КОЖЗГСФ

Университетская комиссия каждое полугодие проверяла, не появился ли соулмейт у всяких неудачников, которые умудрились дожить до двадцати с лишним лет и до сих пор его не найти. Практика абсолютно нормальная — учёт о наличии соулмейта вёлся по всей стране. Сначала тебя регулярно проверяли в детском саду, затем — в школе. Скарамучча помнит, что в те времена на этих сеансах присутствовали абсолютно все дети, и только парочка ребят туда не ходила, потому что им посчастливилось найти родственную душу ещё в раннем возрасте. Далее идут проверки в вузе или колледже, а если ты и будучи студентом остался без спутника жизни, практически во всех рабочих конторах тоже были местные психологи специального назначения. В его унике на проверках всегда присутствовала всего пара-тройка человек, которых Скарамучча уже наизусть знал в лицо. У остальных соулмейт, очевидно, имелся. На первом курсе он приходил сюда вместе с высокой старшекурсницей, пацанёнком (едва ли его ровесником) с всегда побитой мордой и каким-то светловолосым (какого точно цвета были его локоны Скарамучча не знал и знать не мог) красавчиком. Через год старшекурсница выпустилась. К их скромной компании, которая встречалась два раза в год в тесном кабинете психолога, прибавилась ещё парочка девушек. Когда Скарамуччу зачислили на третий курс, тот красавчик (он, наверное, всё же был блондином) прибежал в кабинет со счастливой улыбкой на лице и высоким молчаливым пареньком под рукой. — Нашёлся, представляете? Только в этом году сюда поступил, зараза, — чуть ли не прокричал он, пробиваясь в начало мелкой очереди из растерянных студентов. Психолог с неуверенным видом показала ему карточку. За спиной у нее висел большущий плакат с очень яркими (наверное) картинками и подписанными на них названиями цветов. Красавчик с нескрываемой гордостью сказал, что это красный. Убедилась она в наличии видения цвета и у его партнёра — психолог ткнула пальцем в наклейку на своём ноутбуке, а тот лишь пожал плечами и заявил, что она синяя. Чуть ли не прыгая от радости, блондинчик горящими глазами смотрел на то, как препод выписывает ему заявление на переоформление паспорта. — А вы ещё говорили, что я до пятого курса к вам ходить буду! Тогда он схватил бумажку, покрепче сжал руку своего спутника и был таков. Когда ты находишь соулмейта, тебе в паспорте (или свидетельстве о рождении) ставят штамп. Красивый, яркий, цветной — так его описывали те, у кого он имелся. Радужный. Переливающийся на солнце перламутром. Многие, получив такую обновку, месяцами на него смотрят до тех пор, пока им это совсем не надоест. Сидят себе в уголке, рассматривают цвет под разными углами и глупо улыбаются. Проходя по коридорам университета, Скарамучча иногда видел этого смазливого мальчика сидящим на подоконнике и по-дебильному увлечённо глядящим на свой паспорт. А сам он, будучи уже четверокурсником, приходил сюда до сих пор. И будет приходить до самого выпуска из вуза — это Скара знал точно. — А это? — Не знаю. Чёрный, наверное, — угрюмо пожал плечами он, с силой сжав край преподавательского стола в вспотевших пальцах. Женщина с сочувствием покачала головой, записывая что-то у себя в документах. Все говорили, что у неё в кабинете на столе стоят невероятно красивые песочные часы с разноцветным стеклом. Каждый раз опуская на них взгляд, Скара видел лишь различные оттенки серого. В этот раз их было трое. На стульях за спиной Скарамуччи сидели тот побитый мальчик, который приходил сюда ещё с первого курса, и совершенно новое для них двоих лицо: высокий пацан, скорее всего только-только подавший документы на поступление в вуз. Хотя выглядел он слишком взрослым для первокурсника. Может, всё дело было в его росте — он сидел громоздким переростком на этом коротком диванчике, и, по сравнению с мальчишкой, был раза в три больше, чем нормальный среднестатистический человек. — Я уже говорила тебе это, но скажу ещё раз: можешь больше не приходить. Я всегда буду отмечать тебя по умолчанию, — Скара до побеления сжал тонкие губы. — Не пойми меня неправильно, милый, но шанс того, что ты снова увидишь цвета, равен примерно... примерно тому, что завтра учёные воскресят динозавров. Он промолчал, в замешательстве забегав глазами по всему кабинету: белый потолок, чёрное половое покрытие, серые дипломы в серых рамках на серых стенах... — В общем, решать не мне, конечно, но я, если что, в следующий раз тебя не жду, хорошо? — психолог чуть ли не ласково дотронулась до его руки. Скарамучча с задержкой кивнул и быстрым шагом вышел из кабинета. Немного подранный кожаный диванчик в пустом коридоре редко казался таким привлекательным. Вот так проходили почти все эти проверки: он приходил, она смотрела на него с жалостью, словно он был брошенным на свалке котёнком, а потом ему жизненно необходимо было посидеть минут двадцать в тишине. Желательно с закрытыми глазами: так, чтобы не видеть перед собой даже не пятьдесят оттенков серого, а тысячу, не меньше. — Твой соулмейт мёртв? — внезапно раздалось у него над ухом, и Скара почти физически ощутил, как на диван с левой стороны присел кто-то ещё. Интонация вроде как дружелюбная, но дать этому человеку локтём под рёбра всё равно захотелось. — Свали. — Да, это было немного бестактно, извини, просто.. — Что тебе от меня надо? — Скарамучча оторвал ладони от лица и как можно более угрожающе стрельнул глазами в сторону, меньше всего ожидая увидеть слева от себя того самого первокурсника, что только что был вместе с ним в кабинете. Несмотря на заполняющее его раздражение, незнакомец был прав. Кацураги погиб, когда они должны были выпускаться из школы. Он был его одноклассником и единственным другом. Хотелось бы сказать, что Скарамучча встретил его случайно, но это не так — судьба ж, всё-таки. Только у кого-то она слащавая и счастливая, а кому-то повезло чуть меньше. Или не повезло вообще. — Редко встречаю людей с такой же ситуацией, как у меня, вот и всё, — с нотками обиды в голосе развёл руками первокурсник. Скарамучча хмыкнул. — И что теперь? Мне тебя по головке погладить, раз ты такой несчастный? — Тебе разве не приятно знать, что ты не один страдаешь? — Это уже что-то из разряда садистских наклонностей. Я таким не увлекаюсь, — Скарамучча, сам того особо не заметив, усмехнулся и отвернул голову в другую сторону. Слева послышался лёгкий смешок, за которым тут же последовал горестный вздох. — Я просто понимаю, что это очень сложно, ну... — Снова начать видеть мир бесцветным после того, как ты однажды уже увидел краски? — закончил за него Скара, опуская глаза в пол. — Нет, это не сложно. Это пиздец. Было бы гораздо легче, если бы он всегда жил в этом идиотском чёрно-белом сухом пространстве и даже не знал о том, что вещи бывают цветными. — Мне до сих пор снятся цветные сны, — чуть потеряно отозвался незнакомец. Внутри Скарамуччи что-то моментально рухнуло. Иногда его собственные сновидения были настолько ослепляюще яркими, что просыпаться не хотелось вообще, и он прекрасно понимал, сколько горести было заложено в эти слова. — Я видел цвета сразу. Ну, как только родился, — продолжал тот. — Все так цеплялись за эту тему, завидовали мне, а я вообще не понимал, что в этом такого. Для меня они были обыденностью. Теперь я понимаю, что мне стоило ценить это, пока у меня была такая возможность. — Твой соулмейт... — не выдержав, он снова посмотрел на незнакомца — тот глядел куда-то мимо него, направив задумчивые глаза в глубину коридора. — Моя мама. Соулмейт — это не обязательно твой романтический партнёр, как это показывали в кино и книгах. Зачастую это какой-нибудь дальний родственник, друг, коллега по работе. Иногда даже родитель. Скарамучча сглотнул. Проникаться жалостью к случайным мальчикам, которых он навряд ли встретит ещё раз, ему не хотелось, но это звучало действительно тяжело. — Через несколько дней после того, как я встретил своего соулмейта, я перекрасился из черного в синий, чтобы издеваться над своей сестрой, потому что она не видела разницы между моим новым и старым цветом волос, — внезапно сказал Скарамучча, тут же удивляясь тому, как легко этот парень вывел его на душевный разговор. Это заставило незнакомца посмотреть на него и прищуриться, словно он пытался вообразить нужную цветную картинку этого зрелища у себя в голове. — Я до сих пор крашусь. Зачем-то. — Вау. Повисла неловкая пауза. Скарамучча часто пытался угадать, как выглядят окружающие его люди в цвете. Делал ли этот парень также? У него, к примеру, наверняка какие-нибудь глубокие глаза — может, тёмно-серые, а может синие. Как вода в океане. Ему удалось только один раз увидеть море в тот период, когда Кацураги был жив, но забыть то, насколько проникновенным был этот вид, он себе не позволял. — Я, кстати, Чайлд, — нарушил тишину первокурсник. — Скарамучча. Какого цвета твои волосы? — совсем нелепый вопрос вырвался сам по себе, и он тут же о нём пожалел. Сначала Чайлд показался ему удивлённым, но в тот же момент на его лице расцвела улыбка. — Ты не хочешь знать. — Удиви меня. — Рыжий. Скарамучча расширил глаза в притворном удивлении и укоризненно покачал головой, сдерживая желание улыбнуться в ответ. Рыжий. Это можно было легко представить — скорее всего, этот рыжий был очень насыщенным, как едкая ржавчина или кожура спелого апельсина, наверняка немного отдающий золотом на солнце. На секунду ему показалось, что он практически наяву видит перед собой яркий-яркий оранжевый цвет на чужих волосах, и не сдержал лёгкой усмешки. — Отвратительно. — Согласен. Может, прогуляемся?