Немой бард

Когда ты еще не был иллитидом, ты никогда не задумывался, что происходит с героем после подвига. Потому что после подвига наступал мир, в котором нет места ярким эмоциям, громким песням и золотым монетам за твой перфоманс. Сейчас, оказавшись в такой ситуации, ты, наконец, понимаешь, что после подвига надобность в герое как таковом пропадает. Он оставит после себя яркие песни, возможно, красивые статуи, великий город — и исчезнет. Руки сводит нервной судорогой. Город вокруг окутан тишиной, она настолько тяжелая и густая, что хочется разорвать ее своим криком, но горло неспособно издать ничего, кроме придушенного сипения, лютня сломалась еще в мире теней, а флейта, которая висела не бедре, была столь же бесполезной, как ты сам. Ты едва волочишь ноги по развороченным, окрапленным кровью улицам. Ты спас Врата Балдура, но отныне здесь и везде ты теперь чужой, тебе нет места среди разумных существ, ты хищник, ты представляешь опасность для них. Ты сам это чувствуешь. Голод внутри становится все сильнее и сильнее с каждым мгновением, где гарантия — что ты не сорвешься на невинного? Как ты теперь будешь жить? Этому телу нужна свежая пища, личинка, усиленная другими и магией столь черной, как тени былой империи, не будет удовлетворена мертвым стылым мозгом. Ты выдыхаешь, прижимаешь ладони к лицу, когти впиваются в плотную кожу и с усилием, но все же добираются до плоти, рыхлой, словно гниль. Тянешь руки вниз, глаза спасает только то, что они посажены глубоко и инстинктивно прикрытые плотными веками глазные яблоки не задевает, только кровь заволакивает серебристой пеленой обзор. Был бы ты в таком состоянии, если бы она была рядом с тобой? Раньше бы ты даже не подумал о таком. Но сейчас тебе хочется причинять себе вред. С усилием, ты заставляешь себя прекратить. Стряхнув с когтей серебристые капли, тебя заносит от резкого движения и ты приваливаешься плечом к стене разрушенного дома. Ты сделал это ради нее, ты принес в жертву свое тело и свою душу без сожалений, потому что твоя вера в вашу любовь была непоколебима. Подавшись порыву, заходишь в чужое, опустевшее жилище. У вас с ним куда больше, чем кажется, и от этого становится, пожалуй, даже смешно, чем грустно. Тот ли ты Тав, которого знали твои спутники? Которого знала она? Любила. Ты смотришь в на портрет семейной четы, покрытый белесой каменной крошкой. Двое держатся за руки на фоне маяка и улыбаются друг другу, они были уже в возрасте, но их чувства не боялись времени, и эта картина, запечатлевшая мгновение, тому доказательство. Сердце стискивает завистью и ты, сам не ожидая от себя такого, хватаешь раму из красного дерева и разбиваешь об пол с оглушительным грохотом. Кровь по лицу все еще течет. Мешает, злит. Но это ли истинная причина? Конечно же нет. Твоя грудь ходит ходуном, под ребрами больно и холодно. Ты бы любил ее любой. Но ты для нее — gha'ik, взрощенная и поглотившая тело носителя личинка без души, имитация. Когда ты приходишь в себя и смотришь на то, что натворил, на тебя накатывает ужас вместе с каверзным, колючим вопросом:

Может быть, так и есть?

Ты сам чувствуешь, что ты стал другим. Что-то изменилось в тебе, но ты сам пока не понимаешь, что. Но. Если ты имитация, почему тебе так больно? Почему твой разум кричит в такой агонии? Где то самое хваленое иллитидское спокойствие? Почему ты не погрузился в ледяную воду новой сущности и не смотришь на мир, как должно иллитиду? Ты не сможешь дать на это ответ. Никто не сможет, даже среди вежевателейс разума нет тебе подобных. Ты вспоминаешь разочарованный и полный боли взгляд Императора. Ты вспоминаешь тяжесть молота в своих руках и хохот дьявола. Ты вырвал удачу из рук Рафаила, но он все равно победил. И он знал это, когда ты приставил клинок к его горлу. Разгромленный в собственном доме, его некогда обжигающий гнев в какой-то момент отступил, уступив место чему-то совершенно иному, словно спетая ария открыла перед ним истину, недоступную другим. Рафаил: Знаешь, я никогда не замечал, как прекрасны твои глаза. Он с трудом поднимает сломанную руку и ведет непослушными пальцами по твоему лицу, оставляя алый след. Ты заносишь верный кинжал для удара. Рафаил: Ах, как бы я хотел увидеть… Он усмехается, чувствуя, как зачарованная сталь пронзает сердце. Рафаил: …как эти яркие глаза наполнятся отчаянием. Ты обрываешь его жизнь, и тебе на тот момент кажется это благим знамением. Какой же ты дурак. Ты покидаешь пустой дом, время тянется медленно, а расстояние несущественно. Словно лунатик, останавливаешься у крепостной стены. Перед тобой — бескрайнее море. Его красота завораживает и ты, словно сбросив оцепенение, берешь в руки флейту. Ты хочешь сыграть. Спеть. Хоть как-то отвлечься. Ты же победил, ты должен праздновать. Великая победа великому герою. О тебе будут слагать легенды. Демократично умолчав, что ты обратился в чудовище. Как было с Балдураном. Флейта в твоих ладонях жалобно трещит и ломается. Ты издаешь что-то, похожее на смешок. Будто кто-то ударил в живот умирающую собаку. Отвратительно. Ты сам себе противен. Выработанное за множество битв чутье и способности иллитида вспышкой обозначают чужое намерение убить и ты оборачиваешься, готовый к бою. Лучница притаившаяся на крыше, тоже тебя видит. Напряженная, с поджатыми губами и глубокой складкой между бровей, она не убегает и целится тебе точно в сердце. Нужно бежать, подсказывает разум. Но в твоем искаженном видении, когда она отпускает тетиву, тебе видится Лаэзель, и ты просто стоишь, даже не пытаясь увернуться от стрелы. Свистнул порывом ветер, взвив тучу пыли, и стрела, сбитая воздухом, впивается в бок. Лучница выругалась, крикнула подмоге, а ты чувствуешь холод древка в своем теле, чувствуешь разочарование, горечь и… злобу. Магия ластится к твоей ладони, когда ты придаешь своему гневу форму адского пламени. Шар срывается с пальцев быстрее, чем ты успеваешь понять, что направил его против защитников города, которым сам же и помогал. Раздается взрыв, но, судя по крикам, она успела спрыгнуть. Ты пытаешься выдрать из тела стрелу — не получается. Ты бросаешься, куда глядят глаза, надеясь оторваться от погони, а боль подстегивает. Ты же хотел, чтобы твоя физическая боль переборола душевную? Бойся желаний. В ушах стоит смех дьявола. Время не приходит в нормальное течение, пока ты не оказываешься снова на пирсе. Ты даже видишь место, где чуть не обратилась в пепел Карлах. Может, стоило дать ей превратиться в иллитида, чем обречь ее на вечную битву с ордами демонов? И сам же себе отвечаешь. Нет. Твоя новая жизнь стократ хуже смерти. А Карлах останется Карлах и выживет. А ты… С хрипом выдираешь стрелу, припав на колено. Кровь льется толчками, не останавливается. Может, повезет и ты все же умрешь от кровопотери. Но это маловероятно. Смотришь на железный наконечник. Решение приходит быстро, как мелодия в порыве чистого вдохновения. Холод металла щекочет шею. Потому что тебя колотит. Тав: Дай мне смелости. Лаэзель. Ты вспоминаешь, как вы встречали рассвет. Ее лицо, ее голос. Вспоминаешь, как она сказала, испачканная в твоей крови, что не хочет твоей боли. Что хочет тебя защитить. Что она твоя. А ты — ее. Тав: Жестокая и холодная, как буря в бескрайнем море. Ты поешь, пусть больше у тебя нет голоса. Тав: Вернешься ли ты когда-нибудь ко мне? Боль в теле отступает. Ты чувствуешь его словно бы со стороны. Хорошо. Тав: Услышь же мой голос, что поет тебе последнюю песню, вместе с рассветным приливом. Услышь меня, любовь моя. Она не услышит и не вернется к тебе, она принесет счастье своему народу, как ты и хотел. Просто без тебя. Она запомнит тебя таким, каким ты был. Не чудовищем, а эльфом с дивным голосом и мягкой улыбкой. Который умер, принеся себя в жертву ради великой победы. Как и должно быть. Тав: Пусть умру я, моя любовь не умрет никогда. Сейчас. Ты отставляешь стрелу так, чтобы она смогла пронзить твое горло. Ты не замечаешь волну обжигающей ярости, которая бьет тебя в висок. Но явственно ее чувствуешь. Физически. Ты падаешь, нетвердые ноги охотно подкашиваются и ты с грохотом ударяешься об землю. Астарион: Ради всего ебаного. Что. Ты. Делаешь?! Тав: Астарион? Тебя накрывает его бешенством, он даже не стремится это скрывать, яростно взирая на тебя из тени перевернутой рыбацкой лодки, под которую его вынудило спрятаться беспощадное солнце. Астарион: Какой же прекрасный сегодня у меня выдался день — мое дивное лицо похоже на сгоревший стейк, а спаситель человечества решил покончить жизнь самоубийством прямо на моих глазах, чу-дес-но. Ты пытаешься подняться, не зная, смеяться или плакать с того, что спаситель мира был сражен сапогом вампирского отродья. Астарион: А ну-ка встань так, что бы я смог докинуть до тебя вторым сапогом, бардская бестолочь. Он все еще зол. И не стремится успокаиваться. Тав: Астарион… Ты бы разревелся, если бы мог. Астарион: Да, я это я. А ты — все еще ты. Я вижу это. Нет, я знаю это. Поэтому… Его голос становится мягким, тебе кажется, что ты никогда не слышал его таким. Астарион: Не надо, пожалуйста. Стрела с шелестом выпадает из твоих пальцев. Ты прячешь лицо в ладони. Тебе невыносимо. Астарион не мешает твоему срыву, твою боль не измерить и не исцелить, поэтому он просто дает ей выйти. Астарион: Я слышу, что кто-то приближается. Иди ко мне. Быстрей! Последнее слово он подстегивает эмоциями. За то время, что вы были с головастиками, ваша манера говорить и выражать эмоции подстроилась под ваши новые способности. Кто бы мог подумать, что все обернется именно так. С трудом волоча ноги, ты оказываешься в теплом мраке. Астарион что-то шепчет за твою спину и следы крови, которая тянулась за тобой блестящим следом, исчезают. Вы устраиваетесь так, чтобы не касаться друг друга. Ты знаешь, что твой облик Астариону противен. Только вот суть в том, что только облик. И за это ты был ему безумно благодарен. Астарион: Я не уверен, что ты ответишь. Но все же. Почему? Его глаза смотрят на тебя в упор, два алых драгоценных камня, в которых отражается твое лицо. Тав: Потому что мне хочется… Ты поджимаешь колени к груди, тебя бьет крупная дрожь. Тав: Мне хочется исчезнуть, Астарион… Не в силах сказать как есть и признаться себе в этом, ты жмуришься, опять хочется разодрать лицо когтями, но в руках нет сил, а бок ноет невыносимо, пропитывая твою робу серебром. Астарион молчит, ты фоном улавливаешь, как бьются в его черепе мысли, но не проникаешь дальше. Ты и близко не хочешь лезть в чужие головы без спросу, даже сейчас для тебя это кажется чем-то неправильным. Астарион: Мне знакомо… это чувство. Астарион говорит медленно, он обожжен, его лицо представляет из себя сейчас самое настоящее кровавое месиво, но причина не в этом, а что он сам заново проживает тот далекий момент, который всеми силами старался забыть. Астарион: Но ты не должен поддаваться ему. Ты — не кукла, которую можно выбросить, Тав. Неужели твое путешествие так бесславно закончится? Неужели это то, что ты действительно хочешь? Ты вздрагиваешь. Не этот ли вопрос ты задавал Астариону, когда он чуть не забрал ради силы семь тысяч душ? Тав: Я… Ты кричишь — разумом, неспособным к крику горлом. Признаешь неприглядную, злую правду. Тав: Не хочу. Не хочу умирать… Даже чудовищем, ты хочешь жить. Ты думал, что она будет с тобой. Что останется. Но она ушла. И ты знаешь, что не из-за Орфея, не из-за долга перед своим народом. Она ушла из-за тебя. И она сказала тебе это прямо, потому что ты — не тот, кому она призналась в любви. Ты — чудище, уродливая подделка, у которой от былого остался лишь стеклянный глаз. Все твои надежды разбились, как брошенное зеркало, раня осколками, которые не удастся вытащить. Не стоило ее останавливать, не стоило добиваться от нее ответа. Ты мог бы жить иллюзией, что когда она одолеет королеву-лича, она вернется к тебе. А так даже иллюзии — нет. Ничего — нет. Астарион внимательно смотрит на твое лицо, он пытается понять твою мимику, хмурится. Астарион: Тогда решено. Предлагаю пообещать друг другу не умирать. Тав: А? Астарион закатывает глаза и цокает языком, раны на нем все же медленно. неохотно затягивались и кое-где проступала бледная, гладкая кожа. Астарион: У тебя еще и слух пропал? Мы с тобой чудовища, на нас охотится не весь, но приличная часть мира. Но. Смешок. Астарион: Это не значит, что мы должны идти на поводу у этого ублюдского желания. Как считаешь? Тав: Согласен. Вампир улыбается, ты чувствуешь его радость. Искреннюю. Астарион: Что ж обещаю… Он тянет к тебе сначала руку, затем запинается. Касаться он тебя не очень хочет. Ты знаешь и это тоже. Астарион: Обещаю, что добровольно не умру. Он протягивает тебе мизинец так, словно бы ничего не было. Ты не возражаешь. Тав: Обещаю.