Глупая.

Я спать ложусь, а в голове только одно проносится. Карина, Карина, Карина… Как её нахуй выкинуть из головы? Она, блять, приворожила меня, я поклясться готова, честно… На выгоне сижу и глаза только по её лицу бегают, а она сидит, улыбается. Глупая, но солнышко такое… Я знаю, что от меня течёт куча маленьких девочек, а я блять от неё. От Карины, да. Вечно улыбающейся, немного чудаковатой, неуклюжей местами, но такой… Такой идеальной для меня. С момента, когда я вышла из «коалиции» ебучей Милы Грац и переехала в другую комнату, я глаз со спящей Долиашвили не свожу. Такая она милая когда спит, вы бы видели. Абсолютно каждую ночь изучаю её лицо. Она восхитительна. Когда она историю своего детства рассказывает, я от слёз собственных задыхаюсь. А она смеётся. В пизду. Я слишком прониклась этой девочкой. Она никогда истинных эмоций своих не показывает. Улыбается постоянно, слёзы сдержать пытаясь. Глупая. Очередной бессонной ночью на край кровати её сажусь и на лицо спящее смотрю. Она во сне вздрагивает и посапывать начинает. Я как у кроватки маленького ребёнка сижу, пытаясь сон её не потревожить. И не тревожу, первый раз движения такие аккуратные делая. Хочу к личику её прекрасному прикоснуться, но вовремя одёргиваю себя и руку убираю, встаю и на первый этаж иду, воды попить. Стою, пью и слышу голосок сонный сзади. — доброй ночи Смотрит и улыбается. Да ты блять с ума меня своей улыбкой сведёшь. Глупая. — ага, а ты чего тут? Она к тумбочке подходит, стакан берёт и воды в него наливает. — да то же, что и ты, воды пришла попить. — а Многозначительно, правда? Ну а что ей отвечать? Я от девушки отворачиваюсь и к лестнице иду. Она воду свою допивает и направляется за мной. Мы поднимаемся в комнату и расходимся по своим кроватям, не перекинувшись и парой слов. Карина в кровать ложится и от меня отворачивается. А у меня сердце уже, кажется, во всём теле стучит. Я глаза закрываю, пытаясь уснуть, но не получается у меня. Как только глаза закрываю, образ Долиашвили вижу. Как спать, когда она перед глазами? Я на кровать сажусь и опять глаза на одноклассницу перевожу, но вместо спины вижу её глаза. Смотрит и улыбается. Глупая. Я от неожиданности отварачиваюсь и нервный смешок сдержать пытаюсь. Всегда ведь смотрела, и не палилась никогда, а сейчас сижу и щёки горят. Глупая. Карина с кровати встаёт и около меня присаживается, а я ни слова произнести не могу. Глупая. Она лицо моё в руки берёт и в глаза заглядывает. Улыбается ещё так тепло, как только она умеет, а я застыла как вкопанная и двинуться не получается. Глупая. Долиашвили к губам моим тянется и целует, а у меня в животе миллионы моих сдохших бабочек ожили, я поцелуй углубляю, о последствиях не думая. Глупая, глупая, глупая. Карина отстраняется и в кровать к себе уходит, на ночь лишь буркнув: — спокойной ночи, Маша. А я уснуть не могу. К кровати её подхожу, рядом ложусь и глаза закрываю. Кареглазая ко мне поворачивается, носом в плечо утыкается и засыпает. А я по волосам её рукой провожу. Глупая. Утром просыпаюсь и лицо улыбающееся перед собой вижу. Её как увидишь, так сразу самой улыбаться хочется. Но я с кровати встаю и, ничего девушке не объяснив, одеваться иду. Глупая. Она меня в коридоре догоняет и обнимает. Я голову свою опускаю и улыбаться начинаю. — заразила ты меня, Карина, своей улыбкой. Она на меня глаза поднимает и со смехом моим любимым легонько в бок толкает. — глупая!