Багровый диск солнца опустился за горизонт, потемневшее небо осыпали крупицы звёзд. Огромная комната давно погрузилась в тяжёлую тишину. Тело на кровати ворочалось третий час, не в силах заставить себя уснуть. Магия тоже не помогала, лишь рассеивала концентрацию, опустошала голову, притупляла чувства. Действовала как приевшееся со временем слабое снотворное. Люциус привык. Еле слышимый скрип растворился в воздухе, тихие шаги отдалялись от медленно остывающей двуспальной кровати.
Пламя огонька затрепыхалось, стоило парню подойти к книжному шкафу. Найдя на нужной полке книгу с фиолетовым корешком, он задвинул её назад. Щелчок. Полки перестроились, открывая полубогу проход в небольшую тайную комнатку, подсобку. Прохладный ветер сквозняком дул из открытого нараспашку окна. Люциус, словно завороженный, облокотился о раму, высунул голову. Несильные порывы развивали спутанные отросшие белые пряди, освежали, обдувая бледное лицо. Разум был совершенно чист.
Закрыв окно, парень зажёг свечи. Каменные стены обрели тёплый оттенок, радуя уставший глаз. Люциус посмотрел на коробку с инструментами, на лежавшие рядом материалы и перед собой. Чуть вдалеке возвышалось нечто, накрытое запачканной в пыльных отпечатках тканью. Руки сами собой потянулись к ней. Резким движением сорвав накидку, Люциус застыл. Прокашлявшись, он вспомнил, как долго пустовало это помещение.
— К чёрту это всё! — полубог сорвался с шёпота на крик, в очередной раз отбрасывая инструменты. Статуя выходила слишком реалистичной. На столько, что, казалось, будто сейчас он услышит биение сердца. Такого родного и ставшего чужим несколько веков назад. — Лололошка…
Люциуса мутит. В алых глазах темнеет, плывёт. Бессознательное тело ударяется о холодный пол, лязг металла эхом разносится по практически пустому помещению. Во сне он видит его. Тянет руки, вот-вот ухватится за пахнущую травами толстовку, прижмётся ближе, уткнётся в шею и будет вдыхать запах ромашек, а тёплые руки нежно погладят по спине, раскрытая ладонь надавит на лопатки, грудные клетки соприкоснутся, сердца склеятся в одно и будут гореть вечно, постепенно сжигая влюблённых до тла.
Но… сгорел только Люциус. Он умирал и возрождался, проливая всё больше и больше слёз отчаяния на собственный пепел. На остатки приятно-болезненного прошлого. В то время он был влюблён в самого прекрасного на свете человека – обычного смертного, показавшего, что такое «любовь», научившего любить и… ушедшего в никуда в один из дней.
Год за годом, десятилетие за десятилетием Люциус ждал. Он читал много книг, свитков и слышал несчётное количество легенд про мироходцев. Вот только ни одна из них не помогла отыскать хотя бы малейшую зацепку, которая навела бы на утерянный след. Как легко можно потерять любовь…
Полубог очнулся. Пролетело больше суток, но чувство полученного сна не пришло. Парень ярко видел затрагивающий до глубины души взгляд светло-голубых очей. Впервые за пять минувших столетий, он вспомнил размытый сознанием силуэт. Лололошка, милый Лололошка…
Смахнув скопившиеся в уголках солёные капли, Люциус потёр алые глаза. Пометки предполагаемых линий были нанесены ещё более трёх лет назад. Полубог коснулся белоснежного камня, провёл по шероховатой поверхности. От чего-то сердце сжалось. Кончики пальцев будто ошпарило кипятком. Одёрнув руку, парень неуверенно сжал её в кулак, прикладывая к груди.
Не сомневаясь больше ни мгновения, Люциус схватил инструменты. Обшарпанная табуретка нашлась в самом дальнем углу и вновь стала служить верной опорой. Испачканный фартук, как и тогда, спасал от лишних пятен на одежде. Мастер отдавал своему творению последние капли сходства с реальным образом. Грубая разметка постепенно смягчалась. Искра получилась точно такая же, как и в воспоминаниях. Каждый миллиметр совпадал. Или Люциусу казалось? Казалось, что он уловил тускло-голубое свечение на тонких линиях. Но оно становилось всё ярче. От внезапной вспышки полубог зажмурился. Он чуть было не упал назад с шатающейся табуретки, вот только руки, вовремя сжавшие его запястья, уберегли от падения. Перед собой светловласый чётко видел буквально ожившую статую. Лололошка прижал Люциуса к себе, обнимая. Тепло… Это человеческое тепло…
— Это правда ты…? — картинка размылась из-за подступающих слёз. Шатен грустно усмехнулся, нежно провёл ладонью по щеке, смахнул покатившуюся капельку всё такой же тёплой и живой рукой. Алоглазый перехватил её, сплетая пальцы в замок. Это он. Это его любимый смертный.
Губы задрожали. Эмоции взяли верх, прорвались сквозь бушующую внутри бурю. На смену вечному отчаянию пришла бесконечная радость. Возлюбленные стояли, молча прижавшись друг к другу. От всего происходящего их закрывал перьевой кокон, не дающий чему-либо помешать воссоединению. Люциус хорошо помнил кожаные крылышки, столь чувствительные к прикосновениям, сколько и его уже выросшие рожки, но он захотел их немного переделать... Большие ангельские крылья, высеченные с особым вниманием, были олицетворением свободы, которой одарил его человек. Люциус хотел передать Лололошке всё самое божественное, он приравнивал его к святому, ставил выше всех. И сейчас его ангел снова с ним.
Шатен успокаивающе гладил парня по спине, пока того всё ещё душили слёзы. Ему не верилось, что Лололошка реален. Что происходящее – не очередная галлюцинация, вызванная замучившей его бессонницей.
— Чш-ш, Люци, я здесь, — губы мягко коснулись белых волос. — Я рядом, я с тобой.
Лололошка приобнял притихшего полубога. Лёгкая ткань ночной одежды смялась, улыбка сошла с лица мироходца.
— Ты сильно похудел… — он ощупал выступающие рёбра. Тело рядом с ним задрожало.
— Это… — Люциус не знал, какие слова подобрать, как будет правильнее объяснить. — Стресс.
ох, ещё какой стресс.
Зачем спать, есть, пить? Зачем всё это, если его нет рядом? Как радоваться жизни, когда из неё ушёл важный человек, без которого мир потерял краски? Как же одно единственное событие выбило всемогущего полубога из колеи. На протяжении долгого времени его убивало истощение. Моральное, а за ним и физическое. Это был самый настоящий голод. Но настал желанный конец. Борьба за рассудок и контроль над сломавшимся телом завершилась. Мучения закончились.
Ведь правда…?
Аккуратно подхватив на руки полубога, Лололошка вышел из мастерской. Люциус обвил шею возлюбленного, утыкаясь куда-то в ключицу. Кровать скрипнула.
От беловласого отстраняются, собираясь уходить. Холодные пальцы хватают чужое запястье, заблестевшие в лунном свете глаза умоляют не бросать его.
— Мне холодно… — неуверенный голос дрожит, как и его обладатель. Лололошка ложится рядом, обнимает и вправду ледяное тело, накрывает их одеялом.
— Всё будет хорошо, — шепчет шатен, успокаивающе целуя в шею. Веки мгновенно тяжелеют, вязкий сон превращается в махровый плед, нежно укутывающий, согревающий. Люциус засыпает, быстро и спокойно.
***
Утро наступило медленно. Можно сказать, что оно не пришло вообще. Массивные на вид портьеры были плотно зашторены, в комнате царила тишина. В груди полубога что-то кольнуло. Волна мурашек пробежалась по конечностям, от чего-то стало невыносимо находиться в ранее казавшейся уютной постели. Парень хотел забиться в угол от осознания утраты и отчаяния. Лололошка…
На пороге показался мироходец с подносом в руках. Похоже, он пришёл вовремя. Плохие мысли развеялись, не оставляя горечь осадка. Поставив завтрак на тумбочку, шатен приобнял Люциуса, крылом пододвигая ближе к себе.
— Как спалось? — шепчет Ло, подавая стакан с водой. — Выспался?
Делая небольшие глотки, алоглазый кивает. Сонливость всё же берёт своё. Полубог кладёт голову на крепкое плечо, расслабляется. Глаза сами собой смыкаются.
Мироходец тихо хихикнул, укладывая парня обратно. "Поспи ещё, Люци" - с заботой произнёс ангел хранитель, чмокнув свернувшегося клубочком любимого в щёку. Статуя теперь находилась у кровати, охраняя покой спящего.
***
Так и проходили дни. Полубог знал, что по его зову Лололошка придёт. Волнения прекратились, жить стало легче. В любое время суток, в плохом или хорошем настроении Люциус всегда ощущал себя защищённым. Он рассказал всё, что надумал за минувшие годы. Как искал мироходца, что делал после разлуки, какими способами вновь находил себя в ничтожной серой массе опустившегося токсичного облака, постепенно удушающего его. Влюблённые говорили много, ещё больше касались друг друга. Просто так, без повода. Сплетали руки в замок, целовались, запоминая мягкие прикосновения губ, обнимались.
— Мы лежали так на поляне, помнишь? — вдруг спросил Люциус, хотя больше было похоже на утверждение.
Всё было, как и сейчас. Двое влюблённых по уши, в то время совсем ещё юноши, наслаждались уходившим летом. Нежно-розовый закат и такой же невинный, первый для обоих поцелуй.
— Помню, — улыбнувшись приятной ностальгии, ответил Ло, гладя белую макушку. Полубог нехотя поднялся с ног шатена, приближаясь к очаровательному лицу.
— Поцелуй меня, как тогда… — выдохнул он в самые губы, запуская ладонь в непослушные волосы.
Долго ждать ответа не пришлось, Лололошка примкнул к приоткрытому рту, бережно сминая сахарные губы. Мироходец вложил в этот поцелую всего себя, он признавался в вечной любви, пускай и без слов, но всё сразу было понятно. Глаза - отражение души человека, его мыслей и чувств. И сейчас мерцающие рубины старались отыскать ответ на единственный вопрос.
— Ты согреешь меня?
Сердце пропустило удар. Это было их приглашение. Согреть любовника, согреть его постель и остаться в ней до совместного пробуждения.
Руки мироходца осторожно дотронулись до чужой груди, надавливая, заставляя откинуться на кровать полностью. Алые глаза смотрели снизу вверх, полубог ждал. Верхние пуговицы рубашки расстегнули, обнажая чистую молочную кожу. На тонкой шее появлялось всё больше красных пятнышек. Лололошка слабо втягивал участки кожи, оставляя незаметные следы. Не в его манере было по-собственнически кусать и делать неприятно ощущающиеся синяки. Но этого и не надо было. Люциусу нравилось. Беловласый открывал шею, полностью доверяя действиям любимого.
Дорожки поцелуев вперемешку с засосами спускались ниже. Освободившись от верха одежды, полубог вздрогнул. Холодные пальцы мироходца и его горячий рот на твердеющей плоти были ярким контрастом. Неспешные движения ускорялись, неприкрытые ничем стоны разносились по комнате вместе с постыдно хлюпающими звуками.
— Лололошка, хватит…
Худое тело невольно выгнулось, когда приятная волна пробежалась по нему, всё больше скапливаясь внизу живота, стягивая чувствительную зону.
Ладони шатена скользнули по длинным ногам, перекладывая согнутые их на широкие плечи. Мышцы напрягались, конечности мелко дрожали. Люциус неосознанно сводил их, пытаясь прекратить до одури дразнящую стимуляцию.
— Так нравится? — хихикнул Лололошка, отстраняясь от потяжелевшей плоти, насколько это было возможно. Голову крепко зажимали бёдра лежащего.
— Ой, прости, прости… — полубог опомнился, выпуская шатена из неожиданного для себя захвата. — Ах! — влажный язык широко мазнул по покрасневшей головке, завершая начатое. Белая жидкость растекалась по животу.
Страсть. Их разгорячённые тела прижимались ближе друг к другу, сбитые дыхания звучали, казалось, над самым ухом, шёпот волновал всё больше. Нежность. Многочисленные поцелуи охватывали любые участки кожи, пальцы переплетались, не расцепляя замок, слышалось сердце каждого из любовников. Эта ночь разожгла неугасающий огонь с новой силой.
***
Новый день настал быстро. Люциус проснулся первым. Он сел, потирая слипающиеся глаза. Сзади послышалось копашение. Руки мироходца огладили бока, обвили, притягивая к себе. Крыло полностью прикрыло нагое тело, бархатные пёрышки обволакивали, словно заботливое облачко.
— Выспался? — чмокнув беловласого в лоб, спросил Лололошка. Довольный кивок обрадовал его. Они так бы и лежали, молча наслаждаясь присутствием друг друга, но ничто не вечно. — Моё время заканчивается, пора.
Возлюбленные ещё встретятся. Позже. А сейчас вновь заснувшего Люциуса будет оберегать застывший ангел. Но долго ли? Незамеченная единожды проблема разрасталась в катастрофу. С каждым оживлением камня статуя трескалась. Маленькие разломы расширялись, кусочки падали на пол. Люциус чинил статую всеми возможными и невозможными способами, вот только она отторгала все материалы. В один момент пришёл её час. Соприкоснувшись с Искрой, глыбы разлетелись. Четыре главные части раскололись на десятки мелких. Все они были завёрнуты в покрывало и отнесены в подсобку. Надежда ещё жива.
***
Что же чувствовал полубог? Много чего. Но объединить эти эмоции можно одним словом – тем, что осталось после прошедшей бури, – опустошённость. Ему опять вырвали душу, а с ним и уже не бьющееся сердце. Раньше всё ощущалось как-то… ярче? Был интерес к жизни. Сейчас же его лучший друг – кровать и, хоть не совсем здоровый, но сон. Отрывистый, по два-три часа за ночь и четыре-пять за день. С постоянными пробуждениями от вызванной из ниоткуда тревогой.
— "Мне кажется?" — во тьме следующей бессонной ночи Люциус заметил тусклое голубое свечение в коридоре. Скинув с себя одеяло, он побежал в мастерскую. Полубог споткнулся о выступающий порог и упал в объятия. Лололошка пришёл. Он вернулся.
