Ночные разговоры

Когда посвящаешь всю свою жизнь работе, то не задумываешься о том, чтобы иметь что-то для себя. По крайней мере, так было с Ризли. Не сказать, что он аскет; мужчине нравился уют. Такой уют, который может быть в кабинете начальника тюрьмы, запечатанной на дне морском. Мягкая софа и небольшой столик, какие-то рамки и полки с сувенирами на стенах его кабинета, приятный желтоватый свет ламп. Но, в отличие от кабинета, места, где Ризли проводит 99,9% своего времени, его личная комната в стенах Крепости выглядит не лучше, чем у местных обитателей. Единственные удобства здесь - это личная туалетная комната и вполне себе удобная кровать. Матрас на нее стоил, наверное, даже больше, чем вся остальная мебель в этой неуютной каморке вместе взятая. Спина начальнику тюрьмы еще была нужна. И Ризли было нормально - жить так. Пока в его жизни без изысков не появился Он. Кажется, даже слово «аристократ» было придумано, глядя на месье Нёвилетта. Он был чист и светел, как нетронутый холст, как горный ручеек, как изящный белый лебедь в пруду у Эпиклеза. Герцогу казалось, что если он коснется нежной кожи на его щеке, то обязательно запачкает, оставит несмываемый грязный след на небожителе. Но как бы Ризли не страшился, этот невероятный мужчина приникал к нему сам. Будто никогда и не думал ни о чем таком, будто Ризли всегда для него будет достойным. И если Верховного судью спросить об этом, он так бы и сказал. В чьих руках хрупкое драконье сердце может быть защищеннее, чем в его? Их встречи всегда проходили на поверхности. Кур-де-Фонтейн в лучах закатного солнца был прекрасен. Как и его пригород, где находилась просторная и светлая резиденция Верховного судьи. Дом был большой и уютный, мелюзины, которых Нёвилетт едва ли не удочерил, следили за порядком и делали его живым, дышащим жизнью. Уединяясь в спальне, занятые ласками друг друга, мужчины наслаждались приятным ветерком из открытых окон, запахом ночной свежести и лунным светом, что рассеивался и освещал комнату сквозь тонкий тюль. Набитые лебяжьим пухом подушки, невероятно удобные перины, кровать, ни разу не скрипнувшая даже от самых жестких и быстрых движений. Все было так идеально, как и сам юдекс. Невероятный. Идеальный. Не имеющий ни изъяна. - Я иногда думаю, - неуверенный шепот раздался где-то в области герцогской груди. Ризли был занят, у него была важная задача - распутать крошечные узелки на длиннющих волосах любимого мужчины, перебрать пряди и насладиться этим удивительным шелком. - Мм? - не отвлекаясь от своего дела, отозвался он и чуть поерзал на месте, позволяя возлюбленному умоститься на его торсе удобнее. - Не подумай, что я упрекаю тебя, пожалуйста. Но мы... никогда не встречались на твоей территории. Ты не доверяешь мне? - приподняв голову и устремив на тюремщика взгляд своих невозможных глаз, Нёвилетт затаил дыхание. Этот вопрос действительно беспокоил его какое-то время и он даже предпринимал попытки найти объяснения тревожащим его эмоциям, но не нашел способа лучше, чем спросить. - Что? Нет! Архонты, Нёви, конечно, нет. С ума сошел что ли? Как я могу не доверять тебе, - шершавые ладони тут же обхватили нежные щеки судьи и взгляд озерно-голубых глаз столкнулся с аметистовым. - Просто... Мне нечего тебе предложить. Разве ты заслуживаешь быть в окружении сумрака и сырости, где пение птиц и шелест сада заменяет скрежет металла и вой, гул моря по ту сторону? - Ризли подцепил одну из шелковых прядей пальцами и заправил ту за остроконечное ушко. - Это не подходит Господину Верховному судье. Ему подходит солнечный свет, который играется в его волосах перламутром, от которого бледная кожа становится почти прозрачной. Свежий воздух, прогретые дневным солнцем улочки. Вот, что тебе подходит. - Но больше всего этого, мне подходишь ты, - тонкие, бледные губы шепчут с придыханием, аметистовые глаза смотрят с любовью и преданностью, едва ли постижимой для человеческого существа. Ризли задыхается, словно тонет. Сердце гоняет кровь по его смертному телу с такой скоростью, что кажется, будто слышно ее шум. Они не признавались друг другу в любви, им не было до этого дела, до каких-то простых слов. И герцогу Меропид бы никогда в жизни не пришло в голову, что он так жаждал их услышать. - Ты... Такой жестокий, Нёви. Говорить такое. Мое слабое сердце не выдержит, - понизив голос до опасного шепота, герцог целует своего дракона в лоб. А затем в висок, переносицу, кончик носа. Чувства бурлят в нем, словно его любимый закипающий чай. Они горячие и безумно сладкие, патокой растекаются по внутренностям. - Я не сказал ничего смертельного. И не тебе решать, подходит ли мне что-то или нет. Я захотел быть с тобой, я решил быть с тобой, принимать тебя и все, что с тобой связано, - судья говорит уверенно и твердо, будто зачитывает очередной приговор, и Ризли от него никуда не деться. Но его голос сочится нежностью и любовью. Они всегда были из разных миров, но это никогда не смущало Нёвилетта. Он был свободен от предрассудков. - Не важно, огромный ли это особняк на берегу моря или каморка во Флёв Сандр, главное, чтобы там был ты, чтобы там был твой дух. Мне большее не понадобится, - едва юдекс смыкает губы и вдыхает носом, как его перекатывают на спину и вжимают в матрас. Крепко так, перехватив за запястья и глядя в глаза так прямо и открыто, что по спине начинают ползти мурашки. - Я люблю тебя, Нёви, - герцог всем своим весом наваливается на мужчину, вминает того в кровать и в себя, будто пытаясь прирасти к нему, стать одним целым. - Это, определенно, какие-то драконьи чары. - Взгляни на меня, - судья приподнимает чужую вихрастую голову и обнимает лицо герцога ладонями. Поглаживает скулы и местечки под глазами, разлет бровей, бархат век. - Я люблю тебя, Ризли. И нет никаких чар, это ни к чему. Верь в меня чуточку больше, - просьба звучит слишком мягко, слишком пушисто и нежно для человека, готового судить даже Архонтов. Человека, потому что в Нёвилетте больше человеческого, чем в людях, которых он ежедневно видит в зале суда. Ризли верит в него, правда. Настолько, насколько позволяет его естество, побитое жизнью сознание. Ризли готов отдать за него жизнь, если Нёвилетт попросит. Сорвет с неба Селестию и бросит к его прекрасным ногам. Все, что угодно. - Сожру тебя сейчас просто, - звучит даже страдальчески немного, когда тюремщик опускает лицо обратно в сгиб бледной шеи. Там тепло и пахнет сладким, хочется впиться зубами. И кто Ризли такой, чтобы себе в этом отказать? Сначала укусить здесь, потом - поцеловать там, оставить влажный след от языка. Поймать руками дрожь, пробежавшую по тонкому стану. Уловить дрожащий шепот: «Ну что ты творишь...» краем уха. Скользнуть поцелуями дальше, к ключицам, груди и животу, укусить за бедренную косточку. К тому моменту судья уже превратится в сплошную эрогенную зону, покроется крошечными чешуйками от невозможности сдержать себя. Ризли нравится это. Нравится ласкать безупречное тело руками и губами, нравится смотреть, как вздымается грудная клетка от шумных вздохов и томных полустонов. Ризли не различает цвета красного спектра, но он безумно благодарен за возможность видеть, как в копне невозможно-белых волос голубым свечением загораются тонкие рожки. Гидро дракон льнет к его касаниям, подается ближе, шире разводит ноги - приглашая к себе, приглашая в себя. Он все еще мокрый, горячий и растянутый с предыдущего раунда, он просит еще и изнывает под ласками грубоватых пальцев. Эти пальцы толкаются внутрь податливого тела, по сперме, не успевшей вытечь полностью. Нёвилетт гнется в спине и стонет гулко. Это хорошо, чертовски хорошо, но недостаточно. Касание к комку нервов внутри обжигает, словно разряд электро по всему телу. Расставленные по бокам от герцога коленки дрожат. С изящного, красивого члена капает, оставляя прозрачную смазку под пупком. Ризли клонится ниже, чтобы слизать, обвести ствол губами и языком, но оказывается остановлен. Тонкие пальцы вцепляются ему в волосы. - Нет... Нет. Ты нужен мне сейчас. Во мне, - звучит прерывисто, глухо, будто из-под толщи воды. К грязным разговорам вот судья привыкнуть еще не успел. Едва ли научился открывать рот и просить о том, что хочется, никто не смеет его винить в этом. Герцог Меропид позорно срывается на рык. Теряет голову от такого любовника - нуждающегося в нем, просящего. Хватает под мягкие ляжки и тащит ближе к себе по простыни, сплевывает на ладонь, чтобы размазать слюну по члену. Возиться со смазкой больше нет времени, будто счет идет на секунды. Нёвилетт смотрит жадно, пожирая взглядом каждое движение, отчего внизу живота узел возбуждения только туже скручивается. Ему хочется видеть все: как мясистая головка растягивает его дырку, как сантиметр за сантиметром в него погружается вся длина тюремщика, как крепкие тренированные бедра врезаются в его ягодицы. Но, увы, со шлепком кожа о кожу, знаменующим первый глубокий толчок, глаза судьи просто закатываются в экстазе. Чувство заполненности настолько всеобъемлющее, что даже вдохнуть - великий труд, особенно, когда из легких этим мощным толчком вытравили весь воздух. Ризли закидывает длинную, бледную ногу себе на плечо и жмется губами к лодыжке, задавливая, глотая собственный стон. Внутри Нёвилетта узко и жарко, мягко и невероятно хорошо. Сдерживаться невозможно, когда шелковистые стенки обжимают изнутри так идеально. Поэтому дразнить возлюбленного не приходится, лишь сразу установить быстрый, рваный темп. Не успевающий справляться с наслаждением, судья вьется по постели пойманной рыбкой, сбивает простыни, скребет наволочки ногтями, сминая краешки подушек. Хорошо, так хорошо, что в голове исчезли все мысли, так хорошо, что хочется продлить этот момент до скончания времен. - Риз— ах! - легкие горят, как и губы, нуждающиеся в поцелуе, хочется больше, больше касаний, больше контакта, больше - всего. Драконы ревностно относятся к своим сокровищам, это знают даже дети. И Ризли безраздельно принадлежит ему, элементальному существу в клетке из человеческого мяса и костей. Герцог Меропид без заминки считывает сигналы, меняет угол проникновения, когда выпускает из рук изящную ногу и нависает сверху, чтобы задарить поцелуями разомкнутые губы. Чтобы собрать с них сладкие стоны, чтобы скользнуть языком за кромку зубов, заново изучая тепло чужого рта. Чтобы на каждое сильное, жесткое движение бедрами, бояться остаться без этого самого языка. Нёвилетт под ним почти скулит, когда приходит время сменить позу, пустота внутри теперь кажется инородной, сфинктер упрямо пульсирует и буквально молит растянуть его снова. Ризли непреклонен, когда подтаскивает любимого ближе к краю постели, когда усаживает того верхом на свои бедра, спиной к себе и лицом... к зеркалу в пол. У этого зеркала юдекс одевается по утрам, поправляет свою мантию и идет судить грешные души. Сейчас же - пред этим зеркалом он сам творит грех. Самый желанный и сладкий грех на свете. - Нравится то, что ты видишь? - горячий шепот опаляет заостренное ушко и судья крупно вздрагивает, мычит и кусает губы. Ему нравится. Это то, чего он так хотел. Теперь он может видеть Ризли в себе, как он вновь заполняет его, как глубоко он толкается, как бугрятся мышцы на его бедрах при каждой фрикции. Это сумасшествие, похожее на морок, на бессознательное. Нёвилетт сталкивается взглядом со своим отражением и не может узнать себя. Там, из зазеркалья, на него смотрит кто-то совсем другой, слишком жаждущий и жадный, слишком эмоциональный. То ли человек, то ли зверь. Ризли превращает его в оголенный нерв, в месиво из стонов и дрожи, мурашек и всхлипов. Он так глубоко, насколько возможно, замирает на мгновение, заставляет умолять - снова и снова. - Еще, еще, пожалуйста, - губы сухие от шумного дыхания, тело судьи едва подчиняется разуму. И кто его личный цепной пес такой, чтобы проигнорировать такие просьбы. Движения возобновляются, воздух в легких исчезает вновь, Ризли прикусывает его за шею крепко, словно волк, впервые позволяя себе вольность - оставить на безупречной коже свой след. И этого достаточно, чтобы перекинуть судью через грань оргазма. Он кончает бурно и долго, руки Ризли не позволяют ему свести колени или сделать хоть что-нибудь, он все еще раскрыт, все еще смотрит на себя, все еще заполнен до невозможного. Его продолжают трахать через оргазм, слишком чувствительного, дрожащего каждой клеточкой тела от пережитого удовольствия, и оттого все ощущается острее - голос звучит слишком непривычно и высоко, но сделать что-либо с этим просто невозможно. Широко разведенные бедра чуть ли не сводит судорогой, когда, спустя еще полминуты усиленной долбежки, герцог кончает глубоко в нем. И за это ощущение Господин Верховный судья готов отдать все, что у него есть. За ощущение того, как в миг напрягаются все мышцы на теле любовника, как он не сдерживает громкий, хриплый стон, как пульсирует в растраханной заднице его член, выплескивая сперму толчками. Божественно, просто невероятно. Теперь Нёвиллет знает, как выглядит в глазах Ризли, когда тот любуется им в послеоргазменной неге, когда по ягодицам и бедрам размазывается его семя. Что ж, он и сам не против полюбоваться на это, если только герцог будет держать его так же крепко, гладить так же нежно и смотреть так, как никто никогда не смотрел.