***
Курносый маленький носик с аккуратной родинкой на переносице, крохотные и пухленькие пальчики, сжимающие большой, слишком большой для детских ручек телефон. А глазки — угольные пуговицы с переливом на солнце в тёмно-карий. В дочке с каждым днём Хисын всё сильнее замечает просачивающиеся черты матери; с младенчества Юиса смахивала на отца, а с возрастом, с пяти своих гордых лет, — точная копия матери. К сожалению, мать Юисы (уже как полтора года) — бывшая жена Хисына. Не сошлись, а последние годы вместе — показатель того, что держались рядом они ради ребёнка. Юиса не заслуживает жить в неполной семье, но и мучить друг друга они не желают. Хисын приезжает через день к бывшей жене на квартиру, чтобы повидаться с дочкой и пообщаться с ней, а на выходные, в субботний ранний вечер, и вовсе забирает её к себе. Для своих пяти лет Юиса очень проницательная и понимающая, но во многом всё-таки мыслит на свой биологический возраст. Ей не объяснить, почему Хисын не может жить с ними, но зато она прекрасно понимает: папа с мамой уже не любят друг друга. И воспринимает она родительское признание как то, что должно было случиться. Иногда Хисын думает, в кого же Юиса пошла… По рассказам его родителей, Хисын до десяти лет со статусом истерички ходил. А Юнджин более стойкая, но всё же совсем другая — черты, конечно, её присущи дочке. — Пап, смотри! — девочка подрывается с места — мягкого ковра, закиданного цветной бумагой и карандашами, — и несётся к Хисыну, волоча за собой большой альбомный лист с рисунком. — Мама сказала порисовать, пока она разговаривает по телефону, вот я и порисовала. Это кошка, видишь? — Юиса забирается к отцу на колени и вытягивает листок вперёд, пальцем проводя по линиям, создающим зверька, получившегося у неё восхитительно. Вновь генетика Юнджин проявляется — девушка графическим дизайнером работает в центральной фирме и рисует превосходно с самого детства. А Юиса от неё не отстает, для своего возраста прекрасно справляясь с рисунками и передачей своих фантазий на бумаге. — У неё глаза кривые, — Юнджин выходит из спальни, когда-то называемой общей, в лёгком домашнем халате и с телефоном в руках. — Тем более, ты с телефона срисовывала! — Отстань, — возмущается девочка и дует пухлые влажные губки. — Пап, скажи ей! — конечно, Хисын не может не встать на сторону своей принцессы. С Юнджин у них не было масштабных ссор никогда. В любом случае, за каждой руганью следовало и примирение. Оба шли друг к другу навстречу с белыми флажками в руках. Хисын знает девушку со своих девятнадцати лет — они в общей сумме вместе пробыли больше семи лет: из пары в супругов, из супругов в бывших. Её характер он знает, как собственный. Юнджин критично относится к тому, что превосходит сама. Видя потенциал в дочке, она старается, чтобы Юиса росла, а не увядала вместе со своими способностями. Её она не хвалит с трёх лет, считая нормальным указывать на ошибки, а Юиса с малых лет учится на них. Хисыну тоже доставалось, но по природе своей он нейтрален к критике и замечаниям. — Она же для себя рисует, Джинни. Ты же помнишь, что ей всего пять? — Хисын осторожен со словами; он поглаживает Юису по светло-русым волосам и смотрит на бывшую жену. — Если она хочет рисовать так, чтобы всем нравилось, то пускает делает это без косяков, — Юнджин хоть и серьёзна, но улыбку не прячет. Юиса много обижается на неё, не понимая ещё всей материнской любви. Жалуется отцу, что бессилен, и Хисыну приходится имитировать разборки. Даже сейчас у Юисы слезятся глаза, и Хисын осторожно поворачивает её к себе лицом, вытирая влажные щёки большими пальцами. Девочка шмыгает ровным носиком и прижимается к отцу. — Мама, почему ты такая злая? — Хисын смотрит на усмехнувшуюся Юнджин и спокойно улыбается. — Вообще! Пап, она себя так всегда ведёт. Почему вот она меня наказывает, а её никто не может наказать тоже? — Юиса успокаивается и заряжается мгновенной энергией, спрыгнув с отцовских коленей. — И кто же твою маму накажет? Ты же знаешь, какая она, — не увядает Хисын и забавляется с маленькой копии своей бывшей жены. Юнджин тоже стоит в стороне и со смиренной душой наблюдает за дочкой. — Ну же, и какая я? — её голос с толикой вызова; Юиса по-детски смешно хмыкает и ведёт носом в сторону, не желая отвечать матери, пусть и вопрос был всё же адресован Хисыну. Им в будущем будет сложно уживаться вместе, ведь дальше переходный возраст, ссоры, недопонимания и слёзы. Юнджин стойкая до поры до времени, а Хисын не считает себя идеальным отцом, но всё равно будет рядом. Для Юисы в её малые годы авторитет — отец, а мать слишком часто мелькает на дне. Хисын наблюдает, как девочка маленькими шажочками добирается до своей воображаемой художественной мастерской и собирает цветные карандаши в кучу. Её неосторожные попытки сложить помятые листы в стопку пробивают на заботливый смех. Юнджин стоит ближе: она, держа руки строго на груди, подходит к дочке и помогает с уборкой. В женских ясных глазах Хисын читает присущую и ему усталость. Только Юджин работает большую часть времени на дому, а Хисын мотается из кабинета в кабинет. — Как у тебя дела хоть, любимый? — Юнджин беззлобно смеётся и ставит чемоданчик с карандашами и красками на стеклянный столик. — Всё стабильно: много студентов, много волокиты, много обязанностей, — Хисын встаёт со стула и захватывает за собой лёгкую ветровку. — Через неделю переведут деньги, вместе поедем её одевать или тебе одной удобней будет? — Она захочет и в детскую комнату, и в зоопарк, и новую игрушку, так что ты с нами, — Юнджин никогда не против лишних часов с бывшим мужем. Они привыкли друг к другу, в последние годы совместного житья ощущали себя больше друзьями. Нет секса, объятий и банальных поцелуев — просто сожители с общим ребёнком. Юнджин, казалось, вовсе потеряла интерес к семейной жизни и ушла в работу, а Хисын менял приоритеты. Дочка — первое место, работа — второе, семья далеко в конце десятки: он ещё молод, особенно для родной страны. — Хорошо, тогда пойду попрощаюсь с Юисой. В субботу вечером я заберу её, — Юнджин только кивает и уходит первой, занимая себя начатой готовкой ужина для них с дочерью. Юиса успела убежать к себе в комнату и засесть за свой телефон с одними детскими играми. Девочка валяется на кровати, заправленной розовым пледом, и перекатывается с бока на бок, пища от мелких побед. На скрип двери она дёргается и выкрикивает напуганное «ну папа!». Но спохватывается и встаёт с кровати. — Я поехал, принцесса, будешь ждать меня в субботу вечером? — Хисын обнимает дочку, прижавшуюся к его бедрам, за плечи и в мгновение поднимает на руки, оставляя сухой след на фарфорово-румяной щеке. — Суббота это… — она считает дни на маленьких пальчиках и вытягивает два оставшихся к лицу. — Правильно? — Хисын кивает и ещё раз целует Юису, опуская на кровать. Тяжело ему признавать, что времени хочется проводить с дочерью больше, но работа, помимо сил, забирает ещё и время. Он старается для своего ребёнка, видя в нём найденный наконец-то смысл жизни. Через день и все выходные — встреча с Юисой. Девочка привыкла к плотному графику и с нетерпением ждёт отца по субботам уже наряженная в курточку и платьице, а в тёплую погоду — в джинсы и толстовку с рисунками. Хисын окончательно прощается с Юнджин и обувается, у подъезда его уже ждёт машина, а дальше — вечерние посиделки за бумагами в деканате. В университете особенно нагружают молодой состав, но всё же выходные с вечера пятницы до субботы обеспечены.***
Несмотря на усердную работу и уже внесённые в таблицу данные, Хисыну предстоит работать, вероятно, допоздна: документов всё ещё много, а учебный план, составленный наспех в прошлые разы, нужно исправить и уже вывесить в люди. Сотая подпись, оставленная на бумажке, ловким движением руки мажется, оставляя от первой буквы имени синюю полосу. Раздражённо фыркнув, Хисын вытирает пальцами след от чернил на ребре кисти и откладывает едва испорченный лист с печатью. — М-да, — произносит вслух, пользуясь собственным одиночеством в кабинете, и поднимается со стула, намереваясь размять затёкшие ноги и едва ли живую спину после разовой смены положения спустя час работы. Таблицу откладывает на более позднее время, когда сон подкрадётся, а желание лечь в кровать возрастёт. Оглядев бардак на собственном столе, не разочаровывается: привык, да и не такой хаос на поверхностях видел. Хисын, будучи ужасно забывчивым, успевает убрать из мыслей вполне важный пункт, от которого никогда не отказывается, — выпить кофе, уже остывший, к сожалению. На подоконнике, от которого лишь слегка веет осенней прохладой, красуются два стаканчика ранее бодрящего напитка. Потрогав лишь один из них, мужчина недовольно кривит губы и в этот раз разочаровывается, поправляя съехавшие по носу очки. Решив не добавлять огорчающие моменты в собственную рутинность, Хисын покидает кабинет, пусть и прихрамывает по дороге, и выходит в светлый коридор, не встречая, впрочем, никого, кто мог бы ошиваться здесь. О разминке не забывает, иначе не дойдёт до автомата с напитками и сломается где-нибудь по пути — спасать некому, да и вряд ли кто-то (наверняка не менее уставший) вызовется помочь. Покрутив корпусом в одну сторону и в другую, слышит вполне ожидаемый хруст, эхом вернувшийся обратно, а после приподнимает колени, ухватывая их ладонями и совсем недолго удерживая, — результат, впрочем, тот же, но не менее удовлетворяющий. Временно избавившись от боли в суставах, Хисын двигается с места и идёт по длинному коридору, усыпанному не только обилием источников света, но и дверьми с позолоченными табличками. Проходит мимо, не обращая внимания ни на что, а после выходит к лестнице, мельком пересекая и её, дабы как можно скорее оказаться на первом этаже, где и стоят всевозможные автоматы. На улицу выходить совсем не хочется: подмёрзшая слякоть и привычная осенняя прохлада отбивают это желание. Завидев свечение автоматов издалека, мужчина устало, но всё ещё не менее счастливо улыбается, предвкушая толику бодрости от напитка. Всё так же неспеша шагает, но когда расстояние заметно уменьшается, начинает вприпрыжку идти до автоматов, больше и не скрывая какой-то детской радости. Он чувствует себя собственной дочерью, которая обычно радуется воскресным блинчикам, приготовленным Хисыном с особой заботой и любовью. Достав из кармана брюк пару купюр (в тысячу вон каждая), для начала выбирает классический латте и только потом суёт деньги в автомат, который упорно отрицает и зажёвывает вторую тысячу. Потерев купюру о ребро машины, Хисын вставляет её вновь и успокоено вздыхает, когда та оказывается внутри, а в уже поставленный стаканчик стекают кофейные и молочные полосы. Радости вообще нет предела, как оказывается. Постукивая пальцами по крышке автомата, мужчина смиренно ожидает свой напиток. Только вот настолько отвлекается от мира сего, что не замечает тонкие пальцы, осторожно лёгшие ему на плечо. — Господи! Нуна, ты напугала меня. — Выглядишь… — девушка призадумалась. — потерянно? Опять возня с документами? — Угадала. — Даже кивает головой, дабы подтвердить собственный ответ на вопрос. Девушка, сейчас стоящая рядом, является молодым преподавателем на кафедре философии; зовут её Пак Сохён. Не имея при себе желания флиртовать или, чего хуже, открыто подкатывать, Сохён поправляет пряди, спадающие на лоб, совершенно нелепо; суховатые губы даже прячет, оставляя от них малиновую полосу, и слегка лишь смачивает языком. — О, кстати, я же предложить хотела, — её на мгновенье перебивает звук от автомата, уже готового преподнести Хисын долгожданный кофе. — Пойдёшь с нами в клуб? В пятницу вечером. Там молодой состав будет, если ты вдруг хотел знать. Это так, расслабиться, чтобы не выглядеть, как зомби. Усмехается и не краснеет, а Хисын в ответ лишь с неким призрением смотрит на девушку, не желая утверждать того же, что и она. Ему собственный вид кажется вполне приемлемым для того, кем он решился работать, так что ни один укор, да и никогда, не вызовет в нём какие-то ненужные мысли. — Хах, спасибо за комплимент, нуна. Ты всегда так добра к младшим, как я вижу. — Вот! Я знала это. Так, что? Пойдёшь? Это повод свалить с работы пораньше, понимаешь? Такое раз, дай Бог, в два года бывает! — Я подумаю. — Вспомнив о стаканчике, что уже пару минут томится внутри автомата и не менее смиренно, чем Хисын прежде, ждёт, когда его оттуда заберут, мужчина хватается за него пальцами. — Но… — Значит, пойдёшь. — Нуна! Какого?.. Я уже хотел угостить тебя кофе. — Такого, — усмехнувшись, девушка складывает руки на груди и облокачивается плечом о край автомата. — Но от кофе я не откажусь, если ты позволишь и всё ещё горишь таким желанием. Вновь выудив из кармана деньги, выбирает напиток (ровно тот же, что и сделал себе), ставит стаканчик на металлическую сетку и пихает менее мятые купюры автомату — тот с большим удовольствием поглощает всё, что ему дают. — Ты сказал какое-то «но». Я перебила, извини. — А… — Хисын совсем немного тормозит, прокручивая их небольшой разговор по новой, словно пластинку, а после возвращает ранее утерянную мысль на место. — У меня ребёнок, ты же знаешь. Я просто не могу прийти к ней в таком виде. — Заметь, я не прошу тебя бухать до потери памяти. Коктейлей будет достаточно для того, чтобы утром чувствовать себя нормально. Просто расслабиться, слышишь? Не больше. — Она дёргает плечами и коротко поджимает губы; следом осторожно улыбается. — Как там Юиса, кстати? Тысячу лет её не видела. — В порядке. Я был у неё сегодня, пока там время было. Она рисует, у неё очень здорово получается. — Автомат снова оповещает молодых людей о том, что кофе приготовлен, потому Хисын отвлекается от разговора и достаёт стаканчик изнутри, мгновенно прикрывая его новой крышкой. — Спасибо, что спросила. — Да брось, не стоит. — Сделав небольшой глоток, девушка хмурит брови из-за горьковатого привкуса, который даже не замаскировало молоко; выудив пару стиков с сахаром и закинув их в карман на рубашке, приподнимает уголки губ. — Думаю, пойду. А ты не грусти! Закончишь скоро эту таблицу несчастную. — Да, спасибо. — Его улыбка кажется совершенно неловкой, ведь, кажется, уже каждый знает о проблеме с таблицей, с которой разобраться просто-напросто лень, да и желание иссякает с новым днём всё больше. — Дай свой стаканчик на секунду. — Хисын и не спрашивает, для чего вдруг Сохён понадобился его кофе, потому просто протягивает вперёд, ожидая каких-то действий. Пак, взяв из того же кармана, где теперь лежат стики с сахаром, маркер, который постоянно таскает с собой «на всякий случай», и сняв с него колпачок зубами, пишет или рисует что-то небольшое на крафтовом стакане. — Всё, я побежала! Юисе привет, Юнджин тоже! И хорошей работы! — говорит спешно, уже отдаляясь от автомата и крепко придерживая пальцами свой кофе, который пока убегать от неё не спешит. Хисын, осторожно повернув стаканчик той стороной, на которой что-то написано или нарисовано, к себе, не скрывает искренней улыбки от охватившей забавы и прикрывает глаза: совсем немного, но поражается по-детски милым привычкам Сохён оставлять крошечные рисунки тем, кто точно не в настроении. На стакане дрожащие буквы выписывают короткое «не грусти», а рядом вырисовывается смайлик, не менее кривой, конечно, но всё ещё поднимающий это самое настроение.***
Будучи безотказно приглашённым на тусовку, Хисын просто смиренно собирается туда, куда по сей час не горит особым желанием выходить, — ему всё ещё кажется, что и намёка на выпитый алкоголь в его поведении не должно быть, а ещё присутствует боязнь сорваться, и вовсе забыв о походе к дочери. Не то чтобы это частая практика — по глупой юности было так, конечно, но Хисын всё ещё пытается забыть тот позор. Он не знает, как нужно одеться, потому что тысячу лет не был в клубе, но хватает с полки чёрную безрукавку, по ошибке приехавшую пару месяцев назад вместо платья для Юисы, с каким-то ярким принтом — оглядывает его всего мгновенье, искривив губы, но после, конечно, надевает вещь на тело. Подыскивает тёмные джинсы, имеющие вполне объёмные штанины, и решает, что наденет их. Впрочем, вся выбранная одежда оказывается вполне рандомной: Хисын ищет то, что хотя бы смотрится неплохо (конечно, в приоритете находятся созданный вид крутости и молодёжного стиля, за коем мужчина не то чтобы очень следит, но старается). Поверх безрукавки надевает тёмную рубашку, по цвету едва граничащую с джинсами, а после, глянув на себя в зеркало, обращает внимание на собственные уши. Ещё незатянувшиеся проколы — опять же сделанные по глупости-молодости — на мочках прямо-таки просят о серьгах-колечках, кои всегда красовались на хисыновых ушах во время последних курсов учёбы. Впрочем, проколы всё ещё остаются свежими из-за бережного ухода и ношения крошечных гвоздиков по выходным, когда его толком никто не видит — конечно, кроме Юисы. Выудив из закромов небольшую коробочку, некогда подаренную бывшей женой в честь какой-то крошечной годовщины (Хисын так и не вспомнил, что за праздник это был), мужчина достаёт серебряные колечки и вновь смотрит на них: не верит, что наденет их опять только потому, что нужно выйти в люди. Но всё же надевает — пусть через небольшую боль, ведь штифт нынешних серёжек чуть толще предыдущих, но надевает. Смотрит в зеркало и, ужаснувшись с покрасневших мочек, самого себя не особо-то узнаёт. Совсем другой мужчина в отражении, выглядящий чуть моложе Ли Хисына. Коротко приподнимает уголки губ и всё-таки усмехается, вспоминая, вероятно, незабываемую детскую радость от только-только проколотых ушей. Оказавшись морально и внешне вполне собранным, Хисын заглядывает на время, на долю секунды включив телефон, а после видит сообщение — предполагает, что его уже ждут внизу, ведь обещали подвезти, не попросив взамен и тысячи вон. Ему, конечно, на руку, но всё ещё неловко. Надев излюбленные осенние ботинки, вычищенные после прихода в квартиру до приторного блеска, и накинув на плечи угольное пальто, мужчина покидает квартиру, конечно, не забыв закрыть её на ключ. Он спешно оказывается на лестничной площадке, прикрывая угольные крылья пальто и заправляя большие пуговицы в свои петельки, а после бежит мелко-мелко, не пропуская ни ступени: боится навернуться, несмотря на каждодневные подобные практики, когда за опоздание могут влепить что-нибудь. Впрочем, и на улице такими темпами Хисын оказывается быстро: покрепче хватает телефон, снимая блокировку и читая сообщение, в котором содержится номер приехавшей машины. Найти её не так трудно, ведь в немноголюдном дворе, в котором когда-то поселился Хисын, сейчас горят фары всего одного транспорта, поджидающего только одного человека. Сверив номера в тексте и в реальной жизни, Хисын кивает самому себе для пущей уверенности и мигом подбегает к машине. — Какие люди! — слышится знакомый голос, от которого так часто поднимается настроение. Хисын, предвкушая чужую улыбку, приподнимает уголки собственных губ и оказывается в салоне, осторожно закрывая дверцу за собой. — И тебе привет, нуна. — Как ты? Как таблица? — Ой, давай не о работе, — отмахивается, уже основательно и стопроцентно настроившись на попойку (пусть и в приличных количествах) и долгожданный отдых, от которого сейчас уже просто грех отказываться. — А я в порядке. Машина трогается с места, но тонированные стёкла вкупе с вечерней мглой не позволяют завидеть чёткие очертания мелькающих перед глазами зданий, дорог и прочей ерунды, которую Хисын обычно рассматривает по пути домой. — Ого! — вдруг восклицает Сохён, поворачиваясь к мужчине и осторожно подцепляя пальцами серебряное кольцо в мочке уха. — Ты носишь серёжки? С каких это пор? — Решил надеть, раз внезапная тусовка получилась. — Тебе идёт! Ну-ка, поверни голову. — Нуна, мне так неудобно. — Знаешь, что неудобно? — Ой, отстань, — отмахивается вновь, но в этот раз под искренний смех Сохён, решившей отвести взгляд в противоположную от Хисына сторону; зацикливается на попытке рассмотреть то, что творится за окном, и больше как такового внимания не проявляет. Не то чтобы Хисын в нём и нуждается. Как узнаётся каплю позже, за рулём смиренно и вообще бесшумно сидит младший брат девушки, который вызвался помочь только из братско-сестринской вежливости (на деле же, согласился, получив подзатыльник). За короткими фразами, выброшенными явно не из особой любви к друг другу, проходит и вся поездка, сопровождаемая молчаливым Хисыном, явно не влезающим в чужую жизнь. Ему совсем немного, но неловко, пусть Сохён так тепло ему улыбается, как бы спрашивая, всё ли хорошо. Пёстрые вывески легко разглядеть через лобовое стекло, открытое для всеобщего пользования, а их яркость и вовсе неприятно бьёт по глазам, вынуждая на мгновенье прикрыть веки: и девушка, и юноши одинаково реагируют на тусовочной район Кореи. Как только машина останавливается возле одного из зданий, Сохён салютует брату ладонью, а после и вовсе показывает язык — Хисын не видит, что она получает в ответ, но слышит раздражённый вздох. Закрыв за собой дверцу, мужчина кивает на прощание удаляющемуся автомобилю и почти сразу оказывается схваченным девушкой, не имеющей привычку ждать долго и смиренно. Дверь распахивается довольно легко, а изнутри моментально сочится громкая музыка, заставляющая искривить лицо так, как только это вообще возможно. Недовольная гримаса Хисына остаётся незамеченной: девушка как можно скорее пробегает внутрь, дабы найти тех, с кем хорошо знакома, и того, кто их всех здесь собрал. Спрятав собственное отвращение от первого впечатления, мужчина проходит глубже и подмечает высоченный потолок — совсем немного, но удивляется, но всё его внимание моментально приковывается к барной стойке, подсвеченной лиловыми струями прожекторов. Красиво, — думается ему. Хисын рвётся в сторону этой красоты, но его тут же хватают за руку, нелепо впиваясь в кожу на запястье кольцами. Конечно, это Сохён — никто иной просто-напросто не посмеет с ним так обращаться, иначе получит то, что действительно заслуживает. — Чего завис? Идём! Там тебя ждут уже все, — еле перекрикивает музыку, но доносит необходимое до младшего; ему повезло, ведь навык читать по губам давно имеется. Смиренно шагая за девушкой, явно довольной собой, мужчина оглядывает танцующую толпу людей: они, давно не имеющие при себе стеклянной трезвости, танцуют так, как считают нужным, изредка приставая к тем, с кем так хочется подвигаться вместе. Это не вызывает отвращения до тех пор, пока Хисын не обнаруживает едва в середине танцпола целующуюся парочку. Он не вспомнит, грешил ли подобным раньше, но сейчас надеется, что такого не было. Ему было бы ужасно стыдно. — Дамы и господа! — обращая внимание и на себя, и на Хисына, Сохён приветливо улыбается и смотрит на каждого, добиваясь заинтересованного в персоне младшего взгляда. — Все его знают, в представлении он не нуждается, поэтому я надеюсь, что вы примите его в нашу компанию! Всем хорошего вечера! Девичий крик заставляет поёжится: Хисын просто стоит рядом, потому и слышит всё в разы лучше, чем остальные. Оказавшись очень интересным объектом, он кланяется всем и каждому, не скрывая улыбки. Не то чтобы сейчас он большой фанат подобных вечеринок, просто приятно видеть знакомые лица, некоторые из которых всегда оказываются рядом, когда нужна помощь. — Я не был уверен, что ты придёшь, но рад тебя видеть, хён, — Рядом с плечом оказывается юноша, пропахший чем-то пряным, но вместе с тем и очень приятным; Хисын всё ещё силится различать запахи, окружающие его, ведь совсем скоро от них не останется ничего. — О, Чонсон, и я рад тебя видеть. — Оборачивается и склоняет голову, приветствуя знакомого. — Вы уже пили? — Не-а, ещё не все собрались. Ну, никто не запрещал пить, но я не пил ещё. — Тогда идём, — чуть тише проговаривает Хисын, оказываясь ближе к чонсоновой ушной раковине, а после кивает на барную стойку, которая кажется ему самым интересным объектом в этом клубе. — Что хочешь? — А ты угощаешь? Мне неловко. — Да ладно, один раз можно. За помощь с таблицей я готов угостить тебя всем, чем захочешь, — усмехается едва заметно, присаживаясь за высокий стул и подтягивая Чонсона за собой, дабы тот приземлился на соседний. Хисынов взгляд бегает по серебряным подлокотникам на стуле, не нарочно задерживаясь: ему ужасно нравится эта фиолетовая подсветка, полосы от которой бегают по всему, что находится рядом. Восторженный, он огибает взглядом чужие плечи, покрытые лёгким лиловым румянцем, а после сосредотачивается на чонсоновом лице и губах, которые точно что-то пытаются сказать. — Хён, ты что будешь? Просто я выбрал. — А, да, извини. — Встряхнув головой, мужчина хватается за плотный лист с меню и ныряет меж строчек, вычитывая не только название, но и состав того, что ему предлагают. Конечно, на нескольких напитках читает всё, что есть, но после просто забивает, ибо заставлять знакомого ждать не хочется. Выбирает нечто необычное, о чём не слышал, так и не узнав состава. — Белую леди, пожалуйста, и… — Апероль Шприц. Бармен молчаливо принимает заказ, кивая головой, и сразу же берётся за все необходимые ему приспособления. Хисын и Чонсон, не проронив и слова, терпеливо дожидаются коктейлей и наблюдают за ловкостью чужих рук, успевающих, кажется, всё и сразу, — выглядит завораживающе, не иначе. Мраморная жидкость в бокале довольно быстро оказывается под носом, а Хисын пальцами хватается за посудину и делает крошечный глоток, ведь пробует подобную смесь впервые. Краем глаза замечает, что и Чонсону отдают его апельсиновый и по цвету, и по вкусу напиток, осторожно внедряя в стакан чёрную трубочку. — Как там девчонки твои? — вдруг спрашивает младший, прокусывая зубами дольку апельсина, сползшую по стеклянным стенкам стакана. — Всё в порядке. Был вчера в квартире у них, ничего нового. Юнджин всё так же скептически относится к Юисе, но у неё просто такой характер. Я привык. — Да, с Юнджин не просто. Плохого не говорю, потому что такого нет, но бывает правда тяжело, — останавливается для того, чтобы вновь сделать глоток. — Юиса как там? Мы недавно встретились на улице, она быстро так растёт. — Чужие дети растут быстро, да? — усмехается, допивая собственный напиток, покрывший губы мраморно-стеклянной плёнкой, а после даёт отмашку незанятому бармену, мол, повтори; у него забирают бокал. — Мы видимся раз в неделю, так что я тоже иногда удивляюсь. Это в порядке вещей. — Скучаешь? — По кому или чему именно? — По семье. Хисын, привыкший к свиданиям, разве что, со стопкой бумаг, отрицательно мотает головой, не скрывая собственной счастливой улыбки. Ему нравится его жизнь, потому к прошлому возвращаться совсем нет желания, какими бы хорошими воспоминаниями оно ни было пропитано. Ему достаточно редких встреч и тёплых чувств, испытываемых во время них, достаточно оставаться наедине с собой и работой, к которой привык. — Извини. — Забей. Повтор коктейля преподносят с крошечным фарфоровым блюдцем, на котором уныло расположены дольки цитрусовых, пропитанные сахарным сиропом, — Чонсон охотно хватается за салатовую дольку лайма и закусывает только-только допитый Апероль Шприц; Хисын не замечает, как он растворяется в толпе танцующих. Хисын же не спешит довольствоваться неким десертом, потому просто отводит взгляд в сторону и осторожно прижимается губами к стеклу бокала, не сразу замечая новую сервировку, — теперь каёмка покрыта кокосовой стружкой; Хисын рефлекторно облизывает губы. Взгляд неутомимо бегает из одного угла в другой: в том, что дальше от барной стойки, тусуется знакомая университетская компания (Сохён даже машет ему рукой, будто впервые приветствуя), в другом — люди, кажется, примерно того же возраста, но отжигающее куда активнее, чем предыдущие. Оказавшись в противоположной стороне, взгляд цепляется за сидящего юношу — он пританцовывает плечами, вслушиваясь в каждый такт какой-то типичной клубной песни, и кивает головой, когда особенно громкие басы пронзают помещение; осветлённая чёлка, украшенная лиловыми полосами, подпрыгивает на лбу, а губы, поблёскивающие от только-только выпитого коктейля, привлекают хисыново внимание. Он ненароком заглядывается, но встряхивает головой, как только юноша, прикусив губу, поднимает подбородок, продолжая пританцовывать. В течение нескольких минут Хисын продолжает метаться взглядом: пытается любоваться стенами, баром, но всё равно возвращается к юноше. Впервые тянет восхищаться красотой, но невидимой из-за фиолетово оттенка по всей клубной площади. Хисын, как школьник, замирает и вдыхает воздух через ноздри — парень поворачивает голову в его сторону и наклоняет вбок, растягивая влажные, наверняка пропитанные алкоголем губы. Не больше тягучей минуты они смотрят глаза в глаза, и Хисын отставляет от себя пустой стакан, подпирая щеку ладонью. И первым зрительный контакт прерывает юноша, оторвав от стола бокал с половиной непонятно-зелёной жидкости. У Хисына просыпаются уверенность в себе и возбуждение, он — подросток, впечатлившийся на красивом человеке. Хоть и не видит сполна, но уверен в безумной красоте. Желание вновь любоваться мутными глазами, но в их внимании оказывается другой человек. Хисын чувствует, как внутри сдавливает от того, что его парня утягивают в неожиданный и глубокий поцелуй. Невысокая девушка, выбравшаяся из толпы танцующих; её длинные каштановые волосы перекрывают весь вид на соитие губ — к лучшему, — думает Хисын и отворачивается, прячась в своих руках, сложенных на барной стойке. Кажется, весь выходной вечер в памяти будет крутиться скомканный поцелуй двух незнакомых людей. Хисын вновь решает обернуться, забивает лёгкие жжённым воздухом и откашливается. Глаза — мутно-чёрные глаза с собственным чётким отражением во тьме. Хисына ведёт: он наклоняет голову вбок и пытается сфокусировать взгляд на парне, подошедшем к нему впритык. Чересчур близко и опасно. В который раз за вечер Хисын лишается способности дышать и смаковать слова на кончике языка. Он младше, — предполагает Хисын, изучая не дрогнувшее ни разу лицо. За считанные секунды происходит всё: прохладные, влажные губы терзают его — так бесстыдно, но правильно; аристократически-длинные пальцы оглаживают впалые щёки. Хисына не волнует происходящее за пределами соития их уст. — Сонхун, — произносит бледнолицый юноша, на чьей коже отпечатывается нежно-фиолетовый оттенок светодиодной клубной ленты. — Ты так смотрел на меня… — И сейчас хочу, — Хисын не произносит своего имени, даже когда губы Сонхуна накрывают его, как мягким полотном. В голове забывается момент с веселящейся девицей, целовавшей несколькими минутами ранее губы, что сейчас с удовольствием ласкает Хисын. Наверное, она не позволяла себе так же, как Хисын, касаться разгоряченного тела своего юноши. Ведь ладони его беспризорно сжимают упругие ягодицы, обтянутые чёрной джинсой. В толпе же, в гуще гогочущих и танцующих, все: и Чонсон, и остальные коллеги. А Хисын чувствует себя податливо и уязвимо, играясь с телом малознакомого юноши. Всё равно, что парень, и то, что так умело крутит своим задом. Хисыну нравится, его возбуждают лёгкие и эластичные движения. — Я живу недалеко отсюда, вызовешь такси? — кроме раскрывающихся липких и пухлых губ, Хисын не видит ничего; он растерянно кивает и шарит по своим карманам в поисках телефона. — Буду ждать тебя возле выхода, — Сонхун испаряется так же быстро, как и появился в поле зрения Хисына десяток минут назад. На выходе, как и обещалось, стоит Сонхун, одетый в лёгкую чёрную ветровку. На его лице пьяная и игривая улыбка, губы желают соития вновь, но он стойко держится до приезда заказанной машины. Жёлтое такси впускает в себя спутавшихся в касаниях парней: Хисын крепко обнимает за оголившуюся талию и пальцами толкается под тонкий ремень, а Сонхун поддаётся и липнет губами к тонкой и бледной шее, ведя языком по дрожащей жилке. Их не смущает таксист, периодически кидающий враждебно-осуждающие взгляды на гомосексуальную пару, впившуюся друг в друга. В Корее каждый второй — ксенофоб, не принимающий новизну и социальный расцвет. Узнав о наличии ребёнка в жизни Хисына, многие задохнутся в кислой желчи. Но Хисын ведёт себя как состоявшаяся и независимая личность, он создаёт для себя моментное счастье в личной жизни. Вряд ли непрошенные клубные связи пустят корни в будущее. Хисын не верит в своё благополучие до полных шестнадцати лет Юисы. Деньги Хисын достает из кошелька трясущимися руками, отсчитывает округленную сумму и передает через кресла, пока Сонхун осторожно выбирается из машины, обходя осеннюю позолоченную лужу. Хисын захлопывает за собой дверь и смотрит на вытянувшегося и зевающего Сонхуна. — Уверен, что тебя хватит и ты не вырубишься? — с издевкой произносит Хисын и ловит парня за ладонь, чтобы не потеряться во мраке и подъездах, окружающих их. — Если я вырублюсь на твоём члене, это будет только твоя проблема, а именно — в твоей же скучности, — Хисын глотает похолодевший воздух и откашливается от громких слов. — Пошли, нам ещё кровать нагреть нужно, — в ответ издевается, как может. А тонкая натура Хисына, неприступная для многих, гибнет под горячими и самоуверенными словечками. Сонхун держит его за ладонь всю дорогу до квартиры, не отпускает в лифте и у двери. Ключ достает с трудом и пыхтит, пытаясь протолкнуть его в скважину, но за него открывает Хисын. Захламлено — Хисыну это напоминает старую и уютную жизнь в общаге с одногруппниками. Он скидывает с себя обувь и не успевает снять верх, как Сонхун наваливается на него и прижимает к стене, толкаясь длинным языком в рот. Жадно вылизывает всего изнутри и сжимает мягкие ягодицы, постанывая от трения друг о друга. — Хочу оседлать тебя, — на ухо шепчет, хватая за руку и утягивая в закрытую комнату, а лёгкое пальто падает на пол к кучке других вещей. В комнате Сонхуна убрано и мрачно, вместо чистого света он включает светодиодную ленту, приклеенную к потолку на двусторонний скотч; тепло-фиолетовый оттенок сопровождает их до кровати, где парень торопливо пытается раздеть скованного Хисына. Стягивает с него верх и толкает спиной на мягкий матрас, исцеловывая смуглую и крепкую грудь. Он умело припадает к соскам и кусает их, оттягивая зубами до вздохов, а коленкой давит на возбуждённый пах. Хисын бездействует, полагаясь на раскрепощенность Сонхуна. В одночасье слетают штаны вместе с чёрными боксерами, и налитый кровью член мажет по животу, Хисын судорожно дышит — язык, что был у него во рту минутами ранее, облизывает влажную и солоноватую головку. Сонхун берёт по самое горло, тормозит и обводит языком уретру. Конца не следует: перед глазами блистер с несколькими презервативами и бутылёк нетронутой смазки. Сонхун улыбается довольно и забирается на бёдра, наклоняясь для поцелуя. Теперь он ощущается иначе: тёплый, с некой надеждой. Хисын посасывает его нижнюю губу и отпускает, толкаясь навстречу языком глубже. Сжимает чересчур мягкие и податливые ягодицы пальцами, толкаясь меж них влажным членом. Сонхун млеет от трения, а от нахождения его внутри — умрёт. Длинные пальцы Хисына, сразу два, в нём: растягивают мягкие неготовые стенки и толкаются глубже, по последнюю фалангу. Сонхун прогибается в спине и сжимает руками плечи, ногтями впиваясь в бледную кожу. — Достаточно, — слова смешиваются со вздохами; Сонхун в последний раз позволяет толкнуть в себя пальцы и наощупь ищет твёрдый член, обхватывая его ладонью. — Ты ненормальный, — шепчет Хисын, обескураженный поведением юноши. Его движения резки: он вставляет в себя крупный член и насаживается, терзая собственные губы, а Хисын хватается за его мягкие ягодицы, поддерживает и утихомиривает бешенный темп — секс в задницу ограниченный, а Сонхун изголодавшийся и резкий. Он выдыхает, и его лёгкие свистят от тепла в них. Хисын позволяет себе только наблюдать и постанывать от стимуляции члена и тесноты Сонхуна. Силы иссекают, руки трясутся, и Сонхун придерживает парня, перенимая инициативу на себя. Он целует нежно, проходясь языком по ярко-розовым искусанным губам, а ладонями раздвигает мягкие половинки, толкаясь в растянутый анус. Стоны Сонхуна прибавляют уверенности, он стонет от приятного предоргазменного состояния. — Я сейчас кончу, — его ладонь всё время сжимала член, спрятанный меж крепкими животами. — О боже! — Сонхун бесстыдно вскрикивает, пачкая обоих белёсой спермой, обильно вытекающей из него. Его трясет всё то время, что Хисын пытается достичь оргазма, толкаясь в растраханный анус, сжимающийся вокруг широкого члена. Сонхун так и лежит на груди, целуя в шею, и чувствует, как презерватив внутри него теплеет и вздувается; Хисын покидает его тело и обнимает, откидывая голову на подушку. — Ты ужасно громкий, — говорит наконец-то Хисын, наблюдая за попытками Сонхуна лечь рядом. — Будто тебя трахало несколько человек, а не один я, — усмехается, касаясь губами влажного плеча, и поправляет подушку под своей головой. — Поверь, с несколькими людьми я намного громче, — Сонхун растягивает губы в насмешливой улыбке и переворачивается на другой бок. — Если захочешь в туалет ночью, то толчок во второй двери, и не включай свет в коридоре. Хисын не решается спрашивать почему. Через несколько минут комната заполняется тихим сопением, под которым Хисын отдаётся раздумьям. Сонхун рядом с ним умиротворенный; человек, увиденный им впервые несколько часов. От него веет беззаботностью — иначе не объяснить пристрастие к связям на одну ночь. Хисын теряется, как подросток, хотя ему уже давно больше двадцати — он взрослый и состоявшийся мужчина с ребёнком и бывшей женой. Разве его должен интересовать секс на одну ночь, когда за спиной опыт и дочка. Хисын выдыхает и прижимается грудью к оголенной спине Сонхуна, утыкаясь носом в загривок — так спать теплее и спокойнее. Ночь проходит вполне умиротворённо, несмотря на постоянные попытки Сонхуна поменять положения из-за, вероятно, боли в нижней части тела — он вертится, переворачивается, но всё равно оказывается в чужих объятьях и заметно успокаивается, когда Хисын, тоже проснувшийся, целует в плечо или висок. Впрочем, куда дотянется. Закрытые шторы едва впускают солнечный свет по утру, но комнату всё так же резко освещает светодиодная лента, не выключенная перед сном. Хисын, спавший не так уж и хорошо, но явно дольше обычного, просыпается первым, обращая внимания на обнажённую грудь. Он не дурак, потому помнит всё, что произошло, но сбегать не спешит — любуется. Осматривает подрагивающие ресницы, острые черта лица, выделенные лиловым оттенком ленты, и на пробу прикасается к бархатной щеке пальцами. — Ты этими пальцами меня трахал, а теперь трогаешь лицо, блять, — едва слышно произносит Сонхун, так и не сумевший открыть глаза. — Я трахал тебя другой рукой, — усмехается, продолжая поглаживать кожу и наслаждаться её мягкостью. Ему приятна чужая компания, пусть она и была создана при спонтанных условиях; впрочем, ему просто приятен Сонхун. — Как ты? Болит что-нибудь? — Душа болит, — начинает юноша, всё же открывая веки и щурясь от искусственного света. — потому что ты всё ещё не мой. — Могу сильнее надавить на больное. Сонхун почему-то от этих слов лишь сильнее улыбается и кивает в пустоту, мол, давай. Ему не о чем сожалеть: ни о проведённой ночи, ни о последующих чужих словах. — У меня есть ребёнок. — Реально, блять? Сколько тебе? — Юноша не пугается чужих слов, лишь удивляясь истине. Он и не ожидал подобного исхода событий, когда так смело трахался с первым парнем из клуба, который ему понравился. — Не имеет значения. Но я никому не изменил, если это так важно. Есть ребёнок, но на этом все взрослые причуды заканчиваются. — Раз мы откровенничаем, — вновь хрипит Сонхун, приподнимаясь на локтях и чуть морщась от очередной смены положения, — то я тоже скажу. Живу здесь с соседом, но он у родаков, так что не переживай. Нас никто не слышал.***
На улице теплее, чем обещали в прогнозе погоды ещё со вчерашнего дня. На Юисе лёгкие розовые колготочки с бантиками на коленках, нежное платье и жёлтый плащ — его она выбирала сама, когда ездила с родителями на шоппинг. Её тёмно-жёлтые сапожки уже грязноватые: любит прыгать по лужам и грязи, несмотря на возгласы родителя — Хисына, идущего рядом и снимающего всё подряд на камеру для бывшей жены. Юиса резко останавливается, и Хисын неуклюже врезается в неё, коленями в хрупкую спину, — девочка на это смеётся и расставляет руки в стороны. — Папа! Смотри под ноги! — смеётся она, да так громко, что Хисын из-за неё прикрывает рот ладонью и хохочет. — Ещё и смеётся. — Тёмные брови Юисы нахмурены, она берётся за отцовское бедро и дёргает. — Папа! — И чего ты кричишь? Помаши для мамы в камеру. — Хисын направляет на неё телефон, но Юиса возмущается и показывает короткий язычок. — Маленькая вредина. Таких непослушных девочек обычно плохие дяди и тети забирают с собой и наказывают тем, что не дают сладости, — он умело манипулирует ребенком, и Юиса широко раскрывает свои большие карие глаза — точь-в-точь как у отца. Ей не многого стоит расплакаться, но она девочка стойкая, как мать, — губы бантиком делает и пыхтит, краснея от злости. Руки ставит по бокам и громко топает ногой, а Хисын снимает каждый момент: любят они с Юнджин воспоминания создавать. В будущем покажут Юисе её же вредность. — Купи мороженое, а? — Хисын наконец-то выключает камеру и смотрит вниз, где стоит крохотная Юиса. Девочка в раза два меньше его. — Я хочу шоколадное! — она начинает прыгать на месте и забавно громко хлопать в ладоши. Они гуляют возле университета, в котором около года назад работал Хисын. Юисе здесь нравится парк и огромная детская площадка — они практически в центре города. Студентов не так много: большинство, думает Хисын, просто сдают свои долги на выходных, — в его месте работы схожая проблематика. Небольшой ларёк с мороженым стоит у входа в парк, где дорогу по бокам украшают ряды из забитых скамеек. Молодая девушка открывает окошко и принимает пожелание мужчины, протягивает ему шоколадный рожок, и Хисын прикладывает карту к терминалу, а Юиса привычно крутится у ног, дёргая отца за ветровку. От полученного мороженого её щёки алеют, она пробует сладость и чихает — Хисын в одночасье ощущает себя худшим отцом: на улице ведь не июль месяц. Если он приведёт заболевшую Юису домой, то Юнджин спустит с него три шкуры. Хисын берёт девочку за крохотную ладонь и ведёт к ближайшей скамье, занятой одним человеком. Ему особо не нравится нарушать личное пространство посторонних, но у ребёнка развязался шнурок на сапоге, едва прилегающем к тонкой голени. Ещё Юиса, как присуще детям, пачкает подол своего плаща, говоря тихое «Ой», а Хисын не смеет её отчитывать — нормальное ведь явление. Тем более для него рожок мороженого небольшой — гигантский для ребёнка. — Пап, ты же не скажешь маме, что я замарала плащик? — Юиса виновато проводит пальцем по пятнышку, а Хисын нежно улыбается. Юношу, сидящего рядом с ними, не видно из-за книги, в которую он уткнулся, оттого Хисын и не переживает о неприличии с их с Юисой стороны. Она ещё мала, чтобы причинять столь огромные неудобства, да и она не плачет вовсе. — Если ты ей не скажешь, что я разрешил тебе мороженое. Она нас двоих убьёт. — На лице девочки тут же появляется улыбка, возбужденная смешными отцовскими словами. — Попробуем оттереть пятнышко, хорошо? А пока ешь спокойно, — Хисын наконец-то завязывает дочке шнурки и выпрямляется, выдыхая. Ему ещё предстоит искать салфетки. Юиса не была бы ребенком, если бы, болтая ногами, не задела ногу юноши, сидящего рядом, и не вскрикнула от испуга. Хисыну становится неловко, когда он, не видя лица парня, начинает извиняться перед ним за принесённые неудобства. — Да успокойся ты. — На лице, кроме потрясения, нет ничего; Хисын смотрит на Сонхуна, которым и оказался незнакомый парень, и открывает рот. — Идиот, — Хисын говорит себе под нос, наблюдая, как Сонхун убирает книгу в сумку и наклоняется, чтобы отряхнуть джинсы от пыли. Им больше неловко из-за встречи, чем из-за ребенка, наблюдающего за ними. Юиса молча жует мороженое, пока папа переглядывается с незнакомым для неё дядей. Мама её учила не влезать в разговоры взрослых и закрывать уши — так она показывает свою воспитанность. — Это твоя дочь? — Хисын не находит слов, чтобы ответить, он просто кивает и садится рядом с Юисой, вмиг ставшей заинтересованной в разговоре. — Привет, я Сонхун, а тебя как зовут? — Парень протягивает свою ладонь Юисе, и та растерянно смотрит то на отца, то на Сонхуна. — Я, эм… друг твоего папы. — Юиса! — доверившись, вскрикивает девочка и накрывает ладонь Сонхуна своей, маленькой. — А папа раньше не говорил мне, что у него есть такие красивые друзья. — Юиса обиженно смотрит на подавившегося Хисына и пихает его локтем. — Да, пап? — теперь Сонхун тоже смотрит на него, но уже смущённый резким комплиментом. А у Хисына по-прежнему состояние шестнадцатилетнего подростка, не знающего своих дальнейших действий в неловких ситуациях со своим предметом воздыхания. После того, как Хисын приехал домой, то немного думал о прошедшей ночи, скорее — о Сонхуне. В клубе он приглянулся ему внешне, а уже в квартире — и резким характером. Кажется, Сонхун — вовсе непредсказуемый человек. Ещё они находятся недалеко от университета — Хисын именует себя неудачником. Конечно, ожидаемо, что Сонхун младше его… — Что ты тут делаешь? — глупо. Хисын задает очень глупый вопрос и беспомощно смотрит на дочку, будто бы она его спасение. — Сдавал долги, теперь жду свою девушку. — Сонхун видит, как глаза Хисына округляются до сервизных блюдец, и спешит успокоить его: — Да брось, у нас сейчас всё сложно, не один я, оказывается, изменил. — Хисыну по правде легче не становится. — Мой сосед по комнате — её брат, и он позвонил мне с утра и сказал, что Роха уехала с каким-то парнем, и то же самое он сказал ей про меня. Мы даже не в ссоре, просто не знаем, как дальше, — Сонхун невольно оборачивается и замечает знакомые черты лица в девушке, идущей в их сторону. — О, вон и она. В голове Хисына примесь: все чувства слились воедино. Он видит в девушке ту длинноволосую брюнетку, целовавшую Сонхуна в клубе. Ироха не высокая, вовсе миниатюрная и черты лица у неё не корейские, Хисын предполагает, что она — японка. Девушка останавливается напротив них и оглядывает сперва ребёнка, мило ей улыбаясь. — Вау! Господин Ли? — Хисын вглядывается в подошедшую, и, кажется, память его подводит. — Вы же ушли полтора года назад от нас, верно? Может быть, я что-то путаю… А кто эта милая особа? — Ироха прижимает ткань юбки к бёдрам и присаживается напротив Юисы. В девушке Хисын, если не путает, узнаёт студентку, поступившую на первый курс, когда он ещё работал в прошлом вузе. Имя он не признаёт, но фамилия, кажется, Нишимура. И родинка под глазом знакомая, только волосы стали длиннее. Хисын наблюдает, как Юиса улыбается от знакомства и непонятное лепечет из-за смущения. Он обнимает её за спину и шепчет, чтобы не боялась. — Да, я в прошлом году ушёл. Нишимура? — Ироха кивает и пихает Сонхуна в плечо, мол, «двигайся». — Мир очень тесен, — отшучивается он. — Вы знакомы? — парни переглядываются меж собой, словно спрашивая разрешение, и по очереди кивают. — Так… Ей не даёт договорить Юиса, вцепившаяся в руку. А Ироха и не против — она забывает про разговор и отвлекается на свою новую маленькую знакомую, и даже отходит с ней к качелям. Хисын не слышит, о чём они болтают: его внимание приковано к Сонхуну. Кажется, впереди нечто большее, чем просто разговор. Им предстоит заново познакомиться и принять друг друга. Но внутри Хисына смятение: готов ли он к серьёзному шагу в сторону своей личной жизни?