Оборотни

Полная Луна отражала его страхи и его боль, надменно смотрела сверху, подсвечивая извилистую тропинку в темном лесу, скрывающего в своей чаще каждого, кто пожелает, кто бежит от опасности, от безысходности, от ужаса, от самого себя. Он несся вперед, повинуясь древним инстинктам, с которыми только недавно перестал бороться, которым дал власть и свободу, которым позволил одержать победу над телом и разумом. Вторая сущность ликовала, утробно рычала и наслаждалась каждой секундой, пока первая металась в сомнениях и страхах, переживала, сопротивлялась и жалела о происходящем, будучи запертая в маленькой каморке в глубине сознания, откуда сейчас ей запретили выходить. Сейчас время его животного начала, его природной сути, которая была с ним всегда с самого рождения, которая мечтала вырваться на волю с каждым годом все сильнее, которая изнутри выцарапывала возможность взять верх и наконец добилась этого. Она на свободе, она набирается сил, растет, меняет разум, овладевает им, скидывает маску приличия и отстранённости, дает волю эмоциям, страсти, животному желанию, тащит вперед упирающуюся человеческую ипостась, мстит ей за долгие годы заточения, смеется над ее попытками вернуть все назад и усмирить, вновь покорить, запереть. Нет! Теперь здесь правит бал зверь и теперь он решает, в какую сторону бежать и что позволить делать телу, которое теперь не имеет ничего общего с человеческим. Мощные когтистые лапы, покрытые длинной белой густой шерстью, врезаются в землю, раздирая мох и поднимая вверх нападавшие иголки бесконечных сосен. Желтые глаза горели лихорадочным огнем, в них еще мелькал страх, но его вытесняла жажда свободы, крови, осознание собственной мощи, силы и безнаказанности. Рамок больше нет. Есть только лес, одинокая полная луна, холодный ночной воздух, колышущий шерсть на холке, мягкая сырая земля под лапами и тропа, ведущая туда, куда захочется. Его не сдерживают больше никакие условности, ему позволено делать все, не оглядываясь на правила и законы, выбирать самому, кого оставить жить, а в чью шею вонзить длинные клыки, сверкающие в лунном свете, будто жемчужное ожерелье на шее первой красавицы. Бег – спасение, выплеск накопившихся эмоций, проверка на выносливость, возможность научиться за секунды просчитывать свой дальнейший шаг, не размениваться на сомнения и пустые попытки первой сущности действовать рационально. Он чувствовал, как горячая кровь пульсирует в венах и артериях, как твердые мышцы наливаются силой с каждым шагом, как тело слушается и вторит его желаниям, как усталость не пытается настичь его, зная, что он все равно быстрее. Его разум очищается от человеческих мыслей, они отходят на дальний план, нехотя уступая звериному чутью, которое безошибочно ведет вперед, будто знает, что там дальше, будто оно уже здесь бывало раньше и теперь воспроизводит знакомый маршрут, о котором человеческая часть не догадывалась. Боль утихает, сменяется легкостью и принятием, ей больше нет места в этой сущности, здесь не признают слабости, сомнений, страхов, отчаяния, недоверия, в ней больше нет надобности. Тело подстраивается под новые условия, синхронизируется с инстинктами, обретает твердость и послушность. Свобода. Превосходство. Ярость. Он на своем месте, он больше не скрывается, прячась в темных коридорах и просыпаясь в холодном поту посреди ночи от очередного зова внутреннего зверя, ему больше не надо выдумывать, врать и притворяться. Он бежит вперед, перепрыгивая через поваленные бревна, не замечая торчащих по бокам ветвей, которые хлещут его по телу, ломаясь и запутываясь в длинной шерсти. Втягивая носом воздух, он чувствует запах крови и наживы – где-то пробежал мелкий зверек. Инстинкт охотника просыпается, подстегивая бежать быстрее и ступать тише, чтобы не спугнуть добычу. Кажется, клыки удлинились и еще больше заострились, а в глазах появился азарт, сопровождаемый яростью. На мгновение пришлось остановиться, прислушаться, услышав каждый шорох, шелест, возню в траве, еще раз втянуть влажным шершавым носом воздух, чтобы различить острый запах чьего-то страха, смешивающийся с хвойным ароматом и сыростью, но все еще четко различаемый. Оказывается, в теле волка весь мир ярче, ощущается острее и перестает быть враждебным – теперь враг он, теперь бояться его, теперь подчиняются ему, надеясь, что белые клыки промахнутся, а в желтых светящихся глазах вновь промелькнет сострадание и человечность, но это всегда ошибка. Он – волк. Он – зверь. Он – убийца. Он – сила. Новое осознание накрыло, выбивая воздух из легких, тормозя, показывая истинные мотивы второй сущности, ее необузданность и неукротимость. Он вдруг понял то, о чем предупреждал отец, почувствовал зверя, который уже почти полностью вошел в силу и не собирался уступать. Вот оно то, от чего он бежал все эти годы, что так тщательно скрывал и чего стыдился, пряча глаза в пол каждый раз, когда в голове возникали картины окровавленных клыков и бурых пятен на белоснежной шее. Он почти отдал управление волчьей ипостаси, почти потерял контроль, почти вычеркнул человека в себе. Нет! Этого нельзя допустить, нельзя позволить случиться тому, что потом он не в силах исправить. Нельзя. Надо найти баланс между зверем и человеком, надо придумать, как существовать вдвоем в одном теле, не пытаясь подавлять друг друга, но не сейчас. Сейчас хотелось насладиться ночью, свободой и силой, позволить все же волку немного больше, чем требовалось, взять верх, найти кого-то, чтобы впиться в пульсирующую артерию длинными клыками и почувствовать на языке вкус теплой крови, первой крови в своей жизни. Пройти это посвящение, вкусить всю его прелесть и в полной мере пропитаться ею, отпустить контроль, отпустить страх. Он сумеет вернуться, сумеет выйти из темного леса обратно, он снова станет человеком, но потом. Нельзя сомневаться! Надо бежать вперед. И он снова сорвался с места, чувствуя, как тело приятно отзывается, как ненужные мысли снова покидают разум. Ночное зрение волка позволяло видеть далеко вперед, не обращая внимания на кромешную тьму. Быстрый темп бега мешал разглядеть хорошо то, что происходило вокруг, но те отрывки, что удавалось выцепить, завораживали, мотивировали бежать дальше и не останавливаться, вызывали желание возвращаться в этот таинственный и мрачный лес снова и снова. Деревья, будто древние исполины, приветствовали его, склоняя вниз тяжелые ветви, покрытые толстой корой и мхом, высокая трава приятно щекотала лапы, казалось, что бежишь по мягкому дорогому ковру, а не по неровной лесной тропинке, бледный холодный свет луны сопровождал его, вел, манил, увлекал, одурманивал. Луна – его светило, его источник силы, его слабость, его жизнь. Он родился под ее светом, он живет под ней, он умрет из-за нее. Оборотни связаны навсегда с Луной, являясь ее детьми и ее проклятием одновременно. Они благодарят ее за то, что она подарила, за их вторую сущность, но они же ее и ненавидят за это же, за постоянную жажду крови, за ярость и одиночество, на которые она их обрекла, если не повезет. Каждому оборотню необходим был своего рода спасательный «якорь», удерживающий их человеческую сущность, не дающий им упасть в пучину убийств и бесконечной ненависти. Ему повезло. Такой якорь нашелся – тоже оборотень, но уже давно принявший свою вторую сущность, который научился жить с ней и управлять ею, который, собственно, и подтолкнул его к принятию себя и своего волка, который бегал где-то в этом же лесу прямо сейчас. Если оборотень находит свой «якорь», то он больше не обречен, он не воет тоскливо на Луну, спрашивая у нее ответ, он знает, что вернется в объятия, а не в холодную постель. Это ценно. При всей своей звериной натуре оборотни умеют любить, ценить своих партнеров, создавая самые прочные союзы. Это спасало, иначе они бы не останавливались, убивая все больше и чаще, разгрызая не только своих врагов, но и друзей, с их шерсти никогда бы не вымывались бурые пятна – свидетели преступлений. Нельзя оборотню быть одному. Вновь лишние мысли, от которых следует избавиться. Он тряхнул головой, прогоняя все ненужное, ускорил бег, надеясь, что так станет легче и не ошибся. Нос вновь почувствовал уже знакомый запах жертвы, уши напряглись, прислушиваясь к ее звукам. Остановился, пригнулся к земле, затаил дыхание, чтобы никто не смог вычислить его присутствие, напряг мышцы, чтобы потом резко оттолкнуться от земли, зависнуть на мгновение в воздухе и напрыгнуть, прижав передними лапами жертву к земле, не давая ей выбраться. Один удар лапой и зверек мертв. Он наклоняется над тушкой, нюхает, зачем-то лижет языком, словно боясь обжечься, нюхает второй раз, а затем в мгновение вонзает клыки, прокусывая шерсть и кожу, доходя до артерии, рвет плоть, впивается в нее, разгрызая тонкие косточки и мышцы, наслаждается первой добычей. До сознания долетает тревожная мысль о том, что он перешел границу и назад дороги нет, больше он не сможет не возвращаться к своей второй ипостаси. Чувствует солоновато-металлический привкус крови, запах сырого мяса, но важнее то, что он чувствует наслаждение и свое превосходство над жертвой. Ему нравится. Останавливаться и возвращаться не хочется. Он познал свою волчью сущность, еще предстоит многому научиться, но это только привлекает, он смакует ощущения, привыкает к ним, радуется им, любит их. Теперь есть две стороны: человек и волк, которым суждено ужиться вместе и привыкнуть друг к другу. Он знал, что волк все равно будет пытаться брать верх, поэтому надо позволять время от времени ему это делать, давая полную свободу. Он даже не подозревал о силе своего зверя, о его мощи и кровожадности, о той ярости и злости, которую таили ярко-желтые глаза. Луна постаралась, наградив его таким образом. Не зря о нем говорят, что он ее любимец и родился в хорошее время. Закончив кровавую трапезу, от довольно облизнулся, прикрыл глаза, нежась в этом состоянии блаженства. Первая кровь – первый шаг на пути становления, который всегда самый желанный и самый сладкий, который определяет оборотня и дает ему стать тем, кем задумала природа. Оказывается, что это вовсе не так страшно, как ему представлялось, наоборот – ему понравилось и хотелось повторить. Он – истинный оборотень. Теперь ничто не пошатнет уверенность в этом, теперь никто не посмеет назвать его трусом, никто не посмеет повысить на него голос или проявить непочтение и неуважение. Он – сила.

***

До чуткого слуха донесся тихий треск сухих веток – кто-то приближался, желая потревожить его уединение. Секунда и полная боевая готовность: шерсть на холке топорщиться, клыки удлинились, мышцы напряжены, зрачки сужены, ноздри подрагивают, принюхиваясь, хвост прижат к задним лапам – не поздоровиться чужаку, перешедшему границу. Но что-то не так. Он расслабляется, больше не собирается нападать, отступает назад, спокойно ожидая того, кто медленно подкрадывается. Этот запах он не спутает ни с одни другим в мире – его запах, того, кто принял от и до, кому доверяет, кто сейчас стоит перед ним в образе черного волка и удивленно смотрит зеленовато-серыми глазами, одобрительно кивая головой. Его пара, партнер, друг, любовник и «якорь». Черный волк подходит ближе, словно проверяет реакцию, тыкается носом куда-то в плечо, рычит, приветствуя. Они понимают друг друга без слов, используя лишь условные знаки и звуки. Отвечает на приветствие, прижимаясь мохнатой мордой, втягивает носом запах, прикрывает глаза. Остатки страха и сомнений исчезают – его приняли и в таком виде, от него не отвернулись, не перегрызли шею при первой же возможности, он важен и ценен. Черный волк отступает назад, пригибается на передних лапах ближе к земле и вдруг прыгает, валит на землю, бьет не сильно, но ощутимо лапой, рычит, в отблеске Луны мелькают длинные белые клыки, смыкаясь в паре миллиметров от шеи. Белый волк недоумевающе смотрит в зеленовато-серые глаза, пытаясь прочитать в них что-то, но ему не дают это сделать, вновь удар лапой и рык. Он не выдерживает, отбрасывает человеческую робость, отдавая власть зверю, который тут же начинает действовать. Одним рывком скидывает с себя черного, бьет наотмашь лапой, оставляя неглубокие царапины, толкает спиной на землю, сопротивляется, нападает, рычит, щелкает зубами, но не причиняет существенной боли – это всего лишь игра, он понимает. Азарт растет, кровь разгоняется, пульсирует по венам и артериям, подстегивая схватку, заставляя не сдаваться и снова валить противника на землю, нависать над ним, вдавливая в траву, рычать и не давать подняться, но опыта и сил немного не хватает, и теперь он чувствует под собой холод и ветки, упирающиеся в позвоночник. Пытается лапами стряхнуть черного с себя, бьет его, прикусывает слегка, чтобы не повредить кожу, чтобы не перейти еще одну грань, из-за которой обратного выхода точно не найти. Ему позволяют в этот раз победить, дают почувствовать собственную значимость, одобряют и поддерживает. Черный волк ослабевает хватку и сдается, прижатый к земле. Он может проиграть только одному и только один раз, но нельзя давать слабину постоянно, иначе он станет уязвим, а его пара – слабым местом, куда будут целиться противники, для которых нет понятия чести. Белый волк отряхивается, не сводя пристального взгляда с черного, понимая, что ему уступили. Обиды или злости нет, но почему-то хочется доказать, что ему не нужны поблажки, что он в состоянии выстоять в схватке, что он не позволит усмирить себя и надеть на шею ошейник, будто он сторожевой пес. Никогда. Нельзя подчинить себе силу природы, необузданную и страстную, непокорную, живую, ненавидящую рамки и ограничения. Он сделает вид, что покоряется, чтобы выждать удобный момент и напасть, уничтожив того, кто посмел посягнуть на его свободу, защищая себя. Он не станет тем слабым местом, куда можно нанести удар, не задумываясь об ответном, он станет тем, кто на равных вступит в бой, выгрызая на шее противника инициалы своего имени, ему не нужно покровительство, но необходим «якорь», ради которого он будет возвращаться в человеческую ипостась, чтобы не остаться зверем навсегда и однажды не сумев найти выход. В этом заключается вся суть жизни оборотня и ей он будет верен до конца своих дней. Черный волк обходит его медленно по кругу, тихо рычит, зовя за собой. Подчиняется, идет следом, мягко ступая по тропинке. Сейчас лес закончится, и они вдвоем выйдут к опушке, а оттуда к дому. Он точно знает – по запаху чувствует нужное направление. Время впустить мысли обратно в голову. Думает о том, что произошло за последние пару часов в лесу, погружается в себя, отключается от внешнего мира. На удивление все раскладывается в нужном порядке и последовательности, он точно знает, что нигде не ошибся, нет тревожности или осознания, что совершил то, чего не следовало. Непривычно, кажется, что собственный мозг обманывает, скрывая что-то важное, но это лишь ощущение, подсознательно он знает, что прав. Расслабляться нельзя, но позволить себе секундную передышку и похвалу можно – он заслужил. Еще оказывается, что усталость так и не наступила, будто он не бегал все это время по темному лесу, перегрызая глотки своим страхам, неуверенности, сомнениям, словно не боролся в траве и ветках, отбиваясь от такого же, как и он сам, крупного взрослого волка, придавливавшего его всем своим весом. Мышцы не болели, не ныли, тело, казалось, переродилось, исчезла боль, которая раньше всегда сопровождала его после тренировки в спортивном зале или пробежки, нет одышки и подрагивающих от перенапряжения коленей. Приняв полностью свое второе «Я», он стал срастаться с ним, получая его выносливость и практически полную неуязвимость. Внутренне улыбнулся этому открытию – полезно в его работе.

***

Первый шаг от двери на двух ногах оказался сложнее, чем думалось, но пошатнуться и упасть не дали руки, крепко схватившие за талию. Он посмотрел уже в человеческие глаза напротив, в которых сверкнула знакомая искра возбуждения. Сглотнув, мягко толкнул к противоположной стене – здесь он ведет, прижал своим телом, второй рукой с напором провел вверх от талии к шее, сжимая ее и слегка придушивая. Никакого сопротивления, лишь ожидание дальнейших действий, лишь ухмылка, распаляющая желание, вызывающая, берущая на слабо, его будто спрашивали, на что он еще способен. Он покажет, смажет эту наглую улыбку жестким поцелуем, впиваясь в губы так же, как вгрызался в глотку, но помнил, что там был мелкий зверек, а здесь равный ему оборотень, подхватывающий правила игры. Схватка вновь началась. Он целовал, врывался языком в рот, прикусывал опухшие губы, то резко отстраняясь, то вновь возвращаясь, дразнил, оттягивал волосы назад, открывая себе доступ к шее с выступающей на ней артерией, которая так маняще пульсировала. Его прижимали сильнее, руками стискивали за талию, ногтями царапая кожу под футболкой, не сдаваясь и не отступая. Здесь не будет победителя и проигравшего, здесь будут два хищника, доставляющие болезненное наслаждение друг другу, вырывая стоны и заламывая над головой руки, чтобы оказаться на вершине удовольствия, пытаясь сделать вид, что подчиняются. Эти мысли бешено носились, цепляясь за возбуждение, которое охватывало, утаскивало в свой омут, забирало контроль. Рука скользнула под рубашку, выдергивая ее из-под ремня брюк, не обращая внимания на жалобный треск ткани, пальцы не слушались, пытаясь расстегнуть пуговицы дальше, пришлось отвлечься. Достал из кармана складной нож, щелкнул, выкидывая лезвие, одним махом полоснул по ткани, которая с треском распалась на две части, давая доступ к желанному телу. Услышал приглушенный стон сверху, улыбнулся, откинул куда-то на пол оружие, срывая остатки одежды с широких плеч, помогая себе второй рукой – вот причина его темных желаний, его жажды, его ненастности. Он разукрасит этот холст кровавыми укусами, оставляя их на коже, потому что ему можно, потому что от него именно этого и ждут. Не размениваясь на сомнения, вновь целует терпкие губы, лижет широко языком, кусает, сминает обнаженный бок, оставляя следы от ногтей, спускается к шее, лихорадочно выцеловывая на ней инициалы своего имени – оставляет метку. Это его «якорь», его слабость и сила одновременно, его победа и проигрыш, его жизнь и смерть. Ему отвечают, стягивая футболку, стараясь не прерывать поцелуй-истязание, оставляя красные полосы вдоль позвоночника, не сдаваясь, показывая, что главных здесь двое и уступать никто не собирается. Теперь у стенки он, упирается голыми лопатками в шершавое дерево, ощущает на своей шее укусы, стонет громко, не стесняется, не робеет, отпускает себя полностью. Хорошо. Он принимает каждую жесткую ласку, подается вперед, подставляя под губы и руки жаждущее тело, которое готово перейти на следующий этап, чтобы завершить это слияние, эту схватку, это соперничество. Не успев подумать об этом, чувствует, как руки подхватывают его под ягодицы, сжимают их, мнут, сопровождая каждое действие широким мазком языка между ключицами, заставляя вновь простонать. Перехватывает инициативу, отталкивает от себя, тянет за руку в сторону кровати, толкает на нее, наваливается сверху, как тогда в лесу, но теперь он не позволит себя скинуть. Целует истерзанные губы, заламывая над головой руки, фиксирует их, демонстрируя превосходство, зная, что ему лишь позволяют это делать. Сползает ниже, прихватывает зубами кожу на груди, оттягивает ее вверх, оставляя ярко-красный след, смотрит из-под прикрытых век вверх на приоткрытые пересохшие губы и юркий язык, облизывающий их. Повторяет укус, наслаждаясь реакцией. Зализывает, целует, кусает и так по кругу, не давая передохнуть, вынуждая лишь стонать и выгибаться вперед. Задевает языком чувствительный сосок, издевается, медленно ведет вокруг, оставляя влажный след, чувствуя, как возбуждение переходит в болезненное, в жаждущее немедленной разрядки, но еще не время. Чувствует, как зверь внутри рычит, хочет врываться, замечает удлинившиеся ногти на руках и заострившиеся клыки, не сдерживается, вонзает их в изгиб шеи, слышит очередной стон, тут же слизывает капельки крови, передает их через поцелуй, смешивая со слюной. Приходится отпустить руки, фиксируемые до этого, чтобы ощутить холодные пальцы на своей шее, почувствовать, как они сдавливают, оставляя красные пятна, заявляя права. Они не сдаются, они не подчиняются, они не осторожничают. Терпеть становится сложнее. В паху тянет, член напряжен до предела, неприятно трется о ткань белья. Он поспешно стягивает штаны вместе с трусами, откидывая их в сторону, помогает расстегнуть ремень и молнию на брюках, стаскивает их вниз, торопясь оголить полностью. Голова кружится, руки не слушаются, колени подрагивают, он слишком долго ждал. Надо срочно овладеть телом полностью, захватить его, доставить максимально удовольствия. Опускается на колени, рывком разводит колени в стороны, лижет от колена вверх к бедру, кусает тонкую кожу, любуется следами зубов, помечает. Это его, он владеет, он подчиняется, он готов молить и готов наслаждаться мольбами, хищно улыбаясь сверху. Втягивает носом воздух, ощущает похоть, страсть, кровь, желание, пот, терпкость, опять теряет контроль, ему не хватает, надо больше. Лижет чувствительную головку, сжимает пальцами бедра, прижимает тело под собой, вдавливает его в постель. В его волосы вцепляются все те же холодные пальцы, накручивают пряди, тянут их в стороны, направляют голову ниже, словно приказывая. Он делает вид, что слушается, но правила игры его. Лижет второй раз, перехватывает член рукой у основания, сжимает его, ведет крепко вверх и расслабленно вниз, почти лениво, повторяет. Чувства обострены до предела, сознание перестает отдавать команды телу, которое и без его подсказок знает, что делать. Резким движением погружает член полностью в рот, втягивает щеки, цепляет тончайшую кожу острыми клыками. Снова стон. Глухой, уступающий, на мгновение сдающийся, но лишь на мгновение. Он двигает головой, лижет языком, не перестает втягивать щеки, усиливая ощущения, а его голову крепко держат, позволяя лишь отстраняться, чтобы потом снова вернуться на исходную позицию. Носом упирается в лобок, чувствуя, как член проскальзывает глубже в горло, как контроль у него снова забирают, двигаясь вперед бедрами. Остается лишь расслабиться, разрешая толкаться глубже. Это игра, поэтому уступая в эту секунду, в следующую он вновь возьмет реванш, придавливая извивающееся под ним тело, которое жаждет большего всегда, ненастное, страстное, желанное, горячее, любимое. Убирает руку с основания члена, выскальзывает из этой сильной хватки, ложиться полностью сверху, целует в губы, проталкивая язык сквозь зубы, овладевает этим податливым ртом, с нажимом ласкает, задыхается от бешеной гонки, но не отступает. Обнаженные ягодицы стискивают ладонями, разводят их в стороны, впиваются ногтями, отвечают на жесткие поцелуи. Они давно уже перешли границу, сошли с ума, впитывая друг друга, прижимаясь плотно телами, ударяясь тазовыми косточками, наслаждаясь болью, причиняя ее, желая ее. Нельзя отвлекаться – окажешься перевернутым на спину и захваченным в плен. Теперь его соски широко лижут, посасывают, прикусывают, оттягивая кожу. Теперь он громко стонет, рычит, царапает спину, хватает за волосы, выгибается навстречу, жмуриться до звездочек перед глазами. Тело хочет, просит, требует и умоляет. Бери! Сейчас же! Но правила игры устанавливает каждый из них, пытаясь заставить играть по ним. Его член ласкают тягуче-медленно, зная, что сдерживаться сложно или почти невозможно, задевают намеренно самые чувствительные точки, разводят бедра шире, оставляя красные метки – он тоже принадлежит своему партнеру. Это аксиома, которую они зачем-то пытаются каждый раз доказать. Вздрагивает, когда мокрый горячий язык спускается ниже к анусу, пытается свести ноги обратно вместе, но ему не позволяют, удерживая их руками. Лижут часто, мокро, быстро, требуя расслабиться, раскрыться. Не выдерживает. Разводит ноги шире, запрокидывает голову, от чего напрягаются мышцы, вызывая легкую боль, дышит чаще, хватает ртом воздух, облизывает пересохшие губы, протяжно стонет, когда язык проникает внутрь. Он ненавидит и до безумия обожает эти ощущения, хочет, чтобы они продолжались вечно и закончились сейчас же, путается в ускользающих мыслях, сжимает руками простыню, комкает ее, поджимает пальцы на ногах. Пик. Он молит о разрядке. Вскрикивает, когда два смазанных пальца входят в него, не давая время на раздумья, начинают двигаться, растягивая мышцы. Стон. Пальцы двигаются быстрее, эмоции переполняют, закидывает ноги выше, держит их руками – сейчас он в уязвимом положении, но при этом вся власть у него. Наслаждение, томление, напряжение, желание, жажда. Больше! К двум прибавляется третий, заставляя двигаться навстречу им, насаживаться, подтягивать ноги еще ближе к телу, отдаваться полностью, потому что может себе позволить быть таким, потому что внутри все сводит, потому что он так хочет. Рычит, опускает одну ногу, перехватывает за запястье руку, тормозя. Теперь он хочет по-другому. Обхватывает ногами за талию, прижимается плотнее и резко переворачивает на спину, оказываясь сверху. Сцеловывает улыбку, прикусывает за нижнюю губу, надавливает на плечи, приподнимаясь. Два своих пальца облизывает, высовывая язык, заводит руку за спину, насаживается на них, выгибая спину – теперь он полностью контролирует положение. Его ягодицы вновь сжимают, смотрят снизу вверх, но это не подчинение, это передача на время контроля – необходимый навык для оборотня. Он добавляет третий палец, двигается быстро, будто это последние секунды их жизни. Его тянут на себя, сминают губы, увлекая в жесткий поцелуй с правом на обладание. Пальцы приходится вытащить, но его почти сразу отпускают, чтобы направить член ко входу. Слова им никогда не нужны. Помогая рукой, насаживается на член, замирает на секунду, закрывает глаза, чтобы распахнуть и смотреть сквозь пелену страсти. Двигается быстро, не давая себе времени на передышку, сжимает плечи под собой, наклоняется, рвано целует, мажет языком по губам, возвращается обратно, ускоряется, замедляется, меняет правила игры под себя. Он сверху – он выиграл. На ягодицы снова возвращаются ладони, раздвигая их, поглаживая, сжимая, подстраиваясь под темп. Они сливаются в одно целое, так и не уступая друг другу. Нет места сентиментальности, только движения, срывающееся дыхание, стоны и рычание, разгоряченные тела, дарящие друг другу наслаждение, искусанные губы, пересохшие и потрескавшиеся, кроваво-красные следы по всему телу – метки. Они друг для друга самое сильное искушение, запретный плод, который срывают раз за разом, утопая в омуте бесконечного удовольствия, смешанного с болью. Такое возможно только тогда, когда доверяешь, когда хочешь и знаешь темные тайны друг друга, принимая их, сживаясь с ними, срастаясь личными демонами. Последние движения напоминают гонку, достигают пика, срываются в пучину ощущений и чувств. Они умирают и возрождаются за секунды, убивая друг друга. Тяжело дыша, он падает на грудь, содрогаясь от волн оргазма, чувствуя, как тело под ним дрожит, а руки сползают и ударяются о матрац. Ничья. В их союзе не может быть проигравших или победивших – природа придумала иначе, а бегать от нее они оба устали. Остается принимать и ее правила игры.