомканную пачку красного «winston». Пора бы уже бросить эту вредную привычку. Она ухмыльнулась самой себе, будто бы это была единственная зависимость, от которой она не могла избавиться. Зависимость. Грузное слово прокатилось по оголенным нейронам, нервным импульсом врезаясь в брешь границ подсознания. И когда это только сумело выйти из-под контроля? Когда очередное увлечение перестало быть им, перерастая в вязкую привязанность? Заученным движением сплетая петлю за петлей для другого, вдруг сама оказалась в петле. Блумквист кутается в ворот плаща, пытаясь спрятаться от колкого порыва. Что испытывает хищник, когда в погоне за наивной жертвой сам становится чьей-то добычей? Видит ли он в зрачках убийцы свое падение, и свое ли падение он видит? Треск паттернов, что сокрушаются, разбиваясь вдребезги о лед действительности.       Стелла склоняется, разрезая мрак невидимой тенью, вглядываясь в темную пустоту. Должно быть, нужно сломаться бесконечное множество раз, чтобы видеть жизнь в таких красках. Точнее, вообще их не различать. Протягивает руку вниз, но топнет в мороке собственного рассудка. Или его остатков. Падает. С хрустом ломающихся костей, с противным треском облезающей кожи, что обнажает уязвленное архаичное начало истязаемого кошмарами бессознательного. Нагая изнанка, что испуганно затыкает уши, скрываясь от разъяренно клацающей пасти. Животный страх, что заставляет слезы беззвучно просачиваться сквозь зажмуренные глаза. Ужас, что содрогает легкие истошным криком, обглоданным стиснутыми зубами.       Ощущение властной хватки на тонких плечах, или это челюсть кровожадного зверя настигла и сомкнулась на гландах? Безвольное тело впечаталось в шероховатую стену, окатывая позвонки мерзлой дрожью сквозь плотную ткань плаща, за лацканы которого теперь хваталась блондинка, встревоженное эхо слов которой глухим стуком билось в черепную коробку. Стелла пытается произнести «уйди», но вместо этого лишь отчаянно дергается вперед, издав едва слышный рык. Яростная агония спадает вместе с мокрой пеленой глаз, когда Блумквист, не помня себя, цепко сдерживает чужие запястья. Еще шаг. Мокрой щекой к виску, процеживая сквозь стиснутые зубы. «Ненавижу». Повторяла, толкая металл двери плечом, вмешивая тьму ночи в темноту комнаты, вовлекая в палитру две дрожащие тени. Повторяла, касаясь искусанной губой острых скул, что рвано двигались, глотая кислород. Повторяла, жадным поцелуем отнимая данную им же жизнь.        Стелла берет ее почти по-мужски — шумно, алчно, безжалостно. Бесцеремонно оттягивает резинку белья, проскальзывает тонкими холодными пальцами туда, где горячо и влажно. Прихватывает зубами мочку уха, ведет языком по подставленной шее, спотыкаясь о беспокойно пульсирующую сонную артерию. И в то же время каждое ее действие направлено на то, чтобы доставить удовольствие. Не ей самой, а Дагбьерт. И та задыхается от жара прижимающегося к ней тела, от точных, идеально правильных толчков, от обжигающего дыхания у горла, сбивающегося так, будто Стелла готова кончить в любой момент вместе с ней.       Дагбьерт всегда хотела ее. Хотела ее с ссадиной на щеке и кровоподтеками у рта. Хотела ее, тушащей сигарету о крем праздничного капкейка. Хотела ее на кожаном диванчике в приемной, под шум недовольных посетителей за стеной.       — О, господи, — стонет Даг, почти распластываясь по стене и насаживаясь на ласкающие ее пальцы, но ни о чем не просит, просто отдаваясь на волю той, кто знает ее тело, кажется, намного лучше, чем она сама. Стелла с потрясающей точностью ловит тот момент, когда блондинка оказывается близка к пику, — и неуловимо меняет темп, оттягивая развязку и возвращая Дагбьерт на шаг назад. И лишь когда у той уже перестает хватать дыхания, парой умелых движений выводит за грань, затыкая вырывающие стоны ладонью, пока охрана растеряно шныряет снаружи.              Она — ее слепая зона. Ее уязвимое место. И в то же время гарантия того, что больше никому и никогда не удастся заставить Блумквист ошибиться. Она уже давно не наивная девочка, впервые вышедшая в поле, она многому научилась, в том числе — в первую очередь — у Дагбьерт. Проблема лишь в том, что Стелла ничего не может с этим поделать. Ей тоже не нужны напоминания, она и так прекрасно осознает, что их отношения не более чем игра, в которой она снова и снова проигрывает — и никогда не сможет ни то что выиграть, но хотя бы просто остаться при своих. Каждая их встреча — это удар под дых, словно бы возвращающий ее в прошлое, в залитую неоновым светом комнату. В тот момент ее жизни, когда она с одинаковой силой жалела о выборе профессии — и была ему рада. — Ты слишком привыкла мне доверять, — укоряет она, прежде чем вымученно коснуться губами ключицы. — Я выучила свой урок, — возражает Стелла и сжимает пальцами предплечье блондинки, когда та обхватывает ртом ее гланды, проникая руками под драповый плащ.— Я совершенно точно тебе не доверяю.