🌻🌻🌻
— Да блять! — шипит Чонгук и сжимает простынь. — Нельзя аккуратнее? И так задница болит. Рука со шприцом дергается, и Джиу морщится от понимания, что медсестринское дело вообще не ее тема. Она вернулась сразу из командировки и совсем не удивилась, что брат встретил ее со сломанными ребрами. Больше ее удивило то, что Чонгук с Тэхёном больше не собачились, даже нормально так разговаривали. Неужели брат все-таки начинает думать головой, а не тем местом, куда она ему только что поставила обезболивающее. — Уж извини, братец, я телеведущая, а не врач. Ты сам не захотел, чтобы Тэхён остался и сделал уколы. — она смазывает место спиртованной ваткой. — Но завтра придется его позвать, потому что я уезжаю. Новый репортаж… Чонгук натягивает спущенные спортивки и медленно переворачивается. Свое состояние он оценивает по шкале «от нормально до пиздец» где-то на «бывало и хуже». Показывать это сестре он, конечно же, не намерен. Как и рассказывать об обследовании, о плане мести и вообще о чем-либо. — Не парься. — бросает он, а сам непроизвольно замечает, как подрагивают несколько пальцев на руке. — Работай. Денег, конечно, хватит еще на несколько месяцев, но я все равно не уверен, что скоро вернусь к боям. Джиу, собиравшаяся уже покинуть владения младшего, замирает и возвращается к кровати. Садится на край и непривычно кладет ладонь на его ногу, спрятанную под одеялом. От слов брата сердце пропускает несколько болезненных ударов. Со своими делами она всегда забывалась и легче переживала произошедшее с ними горе. — Чонгук… — ее идеально ровный голос телеведущей чуть дрожит. — Ты не обязан взваливать на себя такую ответственность. Я взрослая, не ты… Не надо думать, что ты мне что-то должен, раз родителей больше нет. — Джиу чуть не плачет, но держится. Сглатывает пару раз. — Единственное, чего я хочу — видеть тебя здоровым и счастливым. Остальное доверь мне. Ты ни в чем не виноват. Она смотрит на него долго, пронизывающе. Чонгук молчит, но кивает. Этот практически безмолвный диалог, понятный только им двоим, такая редкость. Искренняя редкость в их взаимоотношениях. — Иди уже. — Чонгук отворачивается на другой бок с легким цыканьем и зажмуривает глаза. Когда слышит щелчок двери, выдыхает. Джиу не заслуживает мучиться. Она уже достаточно пережила в этой жизни. Когда-нибудь он расскажет ей и раскроет свои искренние чувства. Когда-нибудь, когда сам до конца в них разберется. Уснуть, ожидаемо, не получается. Прошло больше полутора суток с последнего приема. Хочется послать все планы нахуй и накидаться. Забыться и почувствовать себя «нормально». В практически трезвом уме слишком много навязчивых мыслей. Практически трезвом. Смешно. Он даже не знает, ночь сейчас или уже наступил следующий день. Сквозь фоновый шум в ушах он помнит, что Джиу заходила ещё несколько раз. Чтобы не разговаривать с ней, он притворялся спящим. Верила. Или не верила, но главное, что ушла. Шторы задернуты прочно, света в комнате нет. Он даже отключил свой космос, потому что звезды начали безумно действовать на нервы. Хотелось встать и поотрывать каждую, раздробить и рассыпать мелкие частицы. Он трет глаза, пытаясь остановить слезоточивость. Не проходит. Они опухли и текут, текут, текут. Несколько раз Чонгук встает и идет в ванную. Умывается и сплевывает слюни. Трясет страшно, хочется назад под одеяло. Голые ноги чувствуют каждым миллиметром холодный кафель. Он пытается глотнуть воды, но она идет назад. Когда ты ел последний раз? Унитаз принимает его, как родного. Его рвет желудочным соком, желтая гадость выходит и выходит. Не заканчивается. Чонгук вытирает рот мокрым рукавом. Кажется, он даже не закатал их, когда умывался первый раз. Глаза полузакрыты. Он опять разворачивается к туалету и выблевывает остатки чего-то. Такое ощущение, что внутренние органы выходят через глотку и не собираются обратно. Помыться бы. Весь потный. А ноги не слушаются. Подкашиваются. Судорога хватает икру, трясучка в руках только усиливается. Он уже переживал такое состояние. Ебаная ломка. Только вот осознание совсем не помогает избавиться от нее. Он не понимает, сколько вообще просидел у толчка. Время как будто останавливает ход или наоборот мчится слишком быстро. Боль в ребрах и вовсе уходит на второй план. Судороги распространяются по всему телу. Огромных усилий Чонгуку стоит опереться о бортики и поднять свое тело. Он ползет к раковине и опять пытается умыться. ВИНА — ТРИ ДНЯ ДОЖДЯ Не смотри в зеркало. Только не смотри в зеркало. Только не… Смотри. Чонгук поднимает опухшие глаза. Зачем? Сзади него стоит отец. Просто стоит, ничего не делает. Цвет лица и кожи серый, как будто стоит подуть, и он раскрошится. Пепел. Рядом возникает образ матери. Красивая, но такая болезненная. Он похож на нее как две капли. Отец ненавидел его ровно с той же силой, с которой любил маму. Он двуличный и бессовестный. С глаз течет. Не слезы. Какая-то неопознанная жидкость. Отец делает шаг к нему. Обнимает, кладет голову на плечо, касаясь лбом. Чонгук не слышит, но его сердце бьется так быстро и так громко, что заполоняет всю ванную. Дыхание перехватило, кажется, что воздух вот-вот закончится. Руки отца обнимают. Обнимают до потери пульса. Тебя душит твоя вина — раздается его холодный жесткий голос. Ты виноват. Виноват. Ты убил нас, теперь пришло твое время. Ты знаешь, что заслужил это. Чонгука хватает только на хриплое «Да». Длинные пальцы ядовитыми змеями сжимаются на шее. Чонгук холодеет еще больше, его потряхивает. Он не успевает задержаться за тумбу и падает на пол. Всё тело выворачивает, ломает. Пульс слабеет, нажим увеличивается. Боль прошибает каждую кость, каждую мышцу, каждый участок кожи. Его будто обливают ледяной водой и душат одновременно. Секунда. Всё прекращается. Чонгук пытается хватать воздух, приоткрывает глаза и видит Джина. Тот улыбается. Ласково, нежно. Чонгук хочет улыбнуться в ответ и протягивает в воздух руку. Что-то блестит в руке Джина. Осколок. На протянутой руке Чонгука алеет тонкая линия, расползаясь кровавой рекой. И ещё раз, еще раз. Джин улыбается. Наклоняется к руке и целует нанесенные им же порезы. Его губы пачкаются. Кровь размазывается по всему красивому лицу. Нет. Нет. Нет. О да. Так ты себя резал? Помогло? Ты будешь страдать, пока будешь думать, что виноват. Чонгук тонет в агонии. Персональный ад открывает свои двери и забирает его с распростертыми объятиями. Единственное желание — сдохнуть, чтобы это не испытывать. Больно. Чертовски больно. — Чонгук, мать твою, очнись! — Тэхён трясет его и бьет по щекам, пытаясь привести в чувства. — Черт! — достает телефон и звонит в скорую. Мучительное ожидание с бессознательным Чонгуком на руках — худшее, что случалось с ним в последнее время. Почему он не подумал? Почему слепо доверился? Скорая помощь. Мигалки. Каталка до палаты. Всё как в тумане. Чонгук не приходит в себя, только судорожно трясется. Зрачки не реагируют на свет. Видит Бог, он хотел этого избежать. — Какая температура у пациента? — 40.2, доктор Ким. — Срочно капельницу, мы должны вывести все токсины из его организма. — Тэхён распоряжается о соответствующих лекарствах. — Делаем ингаляцию ксеноном. Сначала вернем его в сознание и прекратим ломку, а потом проведем плазмаферез.🌻🌻🌻
Чонгук с трудом открывает глаза и щурится. Яркий свет болезненно бьет прямо в лицо. В голове мгновенно всплывают воспоминания. Он поднимает руку, но не видит никаких новых шрамов. Только старый, как и прежде скрытый татуировками. Осознание того, насколько сильной была галлюцинация в этот раз, пугает. А он вообще где? Какой сейчас день? Чонгук чуть приподнимается и оглядывается. Койка, белые стены, пустая тумбочка. Вторая рука перебинтована на сгибе. Из-под бинта тянется тоненькая трубочка к капельнице. Ебаный в рот. Дежавю что ли. Чонгук пытается прислушаться к состоянию тела, но ничего не чувствует. Боль пропала, ломота пропала, только в районе ребер чешется спина. Странно. Он смотрит в другую сторону и удивляется. На маленьком кресле, скукожившись и сложив руки на груди, спит Ким Тэхён. Очки забавно съехали на нос и перекосились. Чонгук усмехается. По-доброму. Память подкидывает воспоминания, как Тэхён боролся за его жизнь. Неужели он над всеми наркоманами так трясется? Почему-то эта мысль заставляет поморщиться, оставляя неприятный осадок в том районе, где у неравнодушных к миру людей находится сердце. Чонгук это игнорирует и громко выдыхает. Нащупывает сзади себя подушку и уже собирается бросить в спящего, как дверь открывается. В палату входит медсестра без каких-либо эмоций, но видит хлопающего глазами Чонгука и расплывается в улыбке. — Вы очнулись! — она ставит лекарства на тумбочку. Тэхён просыпается от чужого голоса и нелепо поправляет очки. Сонный. Зевает, прикрывая рот рукой. — Утречко. Разве врач имеет право спать в палате пациента? — хриплым голосом выдает Чонгук и сам удивляется изменениям. — Рекомендую воздержаться от разговоров. Вам еще восстанавливаться и восстанавливаться. — делает замечание медсестра. — Спасибо, Люси. — Тэхён разглаживает на себе халат и обращается к Чонгуку. — Боли почти нет, потому что ты под сильными лекарствами. — Сколько я был в отключке? — шепотом интересуется тот. — Около трех дней. — Охуеть. — Кхм… — прокашливается Тэхён. — Люси, можете идти, я сам поменяю ему капельницу и сделаю укол. — Но вы почти не сомкнули гла… — попыталась возразить она. — Люси! Топай к другим пациентам. Пожалуйста. — Как скажете, доктор Ким. Когда медсестра покидает палату, Тэхён обходит кровать и принимается снимать раствор, чтобы поменять его на новый. Чонгук молча наблюдает за ним. Его движения четкие, быстрые, грациозные. Он точно знает, что делает. Профессионал. — Мне нужно поставить тебе укол, поэтому поворачивайся и приспускай штаны. — Тэхён сглатывает. Не понимает, откуда взялась эта неловкость. Он — врач, Чонгук — пациент. — Признайся, ты попросил Люси уйти, чтобы лично посмотреть на мою задницу. — выпаливает Чонгук. Что я там не видел? — думает Тэхён, но говорит совсем другое: — Для человека, который пережил буквально ад, ты слишком искрометно шутишь. Тэхён напускает максимально серьезный вид. Терапия еще даже не началась, а он уже теряет контроль рядом с Чонгуком. Буквально на волоске. Что будет потом? — Наркоманы не шутят, наркоманы прикалывают-ай! -ся. — укол входит как по маслу, но лекарство очень болючее. — Больно, блин. — Думаю, ты уже «наприкалывался». Как считаешь? — не подхватывает шутку Тэхён. Слишком тяжело ему дались последние три дня. — Ага. А что вы со мной делали? — Это называется детоксикация. Если проще, то чистка организма от токсинов. Сначала мы избавим тебя от зависимости физически, а потом я попробую помочь тебе эмоционально. Если ты позволишь, конечно. Чонгук переворачивается и неотрывно смотрит на Тэхёна. Пытается найти подвох, но ничего. Только искреннее беспокойство, никакого обвинения в глазах и осуждения. Тэхён правда на его стороне. Чонгук не до конца понимает, это из-за обещания Джину или по собственному желанию, но поебать. В его искренность верится. И Чонгук позволит. Последний раз позволит кому-то коснуться своей прогнившей души.